Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
были самые примитивные: мальчик на побегушках, уборка
мусора, чистка машин начальства. Зарплата -- мизер. Койка в общежитии. В
нашей комна-те жило двадцать человек. Койки были двухэтажные. Моя койка -- у
самой двери, рядом -- уборная. И холод. Я стремился приспособиться к
коллективу. Научился ру-гаться матом, пить самогон и денатурат, играть в
карты, драться. Но мое образование и культура так или иначе давали себя
знать. Я получил кличку Студент. Коллектив следил за каждым моим шагом. Я
чувствовал недоверие к себе. Стукачи вызывали меня на откровенность.
Ком-сорг питал ко мне антипатию: я однажды неосторожно посмеялся над ним.
Комсорг высказал парторгу подозре-ния насчет меня. Парторг посоветовал
покопаться в моем прошлом. Мне еще не было восемнадцати, а я, оказыва-ется,
уже имел прошлое. И коллектив должен был его разоблачить.
Но комсорг не успел разоблачить меня: потребовалось выделить от
учреждения несколько "добровольцев" на от-даленную сибирскую стройку. Меня,
естественно, вклю-чили в их число. В первую же ночь я сбежал из эшелона.
ЛЮБОВЬ
В те времена еще встречалось явление, называемое в старой литературе
словами "первая любовь". Это сей-час люди втягиваются в жизнь так, что
как-то незамет-но минуют это мучительное и вместе с тем сладостное
состояние. Я жил в ту страшную эпоху и испытывал первую любовь.
После того бегства из эшелона я устроился работать на маленьком
полустанке вдали от населенных пунктов. На полустанке было два домика и
сарай. В сарае жили мы -- рабочие. Рабочие все, кроме меня, были женщи-нами.
Мне они казались старухами, хотя самой старшей из них не было и сорока. Я
спал, разумеется, отдельно -- в углу, где сваливали орудия труда. Спали на
соломе, покрытой тряпьем. У меня и тряпья своего не было. Бабы одолжили мне
какую-то вонючую вшивую рвань. В одном из домиков жил командовавший нами
брига-дир с семьей. В другом -- начальник полустанка с се-мьей. У начальника
была старая, измученная заботами жена и пятеро детей. Старшая дочь была
моего возрас-та. Она и стала моей первой любовью.
Не могу сказать, была она красива или нет. Для меня такой проблемы
тогда вообще не было. Было чистое и неодолимое чувство, отодвигающее в
сторону все прочие критерии. Это тоже было характерно для той эпохи. Мы
сначала влюблялись, причем раз -- и навсегда, и лишь потом разглядывали, в
кого именно мы влюблялись. А я свою первую любовь даже разглядеть не успел:
пришлось снова убегать.
Наша любовь была любовью в самом высшем и чис-том смысле. Мы сидели на
бревнах или гуляли по окре-стностям до рассвета, не прикасаясь друг к другу
даже руками. Для меня было достаточно одного только того, что она рядом со
мной. Это -- тоже черта той эпохи.
Мы телами обнаженными Не касалися друг друга. Даже с собственными
женами Говорили: "друг", "подруга".
Мы говорили о будущем, но не о нашем лично, а о бу-дущем всей страны,
всего народа. Оно нам представля-лось сказочно прекрасным.
Все люди будут иметь свою отдельную койку с чисты-ми простынями,
фантазировали мы. Все будут получать трехразовое питание. Одежда будет
чистая и без заплат. Каждую неделю будут показывать кинофильм... Короче
говоря, мы мечтали как о сказочном богатстве о том, что потом стало
будничным явлением убогой советской жиз-ни. Поразительно, обретя некоторый
минимум житейс-ких благ, который нам казался верхом мечтаний, советс-кие
люди утратили надежды на райское будущее. Лишь много лет спустя я понял, что
это есть общее правило общественной психологии: рост благополучия порожда-ет
рост недовольства своим положением и неверие в бу-дущее общество изобилия.
Именно улучшение жизни в послевоенное время убило идеологическую сказку
ком-мунизма, а не чудовищная бедность тех лет.
