Я расположился в кокпите, положив руку на штурвал, а Уокер завел двигатель. Услышав шум работающего двигателя, я снова почувствовал себя капитаном.
     ?Санфорд? стала медленно отплывать. Долго мы еще видели освещенную площадку перед ангаром, на которой остались наши итальянские друзья. Они не расходились, продолжая смотреть нам вслед. И я понял, как мне грустно расставаться с ними.
     - Мы когда-нибудь вернемся, - сказал я Франческе.
     - Нет, - тихо ответила она. - Мы никогда не вернемся.
     Мы устремились в ночь со скоростью шесть узлов, держа курс на юг, мимо мыса Портовенто. Я смотрел на мачгу, едва различимую на фоне звездного неба, и думал, сколько времени нам понадобится на закрепление бегучего такелажа. На палубе царил такой хаос, что выражение ?корабельный порядок? становилось насмешкой, но сделать в темноте ничего было нельзя, приходилось ждать рассвета. Уокер спустился в салон, а Курце на передней палубе сторожил Торлони. Франческа находилась рядом со мной, и мы тихо разговаривали, строя планы нашей совместной жизни.
     Вдруг Курце спросил:
     - А когда мы избавимся от этой мрази? Он лезет ко мне с вопросами! Боится, что мы бросим его за борт, а он не умеет плавать.
     - Скажи, что мы высадим его на берег ближе к Портовенто, - сказал я. - Перевезем в ялике.
     Курце ворчливо высказал свое пожелание избавиться от Торлони побыстрее и снова замолчал. Франческа спросила:
     - А что с мотором? Мне кажется, у него другой звук.
     Я прислушался и действительно уловил посторонний шум, но дело было не в нашем двигателе. Я уменьшил обороты - где-то неподалеку, со стороны правого борта, в море работал другой мотор.
     - Спускайся быстро вниз, - сказал я Франческе и тихо - Курце: - К нам пожаловали гости.
     Он бросился на корму. Я кивнул вправо, и мы разглядели в темноте белый выступ носового волнолома, приближавшийся к нам полным ходом.
     С воды донесся голос:
     - Месье Халлоран, вы слышите меня?
     - Это Морле, - сказал я Курце и прокричал: - Да, слышу.
     - Мы идем на абордаж, - крикнул он, - сопротивление бесполезно.
     - Опять вы за свое, - крикнул я. 4- Что вам еще нужно?
     Курце рассвирепел и двинулся вперед. Я выхватил из кармана пистолет Торлони и взвел курок.
     - Вас только четверо, - орал Морле, - а нас много.
     Носовое ограждение оказалось совсем рядом, и я смог разглядеть лодку. Людей на ней было действительно много. Потом она подошла к борту нашей яхты настолько близко, что они стукнулись планши-рами. Морле прыгнул на палубу ?Санфорд?. Нас разделяло всего четыре фута, и я выстрелил ему в ногу. Он вскрикнул и упал в воду.
     Курце в это время поднял одной рукой извивающегося от страха Торлони.
     - Получайте эту мразь! - рявкнул он и сильным броском швырнул Торлони в лезущих на палубу людей. Торлони взвыл и, падая, смел их, как кегли, в собственную лодку - из-за резкого крена левого борта бандиты чуть не попадали в воду.
     Я воспользовался их замешательством, и расстояние между лодками стало быстро увеличиваться. По-видимому, они потеряли управление. Наверно, сбило рулевого, подумал я.
     Мы слышали, как бандиты кричали, вылавливая из воды Морле, но атаковать больше не решились. Получить еще одну пулю никому не хотелось.
     При свете луны мы убедились, что наш кильватер чист, и взяли курс в открытое море. Надо было успеть в Танжер - времени оставалось в обрез.

Книга третья

МОРЕ

Глава VIII

ШТИЛЬ И ШТОРМ

     В первые дни нам помогал попутный ветер, и ?Санфорд? резво наверстывала упущенное время. Как я и подозревал, смещение центра тяжести из-за нового киля отразилось на поведении яхты. При попутной волне она совершала полный цикл за две минуты. При кормовом ветре одной четверти ?Санфорд? уже не показывала, как обычно, свои лучшие ходовые качества, а шла с поперечно-килевой качкой, и мачта чертила на небе широкие дуги.
