оценка движущих сил революции, что здесь в основе
иное представление о ходе всего революционного процесса.
   И тогда нужно выбирать.
   Нам нечего доказывать, каков должен быть наш выбор. Ибо ленинизм
подтвержден не только логическими аргументами, хотя бы и самыми
совершенными, но и опытом трех революций, по меньшей мере.
 
 
   7. "ЗАКОН" ТОВ. ПРЕОБРАЖЕНСКОГО В ЦЕЛОМ
 
 
   Нам хотелось бы сказать теперь несколько слов по поводу общей
формулировки "закона". Прежде всего, необходимо отметить путаницу в самом
содержании этого "закона",-- путаницу, которая на первый взгляд скрыта, не
видна, спрятана.
   Представим себе два типа стран: промышленная страна с незначительным
крестьянско-аграрным привеском и страна крестьянская со слабой индустрией.
Для ясности изобразим дело графически:
 
   После социалистического переворота черная часть (промышленность и
крупное сельское хозяйство) попадает в руки пролетариата. Когда начинается
процесс накопления, то немудрено, что в первом случае "удельный вес"
прибавочного труда промышленности будет иметь большее значение для
социалистического накопления, а во втором -- неизмеримо меньшее. Но это
положение является поистине труизмом, ибо это -- только другое выражение
того факта, что в первом случае "удельный вес" промышленности гораздо
больше, чем во втором.
   Однако тов. Преображенский наряду с этим ставит другое положение и
связывает его вместе с "труизмом", что неверно, ибо не всегда обязательно.
А именно, тов.
   Преображенский говорит об эквивалентности или, вернее, о
неэквивалентности обмена между городом и деревней, причем выходит, будто,
чем больше удельный вес крестьянского хозяйства, тем менее эквивалентен
должен быть обмен, и наоборот.
   Однако это, как упомянуто, вовсе не обязательно. Пусть перед нами
высокоразвитый хозяйственный комплекс. Пусть, следовательно, крестьянское
хозяйство в нем -- совершенно незначительная величина (доминирует крупное
с.-хоз. производство и концентрированная промышленность). Значит ли это,
что удельный вес прибавочного труда, идущего с крестьянства в фонд
социалистического накопления, велик? Нет, он ничтожен. Но значит ли это,
что здесь обязательно имеется эквивалентный обмен? Ничуть. Ибо как раз
неэквивалентность может быть очень велика в силу громадной разницы в
технико-экономической структуре. Даже при весьма дешевой цене (самой по
себе) продуктов промышленности крестьянин будет получать не полный
эквивалент, ибо его индивидуальные издержки на единицу хлеба будут гораздо
выше издержек в крупном сельском хозяйстве, и потому неизбежно расхождение
трудовых ценностей при обмене, если даже считать по "двум системам", как
считает здесь тов. Преображенский.
   Вопрос, таким образом, не так уж прост, как он выглядит у тов.
Преображенского.
   Чтобы ближе присмотреться к "закону", мы должны сперва
проанализировать, что же, в сущности, понимает тов. Преображенский под
"социалистическим накоплением" и т.
   д. Послушаем самого автора:
   "Социалистическим накоплением мы называем присоединение к основному
капиталу производства прибавочного продукта, который не идет на добавочное
распределение среди агентов социалистического производства, а служит для
расширенного воспроизводства. Наоборот, первоначальным социалистическим
накоплением мы называем накопление в руках государства материальных
ресурсов, главным образом, из источников, лежащих вне комплекса
государственного хозяйства (этот курсив наш. -- Н. Б.). Это накопление в
отсталой крестьянской стране должно играть колоссально важную роль, в
огромной степени ускоряя наступление момента, когда... это (т. е.
государственное.-- Н. Б.) хозяйство получит, наконец, чисто экономическое
преобладание над капитализмом. ...Накопление первым способом, т.
   е. за счет негосударственного круга, явно преобладает в этот период.
Поэтому весь этот этап мы должны назвать периодом первоначального или
предварительного социалистического накопления... Основным законом нашего
