зма, способности самопожертвования
ради  кол-лектива  и  других  его  членов,  в  особенности  таких,  кото-рые
олицетворяют  собою  целое. Вот  в  чем  самая  глубокая  основа  психологии
коммунизма. После  революции чув-ство  коллективизма  буквально  расцвело  в
миллионах душ, в  особенности  в  душах  молодых людей, прошедших совет-скую
довоенную  школу. А Сталин был символом и  вопло-щением этого нашего чувства
принадлежности  к  целому,  к  братству,  к   единой  семье  народов.  И  мы
одновременно  ненавидели  его,  ибо  чувствовали   себя  обманутыми.  Ми-раж
всеобщей любви и братства таял на наших глазах.
     Я и сейчас не чувствую никакой симпатии к Сталину. Но когда я слышу или
читаю, что другие говорят и пи-шут о нем, я прихожу в  бешенство.  Например,
обычным  является  объяснение деятельности Сталина и сталинис-тов ненасытной
жаждой власти. Это  значит  ровным сче-том  ничего не  понять как в существе
эпохи,  так и  в пси-хологии ее носителей и творцов. Сталин  и сталинисты не
просто   заботились   об   удовлетворении   своих  страстей,   они   служили
историческому  процессу  и исполняли объектив-но  навязанную  им роль. Жажда
власти была не причи-ной, а следствием. И  в массе сталинистов она ничуть не
превышала обычные человеческие нормы и, по крайней мере, часто отсутствовала
вообще.
     Хрущев  говорил,  что  Сталин в  начале войны растерял-ся, даже плакал,
устранился от дел, считал  "дело  Лени-на" погибшим. Ну и что?! Человеческие
состояния --  не  прямая  линия.  Даже  в заурядных  ситуациях имеют  мес-то
эмоциональные колебания между двумя  крайностями. А тут -- тем  более. Важно
то, что  Сталин  в конце кон-цов одолел свои колебания и затем всю войну был
тверд.
     Какой-то  маршал,  высмеивая   Сталина,   писал,  что  вме-сто  анализа
обстановки  на  фронте  Сталин  приказал  уст-роить  салют  в честь какой-то
победы.  Идиот тут  не  Ста-лин, а этот  маршал.  Как руководитель  страны в
ситуации войны Сталин в данном случае был сверхмудр. Эти салю-ты сделали для
победы в тысячу  раз  больше, чем  анализы военной обстановки. Эти  анализы,
вообще-то  говоря,  не  требовали  большого  военного  гения.  Ситуация была
при-митивно ясна.
     Можно  быть  гуманным по  отношению  к  нескольким  людям. А  как  быть
гуманным  по  отношению к милли-онам людей,  страдающих не по вине отдельных
лиц и  партий,  а  из-за  хода неумолимой Истории?  Я не вижу иного  выхода:
сократить  число  актуально   страдающих  людей  и  не  дать  вырасти  числу
потенциальных  стра-дальцев.  Хватит лицемерить!  Если  ты  придумаешь  иной
выход, дай мне знать. Я ставлю пол-литра!
     И  вообще, хватит болтать. Предоставим это дело уче-ным. Наша  проблема
-- дожить,  раз  уж  мы  почему-то уце-лели. Уйти бесшумно.  И  предоставить
потомкам заблуж-даться так, как им хочется.
     А что касается конца сталинизма, то он не был убит извне. Он покончил с
собой сам. Хрущевский переворот был последней  великой акцией сталинизма  --
самоубий-ством.  Уйдя с  исторической  сцены, сталинизм  оставил  после себя
великое   наследство:   нового   человека   с  адек-ватной   ему  социальной
организацией или новую соци-альную организацию с адекватным ей человеком.

     Ответь, спустился ты  с Небес? Иль выполз как  исчадье  Ада? Родился ты
зачатья без Или ты есть порока  чадо? Нет, я не ангел и не бес.  Узри во мне
земного гада, Что мир построил вроде ада, На землю рай спустив с небес.


ВЛАСТЬ


     Один  из  пунктов  моего  мальчишеского  антисталиниз-ма  заключался  в
следующем  риторическом вопросе: кто дал Сталину  право распоряжаться мною?!
