, глубоко  противоречащие
человеческой сути. Я и сам очень долго грешил  против  этой  столь  поздно
открывшейся мне истины, если только она вообще истина.  Да  и  сейчас  еще
стоит другой машине пойти на обгон, как моя правая нога  тут  же  начинает
зудеть и глубже вдавливает педаль акселератора.
   Стоп, стоп, Ханнес, опять ты перепутал  свою  пряжу.  Мотай  ее  скорее
назад и помни, что ты еще  во  цвете  юных  лет  (господи,  звучит-то  как
приятно!),  в  Гуаякильской  бухте  и  водителем   автобуса   в   Виктории
(Британская Колумбия) станешь еще не скоро.
   Поначалу мы с капитаном  Вульфом  изо  всех  сил  старались  оторваться
подальше от бота дона Педро, а дон Педро,  друг  Вульфа,  и  Мануэль,  мой
друг, прилагали все усилия, чтобы доказать нам, что и они  тоже  не  лыком
шиты.
   И доказали: спустя некоторое время им удалось-таки догнать нас,  и  вот
мы уже потихоньку начали отставать. Краешком глаза я увидел, как, стремясь
еще туже обтянуть кливер-шкот, Мануэль даже сел на него. Рассмотреть  этот
прием как следует я не мог: Вульф не давал мне передышки ни на секунду.
   - Потравить кливер-шкот!
   - Много, выбирай! Еще чуть! Так, хорошо!
   - Откренивай с наветренного борта! Да ложись на него, ложись! Так,  еще
чуть вперед!
   И вот я лежу на палубе возле каюты как живой балласт. Резанет бот носом
волну - и меня тотчас обдает облаком мелких брызг. Но солнце  на  экваторе
жгучее, минута - и рубашка опять сухая.
   - К повороту оверштаг!
   Да, конечно, надо поворачивать. Берег-то вот он - все камушки на  пляже
можно пересчитать. Того и гляди врежемся. Самое время ворочать.
   - Есть, к повороту!
   - Поворот!
   Вульф перекладывает руль и крепко зажимает румпель коленями.
   Бот послушно разворачивается к ветру.
   - Проклятье, Фосс, они нас обгоняют!
   И в самом деле, на повороте дону Педро удалось вырваться  на  несколько
метров вперед. Еще бы - Мануэль ведь куда опытнее меня. Но теперь боты уже
снова мчались круто к ветру поперек бухты, и наш оказался быстрее, хотя  и
не очень: всего по нескольку метров на каждую милю  выигрывал.  Однако  за
час это  набегало  уже  метров  на  пятьдесят,  а  регата,  как  я  понял,
предполагалась многочасовая. Кое в чем я успел  уже  немного  разобраться,
хотя Вульф меня во все не посвящал. Конечно, совсем иным он был  на  боте,
чем на шканцах "Доры", но все равно он оставался капитаном, а я плотником.
И разъяснять мне  суть  своих  маневров  он  считал  совершенно  излишним.
Капитан приказывает, а  матросы  отвечают:  "Яволь,  кэптен!",  или  "Йес,
сэр!", или "Си, сеньор!"
   Если Вульф работал сейчас, как дьявол, на  грота-шкотах,  и  даже  руки
себе при этом порезал, то делал он это во имя спорта  и  для  собственного
развлечения; что же  касается  меня,  то  я  занимался  этим,  потому  как
назначили. Нравилось мне это или нет, нисколько его не волновало.
   Еще за несколько дней до регаты Вульф и дон Педро долго и  обстоятельно
обсуждали условия гонок. Моего испанского и контуров  карты,  которую  оба
чертили на досках пирса, вполне хватило,  чтобы  уяснить  самое  важное  о
предстоящем маршруте. С утренним бризом мы должны были выбраться из  бухты
и, держась как можно ближе к берегу, пробежать десяток миль до  одного  из
маленьких островков, лежащих близ берега, и  обогнуть  его.  После  долгих
споров Вульф и дон Педро пришли к соглашению, что огибать остров будут  по
часовой стрелке.  К  финишу  боты,  по  условию,  должны  были  прийти  до
наступления вечернего штиля.
