вести их в жизнь? Процесс
прошел, разумеется,  с  блеском.  Всего  тогда  осудили  немного  -- человек
пятьдесят. А знаете,  сколько человек было за-нято в разоблачении "центра" и
подготовке процесса?
     -- Человек сто, я думаю.
     -- По крайней мере пятьсот.
     --  Так  чем  же  вы  гордитесь? С  одной стороны --  гор-стка ничем не
защищенных  жертв, а с другой  --  огром-ная свора  цепных  псов  и палачей,
опирающихся на всю мощь государства!..
     --  К чему  такие  красивые  выражения?  Все  дело в том, кого  считать
врагом. Наш враг был  гораздо сильнее нас. Эти несчастные пятьдесят  человек
были лишь полем, на котором происходило сражение с реальным врагом.
     -- И кто же был ваш враг?
     --  Не знаю.  Этого  нам  вообще не дано знать.  Реаль-ный враг  всегда
незрим. Знаю только одно. Сразу же после процесса все  организаторы его были
репрессиро-ваны. Очень немногие уцелели.  Я  уцелел только благо-даря  тому,
что был за кулисами спектакля.
     -- А  в самом деле, --  сказал кто-то, -- что такое враг? Палач -- враг
или нет?  Достаточно  ли сказать, что враг -- тот, кто причиняет тебе зло? Я
всю  жизнь   от-носился  к   Сталину  и  сталинизму  как  к  силам  природы,
неподконтрольным мне и перед которыми я бессилен,  а не как к врагам. Против
врага все-таки  можно как-то  бороться. А тут?.. И как бороться против самих
себя? Нет, слово "враг" потеряло смысл. Выражение "враг  на-рода" обозначало
уже  не  врагов  в  обычном  смысле,  а некие  абстрактные причины неудач  и
провалов...
     -- Послушайте, я расскажу вам короткую историю об  одном умном мальчике
тех  времен,  -- говорит  Пенсио-нер.  -- Она  поучительна  с  точки  зрения
обсуждаемой темы. Итак...
     Отряд выполнял ответственное задание в неисследо-ванном  районе страны.
Район был трудный и опасный. Задание было сверхтрудное. Отряд уже сделал то,
что  от  него требовалось, и готовился к возвращению. Но тут вдруг произошли
страшные  события, и надо было ду-мать о спасении жизни людей.  По вопросу о
выборе пути отряд раскололся на две  группы.  Одна группа вы-брала путь,  не
ведущий к спасению. И  вскоре погибла. Путь,  выбранный второй группой,  мог
привести  к спа-сению. О том, что случилось тут, я расскажу дальше. А сейчас
-- пару слов о выборе  пути. Руководители обе-их групп  не совершали никаких
ошибок. В рамках тех возможностей (включая сведения о районе и обстанов-ке),
какими  они  располагали,  каждый  из них  выбирал путь, какой  ему  казался
наиболее  разумным.  Но  воз-можности  их были  настолько ничтожны, что  они
прак-тически действовали почти  что вслепую. Слово "почти что" тут, впрочем,
неуместно  и звучит  почти  что  (!)  ко-щунственно:  все  члены  отряда  но
непонятной  причине   вдруг  ослепли.   Впоследствии  специальная  комиссия,
рас-следовавшая  дело и  располагавшая неизмеримо  боль-шей  и более  точной
информацией о районе  и  обо  всем том, что в нем происходило в  это  время,
пришла к глубокомысленному выводу, что  руководитель первой группы  совершил
ошибку,  а руководитель второй груп-пы выбрал путь правильно. Правда, второй
совершил  другое -- совершил преступление. Но это уже иной  во-прос. Один из
членов комиссии заметил, что руково-дители  групп  выбирали пути в условиях,
отличных от  тех, в  каких делала свои выводы комиссия,  и  понятия ошибки и
правильности  к  их  решениям  неприменимы.  Надо  различать  ошибочность  и
правильность пути  и решения руководителя.  В  первом случае путь ошибо-чен,
если не  ведет к  спасению, и  правилен, если  ведет  к спасению. Во  втором
случае  мы   должны  принять  во  внимание  информацию,  которой  располагал
руководитель, и состояние людей.  В рамках этих условий могло оказаться, что
руководитель первой  группы действовал разумно,  а  руководитель  второй  --
наобум.  Но  этого  че-ловека  убрали  из  комиссии.  Председатель  комиссии
за-метил, что  комиссия  решает  задачу  политическую,  а не  академическую.
Заметьте это:  политическую.  А с этой  точки зрения первая  группа  погибла
потому, что ру-ководитель ее совершил  грубую ошибку в выборе пути спасения.
Впрочем, речь шла не о спасении -- комис-сия не знала  о том, что речь шла о
спасении.
     Обратимся ко второй группе. Люди брели, связавшись веревками, на ощупь,