Наша взаимная любовь казалась настолько сильной, что я решил полностью
довериться своей невесте и рас-сказать ей о своих злоключениях. Я так и
сделал. Она ничего не сказала. Мы посидели еще немного и разош-лись. А утром
чуть свет явились пьяный бригадир и пья-ный же начальник. Они избили меня.
Сунули в подпол, где хранилась зимой картошка. Начальник сообщил обо мне на
ближайшую станцию. Там обещали прислать че-ловека за мной. Но мне повезло:
жена начальника выпу-стила меня, сунула краюху хлеба, сказала: "Беги!" Я
вско-чил на товарный поезд, замедливший ход, и покинул свою первую любовь,
так и не коснувшись ее рукою. Где она теперь? Что с ней стало?
БЕЗЫСХОДНОСТЬ
Во время своих скитаний я встречал десятки людей, вступавших в конфликт
с обществом и законом. Они ухитрялись годами жить припеваючи. Но во мне было
что-то такое, что сразу настораживало окружающих, -- во мне сразу замечали
чужого. Однажды я устроился работать в артель, которая была прикрытием для
шайки жуликов и бандитов. Работал я вполне добросовестно. Через неделю меня
позвал глава банды (заведующий ар-телью), дал немного денег и велел
убираться подальше. "Тебя все равно найдут, -- сказал он, -- а заодно и нам
пришьют политику". А ведь я ни словом не обмолвил-ся о "политике".
Отчаявшись уйти от преследования, я вернулся до-мой -- туда, где жил и
учился ранее и где был "пропи-сан". Это был инстинктивно правильный шаг:
именно там меня не искали. Вскоре я ушел добровольцем в ар-мию. Ушел не от
преследования -- я решил больше не скрываться, -- а от голода и грязи. И от
одиночества.
Мне и на сей раз повезло. Сразу же после подписания договора о
ненападении с Германией страна стала гото-виться к войне с Германией. В
армию призвали выпуск-ников средних школ и техникумов, студентов первых
кур-сов институтов, выпускников институтов, не служивших ранее в армии,
уголовников, осужденных на малые сроки или находившихся под судом. В
военкомате, куда я обра-тился с просьбой взять в армию, все документы
заполни-ли с моих слов, а паспорт сочли потерянным.
В воинские части нас везли в товарных вагонах. Спа-ли мы на голых
досках. Кормились непропеченным хле-бом и кашей. И это длилось чуть ли не
целый месяц. На какой-то станции на Урале уголовники нашего вагона
об-чистили винно-водочный магазин и устроили попойку, в которую "по доброте
душевной" (т. е. за хлеб и кашу) во-влекли всех остальных. Мы упились,
конечно, и потеря-ли контроль над собой. После похабных разговоров пе-решли
на "политику". Один парень, обливаясь горючими слезами, признался, что он
был стукачом в техникуме и что дал согласие быть стукачом здесь, в эшелоне.
Он про-сил побить его и выбросить из вагона. Наступило гнету-щее молчание.
При дележе каши и хлеба (этим занима-лись, конечно, уголовники) признавшийся
стукач полу-чил удвоенную порцию. В конце пути стукач под большим секретом
признался кому-то, что он наврал насчет свое-го стукачества, так как очень
страдал от голода. Уголов-ники, узнав об этом, избили его до полусмерти и
ночью выбросили из вагона на полном ходу. Начальству доло-жили, что он
дезертировал. Мы помалкивали. Впереди была полная беспросветность.
ЭПИТАФИЯ СТУКАЧУ
При жизни он на всех стучал И мир покинул, не раскаясь. Что делать,
коли жизнь такая:
Донос -- начало всех начал. И вот в могиле он лежит. Ведь и стукач
подвластен смерти. Хотите -- нет, хотите -- верьте:
Он каждой клеточкой дрожит. Доступна всем наука та. А вдруг ему какой
чистюля Вдогонку преподнес пилюлю:
Донос на Небо накатал?!
ПАМЯТЬ
Однажды Он не пришел на условленную встречу. Пос-ле этого я Его уже
никогда не встречал. Наступило оди-ночество. Я метался по городу в поисках
людей. Но они все куда-то исчезли. Им было не до меня, у них были свои
заботы. "Вернись, -- взывал я к прошлому, --- я пойду на любые муки, приму
любую несправедливость, только вернись! Люди! Остановитесь! Опомнитесь!