   Следующий поворот удался нам уже лучше. Сократить разрыв  между  ботами
дон Педро так и не сумел. Обгоняли мы  их  теперь  довольно  солидно:  над
волнами виднелись только паруса, а сам бот вынырнет  на  секунду  и  опять
скроется за водяными холмами. Расстояние расстоянием, но и сами волны тоже
стали куда выше, потому что из бухты мы уже выскочили и качались теперь на
широкой груди открытого Тихого  океана.  Вульф  озабоченно  поглядывал  на
небо.  Тучи  клыкастой  черной  стеной  ходко   надвигались   на   солнце.
Тропические грозы со штормовыми шквалами здесь, на экваторе, -  явление  в
общем-то обычное, но сейчас над облачными  башнями  развевались  длиннющие
флаги, а это признак сильного ветра. Да и сами  тучи,  как  мне  казалось,
заволакивали небо быстрее, чем обычно.
   Мы сделали последний галс, выбрались наконец  из  бухты  и  шли  теперь
параллельно открытому берегу прямо к острову, удаленному от  нас  примерно
на десять миль.
   Метрах в ста позади пенил море бот дона Педро. Шел он с сильным креном,
зеленая вода лизала палубу с подветренного борта, бушприт задирался  прямо
в небо. Потом бак  до  самого  форпика  окунался  в  воду,  пенные  брызги
взлетали над вантами.
   Кэптен Вульф еще раз посмотрел на небо, потом на наши паруса и  наконец
на дона Педро.
   - Ничего тут не поделаешь, - покачал он головой, - убирайте кливер.
   Я метнулся на бак. Экая дьявольщина, здесь качало куда сильнее,  чем  в
кокпите. Ну вот теперь кливер-фал раздернуть,  так,  пошел  кливер-фал.  И
кливер-шкот пошел - это  Вульф  сработал.  Кливер  сполз  до  половины  и,
подхваченный ветром, заколотился, как сумасшедший. Бот медленно  взбирался
на волну. Теперь два прыжка вперед - и намертво вцепиться в бушприт. Ай да
Ханнес, молодец, успел! В самый раз успел: бот  уже  покатился  вниз,  под
гору, зарываясь носом в волны. Водяная струя подхватила мои ноги и вынесла
их за борт. Снова в гору. Не зевай, Ханнес! Подтянулся, собрался, раз -  и
ты уже верхом на бушприте. Ногами держись, руками работай.  Тяни  на  себя
этот кливер, скручивай. Ну и кливер! Не парус - парусок.  Особливо  против
тех, что на "Доре". И убирать его - детская забава, хоть и в  воде  сидишь
до самого пупа.
   Ну вот, дело  сделано.  Теперь  назад  к  мачте,  остается  только  фал
обтянуть. Занятый работой, я и не заметил, как резко  испортилась  погода.
Солнце скрылось, ветер крепчал с каждой минутой,  но  направления  своего,
однако, не менял. "Доре" бы такой ветерок - самое милое дело. А  вот  боту
ее приходилось туго. Вульф изо всех  сил  налегал  на  румпель,  не  давая
нашему суденышку приводиться. В кокпите уже плескалось порядочно воды, еще
сильнее кренившей бот на подветренную сторону.
   Вульф показал рукой на грот. Я кивнул. Понятно:  надо  брать  рифы.  Не
успел я с этим покончить, как Вульф крикнул что-то еще, но, что именно,  я
не понял. Ветер стал сильнее и срывал его слова прямо с губ.  Левой  рукой
он указывал на второй ряд рифов, а правой удерживал бот круто к ветру.