падая в ямы и лужи, натыкаясь на сучья. Один за другим они падали, не будучи
способ-ными  двигаться  дальше. Они проклинали  Руководите-ля,  который,  не
считаясь ни с чем, вел их вперед. И их оставляли умирать и на съедение диким
зверям, муравьям, червям. Руководитель группы  шел вперед,  не считаясь ни с
чем. Он  знал, что только движение вперед  есть путь спасения. Каждый  орган
его тела, каждая ткань, каждая клеточка вопили об одном: довольно, мы больше
не  мо-жем, лучше смерть, чем  эти  нестерпимые и  нескончае-мые  муки! Лишь
несколько  клеточек его мозга,  хранив-шие волю и цель, диктовали им приказ:
вперед! Вперед!! Вперед, несмотря ни на что. Только вперед. И он вышел.  Все
погибли, а он вышел. И к нему вернулось зрение. Он вышел,  сказал, что отряд
погиб  и  задание  не  выполнено.  И его  сразу же  арестовали  и судили.  И
приговорили к высшей мере наказания -- к расстрелу.
     Суд был показательный, при большом стечении наро-да, с большой прессой.
Его   судили   как   предателя,    кото-рый   сорвал    выполнение   важного
государственного зада-ния,  который бросил на гибель своих товарищей, спасая
собственную  шкуру.  Возмущение народа было безмерно.  Если  бы  его  отдали
людям, они разорвали бы  его на  час-ти. И никто  не  спросил его о причинах
гибели товари-щей. А он решил молчать. Он проникся презрением и ненавистью к
своим согражданам и ко всей своей систе-ме  общества. И решил наказать их за
их подлое и неспра-ведливое поведение по отношению к нему своим молча-нием.
     Потом  был послан другой отряд с тем же заданием.  Он исчез  бесследно.
Был послан второй. Третий... и они тоже исчезали. А Руководитель, осужденный
на смерть, ждал исполнения приговора. Однажды к нему в камеру пришел человек
и спросил, знает  ли он, почему люди там погибают. Он сказал, что знает,  но
не скажет. Он сказал, что его первым  делом  должны были спросить об этом, а
не судить как преступника. Он заслуживал на-граду как герой, а  не осуждения
в качестве предателя. Он  оскорблен  и потому молчит. И унесет свою тайну  в
могилу.
     --  Пеняй  на  себя,  --  сказал  человек,  --  мы и  не  та-ким  языки
развязывали. После этого Руководителя пы-тали всеми страшными пытками, какие
изобрело  чело-вечество,  --   наш   социальный  строй   рассматривает  себя
преемником и  наследником всего лучшего, что было в прошлой  истории. В  том
числе ему  вырвали  глаза. Ему  хотели  вырвать  язык  и  проколоть  уши. Но
оставили, ибо он не смог бы услышать Их  вопросов и  ответить на них. К тому
же он сам просил Их об этом. Но он мол-чал. Он был сильный человек. Молчание
стало целью и смыслом оставшегося кусочка его жизни.
     Отряд за отрядом отправлялся на задание и исчезал бесследно. Он  молчал
и ждал смерти. О том, что при-говор  приведен  в исполнение, было  объявлено
давно. Он еще  жил из Высших  Соображений. Теперь началь-ство решило, что он
безнадежен и что "пора с ним кон-чать волынку". Но среди них нашелся молодой
"умный мальчик".
     -- Дайте я попробую с  ним  потолковать по  душам, -- сказал он с неким
подленьким смешком. -- Может быть, ларчик-то просто открывается?!
     --  Ну что  же,  -- сказал начальник  с таким  же  подлень-ким смешком,
подмигнув помощнику, -- попробуй!
     Этого нахального  умника, истолковал помощник  знак начальника, отправь
туда же! И помощник тоже усмех-нулся. И все были довольны.
     Руководитель ждал смерти, когда к нему пришел Ум-ный Мальчик.
     -- Скоро? -- спросил Руководитель.
     -- Теперь  скоро,  --  сказал  Мальчик. --  Но  мне бы хотелось  с вами
поговорить  по  душам,  как  коммунист с  коммунистом. Честно  признаюсь,  я
восхищен  вашей   твердостью.  Но  у  меня  к  вам  есть   несколько   чисто
че-ловеческих  вопросов. Скажите,  когда  вы вели группу из  того проклятого
района, что по вашему адресу гово-рили другие члены группы и как реагировали
органы, ткани и клеточки вашего тела?
     -- Они проклинали меня, -- отвечал Руководитель.
     -- Был ли другой путь спасения? -- спросил Мальчик.
     -- Нет, -- ответил Руководитель.
     -- Ради чего вы шли -- ради спасения жизни или ради чего-то другого? --
спросил Мальчик.
     -- У меня была Великая Цель, -- ответил Руководитель.
     -- Прекрасно,  -- сказал Мальчик. -- Теперь вообрази-те себе,  что весь
