Александр Зиновьев.
   Нашей юности полет


     OCR: Олег Лагутин



ЭТО БЫЛО


     Мы  страницы  листали, И  с  шершавых  страниц  Слово  грозное "Сталин"
Повергало нас ниц. И от вечного страха Только гимны о нем, Встать не смея из
праха, Пели мы день за днем.


НАМЕРЕНИЕ


     Название этой книги взято из слов песни, которую со-ветские люди пели в
сталинские  времена ("Сталин -- наша слава боевая.  Сталин  -- нашей  юности
полет.  С песнями борясь и побеждая,  наш народ за  Сталиным идет"). Пел и я
эту песню вместе со всеми, несмотря на то, что  не-нависть лично к Сталину и
ко всему тому, что  тогда  свя-зывалось с  его  именем,  была всепоглощающей
страстью моей юности. Я  пел  эту  песню  и  не чувствовал в  ней  фальши. Я
чувствовал  в ней  что-то  другое,  гораздо бо-лее  страшное,  чем фальшь, а
именно:  всесокрушающий   ураган  великой  истории.  В  этой  книге  я  хочу
рассказать  немного о  том,  как осознавался и ощущался  этот  исто-рический
ураган некоторыми представителями моего по-коления, вовлеченными в  него, --
о том, чем  был стали-низм для нас. Слово  "сталинизм" употребляют во многих
различных значениях. Для меня сталинизм -- не слово, подлежащее определению,
а общеизвестный эмпиричес-кий факт, подлежащий изучению и осмыслению. Это --
эпоха становления, формирования нового,  коммунисти-ческого общества. Это --
юность   реального  коммунизма.   В  эту   эпоху   происходило  формирование
социального  строя  страны,  ее  экономики,  формы   власти  и  управле-ния,
идеологии,  культуры, а также  объединение  много-численных народов в единое
государство, короче говоря, происходило  формирование всех  основных явлений
ком-мунистического общества как целого.
     Временные рамки этой  эпохи можно определять по-разному. Началом  можно
считать   окончание   Гражданс-кой   войны,  избрание   Сталина  Генеральным
секретарем  ЦК,  смерть   Ленина.  Концом  можно  считать  смерть  Ста-лина,
разоблачительный доклад Хрущева, окончание  вой-ны  с  Германией, XIX  съезд
партии. Для меня важно сле-дующее: эта эпоха связана с деятельностью Сталина
и его сообщников, а временные рамки должны быть определе-ны так, чтобы в них
вошли все основные события эпохи и основные деяния Сталина и сталинистов.


ЭТО СТАЛО


     Нет уж  тех  поколений. В прах  повержен кумир. Приподнялся  с  коленей
Перепуганный мир. Уж ничем не рискуем Мы безвинно. И вот Коллективно смакуем
Во весь рот анекдот.