   Я кивнул. Все ясно, еще надо рифы брать, второй  ряд.  Ну  что  ж,  при
такой погодке самое время.  Вот  так,  теперь  порядочек!  Вульф  потравил
шкоты. Бот снова набирал скорость. Ну и ну, у меня аж спина  взмокла.  Моя
шикарная шляпа из панамской соломки плавала в набравшейся в  кокпит  воде.
Вся она расплелась и взъерошилась, словно  старое  воронье  гнездо.  "Нора
откачивать воду", - подумал я и полез в каюту за ведром.
   Занимаясь любой механической работой, я привык считать.
   - Пятьдесят...
   С наветренного борта прибыло почти столько же воды, сколько я  вычерпал
с подветренного.
   - Сто...
   Вот теперь уже и  днищевые  доски  видать.  Остальное  откачаем  ручной
помпой. Теперь можно было и осмотреться.  Дон  Педро  исчез  с  горизонта.
Впрочем, и горизонт-то сузился едва ли не до сотни метров.
   Вульф сидел на приподнятом наветренном борту и ухмылялся. "Если  это  и
есть спорт, - подумал я, - то не очень-то он, прямо скажем, отличается  от
работы на "Доре". Только на  "Доре"  куда  как  надежнее".  Впрочем,  грех
жаловаться, и теперь нам в общем-то тоже  ничего  не  угрожало,  даже  при
сильном ветре мы оставались практически сухими. Я  убедился,  что,  покуда
площадь парусности соответствует силе ветра, ничего с нами не случится.
   Расмус взъярился на балл выше, принялся посвистывать в вантах.
   - Штормовой стаксель! - крикнул Вульф.
   Через каюту я пробрался в  форпик  [узкое  место  трюма  в  самом  носу
судна]. Здесь, под  палубой,  рывки  и  толчки  судна  ощущались  резче  и
казались более нерегулярными, чем наверху.  От  самого  люка  я  со  всего
размаха хлопнулся на подветренную койку. Вода так и  брызнула  из  мокрого
матраса. И тут же меня швырнуло на другой борт так, что я резанулся бедром
о край  стола.  Столешница  не  выдержала  моего  натиска  и  сорвалась  с
крепежных болтов. Осколки разбитых чашек посыпались на  упавшую  со  стола
одежду.  Разжиженная  трюмной   водичкой   мука   из   лопнувшего   пакета
превратилась в клейстер.  Посреди  этой  липкой  лужи  плавал  капитанский
выходной сюртук. Господи, как хорошо, что у меня, скромняги плотника, всей
одежки с собой - рубаха да штаны, и те на мне!
   Я выдернул из-под койки парусный мешок со штормовым стакселем.
   Покуда я спускал большой стаксель и ставил маленький, штормовой,  штаны
мои промокли выше колен. Но в общем-то ничего сложного в  этой  работе  не
было. Парусность поубавилась, ветровые нагрузки уменьшились, и бот  больше
не заливало.
   Каждые полчаса мне приходилось откачивать  помпой  трюмную  воду.  Вода
проникала в трюм частью в виде дождя и брызг из кокпита, а  частью  сквозь
швы  обшивки.  При  хорошей  погоде,  на  солнышке,  швы  выше  ватерлинии
потрескались и разбухнуть как следует пока еще не успели. А  может,  из-за
качки судна раздалась конопатка и кое-где в подводной части корпуса.
   Итак, парусность мы сократили до минимума,  однако  скорость  от  этого
почти не убавилась, потому  что  ветер  разыгрался  теперь  до  настоящего
штормового. Дул он все еще со стороны суши, так что оказаться выброшенными
на берег нам не грозило.
   Только вот кренило нас очень уж сильно. Я посмотрел на Вульфа.  Лицо  -
довольное, значит, непосредственной опасности нет.
   - Стаксель налево!