наш край есть большой отряд,  выполня-ющий  какое-то огромное задание. И вот
наш огромный отряд  попал в  беду. Положение в крае сложилось действи-тельно
катастрофическое. Руководство  края знало, что  для  спасения отряда  и  для
достижения  цели нужны чрез-вычайные меры. Нужно было поднять  усталых людей
на   штурм  неприступной  крепости,  сосредоточить  их  созна-ние  в  нужном
направлении, на  какое-то мгновение удеся-терить их силы и сделать рывок. От
этого  рывка  зависело,  жить  или  не  жить  отряду.  Для  этого нужен  был
общепо-нятный враг и все искупающая жертва. Если бы вы погиб-ли, пришлось бы
изобретать  другую жертву. Но вы яви-лись нам  как дар  судьбы. Мы настолько
были  рады  вашему  явлению,  что забыли  даже  задать  вам  простой  вопрос
"По-чему?". Нас  этот вопрос  не интересовал тогда совсем.  Он возник только
теперь. Вы меня понимаете?
     -- Понимаю, -- сказал Руководитель.
     -- Вы знаете, почему люди гибнут там? -- спросил Мальчик.
     -- Знаю,  --  ответил  Руководитель, -- сообщить  об  этом и  было  той
Великой Целью, благодаря которой я вышел живым.
     -- Вы расскажете нам об этой причине, -- уверенно сказал Мальчик.
     -- Да, -- прошептал Руководитель. -- Слушайте!..
     После этого приговор  был приведен в исполнение. Умный Мальчик был тоже
приговорен  к расстрелу:  .ру-ководство края  не могло доверить ему, живому,
госу-дарственную тайну такого масштаба. Но его почему-то забыли расстрелять.
Отсидев в сталинских лагерях по-чти двадцать  лет,  он был реабилитирован  и
получил не-большую пенсию.  Недавно он  получил орден Октябрь-ской Революции
за те самые  прошлые заслуги перед Государством и Партией. И вот он здесь, с
вами.
     Домой я шел с Аппаратчиком.
     -- Не знаю, что в рассказе Гуманиста правда, а что -- вранье, -- сказал
он. -- Скорее всего, он врет. Но дело не в факте вранья -- мы все врем, -- а
в том, что именно он врет и как врет. Наше  вранье есть тоже продукт эпо-хи.
В нем  больше правды, чем в "правдивых" свидетель-ствах. Знаете почему? Наше
вранье именно потому, что оно  есть вранье, несет в себе элемент абстракции,
ана-лиза  и обобщения. Одно в  словах  Гуманиста особенно интересно:  задача
сталинских палачей заключалась в том, чтобы заставить жертвы  сотрудничать с
ними.  Вот  тут   дей-ствительно   сложилась  особая  наука.   Даже  средний
сле-дователь  умел обрабатывать жертву  так,  что избежать со-трудничества с
ним практически было невозможно.
     -- Почему? -- спросил я.
     --  Эффект массовости, -- сказал  он. -- Когда жертва  одиночка, с  ней
порою не могут  справиться все сотруд-ники органов,  вместе взятые.  А  если
жертв  тысячи,  де-сятки  и сотни  тысяч,  использование  каждой  жертвы  по
отдельности становится примитивной задачей. В моем процессе, например, нужно
было, чтобы кто-то побывал  за границей и встретился  там с А,  чтобы кто-то
побывал  на  даче  у  В,  чтобы кто-то узнал  высказывание С  по  та-кому-то
вопросу.  И так далее в том  же духе. В одном че-ловеке  совместить все  это
вместе нельзя.  А  множество людей все это может совершить.  С  точки зрения
мас-сового восприятия, однако, множество разрозненных действий  соединяет  в
одно целое. Кроме того, во всяком  достаточно большом множестве всегда можно
отобрать таких индивидов, которых можно легко подготовить на роль  послушных
помощников.  Обратите внимание, все сталинские процессы были массовыми.  Это
объясняется среди прочих  причин еще и  тем эффектом массовости, о котором я
говорил.
     Но  во  всем  этом  кошмаре  сталинизма, --  продолжал  Аппаратчик,  --
наиболее  интересно другое. Гуманист, возможно, был  гением в своем деле. Но
дело  его  было  все  же второстепенное. Главное  дело делали  не  гении,  а
посредственности.  И  в  этом  его  непреходящий   ужас.   Я   имею  в  виду
иррациональный и ритуальный харак-тер сталинских репрессий и процессов.
     -- Если  так, --  сказал я, -- то почему  бы  приведе-нию  приговора  в
исполнение тоже не стать ритуальным  жертвоприношением, а палачу --  жрецом,
исполняю-щим ритуал? Но какому богу приносились жертвы?
     -- Никакому,  -- сказал он. -- Бога не  было и нет.  Здесь смысл и цель
жертвоприношения  в  самом жерт-воприношении. Вдумайся  в  этот феномен! Тут
есть от чего свихнуться!