СТАЛИНСКАЯ ЭПОХА


     Сталинская  эпоха ушла в прошлое, осужденная,  осме-янная, оплеванная и
окарикатуренная, но не  понятая. А  между тем все то, что вырвалось наружу в
хрущевское время, было накоплено, выстрадано и обдумано в ста-линское время.
Все то,  что стало  буднями советской жиз-ни в  брежневское время, вызрело в
сталинское  время.  Сталинская  эпоха   была  юностью  советского  общества,
периодом превращения его в зрелый социальный орга-низм. И хотя бы уже потому
она заслуживает нечто боль-шего, чем осуждение: она заслуживает понимания.
     Понимание  не  есть  оправдание.  Можно  понять,  не  оправдывая. Можно
оправдать,  не  понимая.  Оправда-ние  есть явление моральное, понимание  --
гносеологи-ческое. С  точки  зрения  понимания  причины настояще-го лежат  в
прошлом. С точки зрения оправдания или осуждения никакой связи между прошлым
и  настоящим нет.  Настоящее  не оправдывает прошлое. Прошлое  не повинно  в
настоящем.  Нельзя   осуждать  или   оправды-вать  прошлое  с  точки  зрения
настоящего.  Нельзя  осуж-дать  или оправдывать  настоящее  с  точки  зрения
про-шлого.  Рассматривать  историю  в категориях  оправдания и  осуждения --
значит исключать всякую возможность ее понимания.
     Стало  привычным  штампом  рассматривать сталин-скую  эпоху  как  эпоху
преступную.  Это  --  грубое сме-шение понятий.  Понятие  преступности  есть
понятие юридическое или  моральное, но не историческое и не социологическое.
Оно по самому смыслу своему непри-менимо к историческим эпохам, к обществам,
к целым народам. Рабовладельческое общество и  феодальное об-щество  не были
преступными,  хотя  многое, происходив-шее в  них, можно  рассматривать  как
преступления. Ста-линская  эпоха была страшной и  трагической  эпохой. В ней
совершались  бесчисленные  преступления. Но  сама  она  как  целое  не  была
преступлением. И не является преступ-ным общество, сложившееся в эту  эпоху,
каким  бы плохим оно ни  было на самом  деле.  Трагичность сталинской эпо-хи
состояла в том, что в тех исторических  условиях ста-линизм был закономерным
продуктом Великой  Рево-люции  и  единственным способом для  нового общества
выжить и отстоять свое право на существование. Трагич-ность сталинской эпохи
состояла в том, что она навеки похоронила  надежды на идеологический  земной
рай,  построив  этот  рай  на самом деле.  Она  обнажила  подлинную страшную
сущность многовековой мечты человечества.
     После короткой и ожесточенной  вспышки интереса к сталинской эпохе и ее
разоблачительства   наступило   рав-нодушие  к   ней.   Есть  много  причин,
порождающих  в со-вокупности  эту  тенденцию к  забвению  своего  недавне-го
прошлого. Среди них  --  радость избавления и  страх повторения. Этот  страх
напрасен.  Такая эпоха  неповто-рима:  общественный  организм,  как и  любой
другой  жи-вой высокоразвитый организм, переживает  юность лишь  однажды.  А
избавление иллюзорно. Сталинская эпоха в самом существенном своем содержании
вошла в  нашу  плоть и  кровь  навечно  --  она породила  нашу  сегодняш-нюю
реальность  и  носителей ее.  Она породила будущее.  Так  что  уклониться от
внимания к ней и от ее беспощад-ной объективной оценки все равно не удастся.
     На Западе выходят бесчисленные книги о гитлеровс-кой  Германии, Гитлере
и  его  соратниках.  А ведь  гитле-ровская  Германия  просуществовала  всего
несколько лет,  потерпев сокрушительное поражение. Сталин же и его соратники
одержали  блистательную историческую побе-ду, построив новый тип общества со
всеми его атрибута-ми, и в колоссальной степени усилили мировую тенден-цию к
коммунистическому социальному устройству. Есть советский анекдот, в  котором
Гитлер  рассматривается как  мелкий бандит  сталинской  эпохи.  Этот анекдот
соответ-ствует сути дела.
     Гитлеровская Германия -- эпизод в истории, сталинс-кая эпоха -- великий
перелом всей истории.  И  несмотря  на  это, внимание  к сталинской  эпохе и
сталинизму  здесь  ничтожно.  Что  это  означает? Страх  реальности?  Боязнь
признать  историческое   творчество  "низшей  расы"?  Само-мнение?  Да  и  в
Советском  Союзе  положение  не  лучше. Советская наука и  идеология  уже не
способны воздать должное сталинской эпохе.  Они обречены на полуосужде-ние и
полуоправдание ее.  Историческое  же  величие  эпо-хи  состоит  не  в ложной
чистоте  и  мелких воображаемых ошибках,  а в том реальном океане страданий,
крови, гря-зи,  лжи,  насилия  и  прочих мерзостей, через  которые при-шлось
пройти  стране. Потому лишь жертвы и враги сталинизма еще способны  защитить
его историческое досто-инство. Но скоро и их не останется в живых. Останутся
лишь равнодушные да бездарные спекулянты за счет уже безопасного прошлого.