Не-ужели вы не видите, что вы теряете, от чего отрекае-тесь и что получаете
взамен?! Неужели вы сменяете все-разрушающий и всесозидающий ураган истории
на унылую трясину благополучия и безопасности?!" Но никто не слушал меня.
Все спешили бежать назад. Им казалось, что они смело рвутся вперед, в атаку.
А они в панике бежали назад. Если бы я мог грудью бросить-ся на сеющий
панику и смерть пулемет времени, дать опомниться бегущим, заставить их
остановиться и сно-ва ринуться вперед!..
Чтобы как-то одолеть одиночество, я решил описать мою ничтожную и
великую, безобразную и прекрасную эпоху. И обнаружил, что сделать это
невозможно. Вспо-минались только отдельные детали и эпизоды, а целое
расплывалось в неопределенные эмоции. Ладно, решил я, начну с отдельных
эпизодов и постепенно опишу це-лое. Другого же пути все равно нет?! Так я
написал по-весть об одном эпизоде из своей жизни -- повесть о
пре-дательстве. Но она меня почему-то не удовлетворила, и я ее уничтожил.
Теперь, много лет спустя, я вижу, что пра-вильно сделал. Целое никогда не
складывается из отдель-ных эпизодов. Оно лишь распадается на эпизоды,
оста-ваясь при этом единым и неповторимым. Оно исчезает, оставив после себя,
как развалины, отдельные эпизоды. И если хочешь его описать, бери его сразу
и целиком, а не постепенно и по кусочкам. А как это сделать? Очень про-сто.
Мне показалось, что это сказал Он. Я, обрадованный, оглянулся. Никого.
Конечно, просто, согласился я. Забыть!
Но попробуй забудь хотя бы этот день! Мороз под тридцать. На нас
ботинки с обмотками, бывшие в упо-треблении, вытертые шинельки. Шапки. Но
уши опус-кать нам запретили: надо закаляться. Мы учимся пре-одолевать
штурмовую полосу. Это -- цепь препятствий, которые вроде бы должны быть на
пути нашей насту-пающей армии в будущей войне, -- проволочные за-граждения,
ров, забор, бревно... Мы должны научиться преодолевать эту полосу за
несколько минут. Сейчас мы тратим времени раз в пять больше. Нас гоняют
снова и снова. Мы выбиваемся из сил. И преодолеваем поло-су еще медленнее.
Сержанты и старшина сердятся. Гро-зятся гонять нас целые сутки без перерыва,
пока...
-- Пока мы не протянем ноги, -- говорю я своему со-седу по нарам, с
которым мы сдружились еще в эшело-не. -- Бессмысленное выматывание сил.
Какой идиот это все выдумал?!
-- Потише, -- говорит мой друг, -- а то услышит кто-нибудь, беды не
оберешься. Знаешь новый лозунг: тяже-ло в ученье -- легко в бою? Вот они и
стараются. Как говорится, заставь дурака Богу молиться, он рад лоб
рас-шибить.
-- Надо технику изучать, -- шепчу я, -- новые виды оружия. Новая война
будет войной самолетов, танков, пушек, автоматов, а не штыков и шашек.
-- Тише, -- шепчет Друг. -- Видишь, тот тип к нам приглядывается и
прислушивается? Будь поосторожнее с ним. Не нравится он мне. Похоже, стукач.
-- Плевать на стукачей, -- шепчу я. -- Сколько можно терпеть?! Мы же не
враги. Мы же хотим как лучше! Мы же тоже о будущем завоеваний революции
заботимся!
-- Не наше дело знать, что лучше и что хуже, -- шеп-чет он. -- Замри!
Видишь, к нам начальство направляет-ся? Вон тот маленький с красной толстой
мордой -- особ-няк. Не советую попадаться ему на пути. Тут все перед ним
трясутся, включая самого командира полка.
Раздается команда сержанта. Мы снова один за дру-гим бросаемся
преодолевать штурмовую полосу. Теперь мы стараемся: на нас смотрит высокое
начальство. И мы преодолеваем ее за время, только вдвое боль-ше положенного.