     Делать было нечего, приходилось терпеть. Единственный способ избавиться от мучительной качки - равномернее распределить балласт, но именно этого мы и не могли сделать. От качки больше других страдал Курце. Он и раньше, как известно, был не ахти какой моряк, а тут еще рана в плече.
     На рассвете, после той яростной ночи, мы легли в дрейф. Берег давно скрылся из глаз, и наконец можно было заняться наведением порядка на палубе. Управились быстро. Оказывается, Пальмерини сделал больше, чем я ожидал, и вскоре мы продолжали свой путь под парусами. И вот тогда валкость ?Санфорд? стала очевидной. Я сделал все, чтобы как-то исправить положение, но скоро понял, что это не в моих силах, и перестал напрасно тратить время. Мы устремились дальше.
     Корабельная жизнь быстро вошла в привычный ритм, определенный сменой ходовой вахты. Единственное изменение внесла Франческа - к великой радости Курце, она взяла обязанности кока на себя.
     Во время плавания члены экипажа такого небольшого судна, как наша яхта, редко видят друг друга, разве что при смене вахт, но Уокер держался и того обособленнее. Когда я ловил на себе его пристальный взгляд, он вздрагивал и отводил глаза, как побитый пес. Очевидно, боялся: не скажу ли я Курце о портсигаре. Такого намерения у меня не было - без Уокера мы бы не смогли управиться с яхтой. Но и успокаивать его не стал. Пусть попотеет от страха, думал я в сердцах.
     С плечом Курце дело обстояло не так уж плохо, ранение оказалось сквозным и чистым, к тому же Франческа регулярно меняла повязку. Я настоял на том, чтобы он перебрался на корму, где качка ощущалась не так сильно, и это привело к общей перетасовке. Я теперь спал на лоцманской койке в кают-компании, что по левому борту, а Франческе отвели место по правому борту, которое она отгородила куском парусины, чтобы создать себе минимум личного пространства. В результате Уокера сослали на нос, где у клюза можно было прикорнуть на стоянке: для сна во время рейса это место не годилось - неудобно, да и качает там сильнее всего. Так ему и надо, думал я без тени жалости. Но из-за этого мы стали видеть его еще меньше.
     Мы хорошо шли в Лигурийском море первые пять дней, делая по сто с лишним миль в сутки. Ежедневно я брал высоту солнца и сверял по карте наш курс, проложенный к Балеарским островам. Мне доставляло огромное удовольствие обучать Франческу искусству вождения яхты - она оказалась способной ученицей и ошибок делала не больше, чем любой новичок.
     С некоторым изумлением я обнаружил, что Курце, оказывается, утратил былую ненависть к Франческе. Он сильно изменился и был уже не таким колючим, как прежде. Возможно, потому, что долгожданное золото было у него под ногами в целости и сохранности, а может, вся его яростная сила ушла во время сражения на верфи. Так или иначе, но они наконец поладили с Франческой и вели длинные беседы о Южной Африке.
     Однажды она спросила у Курце, что он собирается делать со своей долей добычи. Он улыбнулся:
     - Куплю plaas.
     - Что купишь?
     - Ферму, - перевел я, - все африканеры в душе фермеры, они так и называют себя, ведь ?бур? на языке африкаанс означает ?фермер?.
     Эти первые пять дней после прощания с Италией были лучшими днями за все время нашего путешествия. Лучше не было ни до, ни тем более после.
     К вечеру пятого дня ветер упал, а на шестой он так часто менял направление, будто не знал, на что решиться. Трехбалльный ветер сменялся мертвым штилем - и у нас появилась пропасть работы с парусами. В тот день мы прошли всего семьдесят миль.
     На рассвете седьмого дня воцарился мертвый штиль. Гладкое море, будто политое маслом, набегало длинными языками волн. К вечеру настроение у всех испортилось: мы пропадали от безделья, нам ничего не оставалось, как только смотреть на верхушку мачты, чертившую круги по небу. Драгоценные часы уходили, а мы были все так же далеки от Танжера. Меня раздражал скрип вертлюжного штыря гика - я соорудил подпорку, и мы опустили на него гик. Потом я
     спустился вниз, чтобы занять себя работой с картой. За сутки мы прошли двадцать миль. При такой скорости мы опаздываем в Танжер месяца на три... Пошел проверить, сколько у нас топлива: оставалось пятнадцать галлонов - это дало бы нам сто пятьдесят миль за тридцать часов при самой экономичной скорости. Пожалуй, лучше включить двигатель, чем сидеть сложа руки и слушать, как хлопают фалы о мачту. Решение было принято, и, запустив двигатель, мы снова двинулись вперед.
