-  до
Лондона нам харчей явно не хватит.
   Поэтому, когда на семнадцатый день пришел наконец  вестовый  ветер,  мы
взяли курс на Азоры и 3 августа входили уже  в  гавань  главного  острова,
Сан-Мигела.
   Не успели мы толком стать на  якорь,  как  рядом  уже  задымил  паровой
баркас, и к нам на борт спрыгнул портовый врач.
   - Добрый день, сеньоры, откуда вы?
   - Из Пернамбуку, сеньор.
   - Пожалуйста, ваши справки о состоянии здоровья.
   - У нас их нет, сеньор...
   Не успел  я  закончить  фразу,  как  портовый  врач  резвым  кузнечиком
перескочил обратно на баркас и отпихнул  его  от  нас  метров  на  десять.
Теперь я мог продолжать дальше.
   - Мне сказали, что никакой справки не надо, сеньор.
   - Выбирайте якорь и следуйте  к  карантинному  рейду.  Всякая  связь  с
берегом вам категорически воспрещается.
   С этими словами вежливый сеньор был таков.
   - Мы крайне нуждаемся в пище и воде, сеньор! - успел я только  крикнуть
ему вдогонку.
   Что делать, мы подтянулись к карантинному  рейду  и  стали  ждать,  как
развернутся события. Я прикидывал,  не  податься  ли  нам  лучше  прямо  в
Лондон. Если мистер Гаррисон и Гарри Гаррисон откажутся от своего рациона,
то на двоих нам с Гарри продуктов, пожалуй, могло бы и хватить.
   Тут мы снова услышали пыхтение баркаса. Из его блестящей  медной  трубы
облаком валил дым, низко стелившийся над водой. Портовый  врач  подошел  к
нам с наветра и застопорил  машину.  На  пятиметровой  длинной  штанге  он
протянул нам большую корзину.
   - Утром мы вами займемся.
   Гарри заглянул в корзину.
   - Мистер Восс, мы остаемся здесь! Глядите!
   Вино, холодная курятина, овощи, фрукты в количестве не меньшем, чем  на
четыре персоны. Совсем недурно...
   Ночь мы безмятежно проспали, а утром соорудили грандиозный  завтрак  из
собственных запасов. Уж как-нибудь,  с  голода  пропасть  портовые  власти
Сан-Мигела нам не дадут.
   Около двенадцати баркас пришел снова.
   -  Вам  можно  сойти  на  берег.  Из  Лиссабона  пришла  телеграмма   с
разрешением. Вы же теперь знамениты на весь мир!
   Десять дней провели мы на острове. Каждый день в нашу честь  устраивали
пикники, а каждый вечер - приемы.
   Где-то на исходе девятого дня Гарри сказал:
   - А не пора ли нам в Англию, мистер Восс? Я уже  не  могу  больше  есть
столько, как в первые дни.
   13 августа мы поднимали паруса. В этот день на острове  приостановились
все работы: народ  тучей  ринулся  в  гавань  провожать  нас.  Теперь  нам
оставалось пройти всего 1800 миль.  С  волнами  северных  широт  "Тиликум"
справлялся великолепно, и мы почувствовали себя вполне  уверенно.  Донимал
нас только холод. Мы целые годы провели в тропических широтах и  успели  к
ним привыкнуть. Оживленное движение судов указывало на то, что  Английский
канал уже близко. 23 августа Гарри заорал во всю глотку:
   - Шкипер, шкипер!
   Видимо, он был сильно взволнован: обычно он называл меня "мистер Восс".
Я выскочил из койки и высунул голову  из  люка.  В  полумиле  от  нас,  по
траверзу, открылся маяк Скилли - внешний форпост канала.
   Мы быстро шли вдоль английского побережья. Маячная  служба  сообщила  о
нас на все впереди  лежащие  маяки.  Газеты  ежедневно  сообщали  о  нашем
продвижении, и в  Лондоне  уже  заключались  пари  о  точной  дате  нашего
прибытия.  2  сентября,  в  четыре  часа  пополудни,  когда  мы   достигли
юго-западной оконечности Англии и вошли  в  Маргейтскую  гавань,  мол  был
заполнен людьми.
   Портовая вахта запросила нас:
   - Откуда идете?
   - Виктория, Британская Колумбия.
   - Сколько времени в пути?
   - Три года, три месяца и двенадцать дней.
   Такого ликования, как в тот день и те часы в порту, я не видел  за  всю
свою жизнь. В носу у меня защекотало.  Я  вытащил  платок  и  высморкался,
потом погладил потихоньку Старину "Тиликума" по румпелю:
   - Спасибо, бравый ты мой парень!