советского хозяйства как раз и является закон первоначального или
предварительного (наш курсив.-- Н. Б.)
   социалистического накопления. Этому закону подчинены все основные
процессы экономической розни в круге государственного хозяйства. Этот
закон, с другой стороны, изменяет и частью ликвидирует закон стоимости...
Следовательно, мы не только можем говорить о первоначальном
социалистическом накоплении, но мы ничего не сможем понять в существе
советского хозяйства, если не поймем той центральной роли, какую играет в
этом хозяйстве ЗАКОН СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО НАКОПЛЕНИЯ" (курсив автора; двойной
курсив наш.-- Н. Б.).
   Сперва отметим ряд мелочей. Во-первых, к капиталу нельзя прикладывать
продукт; во-вторых, накоплением называется присоединение не только
добавочного основного капитала (а превращенное в капитал сырье?);
в-третьих, нельзя противопоставлять ("не", "а") "добавочное распределение
среди агентов соц. производства"
   "расширенному воспроизводству": если, напр., в процесс производства
вступают новые рабочие, это есть расширение производства. Но все это,
конечно, сравнительные мелочи.
   Существенно серьезнее обстоит дело, когда мы перейдем к основным
"определениям"
   тов. Преображенского.
   Он резко разделяет два понятия: понятие социалистического накопления и
понятие первоначального социалистического накопления. Он прямо говорит:
   "социалистическим накоплением" называется то-то и то-то. "НАОБОРОТ,
первоначальным социалистическим накоплением" называется то-то и то-то.
   Соответственно этому он говорит о законе первоначального
социалистического накопления. Но каково же будет наше удивление, когда мы
увидим, что вслед за этим, буквально через несколько строк, словечко
"первоначальный" выпадает! И каково же будет наше удивление дальше, когда
мы узрим, что в основной формулировке основного закона (той, что приводили
выше) это слово тоже исчезает!
   Там сказано:
   "Основной закон социалистического накопления является центральной
движущей пружиной всего советского государственного хозяйства. Но,
вероятно, этот закон имеет универсальное значение" (с. 92; далее следует
"формула").
   Итак, скажите же, ради бога, о каком законе идет речь.
   Читатель, может быть, думает, что здесь случайная обмолвка и что на все
это не следует обращать внимания: мало ли с кем грех случается при спешной
работе! Мы, однако, позволим себе поискать некоторых корней этой явной
неразберихи.
   Как мы видели, период первоначального накопления определяется как
период, главным образом, эксплуатации частного хозяйства; длится он, как
подчеркивает тов. Преображенский, пока госхозяйство не "получит, наконец,
чисто экономическое преобладание над капитализмом".
   Здесь нам дано: 1) материально-экономическое содержание процесса; 2)
его исторические границы.
   Попробуем теперь рассмотреть эти положения.
   Казалось бы, раз тов. Преображенский говорит об основных законах и т.
д., то можно было бы предположить, что речь идет о капитализме той самой
страны, где пролетариат захватил власть.
   Тогда "преобладание" ("командные высоты") обеспечено довольно быстро.
Это есть "экономическое преобладание над капитализмом", которое можно при
неправильной политике утерять. Но оно есть, ибо в руках у пролетариата при
восходящей кривой производительных сил имеется закон крупного производства.
   Если это так, тогда, как это совершенно очевидно, не может быть дана та
формулировка основного закона, которую дает тов. Преображенский. Ибо эта
формулировка рассчитана на гораздо более длительный период.
   Но предположим, что речь идет о капитализме других стран, более
прогрессивных технически.
   Тогда совершенно ясно, что "первоначальное накопление" вообще сливается
с накоплением. Ибо, напр., пока в СССР мы дойдем до американского уровня,
уйдет очень много времени. И все это будет значиться в графе
первоначального накопления! Это "первоначалие" становится, таким образом,
поистине перманентным!
 