СУД ИСТОРИИ


     Не только жертвы,
      смертны
      палачи. Могу сказать,
     наш опыт
       подытожа:
       Жизнь палачей --
      не только
      калачи, И тумаки им
     достаются
     тоже. Проблему тщетно
      ставить тут
      ребром. Над прошлым суд --
       занятие
     пустое.

     452



       Не надо помнить
      палачей
      добром. И злом их тоже
      поминать
      не стоит. Страшнее нету
     на Земле
       суда:
       Забытые,
     пусть в вечность
     удалятся. А мы, живые,
      будем,
      как всегда, На палачей
      и жертвы
      разделяться.


ПРОБЛЕМА


     Человек умирал. Он  прожил не очень долгую по на-шим временам жизнь, но
и не очень короткую -- сред-нестатистическую. И прожил он ее средне.  Многие
дру-гие прожили  лучше. Но  таких,  кто прожил  еще  хуже,  было не  меньше.
Человек знал,  что  жить  ему  осталось  от силы  день,  а  скорее всего  --
несколько часов, хотя  врач говорил ему,  что  операция  прошла успешно и он
проживет еще сто лет. Человек  не верил врачу, ибо он знал  жизнь. И сколько
таких, кому врачи обещали жить еще сто лет, умерло на его глазах! Человек не
боялся смерти,  он  знал, что она  неотвратима, и  готовился к ней. Он  даже
ощущал   некоторое   удовольствие   от   воз-вышенности   и  торжественности
предстоящего события,  даже  немного гордился этим. Он когда-то  читал,  что
такое состояние иногда бывает у осужденных на казнь и что это состояние есть
лишь защитная  реакция  от ужаса  смерти, который на  самом деле  овладевает
каж-дым  человеком,  обреченным  на смерть.  Пусть защитная  реакция,  пусть
самообман, только не ужас! Он вспом-нил, как в самом начале войны их, совсем
безоружных,  методично  убивали  немцы,  как  в  нем  все  стыло, цепе-нело,
леденело, каменело (сколько есть слов для этого состояния!) в ожидании этого
мига  смерти. Ему  повез-ло, он уцелел. Потом много месяцев спустя ему вновь
представился случай  умереть. Вернее, таких случаев было много,  но они были
обычными, и всегда  оставал-ся шанс выжить. На этот  раз всем было очевидно,
что он с группой солдат оставался на верную смерть. Но на этот раз он уже не
испытывал  страха   смерти,  он   испы-тывал  то   самое   чувство  важности
происходящего и гор-дости за то, что  он исчезает, а другие остаются. Он уже
познал,  что вид  человека,  обреченного на  смерть,  вы-зывает  уважение  у
живущих. Ему  и  на этот раз  повез-ло  --  он  уцелел.  И  был даже немного
разочарован, что уцелел. Пережитое перестало быть опасным, и стало казаться,
что  никакой  опасности не было.  Так думали потом и  другие. Обидно, но что
поделаешь.  Так уж ус-троен  человек. Вот выживи  он  сейчас, и все испытают
некоторое разочарование, болезнь и  операция покажут-ся всем сущим пустяком.
И даже самые  близкие скажут,  что он напрасно боялся, -- они уверены в том,
что он боится. Вернее, если бы  он выжил, они были бы в этом уверены. Только
смерть смывает человеческую пошлость, ибо вслед за мигом торжественности она
несет забве-ние и безразличие.
     Человек умирал. Он хотел обдумать последние, са-мые важные мысли, хотел
сосредоточиться на прибли-жающемся мгновении смерти. Но  ему мешал сосед  по
палате. Соседу  осталось жить тоже немного. Человек это знал точно. Но Сосед
был молод, не верил в свою смерть, не хотел умирать, боялся смерти. И потому
он  храбрился,  болтал  без  умолку,  острил,  сыпал  мрачны-ми  анекдотами.
Человеку хотелось, чтобы Сосед умолк. Но  он понимал его состояние, ему было
жаль его, и он делал вид, что слушает его.
     -- Вот  еще  мощная хохма, --  не унимался Сосед. --  Врач спрашивает у
родственников,  не  потел ли покойный  перед  смертью.  "Потел", -- ответили
родственники.  "Это хорошо", -- сказал врач. Сосед хохочет (если это хохот),
Человек усмехается: он как раз основательно потеет.
     После ужина  Сосед успокоился (врач раз  пять повто-рил ему, что он еще
сто  лет  проживет) и  уснул. Человек не спал, он не  хотел последние минуты
жизни  тратить на сон. И  явился  к нему  Некто -- тот, кого  он  отверг как
атеист, но кого  звал на помощь в трудные минуты  жиз-ни. Человек не захотел
даже произнести  про себя имя пришельца: он не из тех,  кто  отказывается от
своих  убеж-дений. Он  отнесся  к  появлению  Некто спокойно, как  к приходу
дежурного врача или медсестры.
     -- Что тебе нужно от меня? -- спросил он Некто.
     -- Тебе осталось жить два часа, -- сказал Некто. -- Я  хочу  предложить
тебе выбор:  либо  пережить твою  жизнь  снова точно в таком  виде,  как она
прошла,  либо исчез-нуть навечно. Не спеши с ответом, подумай! У тебя це-лых
два  часа впереди. Если будут вопросы  или сомнения, я здесь  всегда рядом с
тобой. Но помни, ровно через два часа ты должен сделать выбор. Думай!.
     "Два  часа,  всего  два  часа,  --  думал  Человек.   --  Завтра  утром
неугомонный, но все равно обреченный Сосед  рас-скажет очередную хохму тому,
кто займет  его,  Человека, место на койке. Что-нибудь такое: "От чего  умер
покой-ный?" -- "От простуды". -- "А, это не опасно".
     Врет этот Некто,  что может позволить прожить жизнь сначала. Ну  а если
не  врет? Допустим, что не врет.  Да-вай обдумаем спокойно, стоит  ли  жизнь
того, чтобы ее  повторять. Два часа --  срок  немалый.  Тогда  на  фронте мы
рассчитывали лишь на час.


