мы  трое  были  самыми
почетными гостями. Но самый большой сюрприз ожидал меня на следующее утро.
Директор Общества трамвайных линий вручил мне чек на 50 фунтов.
   - Такой выручки на участке Крайстчерч - Саммер нам никогда  уже  больше
не видать, капитан Восс!
   Газеты ежедневно писали о нас, и "Тиликум" стал самым популярным судном
на острове. Спустя несколько дней ко мне пожаловала делегация маори. Вождь
разразился длинной благодарственной речью в мой адрес.
   - Вы доказали, что наши старинные предания, рассказывающие  о  переходе
через Тихий океан на пирогах, не лгут. Мы благодарим вас за это.
   И я стал их почетным вождем.
   "Ну, Ханнес, - сказал я себе, - дела-то твои  наладились.  Оставайся-ка
ты в Новой Зеландии!"
   Однако близился август,  а  море  манило.  В  Окленде  я  нашел  нового
спутника по имени Уильям Рассел. Ему никогда еще не случалось  выходить  в
море. Его семейство мечтало о том, чтобы он стал священником.
   - Капитан, - сказал  он,  -  простили  бы  вы  меня,  если  бы  я  стал
священником?
   Я посмотрел на  него.  Метр  девяносто  ростом,  крепко  сбит  и  очень
симпатичен.
   - Нет, Билли, такого я бы тебе никогда не простил!
   Конечно, я согласился взять его с собой.
   Прежде чем уйти, мы приняли на борт кучу почты. В Новой Зеландии  стало
особым шиком посылать почту с "Тиликумом".  Вот  я  и  получил  ее,  целый
мешок. Одна старая дама принесла мне пакет.
   - Ах, пожалуйста,  мой  сын  работает  инженером  на  островах  Килинг.
Возьмите для него с собой этот кекс.
   Я рассмеялся:
   - До острова Килинг 3 тысячи миль. Нам потребуется пять недель, а то  и
больше.
   - Это ничего, кекс запаян в жестяную коробку.
   Тут в разговор вмешался Рассел.
   - Слушайте, капитан, ну давайте же доставим даме удовольствие! - сказал
он и как-то совсем не по-христиански подмигнул мне при этом левым глазом.
   В конце концов я дал себя уговорить и уложил пакет вместе  с  остальной
почтой. А потом я принялся за Рассела:
   - Запомни, мой дорогой, груз на борту для меня -  святыня,  и  если  ты
осмелишься отначить что-нибудь из почты, тебя постигнет кара.
   Рассел поднял глаза к небу:
   - О капитан, праведнику вечно  приходится  невинно  страдать!  То,  что
свято для вас, свято и для меня.
   17 августа мы покинули  Окленд.  Яхты  и  два  парохода  с  любопытными
провожали нас некоторое время, а затем мы остались одни.
   Я взял курс на Новые Гебриды, лежавшие от нас в 1200 милях к норду.
   Я не прогадал, взяв с собой Рассела: во-первых, оказалось,  что  он  не
укачивается, а во-вторых, и это, пожалуй, приятнее, чем  во-первых,  он  с
большим увлечением занимался стряпней.
   22 августа мы угодили в шторм. Мой напарник разом все осмыслил:
   - Чем хуже погода, тем лучше должна быть еда, - сказал он и  приготовил
великолепный  обед.  После  еды  он  выглянул  из  люка,  полюбовался   на
толпящиеся вокруг нас гигантские водяные горы и задумчиво произнес:
   - Ничего себе, недурной пикничок мы сотворили!
   И тут я понял, что уберег от поповской карьеры настоящего,  правильного
парня.



18

   Пемза. Людоеды. Большой Барьерный риф. Лечение горчицей.
   Острова Килинг. Рождество у берегов Африки

   Уильям очень быстро постиг многие премудрости морской практики. Я успел
убедиться,  что  с  обязанностями  рулевого   Билли   справляется   вполне
квалифицированно, и полностью доверял ему. Для меня это было очень  важно,
потому что впереди нас ожидали прибрежные архипелаги Северной Австралии  с
их большими и малыми коралловыми рифами и не поддающимися  никакому  учету
течениями.
   Именно поэтому в ночь на 27 августа я как ужаленный подскочил  в  своей
койке, когда услышал его крик:
   - Шкипер, мы на суше!
   Я выпрыгнул из койки и, сделав сложный кульбит, выкатился  через  узкий
каютный люк на палубу. Ярко светила луна. "Тиликум" стоял прямо посередине
необозримого каменного поля. К счастью, поле это было каким-то зыбким: оно
то поднималось, то опускалось, а стало быть, земной твердью быть не могло.