     Меня злило, что приходится тратить топливо - нам следовало поберечь его на крайний случай, но ведь это, похоже, и был крайний случай, и, как ни крути, тратить приходилось. Мы рассекали вязкое море со скоростью в пять узлов, и я проложил курс к югу от Бале-арских островов, поближе к Мальорке. Тогда, если возникнет необходимость зайти в порт, нам не придется сильно отклоняться от курса. Ближайшим был порт Пальма Всю ночь и следующее утро мы шли под мотором. Ветра не было, и ничто его не предвещало. Безоблачное синее небо отражало такое же безоблачное море, но мне было не до красот. Без ветра яхта беспомощна, а что мы будем делать, когда топливо кончится? Я посоветовался с Курце:
     - Думаю, нам придется зайти в Пальму. Сможем там забункероваться.
     Он швырнул за борт окурок:
     - Это огромная потеря времени. Придется делать крюк, а что будет, если нас там поджидают?
     - Мы потеряем больше времени, если останемся без топлива. Этому штилю не видно конца
     - Я заглядывал в средиземноморскую лоцию, - возразил он. - В ней говорится, что процент штилевых дней в это время года невелик.
     - На нее полагаться нельзя - в лоции приведены средние цифры, а этот штиль может тянуться еще неделю.
     Он вздохнул:
     - Ты капитан - тебе и решать.
     Я переложил руль, взяв чуть севернее, и мы пошли в Пальму. Проверив оставшееся топливо, я усомнился, хватит ли его, но мы дотянули. В парусную гавань Пальмы мы вошли на последних оборотах. При подходе к причалу двигатель заглох, и остаток пути мы проделали по инерции.
     Тут я поднял глаза и увидел Меткафа.
     С таможенными формальностями мы разделались быстро, заявив, что на берег сходить не собираемся - нам бы только добрать топлива. Таможенник посетовал вместе с нами на неблагоприятную для парусников погоду и пообещал вызвать агента по снабжению судов.
     В ожидании агента мы могли обсудить появление здесь Меткафа. Он не проронил ни слова, слегка улыбнулся нам в знак приветствия, круто развернулся и ушел.
     Курце сказал:
     - Он что-то замышляет.
     - Да уж наверняка, - откликнулся я с досадой. - Неужели мы никогда не отвяжемся от этих стервятников?!
     - Нет, - сказал Курце. - Пока у нас под ногами четыре тонны золота, которые притягивают их почище магнита.
     Я бросил взгляд на переднюю палубу, где в одиночестве сидел Уокер. Если бы не этот дурак со своим длинным языком и всякими глупостями, стая хищников, возможно, и не напала бы на наш след! А впрочем, нет - у таких людей, как Меткаф и Торлони, острый нюх на золото. Но Уокер мог бы им и не помогать!
     - Интересно, что он будет делать? - спросила Франческа.
     - По-моему, устроит обычное пиратское нападение, - ответил я. - Стиль Испанской армады импонирует его извращенному чувству юмора.
     Я лег на спину и уставился в небо. Брейд-вымпел на верхушке клубной мачты развевался от легкого бриза.
     - Смотри-ка! - позвал я Курце. - Похоже, мы дождались ветра, слава тебе, Господи!
     - Я же говорил, не стоило заходить сюда, - заворчал он. - Ветер бы начался рано или поздно, а вот Меткаф бы нас не засек.
     И тут я вспомнил катер Меткафа и радар, особенно радар.
     - Да, все равно. Наверно, он следил за нами с момента нашего отплытия из Италии.
     Я быстренько прикинул возможности пятнадцатимильного радара - он может контролировать морское пространство в семьсот квадратных миль и давать информацию обо всем, что находится на его поверхности. Меткафу достаточно просто дрейфовать где-нибудь за горизонтом и держать нас в поле зрения радара. Нам же никогда не засечь его.
     - Так что же теперь делать? - спросила Франческа.