   Я послушно травлю подветренный шкот и выбираю наветренный. На крохотный
лоскуток наваливается колоссальное давление. Вульф сейчас  же  приводится,
покуда стаксель не заполаскивает. Еще чуток подвыбрать  шкот,  так,  можно
закладывать. Все, стаксель стоит с наветра.
   Вульф травит гика-шкот и перекладывает руль до  упора  под  ветер.  Бот
резко разворачивается и, почти потеряв ход, дрейфует лагом. Прямо  на  нас
катится огромный вал. Пена клочьями срывается с его  гребня.  Перед  самой
пузырчатой  дорожкой,  тянущейся  вслед   за   дрейфующим   судном,   вода
успокаивается. Удивительное явление! До нас и позади нас  бегут  огромные,
гороподобные волны с  длинными,  обрушивающимися  гребнями.  Но  стоит  им
приблизиться к нам, и они сразу смиряют свой нрав, обращаясь  в  спокойную
зыбь.
   Много нового открылось мне тогда.  Оказывается,  маленькое  судно  куда
надежнее большого, надо только по-умному  подобрать  паруса  и  сноровисто
управлять ими.
   А пока я наводил порядок на боте,  откачивал  трюмную  воду  и  оттирал
мокрой тряпкой остатки клейстера  в  каюте.  Капитанский  сюртук  я  снова
запихнул в шкаф, откуда он выпал.
   Качать нас теперь стало как-то помягче. В бот не  поступало  больше  ни
капли воды. Дождь прекратился, а ветер  утихать  не  хотел.  Напротив,  он
становился еще сильнее.
   Вульф позвал меня с собой в каюту, и мы предались  главнейшему  занятию
яхтсменов - ожиданию. Любой человек, ходящий под парусами, целиком зависит
от природы и ее сил, и ежели ветру и  погоде  не  угодно,  не  помогут  ни
проклятия, ни молитвы - одно только терпеливое ожидание. К счастью, у  нас
было чем занять время вынужденного простоя. Мария приготовила нам с  собой
целую корзину всевозможной снеди и две бутыли "вино тинто".
   Снаружи  бушевал  шторм,  свистел  в  снастях,  срывал  с  волн  пенные
гребешки.  Медленно  стекала  вода  со  штанов  и  рубашки,  на  подушках,
уложенных поверх сидений, образовались маленькие лужицы.  В  остальном  же
все шло самым наилучшим образом. Вино согрело тело и душу. И  все  же,  на
мой вкус, здесь, в каюте, явно недоставало еще печки, маленькой печурки  с
конфорками. На малых  судах,  где  команда  вечно  мокрая,  такие  печурки
особенно необходимы - и  обсушиться  надо,  и  горячую  пищу  приготовить.
Тропики? И в тропиках печка вовсе не помешает, потому как  тело  там  куда
чувствительнее к охлаждению, чем, скажем, в зоне с умеренным климатом.
   В последующих плаваниях у меня постоянно булькало что-нибудь в котле, и
по меньшей мере раз (а чаще - два раза) в день я ел горячее. Но  у  Вульфа
на боте никакого нагревательного устройства, разумеется, не  имелось:  это
было сугубо спортивное судно, рассчитанное лишь на однодневные выходы.
   Время от времени Вульф выглядывал из люка.
   - Кажется, поутихло немного, - с надеждой в голосе сказал он.
   Я в ответ только широко улыбнулся. Однако неожиданный рывок бота  вывел
нас из этого приятного заблуждения.
   - Нет, если и утихло, то самую малость...
   Ветер все еще дул от берега. Ничего страшного, стало быть, случиться  с
нами не могло. Мы схарчили второй (или, может, уже третий) завтрак  и  еще
раз проверили уровень жидкости в бутылках.
   - Погода малость получше, только вот темнеть уже начинает.
   Тропическая ночь наступила, как всегда, в шесть часов, и  сразу,  почти
без сумерек. Ну и темень, ни одной  звездочки  на  небе.  Когда  глаза  не
видят, слух обостряется. Вот и сейчас отчетливо слышно, как волны  рушатся
с плеском, с шипением. До чего же гнетущие звуки... На душе  у  меня  было
неспокойно.