Я опустил руку за  борт  и  зачерпнул  ладонью...  смесь  воды  с  пемзой.
По-видимому,  где-то  неподалеку  произошло  извержение  вулкана,  который
выплюнул в море изрядную порцию пемзы. Именно в это самое пемзовое крошево
мы и угодили.
   Мы легли  в  дрейф  и  стали  ждать  утра.  Взошло  солнце  и  осветило
бесконечную пемзовую пустыню.  Наше  место  было  20ь10'  южной  широты  и
примерно 175ь восточной долготы.
   Отсчет широты я брал  всегда  в  полдень,  долготу  же  определял  лишь
приближенно, поскольку часы у  меня  были  неточные,  да  и  сами  расчеты
вносили изрядную погрешность. Итак, мы стояли  посреди  пемзового  поля  и
размышляли, что произошло бы, если бы  борт  "Тиликума"  протаранил  вдруг
большой кусок пемзы? А мелкие кусочки? Они же всю краску нам  обдерут!  Но
что мы могли тут поделать? Нам ведь, как ни крути,  все  равно  надо  было
выбираться отсюда и идти дальше. Поэтому мы поставили грот и положились на
судьбу. Вестовый ветерок медленно погнал нас по пемзовому морю.  Я  прошел
на бак. Оказалось,  что  волна,  вздымаемая  форштевнем,  легко  разгоняет
плавающую пемзу. Даже самые толстые кусищи тотчас уступали нам место: ведь
при большом объеме  масса  их  в  сущности  была  ничтожна.  Вдоль  бортов
образовались полоски чистой воды шириной в  несколько  сантиметров,  снова
смыкающиеся позади нас. Мы  несколько  приободрились  и  решили  прибавить
парусов. Носовая волна сразу же  выросла,  а  полоски  чистой  воды  вдоль
бортов стали шире.
   Ого, дела-то наши, оказывается, совсем  не  так  уж  плохи!  Мы  быстро
поставили всю парусину, какую только мог нести "Тиликум", и  полным  ходом
помчались сквозь пемзу, и ни один "камешек" ни разу не ширкнул нам о борт,
хотя несколько дней мы не видели свободной воды.
   28 августа ветер зашел с веста на ост-зюйд-ост: мы добрались наконец до
пояса пассатов. Настала для нас  распрекрасная  пора.  Уильям  добровольно
изъявил готовность кухарить и кормил меня ежедневно  отличными  обедами  и
изысканными ужинами.
   30 августа мы проходили как раз те самые места, где Луи смыло за  борт.
В честь него я приспустил канадский  флаг.  Одновременно  я  прочел  Билли
длинную лекцию  о  необходимости  соблюдения  мер  безопасности  на  море.
Казалось, что моя речь не произвела на него особенно сильного впечатления.
Впрочем, и вообще-то ведь речи совсем не  то  средство,  через  которое  к
человеку приходит опыт и уверенность.
   Все мои проникновенные слова не вызвали никакого трепета в душе Уильяма
Рассела.
   - Собираетесь избрать духовную карьеру, шкипер? - улыбаясь во весь рот,
поинтересовался он.
   - Не хами, по шее получишь.
   - Ну уж этого-то от вас, будущего морского пастора, я никак не ожидал!
   И парень обрушил на меня столь густой поток священных  текстов,  что  я
едва успевал отфыркиваться. В конце концов с помощью библейских  цитат  он
пришел к неоспоримому, с его точки зрения, выводу,  что  теперь-то  уж  мы
наверняка имеем полное право съесть запаянный в жестянку старушкин кекс.
   Я поднес кулак к его носу и пригрозил заковать его в железа и  посадить
в трюм на хлеб и воду. Билли вздохнул и принялся за стряпню. Ужин на  этот
раз получился особенно вкусным. Луи Бриджент от всего  сердца  порадовался
бы, глядя на нас.
   Утром 2 сентября мы увидели остров Анейтьюм  -  один  из  группы  Новых
Гебридов, а к вечеру того же дня  всего  в  какой-то  полумиле  от  берега
"Тиликум" угодил в полнейший штиль.
   В лоции о здешних аборигенах говорилось много нелестного, главным же  в
этом перечне было их пристрастие к человеческому мясу.
   Билли  направил  бинокль  на  берег.  Там   бегали   люди,   суетились,
размахивали руками, кричали. Билли  долго  смотрел  на  них,  потом  вдруг
дернул меня за рукав, предлагая посмотреть и мне:
   - Вы только взгляните на их лица, шкипер!