Потом нас построили. Командир роты сказал, что мы -- молодцы и что он
благодарит нас за службу. "Служим Советскому Союзу!" -- рявкнули мы не очень
громко и стройно.
Командиры ушли. "Ничего, постепенно втянутся, -- донеслись до нас
обрывки из разговора. -- Через пол-года настоящими бойцами будут". А после
отбоя меня поднял дневальный. "Живо в штаб! -- шепнул он испу-ганно. -- В
Особый отдел!"
Но лучше я припомню кое-что из той самой повести. Я, конечно, не могу
ее восстановить в том виде, как я ее тогда писал, -- все живые краски того
времени исчезли навсегда, осталась лишь серая, однообразная схема.
ПЕРИОД
В этот период, как и во все предыдущие и последую-щие, страна жила
напряженной и содержательной жиз-нью. Был совершен еще один рекордный
перелет. Правда, перелет не удался и самолет упал в тайге, не долетев до
цели тысячу километров. Но он упал дальше всех в мире, вписав тем самым
новую славную страницу в героическую историю страны и покрыв себя
неувядаемой славой. Был прорыт еще один километр канала. Была разоблачена
еще одна группа врагов народа. Вождь внес очередной вклад в сокровищницу
идей марксизма-ленинизма.
МЕСТО
Сибирь. Маленький поселок в трехстах километрах от ближайшего
маленького городка. Не ищите этот городок на географических картах. Он
возник совсем недавно и еще не достиг размеров, позволяющих быть отмеченным
точкой на карте местного значения. Энский Краснозна-менный Туркестанский
полк Энской дважды Краснозна-менной Тамбовской дивизии. Орден Красного
Знамени лолк получил за участие в подавлении восстания тамбов-ских крестьян,
а звание "Туркестанский" -- за участие в подавлении восстания туркестанских
крестьян.
ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ
Главное действующее лицо описываемых событий -- старший лейтенант
Егоров. Почему, спросите, какой-то ничтожный старший лейтенант удостоен
такого внима-ния, что ему посвящается целая повесть? Да потому, что старший
лейтенант Егоров есть не рядовой старший лей-тенант, каких полно в полку, а
начальник Особого отде-ла полка, короче -- особняк. Ясно?! А полковой
особняк Егоров заслуживает не какой-то коротенькой повестуш-ки, а, может
быть, целого полновесного романа. Сомне-ваюсь, что кто-то рискнет оспаривать
это утверждение.
Старшему лейтенанту Егорову, вообще-то говоря, по возрасту, по срокам
службы, по заслугам и по опыту дав-но следовало бы быть особняком дивизии.
Но произош-ло чрезвычайное происшествие (чепе): из полка дезерти-ровал
солдат. Солдат пропал бесследно. Скорее всего, его засосало в трясину или
волки сожрали. Но дело не в этом, а в том, что хорошо налаженная система
осведомителей не смогла вовремя распознать намерения дезертира и
пре-дупредить чепе. Потом произошло другое чепе, которое, с одной стороны,
ухудшило положение особняка Егоро-ва, а с другой -- немного улучшило.
Происшествие вот какое. Солдат первого года службы пускал себе в глаза
крошки грифеля химического карандаша, от чего зрение ухудшилось, и солдата
уже собрались демобилизовать. Но Егорову пришла в голову идея исследовать
поры кожи вокруг глаз. В порах обнаружили следы химического ка-рандаша.
Солдата осудили на десять лет. Егорову сдела-ли замечание за то, что
опять-таки не предупредил чепе. Но объявили благодарность за то, что
разоблачил пре-ступника. И теперь Егорову во что бы то ни стало нуж-но было
такое чепе, в котором он одновременно проявил бы себя в роли разоблачителя и
профилактика. Только такое заранее предупрежденное и вместе с тем
разобла-ченное чепе могло позволить Егорову получить очеред-ной чин капитана
государственной безопасности и воз-выситься до особняка дивизии. И вот уже
несколько месяцев Егоров ломал голову над этой проблемой. Он чувствовал, что
ожидаемое новое пополнение полка, пол-ностью состоящее из ребят со средним
образованием и даже с незаконченным высшим, даст ему этот шанс. Но сам этот
шанс не придет. Его надо организовать. А это с "академиками" (как
презрительно заранее называли но-вичков малограмотные сержанты, старшины и
младшие офицеры) не так-то просто. Тут надо мозгами шевелить!