   Вульф положил на колени  оторванную  столешницу  и  огрызком  карандаша
начертил на ней карту.
   - Вот здесь мы легли в дрейф. Сносит нас в этом  направлении,  примерно
узла два делаем. Если ветер  уляжется,  где-нибудь  в  час  ночи  попытаем
счастья. Повезет - к утру будем возле острова.
   Нам повезло. К полуночи ветер и в самом деле  утих,  и  около  часа  мы
легли на крутой бейдевинд и пошли встречь ветра. Перед тем Вульф определил
направление  ветра  по  своему  карманному  компасу.  Компас  хранился   в
сюртучном кармане, так что пришлось доставать из шкафа сюртук. К  счастью,
густых клейстерных разводов на нем капитан  в  темноте  не  разглядел.  Он
безмятежно накинул сюртук на плечи, и я облегченно вздохнул, решив, что до
утра соленые брызги успеют смыть с него  всю  мучную  кашу.  На  мне  были
только рубаха и штаны, и я отчаянно замерз. Делать  нечего,  пришлось  мне
закутаться в сырой стаксель. По крайней мере хоть ветром не продует.
   Бот лихо взлетал с волны на волну и укачивал меня, погружая  в  сладкую
полудрему. Наконец взошло солнце. Тучи с неба исчезли, ветер стал тише. Мы
давно уже поставили все  паруса,  и  перед  нами  был  наконец  тот  самый
вожделенный остров. Вместе  с  солнышком  поднялось  и  настроение.  Вульф
осмотрел свой сюртук:
   - Все, мир праху его...
   - Кэптен, дон Педро справа.
   - Пустяки, мы идем лучше.
   Что значит какой-то там сюртук, когда регата выиграна!
   Мы опередили дона Педро и Мануэля почти на  целый  час.  Для  меня  эти
гонки оказались отличной школой. Я многому научился и стал  разбираться  в
особенностях вождения малых судов, и прежде всего уверился  в  их  высоких
мореходных качествах.



12

   Последний визит к "Шюдеру и Кремеру". "Дж.У.Паркер".
   Капитан Педерсен. Я добиваюсь признания. Сломанные ноги

   По окончании военной службы я мог сразу же, в любое время уйти в  море.
В Африку или Америку - куда пожелаю.  Но  только  как  пассажир,  за  свои
любезные. В гамбургском порту,  у  причальных  свай,  обрастая  мидиями  и
водорослями, стояли без фрахта десятки парусников. Зато пароходов на Эльбе
заметно прибыло. Из их высоких труб валил густой, жирный дым.  На  железо,
сталь и пар перестраивался не только флот  его  кайзеровского  величества.
Коммерческие компании тоже  отдавали  явное  предпочтение  судам,  которые
почти не зависели ни от ветра, ни от погоды.
   В матросах теперь нужды почти не было, зато всюду не хватало  кочегаров
и триммеров  -  подносчиков  угля  от  бункеров  к  топкам.  Меня  это  не
соблазняло. На кайзеровской верфи мне довелось побывать  несколько  раз  в
кочегарке одного из кораблей.  В  скудном  свете  керосиновой  коптилки  и
раскрытых топок в  грязи  и  пыли  надрывались  полуголые  кули  [прозвище
матросов кайзеровского флота (за синюю, как у  китайских  кули,  одежду)].
Они ползали между горячими трубами и  продувочными  клапанами,  волоча  за
собой мешки с углем. Кочегары совковыми лопатами швыряли уголь в топку. Из
соседних топок выгребали горячий шлак и ссыпали его в кучу  подле  котлов.
Жар от этих куч шел невыносимый, люди защищались от него мокрыми тряпками.