На него следо-ватель на Лубянке дал мне такой риторический ответ:
     народ!  Я  рассмеялся: мол,  я  такой  демагогией  сыт по гор-ло.  "Ты,
сопляк, -- спокойно сказал следователь, -- не  знаешь еще, что такое народ и
что такое  власть.  И запом-ни: выражение "враг народа"  -- не  пустышка для
пропаганды и не абстрактное  обобщение, а точное и  содержа-тельное понятие,
отражающее сущность эпохи. Тот, кто восстает против Сталина, восстает против
народа. Он есть враг народа. Мы, органы, лишь выражаем волю на-рода.  Врагов
народа мы караем. Ты  еще молод и глуп.  Таких мы воспитываем. И защищаем от
гнева народа".
     Потом, скрываясь от органов и скитаясь по стране,  я  присматривался  к
власти  и  к  народу. Мне  достаточно было  всего  несколько  месяцев, чтобы
понять,  как  прав  был  тот  мой   первый  следователь.  Когда  меня  после
хрущевского доклада пригласили на Лубянку  "для дружеской  беседы"", я между
прочим поинтересовался, где тот следователь (по странному совпадению со мной
беседовали в том же самом кабинете!). Мне ответили, что его расстреляли  как
закоре-нелого "культиста" и как одного из ближайших подручных Берии.  "Жаль,
-- сказал  я, -- он бы  правильно истолковал мое поведение". Мои собеседники
понимающе перегляну-лись: они сочли меня "чокнутым".
     Еще  в  1939 году я заметил, что  более или менее сред-нее  и  типичное
советское учреждение можно рассматривать как все общество в  миниатюре и что
общество в целом есть объединение не  просто людей, а таких  учрежде-ний  --
своего рода первичных  коллективов или  клеточек. Я заметил, далее, что даже
средне-простое  учреждение (клеточка)  имеет очень сложное строение в смысле
раз-личия положения людей, их функций и взаимоотноше-ний. Нужна целая наука,
чтобы достаточно полно и точ-но описать это.  И еще более  грандиозная наука
нужна  для того, чтобы описать строение и функционирование общества в целом.
Мне потребовалось  несколько  десят-ков  листов,  чтобы изобразить  строение
первичного кол-лектива в различных разрезах, -- еще тогда я понял, что нужно
многоплоскостное    описание,   которое   в   принципе   нельзя   свести   к
одноплоскостной   схеме.  А   при  попытке   описать  строение  сравнительно
небольшого района  (с  на-селением  меньше миллиона) я понял,  что требуется
спе-циальное образование,  -- нужна логика, математика, со-циология и многое
другое.
     Но и  без специального образования я тогда с абсо-лютной ясностью понял
одно: противопоставление народа и власти в нашем обществе лишено смысла, что
власть  здесь  есть прежде  всего  организация  всего насе-ления (народа)  в
единое целое.
     Возьмем учреждение, в котором я тогда работал. Оно делилось на  отделы,
те -- на отделения, последние -- на группы. На всех уровнях свои  заведующие
и   заместите-ли,   а  также  другие  должностные   лица;  свои   партийные,
комсомольские и профсоюзные бюро или парторги, ком-сорги и профорги, а также
масса других  общественных  должностей и функций. Я  произведу  упрощение  и
возьму учреждение  как целое. Оно  имело дирекцию,  партийную организацию  с
партийным бюро; соответственно -- ком-сомольскую организацию с комсомольским
бюро; мест-ком; редколлегию стенной газеты и многое другое. Чле-ны партии --
далеко не худшие члены коллектива,  а пожалуй -- лучшие. Почти  все  молодые
люди  -- комсо-мольцы.  Все  сотрудники  -- члены профсоюза.  Партийное бюро
контролировало  работу   прочих  общественных   орга-низаций.   Председатель
месткома  и секретарь  комсомоль-ской  организации  были  членами  партбюро.
Директор  и  по крайней мере еще  один  из руководящих  работников  -- тоже.
Партийное  бюро  контролировало  работу  дирек-ции  и  вообще   жизнь  всего
учреждения. Само  оно конт-ролировалось районным комитетом партии.  Вместе с
тем руководителем учреждения был директор. Он был став-ленником партии здесь
-- назначался как  кандидатура районного и областного комитета партии,  а по
деловой линии  --  как человек, подчиняющийся тресту,  затем --  управлению,
наконец -- министерству (наркомату). Как член партии и член партбюро, он был
под контролем секретаря партбюро. Но последний подчинялся ему как директору.