   А потом начался нескончаемый поток всевозможных празднеств, чествований
и интервью.
   На одном из приемов я встретился  с  лейтенантом  Шеклтоном,  тогдашним
секретарем Шотландского географического общества. Он сумел  направить  всю
суету и шумиху в благопристойное и выгодное в финансовом отношении  русло.
При его содействии я сделал лекционное турне по Англии, заработав при этом
приличные деньги. Кроме того, благодаря ему  я  стал  членом  Королевского
географического общества в Лондоне.
   Учителя Ниссена не было уже в живых, а то бы я обязательно ему написал.
Как это он сказал однажды маленькому Ханнесу в сельской школе: "Ты никогда
никуда не выберешься дальше Хоэнфельде!"
   "Тиликум" занял почетное место на морской выставке в Элз-Каунт-Гардене.
Красный кедр не гниет, и если мой верный кораблик не сорвется еще  раз  со
стрелы крана и его не лягнет лошадь, то ему обеспечена еще долгая, славная
жизнь.



20

   Смит, Смит и Смит. Я становлюсь охотником за тюленями.
   Высадка в Японии. Коике-сан. "Шикишима Мару"

   Итак, я стал знаменитостью. Чуть ли  не  национальным  героем.  И  это,
разумеется, было очень приятно. Поначалу. Однако время шло,  и  постепенно
от  всех  этих  лекций,  с  которыми  надо  было  выступать,  меня  начало
подташнивать. Я знал,  в  каком  месте  слушатели  рассмеются  и  где  они
воскликнут "Ах!" или "Ох!". Всякие рассуждения, от которых людей клонило в
сон, я исключил уже после второй лекции, хотя, по-моему, это-то и было как
раз наиболее интересным.
   Еще хуже были вечные однообразные банкеты после лекций.
   И хотя мой бумажник все туже  набивался  банкнотами,  мне  стало  ясно:
долго так продолжаться не может. Поэтому я чертовски обрадовался,  получив
однажды утром следующее письмо:

   "Сэр!
   Позавчера вечером м-р Смит имел огромное удовольствие  прослушать  Вашу
столь же интересную, сколь и поучительную лекцию.
   На основании услышанного м-р Смит пришел к заключению, что Вы обладаете
обширнейшими познаниями в области вождения  маломерных  судов  в  открытом
море. М-р Смит почел бы за честь, если бы Вы доставили  ему  удовольствие,
посетив его в ближайшие дни в удобное для Вас время.  М-р  Смит  желал  бы
изъяснить Вам некое предложение, которое, как смеет  надеяться  м-р  Смит,
могло бы встретить Ваше благосклонное согласие и одобрение.
   С неизменным глубочайшим уважением
   искренне преданные Вам
   Смит, Смит и Смит
   (неразборчивая подпись)"

   Ну  что  ж,  почему  бы  и  нет?  Почет  за  почет,   удовольствие   за
удовольствие. Несколько дней спустя я отправился в контору  господ  Смита,
Смита и Смита, разместившуюся в узеньком  переулке  близ  порта.  Один  из
клерков немедля проводил меня в личные покои господ.
   В самом ли деле этих Смитов было трое и какой именно  из  них  был  тот
джентльмен, с которым я тогда беседовал, за все годы службы в этой фирме я
так и не выяснил. Знаю только, что "мой"  м-р  Смит  носил  серый  костюм,
серый галстук, волосы у него тоже были какие-то серые, как  и  цвет  лица,
что, впрочем, можно было, пожалуй, списать и за счет  газового  освещения.
Следует, наверное, упомянуть еще, что и цвет глаз у  него  опять-таки  был
серый. Иных примет своего шефа я при всем желании припомнить не могу.
   Моим новым шефом м-р Смит стал буквально через  несколько  минут  после
нашей встречи.
   Памятуя  о  его  обстоятельном  письме,  я   настроился   было   и   на
соответствующую беседу. Ничего подобного! Впрочем,  вполне  возможно,  что
автором письма был кто-то другой из этих трех  Смитов.  Во  всяком  случае
"мой" м-р Смит сразу же после приветствия  без  долгих  предисловий  прямо
приступил к делу:
   - Мистер Восс, нам нужен капитан для нашего  судна  "Джесси",  ведущего
промысел тюленей  в  северной  части  Тихого  океана.  Мы  платим  твердое
жалованье и плюс долю от прибылей. Интересует вас это предложение?
   - Что ж, судно это мне знакомо,  только  вот  в  охоте  на  тюленей  я,
признаюсь, ничего не смыслю.