   Я настроил окуляры по своим глазам. Да, красотой островитяне,  увы,  не
блистали, однако это-то мы бы еще как-нибудь перенесли. Но вот мочки  ушей
у них были проткнуты маленькими  косточками,  подозрительно  напоминавшими
фаланги человеческих пальцев. И в ноздрях тоже торчали украшения из  белых
костей.
   От берега отвалила лодка с шестью парнями  на  веслах.  Гребли  они  не
по-здешнему, а явно на  европейский  манер,  однако  сами-то  гребцы  были
галошного цвета, а на темной их коже зловеще  белели  костяные  украшения.
Полные непоколебимой решимости  подороже  продать  свои  жизни,  мы  молча
привели в готовность свое боевое снаряжение.
   Лодка приближалась к нам. Вот до нее уже не более 50 метров. Мы подняли
ружья, и я крикнул:
   - Руки вверх!
   Без сомнения, окликать людоедов по-английски - совершенная бессмыслица.
Но ведь должен же я был что-то сказать, прежде чем открыть огонь.
   Лодка мигом развернулась. На руле сидел  белый,  которого  мы  заметили
лишь теперь. Он приветливо помахал нам рукой и крикнул:
   - Добрый вечер! Не бойтесь!
   - А мы и не боимся, - ответил Уильям Рассел,  -  просто  нам  почему-то
ужасно не хочется стать пищей для каннибалов.
   - Прекрасно вас понимаю, - сказал рулевой. - Я - пастор Уатт, миссионер
этого острова. Мы хотим взять вас на буксир.
   Полчаса  спустя  мы  стояли,  надежно  пришвартованные,  возле   домика
миссионера. Пастор Уатт и его коллеги принимали нас по первому классу. Мой
Друг Уильям, казалось, всерьез засомневался, а не податься ли ему все же в
духовные отцы: очень  уж  наглядно  демонстрировал  нам  пастор  Уатт  все
прелести своего бытия. Поэтому я спросил:
   - А как насчет людоедства?
   - Имеются рецидивы, - отвечал пастор Уатт, - всего несколько дней назад
совсем неподалеку от нас состоялось большое праздничное пиршество.
   - И вы никак не могли воспрепятствовать?
   - К сожалению, никак. Я явился туда на другой день и попытался воззвать
к совести вождя. Но не успел я подойти к  нему,  как  он  швырнул  в  меня
костью - человеческой костью!
   Рожа Билли несколько вытянулась. О миссионерской карьере он  больше  не
думал.
   Мы провели на острове несколько дней, запаслись фруктами и свежей водой
и 5 сентября помахали ручкой доброму миссионеру и его пастве.
   Курс наш вел на норд-вест, к проходу, что ведет через Большой Барьерный
риф в  Торресов  пролив.  Коралловый  риф,  именуемый  Большим  Барьерным,
тянется вдоль восточного побережья Австралии более чем на 1000 миль вплоть
до Новой Гвинеи. Во время отлива край рифа чуть выступает над поверхностью
моря. Круглый год об эти подводные камни бьет страшенной силы прибой. Даже
с большого корабля риф можно заметить, лишь подойдя к нему на  четыре-пять
миль. Мы же на "Тиликуме", пожалуй, скорее услышим прибой, чем увидим его:
ведь наши головы возвышаются над поверхностью воды всего на какой-то метр.
Пройти через риф можно, но проходы отыскать чрезвычайно трудно,  поскольку
сильнейшее течение быстро гонит судно вдоль рифа. Мы намеревались отыскать
один из проходов между Австралией и  Новой  Гвинеей,  ведущих  в  Торресов
пролив.
   Однако счастье нам улыбнулось, и мы  вышли  точнехонько  к  проходу,  и
свежий пассат нес "Тиликум" через риф. Куда  ни  кинешь  взгляд,  из  воды
торчали крохотные островки с несколькими пальмами, а то и вовсе голые.  Мы
с Уильямом посменно вели прокладку по карте  и  непрерывно  корректировали
наш курс. Стоит проморгать выход на фарватер - и пиши  пропало:  выбраться
из лабиринта надводных и подводных скал почти невозможно.
   На  ночь  мы  вставали  на  якорь  где-нибудь  под  защитой  одного  из
многочисленных островов и отдыхали от дневной лавировки.
   Мыс Йорк, северную оконечность Австралии, мы обогнули  22  сентября,  а
вечером того же дня ошвартовались в гавани островов Четверга. Острова  эти
служат базой для ловцов жемчуга и голотурий. Мы с интересом понаблюдали за
ныряльщиками.