Комсомольское  бюро жило  под  контролем  не только партбюро,  но и  райкома
комсомола;   местком  кон-тролировался  районным  советом   профсоюзов.  Все
учреж-дение  входило   в  систему  управления,  ведущую  по  одной  линии  к
министерству,  по другой -- к  райкому  партии, по третьей  --  к  районному
совету, по четвертой -- к об-ластным организациям.
     То,  что я сказал, есть лишь  крайне упрощенное опи-сание реальности. В
реальности  же  имела  место  густая  сеть  власти  и  управления,   которая
постепенно  охватыва-ла и вовлекала в  себя почти все население.  Хотя район
наш был маленький, все равно  на районном уровне при-ходилось  иметь дело  с
сотнями  разнообразных  учреж-дений.  Когда я  подумал о масштабах  области,
причем   с   развитой  промышленностью   и   крупными  городами,  мне  стало
страшновато. А если взять всю страну?! Из людей, так или иначе вовлеченных в
эту  сеть власти, опутываю-щую  общество во  многих разрезах,  можно было бы
со-здать многомиллионное государство.
     Сейчас  такая  сеть  есть  обычное и привычное дело. А в те времена она
только еще  складывалась, изобрета-лась. Человеческий  материал, доставшийся
от прошло-го, был  неадекватен  этой  системе  по психологии,  об-разованию,
культуре,  профессиональной  подготовке   и  опыту.  Постоянно  складывались
мафиозные  группки.   Склоки.  Коррупция.  Жульничество.  Сама  эта  система
нуждалась в  строгом  контроле  со  стороны  еще  какой-то  системы  власти,
независимой от нее и стоящей  над  ней. Такой системой сверхвласти  и явился
сталинизм, сталинское народовластие.
     Вот опять-таки крайне упрощенная  схема сталинской системы управления и
власти. На самом верху -- сам вождь с ближайшими помощниками. На  самом низу
--   широкие  народные  массы.  Органы   государственной  бе-зопасности  как
инструмент  сверхвласти и  как  механизм,  связующий вождя и  массы.  Органы
государственной безо-пасности пользовались высшим доверием народных масс. Им
верили  безусловно. Им  помогали.  Сотрудничество  с  ними  считали почетным
долгом.  Они  и  были  несмотря  ни на  что  самой  честной  и  справедливой
организацией  в  стране.  Это кажется диким,  но это факт.  Народные  мас-сы
вовлекались в эту сталинскую систему через особого  рода активистов, штатных
осведомителей,  добровольных помощников.  Друзья,  написавшие на меня донос,
искрен-не  хотели  мне  помочь.  Активисты  были   обычно  людьми,  имевшими
сравнительно невысокое социальное положе-ние, а порою -- самое низкое. Часто
это  были  бескорыс-тные  энтузиасты.  Но  постепенно  этот   низовой  актив
пе-рерастал  в  мафии,  терроризировавшие  всех  сотрудников   учреждений  и
задававшие  тон  во  всем.  В  нашем  учреж-дении  было  десятка  два  таких
активистов,  которые фак-тически держали  под своим  неусыпным  надзором все
учреждение.  Некоторые  из  них  имели руководящие  по-сты  и  выбирались  в
партбюро  и  прочие  органы.  Но боль-шинство  были  рядовыми  сотрудниками,
имевшими  жал-кую зарплату и  скверные бытовые условия.  Интересно,  что они
имели поддержку в коллективе и сверху. И в этом была их сила.
     Как работали  органы в смысле репрессий,  общеиз-вестно.  Но  почему-то
выпала  из  поля внимания та ги-гантская  работа,  которую  они проделали по
очистке  об-щества  от  всякого  рода мрази и  по  воспитанию масс  людей. Я
утверждаю  с полной ответственностью  за  свои  слова: новое общество  с его
системой организации и управления было бы невозможно без органов  и без  той
роли, какую они сыграли в сталинские времена.
     Сейчас уже  забылось  то,  что  органов государственной безопасности  в
широких массах "простых" людей не бо-ялись. Их боготворили как органы высшей
справедливо-сти.  К  ним  обращались со  своими  нуждами  как  к  после-дней
инстанции.  Если  возникали  какие-то  конфликты  с  начальством и  местными
властями,  люди грозились  об-ратиться  за помощью  в органы,  и  это  часто
помогало им. И обращались  на самом  деле.  И на самом деле  органы помогали
разрешать проблемы самого  различного  рода. Пусть  это  делалось умышленно,
чтобы укрепить легенду органов. Пусть это обман, лицемерие  и прочее. Но это
делалось  на самом деле и завоевывало  органам беспреце-дентную  репутацию в
массах населения. В нашем подва-ле, например, сгнил пол. Мы писали жалобы во
все ин-станции. Писали Буденному,  Ворошилову и  даже  само-му  Сталину.  Не
помогло.  Тогда  кому-то пришла  в голову  мысль написать  письмо в  органы.