   - Ваша задача - судовождение.  Для  охоты  на  борту  есть  специальная
команда.
   - Где сейчас "Джесси"?
   -  Она  снаряжается   в   Сан-Франциско.   Почтовый   пароход   отходит
послезавтра.
   Через пятнадцать минут с договором в бумажнике и билетом  до  Фриско  я
закрывал уже за собой снаружи дверь конторы. Лихо! Ничего не скажешь...
   При столь длиннющем названии фирмы  и  письмах  с  вычурным,  цветистым
слогом м-р Смит (не  все  ли  равно,  который  именно  из  трех)  оказался
человеком немногословным и сугубо  деловым.  Какого  рода  дельце  он  мне
подсунул, мне по-настоящему стало ясно лишь три месяца  спустя,  когда  мы
встретили первое тюленье стадо.
   А пока что я плыл на пароходе "Кинг Джордж". Наступила уже  осень  1906
года. Долгонько же я, однако, пролодырничал в доброй, старой Англии.
   Ветер дул прямо в лоб, но "Кинг Джордж", зарываясь до самых надстроек в
шипящую пену, а порой и в тяжелую зеленую воду,  пыхтел  себе  да  пыхтел,
неизменно выдавая свои 16 узлов.
   "Ханнес, дружище, глянь-ка, ведь эта коптилка,  ежели  разобраться,  не
такая уж плохая штука, - думалось мне. - На "Тиликуме"  досталось  бы  мне
сейчас, как проклятому. А здесь пар и десять тысяч лошадиных сил  запросто
гонят пароходик через океан кратчайшим путем в заданную точку".
   Капитан принял меня как своего коллегу и гостеприимно распахнул  передо
мной все двери. Вместе с  "дедом"  -  старшим  механиком  -  я  облазил  и
кочегарку, и машинное отделение. Со времени службы на флоте его величества
кайзера в машину я ни разу больше не заглядывал. На палубе было около 20ь.
Внизу же столбик термометра показывал выше 50ь. Воздух там был  черный  от
угольной пыли и  гари.  Полуголые  кочегары  стояли  у  открытых  топок  и
отдирали тлеющий шлак от колосников. Откуда-то  из  темноты  другие  парни
возили на тачках уголь и ссыпали его  возле  котлов.  Покончив  с  чисткой
топок, кочегары широкими  бросками  принялись  швырять  "чернослив"  в  их
раскрытые пасти. От одного  этого  зрелища  под  языком  у  меня  вздулись
пузыри, как от ожога.
   Потом в баре, потягивая холодное пиво, я высказал "деду" свое мнение.
   - Что вы  хотите,  -  пожал  плечами  тот,  -  желающих  получить  хоть
какую-нибудь работу в кочегарке более чем достаточно.
   В Нью-Йорк мы пришли точно по расписанию, минута в минуту. Поправок  на
ветер и непогоду в паровом судоходстве не существует.
   Больше одного дня я в Нью-Йорке  не  выдержал.  Не  город,  а  какой-то
кошмарный сон. Лондон против него - спокойное местечко.  На  следующее  же
утро я сел в поезд и почти неделю ехал на нем через всю страну, покуда  не
добрался до Центрального  вокзала  в  Сан-Франциско  и  не  почуял  свежий
тихоокеанский ветерок.
   У вокзала я нанял автотакси. Конных экипажей здесь больше  не  было.  В
Лондоне я  постоянно  пользовался  кэбом.  Сидишь  себе  и  смотришь,  как
ритмично покачиваются в такт бегу лошадиные спины. Прекрасное  зрелище!  А
кучер сидит сзади на особых козлах и правит лошадками. Здесь же, в Штатах,
я впервые в жизни забрался в авто - это новомодное, трясучее и громыхающее
чудище, не подозревая еще, что  скоро  и  сам  стану  водителем  подобного
аппарата.
   Ехали мы недолго. Такси доставило меня до самого причала.
   У длинной стенки  в  ряд  стояли  небольшие  шхуны  глостерского  типа.
Появились они впервые на  Восточном  побережье  Штатов  и  предназначались
специально для рыбного промысла в негостеприимных  водах  Ньюфаундленда  и
быстрой  доставки  улова  к  берегу.  Без  всяких  изменений  переняли  их
впоследствии и на Тихом океане. Длиной эти шхуны были от 15 до 20  метров,
шириной - от 4,5 до 5 метров.  Судно  имело  острые  носовые  обводы,  что
сулили хорошую скорость, и две высокие мачты со шхунным вооружением.