СИСТЕМА ЕГОРОВА
Старший лейтенант Егоров имел свою собственную систему
осведомительства, которую он со временем со-бирался изложить в особой
докладной записке вышесто-ящему начальству. Он рассчитывал заслужить за это
по-ощрение и перебраться если не в самую Москву, то, во всяком случае,
поближе к цивилизации. Вся его прошлая служба проходила на Дальнем Востоке,
в Средней Азии, в Сибири. Хотя он ко всякой глуши уже давно привык, он
все-таки мечтал вырваться из нее к свету, к культуре, к более сытной и
комфортабельной жизни.
Вот некоторые постулаты системы Егорова. Осведо-мители разделяются на
явных и скрываемых в пропорции один к пяти. Это значит, что на одного
осведомителя, от-носительно которого все знают, что он -- стукач,
прихо-дится пять осведомителей, которых не так-то просто рас-познать. Тайных
осведомителей целесообразно отбирать из военнослужащих, которые могут ходить
на свидание с особняком, незаметно для окружающих или не вызывая у них
подозрений. Таковы, например, участники самодея-тельности, спортсмены,
почтальоны. Роль явных осведо-мителей -- отвлекать внимание от тайных и
участвовать в нужных провокационных операциях. Сделать осведомите-ля явным
очень просто. Для этого достаточно, например, пару раз вызвать его в Особый
отдел прямо с занятий, а после его вызова вызвать того, на кого он принес
до-нос. Явных осведомителей целесообразно выбирать сре-ди глупых
военнослужащих, а тайных -- среди наиболее умных и образованных. Среди
тайных осведомителей сле-дует иметь таких, которые пользуются уважением
товари-щей и считаются критически настроенными. Это -- наи-более ценные
кадры. Приобрести их труднее всего. Зато если удалось заиметь такого
осведомителя, можешь спать спокойно. Он работает за десятерых и сам
предвидит все возможные чепе. Правда, он склонен обычно к фантазии. Но этот
недостаток легко исправим. Те два неприятных чепе произошли потому, что
такой осведомитель (он был единственным в роте) демобилизовался, отслужив
свой срок, а нового на его место не удалось найти до сих пор. Егоров в этом
отношении возлагал большие надежды на ожидаемое пополнение из "академиков".
Егоров по опыту знал, что ни в коем случае нельзя обычного тайного
стукача превращать в такого критичес-ки настроенного индивида. Критическая
настроенность должна быть естественной. Ее нельзя сыграть. Товарищи сразу
замечают подделку, и агент превращается в явного стукача. Он не раз
проделывал этот эксперимент. И каж-дый раз терпел фиаско.
ПСЕВДОНИМЫ
Егоров любил русскую историю и русскую литерату-ру. И из них выбирал
клички для своих осведомителей:
Иван Грозный, Малюта Скуратов, Князь Пожарский, Распутин, Декабрист,
Радищев, Онегин, Печорин, Але-ко, Мцыри, Каштанка, Карамазов -- вот, к
примеру, перечень кличек. Поскольку годы шли, Иваны Гроз-ные, Скуратовы,
Пожарские, Онегины и прочие демо-билизовывались и на их место приходили
новые агенты, приходилось выкапывать из русской истории и литера-туры новые
имена: повторение кличек вносило бы пу-таницу в "документацию", которую
Егоров тщатель-но хранил с первых дней своей службы. Потому Егоров вынужден
был все более тщательно изучать русскую ис-торию и литературу. И продвинулся
в этом настолько далеко, что почувствовал превосходство над своими
со-служивцами. Это усилило его стремление вырваться из сибирской глуши к
свету европейской цивилизации.
Сейчас Егоров ломал голову над кличками для буду-щих агентов из
"академиков". Задача не такая уж про-стая -- требовалось более десяти
известных имен из до-революционной истории России и русской литературы. У
него было мель