Эффект был  немедлен-ный. Пол  нам сразу починили.  И  разъяснили, что враги
народа, засевшие в  некоторых  учреждениях,  умышлен-но  не  пропустили наши
письма к  вождям,  чтобы вызвать  недовольство населения. Забавно, уже много
лет  спустя  после войны, когда я  стал профессором и  автором мно-гих книг,
переведенных на западные языки, я  предпринял попытку получить однокомнатную
квартиру. В ин-ституте организовали письмо за подписью  директора, секретаря
партбюро  и председателя месткома в Моссовет с  просьбой  улучшить  жилищные
условия "выдающемуся  ученому с мировым  именем" (тогда это признавалось  за
мною  официально). Друзья из  аппарата ЦК организова-ли письмо в  Моссовет с
такой  же  просьбой  от  одного  из  секретарей ЦК!!!  И никакого эффекта. В
просьбе отказа-ли! Но не было бы счастья, да  несчастье помогло. В это время
в КГБ были получены на меня материалы, соглас-но которым выходило, что я - -
агент ЦРУ.  Поскольку я занимал довольно видное положение в науке и ряд моих
друзей  работали  в  аппарате  ЦК  и  КГБ,  мое  дело  разби-рали  совместно
представители КГБ и ЦК. Выяснилось, что я агентом ЦРУ все-таки не являюсь, а
просто совер-шил ряд  неосторожных поступков. В разговоре  с офице-ром КГБ я
мельком  упомянул  о  своих  жилищных  труд-ностях.  Он  куда-то позвонил  и
попросил  разобраться  с  моей  проблемой.  На  другой  же  день  я  получил
одноком-натную  квартиру.  Письмо секретаря  ЦК не помогло, а звонок офицера
КГБ сработал немедленно.
     Культ  личности. Сейчас  в  нем усматривают  только  лич-ное  тщеславие
Сталина.  Но культ вождей был изобретен не  Сталиным. Были культы Троцкого и
Зиновьева. Кста-ти сказать, совершенно незаслуженные. Был культ Буха-рина. Я
уж не говорю о культе Ленина. Культ Сталина был последним из них. И был он в
данном случае необ-ходимым элементом народовластия. Сталинисты помогали ему.
Но рос он снизу. И нужен был как  средство непос-редственного контакта вождя
с массами. В тех условиях вождь вместе с  народом противостоял нарождающейся
сети власти, о которой я говорил выше.
     Тут   имело   место   живое    историческое   противоречие.   Сталинизм
способствовал созданию новой сети власти, вырастал на ее основе, но вместе с
тем он противостоял  ей, боролся  против нее,  стремился сдержать  ее рост и
рост ее силы. Миллионы шакалов  устремились в эту  сеть  власти. И  не  будь
сталинской сверхвласти, они сожрали бы все общество с потрохами, разворовали
бы  все, раз-валили бы... Когда эта  сеть власти приобрела  более  или менее
приличный  вид,  сталинизм как  форма  власти  из-жил  себя и  был отброшен.
Народовластие  кончилось.  И  власть  на  деле  перешла  в  руки  "законной"
партийно-государственной системы.
     Хотя  сталинская сверхвласть пришла  в  конфликт  с  той сетью  власти,
которая  естественным образом  выра-стала  из  условий жизни  в  коллективах
нового  общества  и  из  необходимости  объединения  их  в  целое  общество,
создавалась она под контролем сталинской сверхвласти и под ее защитой. И она
в  массе  была  тоже народной как по составу людей,  так и по  их  уровню  и
способу жизни. Для большинства из них это была такая же бед-ная жизнь, как и
для прочего населения. И  это  была трудовая  жизнь, причем в толще  прочего
населения.  Для  многих из  них  это была  тяжелая обязанность по  настоянию
коллективов и вышестоящей власти, обязан-ность временная и рискованная. Люди
менялись  на  всех  постах власти  с  неслыханной быстротой.  Еще  не  умели
руководить. Коррупция. Бытовое разложение.  Невоз-можность  решить проблемы,
которые   хотелось  решить.  Мне  пришлось  некоторое  время  поработать   в
неболь-шом колхозе.  Все мужчины деревни побывали на руко-водящих постах,  а
затем  --  в  тюрьмах.  Почти  все  бабы  побывали  бригадирами, звеньевыми,
учетчиками,   кла-довщиками...   И   так  было  повсюду.  По   крайней  мере
психологически  это  была  оргия  самовластия,  нарушав-шая  всякую  меру  и
нуждавшаяся в ограничении.


КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ


     Одной из величайших заслуг сталинизма и одним из условий, подготовивших
его уничтожение, является куль-турная революция.
     Я   уже  говорил,   что   человеческий   материал  не   соот-ветствовал
потребностям  нового общества, --  оно нуж-далось в миллионах образованных и
профессионально  подготовленных  людей.  И   оно  получило  возможность  эту
потребность  удовлетворить  в первую  очередь.  Тут мы видим другой в высшей
степени  интересный парадокс истории: самым  доступным  для нового общест-ва
оказалось  то,  что  было самым  труднодоступным  для  прошлой  истории,  --
образование  и культура. Оказа-лось, что  гораздо легче  дать людям  хорошее
образова-ние и открыть им доступ к вершинам  культуры, чем дать им приличное
жилье,  одежду,  пищу. Доступ  к об-разованию  и культуре  был самой  мощной
компенсаци-ей   за  бытовое   убожество.  Люди  переносили  такие   бы-товые
трудности,  о которых  теперь  страшно  вспоминать  (и  в реальность которых
теперь уже не верят), лишь бы получить образование и приобщиться к культуре.
Тяга миллионов  людей к  этому  была  настолько  сильной,  что  ее не  могла
остановить   никакая  сила   в  мире.  Всякая  попытка   вернуть   страну  в
дореволюционное   состояние  воспринималась   как   страшная  угроза   этому
завоеванию революции.  Быт играл при этом роль второстепенную.  И  казалось,
что образование и культура  автоматически принесут бытовые  улучшения. И это
происходило на са-мом деле для многих, что вселяло надежды на будущее.


КОЛЛЕКТИВИЗМ


     Назову  еще один важнейший  результат революции, привлекший на  сторону
нового общества широкие на-родные массы: образование коллективов,  благодаря
кото-рым люди  приобщились к  публичной социальной  жизни  и  ощутили заботу
общества.  Условия жизни  и работы  лю-дей внутри  советских  коллективов --
предмет  особого раз-говора. Я определенно узнал  тогда  одно:  люди познали
достоинства такой жизни, и вернуть их в прошлое было уже невозможно. Я тогда
много бродил  по  стране.  Как  бы  плохо ни  было  в  колхозах, большинство
крестьян уже не хотело  от них отказываться. Тяга людей к коллективной жизни
(причем без хозяев, с активным участием в этой жизни) была неслыханной ранее
нигде  и никогда.  Де-монстрации  и бесчисленные  собрания всякого рода были
делом  добровольным. На демонстрации ходили целы-ми семьями, порою -- даже с
младенцами  и  инвалидами. Несмотря ни  на что, иллюзия  того, что власть  в
стране принадлежит "народу", была всеподавляющей иллюзией тех лет. И явления
коллективистской  жизни, которые  были  внове  для подавляющего  большинства
людей,  восприни-мались  тогда  как  показатель народовластия.  Они  и  были
таковыми на самом деле. Народные массы заняли ниж-ние этажи социальной сцены
и приняли участие в соци-альном спектакле не только  в качестве зрителей, но
и  в  качестве  актеров. Но  и актеры  на  верхних этажах сцены и  на  более
заметных и важных  ролях тогда  тоже выходи-ли из  народа. На нижних уровнях
сцены разыгрывались  в миниатюре все те же  спектакли, какие разыгрывались в
масштабах всей страны.
     Сейчас  я говорю обо всем этом как о прошлом,  т. е.  спокойно и даже с
некоторой  симпатией.  Тогда  я наблю-дал этот  процесс формирования власти,
оргию  власти, буйство народовластия со страхом, с безнадежным отча-янием. Я
сам постоянно ощущал на самом себе тирани-ческую  власть людей, как будто бы
лишенных  всякой влас-ти,  -- власть коллектива  на  самом  низу  социальной
иерар-хии. Функции мои