     - Плыть дальше как ни в чем не бывало, - ответил я, - выбора у нас нет. Но лично я не собираюсь вручать наше золото этому мистеру Пирату только потому, что он свалился нам на голову и напугал нас. Будем плыть дальше и надеяться на лучшее.
     Мы запаслись топливом, пресной водой и к вечеру вышли в море. На закате солнца мы прошли Кабо Фигуэра, и я, оставив у штурвала Франческу, спустился вниз поколдовать над картой. Был у меня один план, как перехитрить Меткафа. Может, и не сработает, но попробовать стоит.
     Как только стемнело, я скомандовал:
     - Переложи руль на сто восемьдесят градусов.
     - К югу? - удивилась Франческа.
     - Именно, к югу. Ты знаешь, для чего эта квадратная штуковина на середине мачты? - спросил я у Курце.
     - Нет, капитан, понятия не имею.
     - Это радиолокационный отражатель, - сказал я. - Его ставят на деревянные суда в целях безопасности, потому что дерево - плохой отражатель, а так нас хорошо видно на экране радара. Если Меткаф все время следил за нами, он привык к такому изображению и в дальнейшем будет опознавать нас на больших расстояниях только по отражению на экране радарного луча. А мы уберем его! Изображение он получит, но оно будет другим, менее четким.
     Я примотал небольшой гаечный ключ к руке, карабином пристегнул линь к страховочному поясу и полез на мачту. Отражатель был прикручен болтами к нижним отводам, и открутить их оказалось нелегким делом. Из-за постоянной качки работать приходилось по старинному морскому правилу: ?одной рукой за себя, другой - за корабль?, к тому же болты выскальзывали из-под руки, как орехи. Неудивительно, что я проторчал на мачте около часа, прежде чем мне удалось снять отражатель.
     Спустившись на палубу, я закинул отражатель в кладовку и поинтересовался у Курце:
     - Где Уокер?
     - Дрыхнет внизу, ему в полночь заступать.
     - Я забыл. Тогда мы с тобой поменяем огни.
     Я спустился к себе. Клотиковый фонарь на мачте, видный издалека, был соединен с ключом для передачи сигналов по Морзе. Я замкнул ключ - теперь фонарь будет гореть постоянно. Затем позвал Курце:
     - Сними огни с бака и загони их на мачту. Он спустился ко мне.
     - А это зачем? Я объяснил:
     - Видишь ли, мы свернули с курса на Танжер, теряем время, но другого выхода нет, нам нужно сбить с толку Меткафа. Мы изменили наш радарный след, но Меткаф может заподозрить неладное и тогда подойдет поближе взглянуть на нас. А мы, разукрашенные огнями, как обычные испанские рыбаки, просто рыбачим. В темноте не заметив подвоха, он отправится искать нас где-нибудь еще.
     - Ну и хитер же ты, мерзавец! - восхитился Курце.
     - Но это сработает только раз, - сказал я. - На рассвете опять возьмем курс на Танжер.
     Ночью усилился ветер, и мы убрали верхние паруса, что позволило ?Санфорд? изрядно увеличить скорость. Но что толку, ведь мы ни на дюйм не приблизились к Танжеру!
     К рассвету ветер увеличился до пяти баллов, мы поменяли курс - теперь ветер дул сбоку в одну четверть, и яхта понеслась таким галопом, что леерное ограждение и носовой волнолом покрылись белой пеной. Я проверил показания лага и обнаружил, что мы идем со скоростью в семь узлов - с максимальной скоростью под парусами. Наконец-то все шло как надо - держим курс на Танжер, и скорость отличная.
     Мы все время следили за горизонтом, чтобы не прозевать Меткафа, но он не появлялся. Конечно, если ему известно, где мы, то и появляться ему ни к чему. Поэтому я не знал, радоваться мне или огорчаться. Я бы порадовался, если б был уверен, что Меткаф попался на мою уловку, но если нет...
     Крепкий бриз держался весь день и обещал к ночи усилиться. Появились крупные волны с пенными гребнями, то и дело разбивающиеся на корме. От каждого такого удара яхта вздрагивала, стряхивала с себя воду, чтобы, освободившись, снова устремиться вперед. По моим подсчетам, сила ветра приближалась к шести баллам. Как опытный мореход, я понимал, что надо убрать гротовые паруса, но мне хотелось наверстать время - его и так оставалось в обрез.