     Понять историческую эпоху такого масштаба, как ста-линская,  --  это не
значит  описать  последовательность  мно-жества  ее  событий  и  их  видимую
причинно-следст-венную  связь.  Это  значит  понять   сущность  того  нового
общественного организма, который созревал в эту эпо-ху.  Отмечу в этой связи
некоторые характерные свойства известных мне сочинений о Сталине, сталинизме
и  ста-линской эпохе.  В этих  сочинениях  обычно  выделяется один  какой-то
аспект исторического  процесса  (чаще --  аспект  борьбы  Сталина  за личную
власть  и репрессий),  раздувается сверх меры,  целостность  этого  процесса
ис-паряется,  и  невольно   получается  односторонне-ложная   его   картина.
Историческая   эпоха,   далее,   рассматривает-ся   со  стороны   (как   она
представляется западному наблю-дателю) или сверху  (как она представляется с
точки  зре-ния деятельности партий, групп и отдельных личностей).  И  потому
невольно получается поверхностное и чисто фактологическое описание. Основное
в  этой  эпохе, т. е. все то, что происходило  в массе населения и послужило
базисом  для всех  видимых  сверху  и  со стороны  явлений, т.  е.  основной
глубинный поток истории почти не при-нимается  во внимание или учитывается в
ничтожной мере. Потому  сталинизм представляется  как обман и насилие, тогда
как  в  основе он был  добровольным творчеством мно-гомиллионных масс людей,
лишь организуемых в единый поток посредством обмана и насилия.
     Другая характерная слабость упомянутых сочине-ний -- смешение словесной
формы и объективной сущ-ности эпохи. Реальность лишь  частично и к тому же в
превращенной форме отражается в  словесном потоке  своего времени. Не всегда
речи деятелей эпохи, про-граммы партий, резолюции съездов, газетные статьи и
книги  адекватно  отражают  глубинное течение истории. Иногда бурное кипение
страстей  происходит в  сторо-не  от главного течения и на  мелком месте,  а
мощное  скрытое  течение остается незамеченным на поверхности. Преувеличение
роли  словесной формы  истории  .и  игнорирование ее  неадекватности скрытой
сущности  про-цесса имели  следствием то,  что  второстепенные  лично-сти  и
события занимают больше внимания людей, чем реально первостепенные, их  роль
сильно  преувеличива-ется в  ущерб  исторической правде. Характерный при-мер
этого  --  непомерное  раздувание  интеллекта Троц-кого и умаление  такового
Сталина, объяснение победы сталинизма  над троцкизмом личными отрицательными
качествами Сталина и его сподвижников.  А между тем с  точки зрения существа
исторического  процесса  (т.  е.  глядя на  него снизу,  из глубины)  победа
сталинизма была закономерным следствием того, что именно Сталин и сталинисты
наиболее адекватно выражали сущность потребностей той эпохи и ее объективные
тенденции. Троцкий  и  подобные  ему  кажутся гениями лишь с  точ-ки  зрения
словесной пены истории. Если они и ге-нии, то гении болтовни, а не реального
дела. С точки  зрения понимания существа эпохи все они суть жалкие карлики в
сравнении  со  Сталиным.  Масштабы исто-рической  личности  определяются  не
умением долго и красноречиво болтать, а  именно степенью адекватнос-ти  тому
движению массы,  на роль руководителя кото-рой ее вытолкнули обстоятельства.
Масштабы   истори-ческой  личности  определяются,   далее,  не  способностью
понимать  объективную сущность происходящих собы-тий и объективные тенденции
исторического  процесса  в  данное  время,  а  тем,   насколько  его  личная
деятель-ность  совпадает  с  объективными  закономерностями  на-рождающегося
общества  и насколько она способствует реализации его объективных тенденций.
Интеллект  ис-торического  деятеля  мало  что  общего  имеет с  интеллек-том
ученого социолога и ученого историка,  изучающих  эпоху  этого исторического
деятеля и  его  роль в  ней. Исторический  деятель может быть гением в своей
об-ласти, не имея  ни малейшего представления о средствах познания, которыми
оперируют ученые  и с которыми знакомы даже начинающие студенты. Ворошилов и
Бу-денный, например, понимали  в происходящем  с  науч-ной  точки зрения  не
больше, чем  лошади,  на которых они принимали военные  парады.  Но они были
хоро-шими  помощниками  Сталина  и  исправно  служили его делу.  Сталин  сам
понимал с научной точки зрения в происходящем немногим больше  их, но именно
он был историческим гением, а они были ничтожествами в сравнении с ним. И он
был таковым  не благодаря тому, что  был чуточку образованнее и  умнее  их в
качестве студента некоей  науки,  а  благодаря своему  умению сыг-рать роль,
заданную ему  историей. Великие  историчес-кие  деятели  не  столько  творят
историю,  сколько  вы-творяют истории,  история же сама творит их  по образу
своему и подобию.