   Вот здесь зарыта собака. Тов. Преображенский незаметно превращает
первоначальное социалистическое накопление в просто социалистическое
накопление. Параллельно идет превращение закона из "первоначального" в
просто закон. А все сие нужно для того, чтобы политику того периода, когда
промышленность жила за счет крестьянства, растянуть вплоть до
электрификации.
   Таким образом, и в этих чудесных превращениях есть та же самая логика,
какую мы обнаружили на всех предыдущих стадиях нашего анализа. Это есть
логика неправильного понимания тех взаимоотношений, которые должны
складываться между пролетариатом и крестьянством, и как политически
связанными классами, и как классовыми носителями определенных
хозяйственных форм. Стержень у тов.
   Преображенского есть и здесь. Беда только в том, что этот стержень
гнилой.
   Читатель, привыкший иметь дело с анализом различных идеологических
оттенков, сразу распознает здесь цеховую идеологию, которой "нет дела" до
других классов, которую не заботит основная проблема пролетарской
политики, проблема рабоче-крестьянского блока и пролетарской гегемонии в
этом блоке. Один шажок в сторону в том же направлении, и тогда у нас
полностью дана полуменьшевистская идеология законченных тред-юнионистов
российского образца: наплевать на деревенщину, больше концессий
иностранному капиталу, ни копейки на кооперативные бредни и аграрщину,
усиленный нажим на крестьянство во славу "пролетариата" и т.
   д. Сюда "растет" эта идеология. И совершенно понятно, если подавляющая
масса членов партии отвергает -- и притом в очень резкой форме -- такие
или родственные "теории". Эти "теории" могут погубить (если бы только они
имели шанс на "овладение" массами, чего, к счастью, нет и чего не будет)
   рабоче-крестьянский блок, ту гранитную основу, на которой построено
рабочее государство, наш Советский Союз.
 
 
 
   ""1"" Из изложения тов. Преображенского не совсем ясно, входят сюда
крестьяне только бывших колоний или все мелкобуржуазные хозяйства. По
существу это мало меняет дело, ибо, например, у нас, за исключением
Великороссии', сюда войдет огромное количество крестьян. Не подлежит
сомнению, что тов. Преображенский у рабочего государства видит колонии.
   ""2"" Здесь указан лишь основной процесс; само собою разумеется, что и
сел.хоз.
   коммуны, и артели, и другие производственные объединения тоже будут
делать свое дело.
   ""3"" Хотя то обстоятельство, что земля юридически есть собственность
рабочего государства, играет громадную роль.
   ""4"" Мы не можем здесь входить в подробный анализ одного общего
теоретического положения тов. Преображенского, где он (Преображенский)
изображает процесс социалистического накопления как борьбу двух законов:
закона социалистического накопления и закона ценности. По мнению тов.
Преображенского, закон социалистического накопления частью парализует,
частью "отменяет" закон ценности, который в данный период отходит
совершенно на задний план.
   Здесь мы заметим лишь следующее: добавочная "прибыль" высоких
хозяйственных комплексов получается: 1) из того факта, что индивидуальная
себестоимость здесь ниже общественной, т. е. на основе закона ценности; 2)
из факта монополии. Если рассматривать большой промежуток времени, то
нетрудно увидеть, что первый закон выражает и опирается на развитие
производительных сил, тогда как второй более или менее связан с
консервативными тенденциями в том смысле, о котором мы говорили в тексте.
С другой стороны, закон ценности, который в неорганизованном обществе есть
и закон распределения общественного труда, является определенной границей
для монополии. Ибо есть объективная граница в распределении
производительных сил; если эта граница перейдена, неизбежен резкий кризис.
   Наконец, универсальная "монополия", т. е. всеобщая организация
общества, превращает стихийный закон ценности в плановый сознательный
"закон"
   экономической политики, закон рационального распределения
производительных сил.
   Таким образом, дело обстоит гораздо сложнее, чем у тов. Преображенского.
 
 
 



Н.И. Бухарин.
 