Я думал, что задохнусь. Примерно так я  представлял  себе  ад.  Во  всяком
случае с подачи нашего старшего учителя Ниссена на уроках закона  божьего.
Шлаковую гору окатывали водой из шланга. Она  шипела,  наполняя  помещение
плотным горячим туманом.  Я,  пошатываясь,  поплелся  в  направлении,  где
предположительно был трап к люку,  ведущему  на  палубу.  Из  вентилятора,
разгоняя пар, со свистом дул ледяной ветер. Возле  лампы  у  нижней  скобы
трапа стоял обермаат [старший  унтер-офицер  германского  военного  флота]
Гейер.
   - Ну что, Фосс, воздушок-то не такой, как на бом-брамрее?
   Я только кивнул. Гейер  великодушно  "не  заметил"  нарушения  строгого
военного артикула.
   - А теперь представь себе бой. Наверху рвутся снаряды, а бедные  "духи"
- на три метра ниже ватерлинии, и из оружия у них - одни лопаты...
   "И  всего  один  выход  на  всех  пятнадцать  человек..."  -  думал  я,
карабкаясь вверх по скоб-трапу мимо шипящих паропроводов.
   С кочегарками и пароходами я дела иметь не желал. Лучше  уж  еще  разок
попытать счастья у "Кремера", покуда не подвернется подходящий парусник. И
вот опять передо мной Эльмсхорнская гавань. Как все знакомо, и  берег  тот
же, и эверы... Только вот музыка какая-то незнакомая: к  привычному  визгу
блоков и выкрикам грузчиков  добавились  какие-то  новые  звуки.  С  верфи
доносились удары заклепочных молотков. На берегу  Крюкау  стояли  чуть  не
целой артелью мои старые знакомцы - плотники и поглядывали на верфь.
   - Эй, Ханнес, тоже ищешь работу?
   Я кивнул и поздоровался с каждым. На эллинге стоял почти готовый корпус
стального судна.
   -  Старых  плотников  они  поувольняли,   молодежь   переучивается   на
клепальщиков. Валяй, Фосс, попробуй и ты, не хочешь?
   Железные корабли я строить не хотел. Даже временно, покуда не  устроюсь
на парусник.
   Несколько недель я помогал отцу по хозяйству.
   - Ханнес, а может, совсем останешься дома? Мы-то  с  матерью  стариками
становимся...
   Нет, оставаться мне не хотелось. Слишком тесна стала для меня Германия.
   - Но ты же всегда хотел сделать из меня миллионера, отец,  -  отшутился
я. Да и что было еще говорить? И он был прав, и я не виноват, и все  равно
бы он меня не понял.
   - Хотел, сынок, хотел, - рассмеялся отец, - да  уж  больно  дорого  это
нынче стоит.
   В воскресенье я поехал  в  Гамбург.  Денег  хватило  только  на  билет.
Спасибо, мать харчей в дорогу припасла.
   В порту я обошел все корабли.
   - Не найдется ли местечка для опытного моряка?
   Я был согласен на любую должность. К вербовщикам  обращаться  не  имело
смысла - они посредничали только своим должникам.
   - Ханнес, старина, ты ли это?
   - Дружище Фьете, откуда? Надо же, какая встреча!
   - Мир тесен, братец,  и  старые  друзья  обязательно  встретятся,  надо
только терпеливо ждать.
   В ближайшем кабачке  мы  поведали  друг  Другу  о  своих  приключениях.
Оказалось, Фьете заделался старшиной грузчиков в нашей старой компании.
   - Может, смогу тебе чем помочь.
   Фьете направился к стойке и потолковал о чем-то с хозяином.
   - Моя артель здесь частенько харчится,  так  что,  считай,  хозяин  мне
кое-чем обязан.
   Толстый хозяин подошел к нашему столу с клеенчатой тетрадью.
   - Ну вот, здесь у меня... - ногтем большого пальца толстяк постучал  по