чение ряда ближайших 10-летий, а может быть, и столетий" ""10"".
   Словом, этот базаровский аргумент о некультурности рабочего гласит: дай
бог нам, по следам германских оппортунистов, поддерживать
государственно-капиталистические организации, заправилами которых является
буржуазия; где уж там социализм строить! На десятилетия, а то и на целые
столетия, пролетариату придется довольствоваться весьма остроумным
занятием:
   поддерживать капиталистический строй в его самом концентрированном виде
""11"".
   Богдановско-базаровская "теория" культурно-организационного вызревания
пролетариата в лоне капиталистических отношений насквозь неверна,
противоречит основным фактам развития рабочего класса, насквозь
идеалистична. Она неверна потому, что предполагает возможность для
пролетариата, класса эксплуатируемого, угнетенного экономически,
политически и культурно, "созреть" в рамках капитализма настолько, чтобы
сразу оказаться готовым управлять всем обществом и иметь в своих рядах
силы, решающие самые сложные задачи строительного периода.
   Богданов и Базаров не понимают всей принципиальной разницы между
пролетарской и буржуазной революцией, между вызреванием капитализма в
рамках феодального строя и вызреванием социализма в рамках строя
капиталистического. По этому поводу мы в свое время писали:
   "В рамках капиталистического строя пролетариат создает гениальнейшие
намеки грядущей культуры, замечательные возможности дальнейшего
культурного развития человечества; но в этих рамках он, культурно
угнетенный класс, не может развить их настолько, чтобы подготовить себя к
организации всего общества.
   Он успевает подготовить себя к "разрушению старого мира". "Переделывает
свою природу и вызревает он как организатор общества лишь в период своей
диктатуры"
   ""12"".
   Теория Богданова - Базарова неверна, следовательно, и потому, что она
предъявляет слишком большие требования для захвата власти, и потому, что
она не понимает значения переходного периода как периода культурного
вызревания пролетариата. Если бы основания богдановской теории были верны,
то задача пролетарской революции была бы так же неразрешима вообще, как
задача квадратуры круга или perpetuum mobile.
   В таких формах выражалась критика большевизма по вопросу относительно
зрелости международного капитализма, относительно зрелости мирового
хозяйства. Что же касается самого большевизма, то в этом отношении он был
един и монолитен:
   внутри нашей "партии по этому вопросу, по вопросу о зрелости
капиталистических отношений мирового хозяйства, никогда никаких
разногласий не было. Все оттенки, все течения, все направления внутри
нашей партии по отношению к этому вопросу не выказывали скептицизма, ни
одно выступление из среды большевиков не оспаривало положения о зрелости
капитализма для социалистического переворота в международном масштабе, в
первую очередь в так называемых передовых странах Европы.
   Но совсем иначе обстоит дело, если мы возьмем другой вопрос, именно
вопрос о зрелости капиталистических отношений в России: ответ на этот
вопрос уже звучит разноречиво не только тогда, когда мы берем различие
между большевиками и социал-демократами, эсерами и др. соглашательскими
партиями; этот вопрос ставился по-разному и по-разному решался и внутри
нашей собственной партии. И теперь он ставится тоже по-разному. Ибо вопрос
о возможности построения социализма в нашей стране есть не что иное, как
вопрос о характере нашей революции. В такой формулировке он поднимался уже
не однажды.
   Здесь точно так же будет не безынтересно и совсем не бесполезно
предварительно выслушать и мнения противников из социал-демократического
лагеря.
   Застрельщиком в борьбе против большевиков вокруг вопроса о характере
нашей революции выступил, сперва очень мягко, потом по-ренегатски и,
наконец, совершенно как контрреволюционер, известный папа
социал-демократии, Карл Каутский. В ранних своих брошюрах он выступал
сравнительно умеренно. Например, даже в брошюре, против которой
полемизировал т. Ленин, Каутский еще был на грани приличия, но и тогда он
служил объективно роль лакейского идеологического подпевалы буржуазии
""13"". В своих работах Каутский ставил вопрос о характере нашей революции
довольно точно, ясно и определенно. В объемистой книге, носящей название
"Пролетарская революция и ее программа", он прямо заявляет, что наша
революция имеет в себе типичные черты революции буржуазной. С ней,
собственно говоря, иначе и быть не может, так как эта революция происходит
в стране, капиталистическая незрелость которой - факт общепризнанный. Еще
у Маркса сказано, повествует старый начетчик, что никакое новое общество
не может родиться раньше, чем старое не разовьет всех своих
производительных возможностей. А стало быть, и социализм невозможен, раз
предыдущая стадия общественного развития не закончена, раз старое общество
еще не исчерпало себя до конца. Вооружившись так, он лихо начинает прямую
атаку против большевиков, которые, с его точки зрения, очень увлеклись
ролью повивальной бабки, но выполняют ее крайне неуклюже, ибо понукают
родильницу разрешиться от бремени гораздо раньше, чем это ей полагается по
законам природы. В сущности, большевики вовсе не акушеры, а просто
шарлатаны-знахари, которые только рекламируют себя, как прошедших курс
обучения в школе революционного акушерства, в школе Маркса. В
действительности они к ней (школе Маркса) никакого касательства не имеют.