 
   ПУТЬ К СОЦИАЛИЗМУ И РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКИЙ СОЮЗ
 
 
   I. МЫ ВЫХОДИМ ИЗ НИЩЕТЫ. МЫ СТРОИМ СВОЕ ХОЗЯЙСТВО БЕЗ ПОМЕЩИКОВ И
КРУПНЫХ
 КАПИТАЛИСТОВ
 
 
   Начиная с 1924 года мы, рабочий класс и крестьянство прежней царской
России, начали довольно быстро вылезать из ужасной разрухи, стали
залечивать тяжелые раны, стали изживать неурядицу и беспорядок, царившие в
прошлые годы. Всякому -- другу и недругу -- теперь уже делается ясным, что
хозяйство огромной страны начинает становиться на ноги. Какую отрасль
производства мы ни возьмем, всюду мы замечаем оживление, подъем,
продвижение вперед.
   В нашей стране основой всего хозяйства является сельское хозяйство.
   Промышленность у нас развита сравнительно слабо, и она в своем развитии
тоже зависит от роста сельского хозяйства. Сельское же хозяйство в наших
условиях -- это есть хозяйство крестьянское, больше 20 миллионов
крестьянских дворов.
   За годы империалистической войны, за годы войны гражданской, за годы
великой разрухи это крестьянское хозяйство было подорвано, разорено,
обнищало. Но теперь всякий видит, что мало-помалу деревня наша начинает
накапливать силы:
   увеличивается запашка, растет производство, поднимаются новые культуры,
крестьяне переходят от трехполья к многополью, кое-где появляются новые
машины и тракторы; словом, помаленечку начинается и здесь движение вперед.
Правда, царит еще море нищеты и море темноты. Но, если сравнить теперешнее
положение с годами гражданской войны, нет сомнения в том, что мы вылезаем
из нищеты.
   Вспомним прошедшие годы. В городах большинство фабрик и заводов стояло,
лучшие рабочие дрались на фронтах, не было в городах топлива, не было
сырья, не было хлеба. Огромные фабрики и заводы не работали, магазины
стояли пустыми, города быстро таяли, и народ из них бежал в поисках за
куском хлеба в далекие деревушки, чтобы поближе быть к земле, чтобы
как-нибудь отсидеться, чтобы хоть где-нибудь раздобыть кусок хлеба или
мешок картофеля. Можно сказать, что все города ходили тогда "в куски",
ходили побираться, растекались и расплескивались по всей стране.
   А теперь мы видим, как снова быстро начинает расти город, как оживают
фабрики и заводы, как начинают строиться новые дома, как кипит городская
жизнь. Рабочий класс, истощенный голодухой, начинает оправляться от
ужасных годов разрухи.
   Поднимая производительность труда, он (рабочий класс) обеспечивает себе
все больше и больше лучшую жизнь. Понемногу начинаем мы строить и новые
заводы.
   Понемногу идет вперед постройка электростанций, и электролампочка
становится уже не такой редкой гостьей и под соломенной деревенской крышей.
   Быстро подвигается вперед и развитие нашего транспорта. Стоит только
сравнить и здесь прошлые годы с тем, что есть сейчас. Все мы помним, как
ползли редкие поезда с выбитыми стеклами вагонов, все облепленные, точно
муравьями, бесконечным количеством людей с мешками за спиной. Вся страна
точно разбилась тогда на ряд осколков, и часто было почти невозможно в
течение долгого и долгого времени перебраться с одного места на другое. А
так называемые "паровозные кладбища" (груды старых, испорченных,
поломанных, заржавевших покойников-паровозов, разбитых, разломанных,
изуродованных вагонов) были свидетелями того хаоса, той великой неурядицы,
которые царили тогда в нашем транспорте.
   Теперь мы упорядочили наше хозяйство и здесь. И железнодорожный и
водный транспорт делают все большие и большие успехи, начинают приносить
государству прямую прибыль. Канули в вечность годы разрухи, исчезли
навсегда старые неурядицы.
   Вспомним также судьбу наших советских денег. Помним мы, как все падала
и падала ценность наших советских знаков, которые брались уже на фунты,
точно простые лоскутья негодной бумаги. На волоске этих несчастных
советских знаков держалась государственная казна. Это было время, когда
хозяйство и государственная казна были совсем близки к своему полному