   Ах, эти мачты! У меня даже сердце быстрее застучало. На палубе лежало с
полдюжины дори - легких, как перышко, весельных лодок, построенных с таким
расчетом, чтобы они могли  укладываться  в  штабель,  одна  в  другую.  На
Ньюфаундлендских банках с этих дори ставили переметы. Нам они требовались,
чтобы охотникам легче было подбираться к тюленям.
   Между двумя другими судами стояла шхуна с надписью "Джесси"  на  корме.
Это и был мой корабль. Ну что ж, вперед, Ханнес, на борт!
   На палубе сидел парень в окружении целого арсенала разного сорта  ножей
и гарпунов. Он вопросительно посмотрел на меня.
   - Я капитан Восс, ваш новый капитан.
   - Мое имя Уэстон, сэр. Я - старший гарпунер.
   Мы обменялись рукопожатиями.
   С кораблем  мы  сдружились  с  первого  дня,  с  командой  -  несколько
помедленнее, что же касается моей новой  деятельности,  то  с  ней  я  так
никогда примириться и не смог.
   Тюлений промысел - гигантская бойня беззащитных животных, не только  не
сопротивляющихся, но даже не пытающихся спастись.  И  добро  бы  еще  люди
снаряжали корабли, чтобы добыть себе мяса, - это в конце концов  оправдать
можно. Забивал же, к примеру, мой отец ежегодно по две свиньи - иначе  как
прокормишься? Человеку пить-есть надо, об этом и спору нет.
   Но ведь тюленей-то бьют только из-за шкурок. Мясо охотники со спокойной
душой выбрасывают в море. Я видел несметное количество  ободранных  тушек,
плавающих  вокруг  корабля.  Морские  птицы   и   те,   перекормленные   и
обленившиеся, не клевали больше даровую пищу.
   Впрочем, стоп, Ханнес, мотай свою пряжу обратно:  мы  пока  что  еще  в
Сан-Франциско!
   Итак, вдоль японского  побережья  к  северу  протекает  теплое  течение
Куросио. Каждый год в одно и то же время  этот  поток  уносит  с  собой  к
уединенным островам Берингова моря колоссальные скопища тюленей. Там звери
спариваются и выращивают потомство. Чего, казалось бы, проще:  приходи  на
такой остров и бей там тюленей, сколько тебе нужно. Именно  так  прежде  и
поступали. Однако со временем тюленей солидно подвыбили, и тогда владельцы
островов - русские, японцы и американцы - подобный способ охоты запретили.
И тут же, словно в ответ на это,  светские  дамы  как  одержимые  кинулись
добывать себе манто из тюленьих шкур. Подскочили  соответственно  и  цены.
Теперь стало выгодным снаряжать небольшие парусники (ветер-то бесплатный!)
и, сопровождая на них тюленьи стада к северу, вести жестокий промысел.
   Три главных промысловых флота базировались в Сан-Франциско, Виктории  и
Иокогаме. "Джесси" была приписана к Виктории. Она только стояла в  Штатах,
потому как цены на  шкуры  были  там  особенно  благоприятны.  Команда  ее
состояла из 23 человек. Капитан и штурман Мак-Миллер размещались вместе  в
кормовой каюте. Офицеров было всего двое, поэтому мне  приходилось  стоять
полную штурманскую вахту. Впрочем, на "Тиликуме" я стаивал и подольше, так
что к длительным вахтам мне было не привыкать.
   В так называемом твиндеке, помещении между фок- и грот-мачтой,  обитало
шестеро охотников во главе со  старшим  гарпунером.  Метать  гарпун  этому
самому старшему отнюдь не  приходилось:  его  задачей  было  заботиться  о
целости шкурок при свежевании забитых  тюленей.  Кроме  того,  он  помогал
советами капитану при выборе наиболее благоприятного района  промысла.  Во
время плавания охотники  тоже  выходили  на  вахту  и  помогали  матросам,
двенадцать из которых ютились в  форпике.  Эту  жалкую  нору  и  жильем-то
назвать язык не поворачивается: узкое помещение в  самом  носу,  крохотные
коечки штабелями, теснота такая,  что  ни  охнуть,  ни  вздохнуть.  А  что
делать? Прекрасное судно, отличный ходок, в длину "Джесси" была всего лишь
22 метра. В начале рейса все  подпалубные  помещения  были  плотно  забиты
провиантом и солью для консервирования шкур, а в  конце  плавания  повсюду
лежали добытые шкуры, куда более драгоценные, чем какие-то там матросы.