У матушки-Руси вовсе не роды социализма: она просто объект экспериментов
со стороны большевистских мошенников.
   Словом, капитализм в России отсталый, недозрелый, а потому не здесь и
социализм нужно строить,- так наставительно заключает одна из энциклик
социал-соглашательского папы ""14"".
   Наряду с папой-Каутским необходимо рассмотреть точку зрения, занимаемую
по данному вопросу Отто Бауэром, который по справедливости может быть
почтен за прелата социал-соглашательства. Нужно сказать, что прелат
оказался куда обделистее и изворотливее папы: точка зрения О. Бауэра и
хитрее, и остроумнее позиции Каутского.
   Его постановка вопроса такова. Он ни капли не отрицает, что в России -
диктатура рабочего класса. Он ни капли не отрицает, что наша партия взяла
власть, как партия городского рабочего класса. Он говорит, что диктатура
пролетариата у нас, правда, в других формах, чем в Западной Европе, но она
необходима, и она есть. В Западной Европе она была бы в форме демократии,
а в России она приобрела совершенно особую форму, форму "пролетарского
деспотизма".
   У нас "деспотизм", но все же пролетарский. Но долго он не может
удержаться. Его историческая задача заключается в том, чтобы всеми
правдами и неправдами пробудить к культурной жизни большинство населения
нашей страны; а большинство населения-это и есть мужик. Пробуждая к
культурной жизни крестьянские миллионы, "пролетарский деспотизм"
(диктатура пролетариата) своими собственными руками растит ту политическую
силу, которая его столкнет. Как только этого крестьянина достаточно
взрастит диктатура пролетарского меньшинства, так сейчас же он скажет:
   "Убирайся!". Тем самым будет выполнена историческая миссия
"пролетарского деспотизма", и тогда наш народ дозреет до настоящей
демократии.
   Две следующие цитаты достаточно характеризуют позицию Бауэра. Он пишет:
"В России, где пролетариат составляет только незначительное меньшинство
нации, он может утвердить свое господство только временно. Он должен
неизбежно (muss)
   вновь потерять его, как только крестьянская масса нации сделается
достаточно зрелой в культурном отношении для того, чтобы самой взять
власть в свои руки"
   ""15"". "Временное господство индустриального социализма в аграрной
России есть только пламя, которое призывает пролетариат индустриального
Запада к борьбе.
   Только завоеванием политической власти со стороны пролетариата
индустриального Запада можно обеспечить длительное господство
индустриального социализма"
   ""16"".
   За исключением Каутского и Бауэра, некоторый интерес представляет еще
позиция Парвуса и Штребеля. Брошюра первого ("Рабочий и социализм и
мировая революция - письма к немецким рабочим") содержит столько клеветы
на нашу революцию, что более подлое произведение едва ли можно встретить;
перлы лжи Каутского ничто в сравнении с махинациями обделистого Парвуса.
Даже свою позицию 1905 года он излагает так, как будто он вовсе не говорил
о социалистической революции, а говорил лишь о рабочей демократии в стиле
демократии... австралийской!
   Разумеется, всякому понятно, что здесь налицо желание вымолить у
буржуазного общественного мнения Европы извинение за грешки далекой
юности,- для этого и понадобился г. Парвусу австралийский плащ.
   Наша революция, с точки зрения этого подлейшего из ренегатов, ни больше
ни меньше, как оккупация страны дезертировавшей солдатской чернью.
   "Для осуществления социализма нужна определенная степень развития
индустрии и зрелость рабочего класса"""17"". Ни того, ни другого в России
нет и в помине, а потому нет для нее и возможности осуществления
социалистической революции, возможности строительства социализма.
Историческая миссия большевиков - послужить мостом, по которому к власти
придет какой-нибудь цезарь, бонапарт или кто-нибудь другой, но в том же
роде. Таков клеветнический "итог", который подводит нашей революции
разудалый купчик-Парвус, не раз пытавший счастье сбыть подмоченный
товаришко на нашем политическом базаре.
   Что касается до последнего упоминаемого нами автора Штребеля, то он
попытался свои взгляды на нашу революцию развить в целую теоретическую
"систему".