   Среди них, много женщин. Мне рассказывали, что они  начинают  нырять  с
четырех лет, а старейшим  из  них  лет  по  семьдесят.  После  работы  они
усаживаются на корточки вокруг костра, который разложен в  жестяном  ящике
прямо на лодке, и греются. Вообще-то температура морской воды  здесь  26ь,
но если работать в ней часами, то тело все равно сильно остывает.
   Узнав, что на островах Четверга имеется и  рыбоконсервный  заводик,  мы
постарались запастись всеми видами его продукции.
   26 сентября со свежим зюйд-остовым пассатом мы вошли в Арафурское  море
и взяли курс на Индийский океан,  к  островам  Килинг.  Мне  не  терпелось
избавиться поскорее от старушкиного кекса.
   К сожалению, рыбные консервы оказались не на высоте. На третий  день  у
меня сильно разболелся желудок. По опыту я знал, что лучше всего  помогает
столовая ложка питьевой соды. Однако  на  этот  раз  проверенное  средство
избавления мне не принесло. Следующим по значимости целительным  средством
при болезни желудка является, как известно, касторка. Уильям с  величайшем
рвением приготовил мне бокал смеси этого лекарства с  чаем.  Я  выпил  его
единым духом и почувствовал после этого,  что  такое  настоящая  боль.  Из
последних сил я довел "Тиликум" до островов Уэссел в заливе Карпентария  и
с великим трудом выбрался на берег.
   Острова эти необитаемы, поэтому на  врачебную  помощь  рассчитывать  не
приходилось. У меня началось сильное головокружение, а порой я даже  терял
сознание. Придя в себя, я отправил Уильяма за вахтенным журналом. Я  хотел
сделать в нем запись о том, что Уильям не повинен в моей смерти.  По  моим
предположениям жить мне оставалось считанные  часы.  Я  покаялся  во  всех
грехах и проступках, которые совершил за свою жизнь, и надеялся на  скорое
избавление от мучений. Тут вернулся Билли. Вместо  вахтенного  журнала  он
притащил горшок с какой-то жидкостью.
   - Вот, шкипер, выпейте.
   Он приподнял мою голову и влил содержимое горшка мне в рот. Проделал он
это столь ловко, что, хотел  я  или  не  хотел,  вынужден  был  проглотить
противную   жидкость.   Ощущение   было   такое,   будто   он    перемешал
концентрированную серную кислоту с хлорной известью. Однако, как  я  узнал
потом, это была  всего  лишь  размешанная  в  теплой  воде  огромная  доза
горчицы.
   На мгновение мне показалось, что я уже умер. А затем рыбное  отравление
поперло из меня через все дырки, какие только есть  в  человеческом  теле.
Через несколько минут все содержимое моих  внутренностей  иссякло,  и  мне
стало лучше. Час спустя Уильям уже кормил меня с ложечки супом из  овсяных
хлопьев, а на следующее утро после доброго завтрака мы отправились дальше.
   Отойдя немного от берега, мы  заметили  спинной  плавник  акулы.  Билли
тотчас же вскрыл все банки с рыбными консервами и вытряхнул их  содержимое
в море. Не знаю, есть ли теперь в этом районе акулы, но  уж  тогда-то  все
они наверняка должны были передохнуть.
   Через Арафурское море проходит граница между штилевой полосой и  поясом
пассатов.  Большей  частью  мы  попадали  в  штиль.  Почти   целый   месяц
проболтались мы, как цветок в проруби, не продвигаясь вперед ни на шаг. Но
потом нам снова  посчастливилось  поймать  пассат,  и  он  помчал  нас  со
скоростью шесть миль в час к островам Килинг.
   8 ноября они показались на горизонте. В полдень мы заштилели в  четырех
милях от берега.
   - Весьма кстати, - сказал я, - наденем  парадную  форму  и  с  вечерним
бризом войдем в гавань.
   - Может, нас даже пригласят попробовать кекс!  -  мечтательно  произнес
Билли. Грубый материалист, он явно не подходил для духовной деятельности.
   - Эх, была бы у нас на борту машина - через час мы бы уже  швартовались
в гавани.
   - Билли, да ты с ума сошел! Представь себе только: "Тиликум" с  паровой
машиной, с трубой и запасом угля на палубе!