     Уокер досрочно принял у меня вахту, и перед сном я попытался смоделировать действия Меткафа. Впереди у нас Гибралтарский пролив. Если Средиземное море представить в виде воронки, то пролив - ее горловина. Если в проливе притаился Меткаф, то его радар контролирует весь канал от берега до берега.
     С другой стороны, в проливе движение оживленное, значит, Меткафу придется самому проверять все подозрительные яхты. Тогда опять же, если он замышляет пиратское нападение, номер у него не пройдет, ведь его легко будет обнаружить - в Гибралтаре всегда патрулируют несколько быстроходных военных катеров. Не думаю, чтобы даже Меткафу хватило наглости напасть на нас среди бела дня.
     Итак, ясно - пролив надо пройти днем.
     Если (я уже стал уставать от всех этих ?если?), если только он не перехватит нас перед проливом или на выходе из него. Мне смутно припомнился случай пиратства в пятьдесят шестом году как раз на подходе к Танжеру: сцепились две группы контрабандистов, и в результате одно судно сгорело. Да вряд ли Меткаф планирует напасть на нас там - ведь мы будем почти у цели и сможем ускользнуть, а в парусной гавани он уже ничего с нами не сделает. Нет, не думаю, чтобы он стал откладывать свое черное дело.
     А перед проливом? Тут складывается другая веселенькая ситуация, которая зависит от другого ?если?. Если наша уловка после Мальорки удалась и он не знает, где мы, тогда у нас есть какой-то шанс. Но если знает, то может объявиться в непосредственной близости в любой момент, и экипаж-победитель взойдет на борт. Если (еще одно ?если?), если, конечно, погода позволит ему.
     Засыпая, я благословлял все усиливающийся ветер, который как на крыльях нес ?Санфорд? и вряд ли позволит катеру Меткафа подойти близко к ее борту.
     Разбудил меня Курце.
     - Ветер разгулялся вовсю! Может, паруса надо сменить или еще что-то сделать? - Ему приходилось кричать, чтобы перекрыть рев ветра и моря.
     Я заметил время перед тем, как натянуть дождевик: было два, значит, я проспал шесть часов. ?Санфорд? изрядно брыкалась, и я никак не мог надеть брюки. Резкий крен послал меня через всю каюту, и я, как бильярдный шар, влетел в койку, где спала Франческа.
     - Что случилось? - испуганно спросила она.
     - Ничего, - ответил я, - все замечательно, спи дальше.
     - Думаешь, в таких условиях можно спать? Я усмехнулся:
     - Скоро привыкнешь. Подумаешь, ветерок задувает, о чем беспокоиться-то?
     Наконец я оделся и поднялся в кокпит. Курце был прав, надо заняться парусами. Ветер устойчиво дул с силой в семь баллов. Такой ветер бывалые моряки презрительно зовут ?бурей для яхтсменов?, а адмирал Бофор сдержанно называл ?сильным ветром?. Рваные облака неслись по небу и, пролетая мимо луны, создавали быструю смену тьмы и лунного света. Море вздымалось глыбами волн с белыми гребнями наверху, и ветер срывал клочья пены. Зарываясь носом в волны, яхта каждый раз застывала и теряла на этом скорость. Уменьшение парусности позволило бы ей поднять нос и увеличить скорость, поэтому я сказал Курце, вернее, прокричал:
     - Ты прав, сейчас я помогу бедняжке. Держи ее, как держал.
     Я пристегнул страховочный линь к спасательному поясу и пополз вверх по безумно раскачивающейся мачте. Понадобилось полчаса, чтобы убрать два гротовых паруса и кливер, фок я оставил для равновесия. Только я принялся за кливер, как тут же почувствовал перемену - яхта стала легче взбираться на волны и почти не зарывалась в волну.
     Я вернулся в кокпит и спросил у Курце:
     - Ну, как теперь?
     - Лучше! - прокричал он. - Похоже, и скорости прибавилось.
     - Конечно, теперь она не застопоривается.
     Он посмотрел на вздыбленные волны.
     - А вдруг будет еще хуже, чем сейчас?
     - Пустяки, - ответил я, - главное, мы идем на предельной скорости, а это то, что нам нужно. - Я улыбнулся: на маленьком судне, вроде нашего, такой шторм кажется грандиозней и страшней, чем на самом