ИДЕЯ


     --  Ну  как?  -- спросил  мой  новый  собутыльник, кото-рого я  называю
Писателем, ибо он на самом деле писа-тель.
     -- Здорово, -- сказал я вполне искренне. -- У меня есть предложение: вы
описывайте куски жизни Челове-ка, а я...
     -- А вы будете исполнять функции Бога, -- сказал он.
     -- Нет, -- сказал я,  --  мне  больше подходят  функции Дьявола.  Богом
будьте  вы сами. И агитируйте Человека повторить жизнь. А я буду агитировать
против. За жизнь мне агитировать трудно. Неубедительно получится.
     -- Мне тоже, -- вздохнул Писатель.


НАЧАЛО


     Бог. Ну-с, молодой человек, с чего начнем?
     Человек. Какой молодой! Я,  как у  нас говорят,  ро-весник Октября. Для
страны немного.  А для отдельного человека слишком  много. Даже  наши  вожди
считают та-кой возраст средним, а не молодым.
     Б о г. Я же пошутил!
     Дьявол.  Хорошенькие шутки!  Человек на  краю  моги-лы, а он со  своими
дурацкими шутками! Хотите анекдот?
     Ч е л о в е к. Не надо. Мне Сосед надоел со  своими анекдотами. А какой
анекдот? Раз уж заикнулся, давай!
     Д ь  я  в  о л.  "А что, -- спрашивает врач, -- покойный перед  смертью
потел?" -- "Потел". -- "Потел -- это хо-рошо". Ха-ха-ха!
     Человек. Старо! А такой вот слышали? "От чего  умер  покойный?"  -- "От
гриппа". -- "А, это не опасно". Ха-ха-ха!
     Дьявол. Старо! А вот еще...
     Б о г. Послушайте, зачем мы собрались --слушать анек-доты с бородой или
обсуждать проблему жизни?! Начнем!
     Дьявол. Определим сначала понятие начала, как требует современная наука
и формальная логика.
     Бог. Начало жизни есть р