краху.
   А теперь мы имеем "твердые деньги", по городам и селам гуляет уже давно
серебряная и медная монета, прочно стоит наш червонец. И крестьянин, и
рабочий, и крестьянский двор, и завод, и фабрика, и рудник могут теперь
считать, строить план своего хозяйства, знать наперед, что им нужно и
можно расходовать, что им придется платить. Государственная казна может
правильно считать свои доходы и расходы, составлять правильный план в
своем собственном огромном хозяйстве.
   Таким образом, по всем направлениям мы продвигаемся к лучшему будущему.
Страна наша становится богаче, мы начинаем наносить удары бедности и
нищете.
   Подавляющее большинство всего того, что есть в нашей стране,
принадлежит рабочему классу и крестьянству. Правда, мы допустили частного
торговца, купца, посредника: мы разрешили кое-где -- где сами не могли
справиться -- вести свое дело частным капиталистам. Местами мы сдали в
концессию (в аренду) крупным иностранным капиталистам кое-какие
предприятия, поднять которые нам самим еще не под силу и за аренду которых
иностранный капитал платит нашему государству. Но если мы будем
рассматривать наше хозяйство в целом, то на долю частных, арендованных и
концессионных предприятий, промышленных и торговых, придется не так уж
много. Подавляющее большинство хозяйств -- это хозяйства рабочего
государства, или хозяйства крестьян, или мелкие хозяйства кустарей и
ремесленников.
   О чем, прежде всего, говорят эти факты? Эти факты, прежде всего,
говорят о том, что рабочие и крестьяне одни, без помощи капиталистов и
помещиков, без прежних хозяев и управителей, без тех, кто командовал в
течение десятков и сотен лет, простой народ, могут строить свое хозяйство.
   Это обстоятельство имеет поистине огромное значение. Никогда еще в мире
не было такого великого переворота, какой произошел у нас в октябре 1917
года. Ни разу и нигде, ни в одной стране, не удавалось еще трудовым
народным массам согнать с теплых местечек командиров буржуазного строя.
Нигде еще рабочие и крестьяне не были в состоянии сами приняться за дело
устроения своей собственной судьбы. И защитники буржуазного строя,
защитники помещиков и капиталистов, постоянно жужжали во все уши, что
трудовые массы -- рабочие и крестьяне -- не в состоянии будут, даже если
бы захотели, вести хозяйство, управлять страной. Говорилось и писалось,
что "простой", "неученый" народ никогда не сможет вести такого сложного
дела. И после октябрьского переворота почти каждый день и каждый час
предсказывалась наша неизбежная гибель. Всего за несколько дней до
октябрьского переворота самый умный представитель русской буржуазии, кадет
Милюков, писал, что большевики никогда не посмеют взять в свои руки
власть. А когда большевики, т. е. партия рабочего класса, опирающегося на
крестьянство, эту власть "взяли", то все враги трудящихся со злорадством
ожидали ее падения. И тем не менее рабочий класс и крестьянство оказались
в состоянии обойтись и без помещиков, которые навсегда сметены и
выкорчеваны с лица нашей земли, и без крупных воротил капитала, которые
доживают свои дни по заграничным столицам.
   То обстоятельство, что трудовые массы управляются сами, имеет
громаднейшее значение не только для нас, но и для трудящихся всего мира.
Этот неслыханный и невиданный пример постоянно будет звать трудящихся
других стран к великой переделке мира, к великой его перестройке. Этот
пример на опыте, делом, опровергает россказни и басни защитников
буржуазного порядка, что нельзя обойтись без капиталистов и помещиков.
Этот пример вселяет бодрость и уверенность в души всех революционных
борцов, в души строителей нового общества.
 
 
   II. ПОЧЕМУ МЫ ДО СИХ ПОР ПОБЕЖДАЛИ? (СОЮЗ РАБОЧИХ И КРЕСТЬЯН)
 
 
   Если до сих пор мы оказались в состоянии выйти из всех трудностей,
вывернуться из самых тяжелых положений, то это, главным образом, могло
случиться потому, что в нашей стране создался проти