   Вечернего бриза мы так и не дождались. Ночного, впрочем, тоже.  Однако,
опасаясь,  что  "Тиликум"  будет  дрейфовать  к  пляжу,  вахту  мы   несли
непрерывно. На следующее утро мы обнаружили, что острова исчезли. Причиной
тому было, должно быть, сильное течение, протащившее нас мимо. Когда около
полудня пришел легкий остовый бриз,  мы  попытались  вернуться  назад.  Но
течение оказалось сильнее, и мы  по-прежнему  продолжали  перемещаться  на
вест.
   Уильям начал уже было строить самые серьезные планы относительно пакета
с кексом, а я тем временем размышлял  о  нашем  курсе.  Следующей  землей,
которую мы теперь могли достичь, был Родригес - маленький  остров  в  2000
милях к весту.
   Расстояние меня не пугало, но вот питьевой воды у нас оставалось  всего
литров сорок. Поварское искусство  моего  напарника,  жара  в  тропических
водах, а главное, расчет на остров Килинг - все это привело к тому, что мы
легкомысленно растранжирили водичку.
   Наше единственное спасение состояло  в  том,  чтобы  как  можно  скорее
достичь острова Родригес. Поэтому мы поставили все паруса  и,  подгоняемые
ветром и течением, взяли курс на вест. Питьевую воду я  немедленно  принял
под свой контроль, ограничив ее выдачу половиной литра на человека в день.
Для тропиков это, конечно, весьма скудно. Обычно  рассчитывают  по  два  с
половиной литра. Понятно, что мы не пили воду просто так; в чистом виде. В
большинстве случаев мы готовили овсяный  отвар,  который  особенно  хорошо
утоляет жажду, и всю пищу ели в холодном виде и без соли. Кроме  того,  мы
старались  почаще  поливать  тент  и   обливаться   забортной   водой.   Я
рассчитывал, что мы сможем продержаться еще 25 дней.
   Однако уже на второй день  мой  напарник  начал  заводить  разговоры  о
питье. Пасторскую карьеру ему все же, видимо, предрекали  не  зря,  потому
что, как опытный проповедник, он начинал всегда с библейских цитат:
   - Мистер Восс, представьте себе: первая книга  Моисея,  глава  седьмая,
стих двенадцатый.
   - Ну, представил, и что же там написано?
   - Это история всемирного потопа.  Там  написано:  "И  хлынул  дождь  на
Землю, и шел он сорок дней и сорок ночей".
   - Нам бы вполне хватило и трех дождливых дней.
   - Может, нам следовало бы для этого погрязнуть во грехе?
   - Я бы охотно, да вот вопрос, как это сделать?
   Рассел умолк на несколько часов, поскольку я в это  время  спал.  Когда
пришло время моей вахты, он принялся гнуть свою линию дальше.
   - Можете ли вы представить себе пиво,  шкипер?  Доброе  пиво,  светлое,
холодное, с шапкой пены!
   Теперь пришел мой черед выказать свои познания по части Библии, которые
я получил в школе у пастора Рухмана в Хорсте.
   - Уильям, знаешь ли ты первую книгу Моисея, главу  четвертую,  а  какой
стих, я уже, к сожалению, позабыл?
   - Иес, сэр, - ответил он и отодвинулся от меня подальше. -  Боюсь,  что
вы имеете в виду стих восьмой, в котором Каин убивает Авеля.
   - Точно, именно его я и имел в виду. Если я тебя убью, может, этого как
раз и будет достаточно, чтобы начался всемирный потоп?
   Но Билли не так-то легко было одолеть.
   - Это было бы лишено всякого смысла, шкипер. Ведь в дальнейшем,  в  той
же первой книге Моисея, глава четвертая, стих двенадцатый, господь говорит
Каину: "И будешь ты на Земле неприкаянным и гонимым". Это  же  отличнейшим
образом относится и к вам, шкипер.
   С этими словами он и уснул.
   К счастью, потоп начался сам по себе, без всякого убийства.  Правда,  и
длился он не сорок, а всего  лишь  восемь  дней.  Сначала  небо  заволокло
облаками. На юго-востоке оно становилось все темнее и темнее. Мы тотчас же
легли в дрейф и растянули парус, чтобы  собирать  в  него  дождевую  воду.
Сначала дождь слегка моросил. Капельки чудесной  пресной  влаги  струйками
растекались по нашим лицам. Потом он полил как из ведра.  За  какой-нибудь
час все бочки были полны, а в животах у нас булькало не менее чем по  пять
литров дождевой водички. Мы кричали  от  восторга  и  мылись-плескались  в
теплых струях тропического ливня. Потом я торжественно сказал Билли:
   - Сын мой, сделайся гибким, как ящерица, и проскользни  в  ахтерпик.  В
самом дальнем  его  уголке