ПЕРВОЕ ПРОРОЧЕСТВО


     Пройдет еще немного лет.  И смысл утратят наши страсти. И хладнокровные
умы   Разложат   нашу   жизнь   на  части.  На   них  наклеят  для   удобств
Классификаторские метки. И, словно в  школьный  аттестат,  Проставят должные
отметки.  Устанут даже  правдецы  От обличительных истерий И  истолкуют  как
прогресс Все  наши  прошлые потери. У самых  чутких  из людей  Не затрепещет
сердце боле  Из-за известной им со слов,  Испытанной не ими боли. Все  так и
будет. А пока Продолжим  начатое дело. Костьми поляжем за канал. Под пулемет
подставим тело. Недоедим.  И  недоспим. Конечно, недолюбим тоже. И  все, что
встанет на пути, Своим движеньем уничтожим

                  я


     Это  произошло  в 1939  году.  На семинаре в институ-те я "сорвался" --
рассказал  о   том,  что  на  самом   деле   творилось   в  колхозах.   Меня
"прорабатывали"  на  комсо-мольском собрании, потребовали,  чтобы я  признал
свои  ошибки.  Я  упорствовал. Меня исключили  из  комсомола, а  затем и  из
института.  Мои бывшие  школьные  друзья  решили  проявить обо мне заботу --
выяснить причи-ны моего срыва и помочь мне. По инициативе комсорга школы они
устроили вечеринку, на которой спровоциро-вали меня на откровенный разговор.
Я уже покатился по  наклонной  плоскости и не стал  сдерживаться: выложил им
всю  свою  антисталинскую  концепцию.  Уже  на  следу-ющий день  в наш вечно
залитый  водой подвал спустил-ся молодой  человек. Я сразу понял, что это за
мной, -- я был уверен, что  друзья напишут донос на Лубянку и меня арестуют.
На Лубянке со мной беседовал пожилой чело-век в военной форме, но без знаков
различия. На столе у него лежало письмо моих друзей:  я узнал почерк. Пос-ле
разговора пожилой чекист  велел  молодому отвести меня куда-то- Мы уже вышли
на  улицу.  В  это  время мо-его сопровождающего почему-то  позвали обратно.
"По-дожди меня  здесь, --  сказал  он, -- я через минуту вер-нусь".  Но я не
стал ждать его.  Я  ушел, сам  не  зная куда. Домой решил  не  возвращаться.
Ночевал на вокзале. Ут-ром влез в какой-то поезд. Километрах в ста от Москвы
меня  выбросил   из  вагона   проводник.  Так  началась  моя  жизнь  тайного
антисталиниста. Кое-что из нее  я припом-ню в дальнейшем. Хотите  -- верьте,
хотите  -- нет,  а то "Пророчество",  которое вы  только  что  прочитали,  я
со-чинил  еще тогда, в 1939 году. Я в те годы  сочинил и мно-гое другое.  Но
ничего не сохранил. И правильно сделал, иначе я не сохранил бы свою шкуру. Я
был  антистали-нистом  вплоть  до  хрущевского  доклада.  Антисталинист-ская
пропаганда  была  делом моей  жизни.  Я не  гор-жусь этим  и  не считаю себя
исключительной  личностью. Я встречал других антисталинистов,  которые  были
тако-выми с большим риском. Некоторые из них погибли. Не-которые уцелели, но
забыли о своей прошлой деятельности.  Никто из  нас в те  времена не  считал
себя героем. А теперь  героями  себя изображают те, кто был  на са-мом  деле
сталинистом. Наша позиция  была естественной  мальчишеской реакцией на факты
нашей жизни. Как-то встретил  я довоенного знакомого, отсидевшего в  лагерях
больше  пятнадцати лет за  "попытку покушения  на  Ста-лина". На мой  пошлый
вопрос "Ну как?" он ответил, что "дураков учить надо". Моя антисталинистская
пропаган-да была примитивной  и спорадической. По настроению  и в подходящей
ситуации.  Психологически  я чувствовал себя  выше окружающих  -- я  видел и
понимал многое такое, чего (как казалось мне) не видели и не понимали они. Я
ощущал себя потенциальным, а порою и актуаль-ным борцом против режима -- это
была  инерция  рево-люции,  направленная  теперь  против  результатов  самой
революции.
     Мой антисталинизм был  порожден  нестерпимо тяже-лыми  условиями  жизни
людей,  в  среде которых я рос. Моя  личная  ненависть  к Сталину была  лишь
персонифи-кацией  моего протеста против этих условий.  Но  я очень рано стал
размышлять   о  причинах   этой   чудовищной  (как   казалось   мне   тогда)