   На палубе, в маленькой дощатой будке, прилепившейся  позади  фок-мачты,
жили еще два члена экипажа, кок Чанг Чу со своими горшками и  сковородками
и судовой юнга Фред.
   Я-то сам по сравнению с "Тиликумом" устроился, можно сказать, роскошно.
Койка по меньшей мере в два раза шире, и стряпать  самому  не  надо.  Чанг
недаром  слыл  мастером  своего  ремесла.  Особенно  гордился  он  умением
приготовить любую рыбу так,  что  определить  ее  породу  было  совершенно
невозможно. Для этой цели у него  имелись  всякие  диковинные  пряности  и
соусы.
   Весной 1907 года со свежим ветром мы вышли  из  Сан-Франциско.  Команда
старалась вовсю. Состояла она исключительно из добровольцев. С местами  на
парусниках было туговато, и люди чуть не дрались за  них.  На  зверобойных
судах команды получали к тому же еще и  долю  от  прибыли,  что  иной  раз
существенно увеличивало заработок.
   Маршрут мы с Уэстоном и  Мак-Миллером  обговорили  заранее.  Кратчайший
путь к местам скоплений ластоногих вел к норду вдоль берегов Американского
континента, затем по дуге большого круга к Камчатке, а оттуда  к  Северной
Японии. К сожалению, кратчайший этот путь  изобиловал  штормами,  а  ветры
предполагались главным образом встречные. Поэтому ходить  им  имело  смысл
разве что кораблям, отплывающим из северных портов,  скажем  из  Виктории.
Для нас же и быстрее, и удобнее был другой, хоть и более протяженный южный
путь. Мы шли к зюйду, покуда не достигли зоны пассатов.
   На мачты было поднято все, что можно, до последнего  лоскута  парусины.
Матросы и охотники готовили корабль к коварным  ветрам  промысловой  зоны.
Привели в порядок и дори. На каждую из них  поставили  небольшую  мачту  с
рейковым парусом. Распределил я по лодкам и людей. Пускай познакомятся как
следует друг с другом и вместе отвечают за оснащение своей  скорлупки.  На
каждую дори полагался охотник с винтовкой, дубинкой для добивания  раненых
тюленей и багром для затаскивания туши в лодку. Гребцом брали  матроса  из
молодых. Весло у него - двухлопастное, байдарочного типа:  с  таким  легче
без шума подобраться к стаду. Рулевым назначали матроса более опытного.  В
случае необходимости он должен был также работать и с  парусами.  Основная
же его обязанность - следить за погодой и не упускать "Джесси" из виду или
по крайней мере знать направление на нее, а главное, доставить  обратно  в
целости и сохранности лодку, добычу и охотника.
   Миновав 180-й меридиан, "Джесси" пошла на норд-вест, а затем  повернула
к норду. Это было очень выгодно нам, потому что теперь мы шли одним курсом
с тюленьими стадами, а стало быть, и  шансы  обнаружить  какое-либо  стадо
существенно повышались.
   Самое надежное было бы, конечно, идти  прямо  к  островам,  где  тюлени
спариваются. Но там патрулировали сторожевые катера государств,  владеющих
этими островами, и выжидали, покуда зверобои не войдут в трехмильную  зону
[в наши дни территориальные воды большинства государств  расширены  до  12
миль]. И тут уж начиналась охота на корабль-нарушитель. Катера пускались в
погоню за ним, а догнав, конфисковывали судно вместе с добычей.
   Был уже конец мая. Охотники по очереди наблюдали за морем с  фок-марса.
И вот однажды утром нас всполошил радостный крик:
   - Вижу, вижу, вон они!
   Вытянутой рукой наблюдатель указывал нам курс. Не прошло  и  часа,  как
"Джесси" шла уже в окружении по меньшей  мере  нескольких  тысяч  тюленей.
Круглые черные головы животных танцевали на волнах словно мячики. Все  они
плыли на север, на желанный север.
   Ветер в тот день был  четыре-пять  баллов.  Я  очень  радовался  этому,
потому что именно при первом спуске лодок следовало особенно  остерегаться
аварий. Опасность для легких дори представляет отнюдь не море,  если  оно,
конечно, не очень штормит. Куда более  опасно  им  судно-матка  со  своими
толстыми бортами из тиковых досок. Любая,  не  очень  даже  сильная  волна
могла шарахнуть дори о борт и повредить, а то и потопить ее.
   Поэтому первым делом  надо  было  лечь  в  дрейф.  После  чего  матросы
сноровисто спустили дори на воду. Шесть лодок растянулись в длинную линию,
образовав своеобразный кордон, сквозь который предстояло проплывать теперь
тюленям. И вот уже