несправедливости. К  концу школы я уже  был  уверен  в том, что причины  зла
коренятся в  са-мом социализме (коммунизме). Моя личная  ненависть к Сталину
стала уступать место чисто интеллектуально-му любопытству -- желанию  понять
скрытые   механизмы   социалистического   общества,   порождающие   все   те
отри-цательные явления, на которые я уже насмотрелся дос-таточно много.  Для
меня  сталинизм   еще  оставался  во-площением  и  олицетворением  реального
коммунизма.  Я  тогда  еще  не знал, что  это -- всего  лишь юность  ново-го
общества. Когда я это понял (это случилось в конце войны), я вообще перестал
относиться  к  Сталину  и  его соратникам как к людям, вернее  --  на  смену
ненависти пришло презрение.
     К этому времени я отчетливо осознал еще одно об-стоятельство, сыгравшее
важную роль  в моем  отноше-нии  к Сталину и  сталинизму: я понял,  что  мое
чувство превосходства над  окружающими  было самообольщени-ем. Я  имел сотни
бесед   с   людьми   самого  различного  возраста  и  положения.  И   самыми
осведомленными  о  дефектах нашей  жизни среди них были  сотрудники ор-ганов
государственной  безопасности, партийные чинов-ники,  провокаторы и стукачи.
Главное, понял я, не зна-ние фактов, а отношение к ним. Сталинизм постепенно
стал превращаться из моего личного врага в объект изу-чения.
     Но вот умер Сталин. Для меня -- сдох: он был мой враг. Но что случилось
со мной?  Я, обезумевший,  метался  по Москве,  пил стаканами водку во  всех
попадающихся на пути забегаловках и не пьянел. Теперь, спустя  тридцать лет,
я  понял,  что  случилось  тогда:  исчез  мой   враг,  делав-ший  мою  жизнь
осмысленной,  окончилась  моя   Великая  Тайна  борца   против   сталинизма.
Начиналась  будничная   жизнь  рядового   советского  гражданина,   в   меру
критично-го  по  отношению  к  существующему  строю,  но  в  общем  и  целом
принимающего его и сотрудничающего с властями в его сохранении.I
     После хрущевского доклада  мой антисталинизм во-обще утратил смысл. Все
наперебой начали критиковать Сталина  и  его  соратников.  Все  вдруг  стали
"жертвами культа". Меня это раздражало. Однажды  при обсужде-нии диссертации
одного  сотрудника  нашего  учрежде-ния,  обругавшего (как  это стало модно)
Сталина,  сре-ди  прочих  выступил и я и  сказал, что  "мертвого  льва может
лягнуть даже осел". Меня вызвали на Лубянку  и сказали, что мое поведение не
соответствует  генераль-ной линии партии  на  данном этапе, что я  ошибаюсь,
воображая,  будто "сталинские времена" кончились, и что  если  я не прекращу
свои просталинские заявления, они (т. е. органы) будут вынуждены  принять  в
отноше-нии меня суровые меры.
     Будучи  не  в  силах  принять  сей  жизненный  парадокс,  я запил  пуще
прежнего. Я был в  этом не одинок. Точно так же  поступали многие  уцелевшие
антисталинисты,   по-терявшие    предмет   своей   ненависти,   и   немногие
нераска-явшиеся сталинисты, потерявшие предмет своей любви. Мы вместе с ними
опустились на самое дно человечес-кого бытия. Мы не чувствовали  вражды друг
к другу, ибо все мы были обломками великой эпохи и ее ничтожного крушения. В
одно  из  таких  падений в помойку  челове-ческого  бытия  я  встретил этого
человека. На  мой вопрос, что  он думает  по поводу  хрущевского доклада, он
сказал:
     "Великан Истории поскользнулся на арбузной корке и сломал себе хребет".
Он имел в виду сталинизм.


ОН


     Когда я, дрожа от холода и  мерзостности внутреннего состояния, очнулся
в новом вытрезвителе нашего райо-на, на койке рядом сидело  сине-фиолетовое,
колючее, с желто-красными подтеками существо.
     -- Хорош, -- сказал я вместо приветствия.
     --  А  ты,  думаешь,  лучше?  --   миролюбиво  ответило  су-щество.  --
Красавчиками мы выходим только из морга.
     Выполнив  положенные в таких случаях формально-сти и прослушав  часовую
лекцию о моральном облике строителей коммунизма, мы покинули вытрезвитель со
здоровым намерением "надраться" сно