   В брошюре, носящей характерное название "Не насилие, а организация",
Штребель, рассуждая о "сущности русской революции", заявляет, что было бы
совершенным вздором говорить о коммунистической пролетарской революции,
ибо основным фактом нашей революции является укрепление частной
собственности крестьянина, а укрепление частной собственности крестьянина
и есть то, что все решает, что определяет характер этой революции. Кто
этого не понимает, тот не марксист, тот "комнародник", - выражаясь
современным языком, и т. д. В итоге Штребель и сводит большевизм к
бакунизму.
   "Если большевики и воображали, - пишет Г. Штребель, - что русских
крестьян можно пропагандой (Zureden) и принуждением завоевать на сторону
действительного коммунизма и коммунистического способа производства, то
они доказывали лишь вновь, что они обретаются в плену типичных
представлений старого русского революционаризма, которые составляют
специфическую сущность бакунизма" ""18"".
   "Крестьяне... представляют, по крайней мере, семь восьмых всего
населения Советской России. Вес их числа и их хозяйственного значения
решает в конце концов судьбу революции вообще! Сколько фантастики и
сколько фанатической веры в чудеса нужно в таких условиях иметь, чтобы
считать русскую революцию за революцию коммунистическую по ее внутреннему
характеру и по ее конечному результату!" ""19"".
   Не социализм строят русские большевики, а унаваживают почву для
расцвета нового капиталистического строя, - таков итог анализа нашей
революции, данного международной социал-демократией. В России - незрелые
капиталистические отношения, это - полуазиатская страна, соответствующие
классовые отношения которой находят свое выражение в колоссальном числовом
перевесе крестьянства; пролетариат плавает, как муха, в крестьянском
молоке, и этот пролетариат-муха, поставленный перед слоном-крестьянином,
не может проделать никакой коммунистической революции. Гиря крестьянства
тянет все сильнее, эта гиря и решает вопрос о характере русской революции.
И какие бы маскарадные костюмы ни надевали на себя активные деятели
русской революции, какие бы лозунги ни выдвигали, что бы ни придумывали,
- все равно: в конце концов, так или этак, вопрос будет решать
крестьянство. Единственный смысл всей революции есть укрепление частной
собственности крестьянства. Объективный смысл крестьянской революции есть
не что иное, как раскрепощение крестьянства от феодальных пут.
   Это и определяет буржуазный характер русской революции. Таков "отзыв"
   международной социал-демократии.
   Теперь нелишне будет взглянуть на наших соотечественников, русских
меньшевиков.
   Они рассуждали тоже примерно так, как рассуждали их западноевропейские
коллеги.
   Возьмем такого классика русского меньшевизма, как Георгий Валентинович
Плеханов, который теоретически был наиболее последовательным. В
свойственном ему стиле, с "книжной простотой" оценивая характер нашей
революции, он писал: "Маркс прямо говорит, что данный способ производства
никак не может сойти с исторической сцены данной страны до тех пор, пока
он не препятствует, а способствует развитию ее производительных сил.
Теперь спрашивается, как же обстоит дело с капитализмом в России? Имеем ли
мы основание утверждать, что его песенка у нас спета, т. е.
   что он достиг той высшей ступени, на которой он уже не способствует
развитию производительных сил страны, а, наоборот, препятствует ему.
Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также от
того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства.
И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей,
называющих себя марксистами" ""20"". А в открытом письме петроградским
рабочим от 28 октября 1917 г. Г. В. Плеханов приводил и другие аргументы.
Он писал: "В населении нашего государства пролетариат составляет не
большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать
диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не
станет оспаривать ни один серьезный социалист"
   ""21"".
   Или вот мнение по этому же вопросу уже упоминавшегося П. П. Маслова,
бывшего в то время ортодоксальным меньшевиком: "Рабочий класс в России не
может взять на себя организацию производства, потому что он представляет
собою меньшинство населения страны. Другие классы даже численно
значительно преобладают" ""22"".
   Или в другом месте: "Происходящая революция, будучи буржуазной
революцией, т. е.
   сохраняющей все основы капиталистического строя, может вместе с тем
быть - и неизбежно будет - социальной революцией, которая повлечет
значительный сдвиг экономических отношений не в сфере организации
производства, а в сфере распределения национальных доходов между разными
классами" ""23"" (т. е. рабочие будут немножко больше получать, а
крестьяне будут немножко меньше облагаться налогами и т. д.).
   Так писали столпы меньшевизма, лучшие меньшевистские идеологи, еще в
начале революции, давая характеристику этой революции как революции
необходимо и неизбежно буржуазной.
   Отсюда понятно, что по мере того, как все дальше и дальше шла развязка
событий, как все прочнее и прочнее становилась власть большевиков, как все
тверже и тверже чувствовал себя авангард пролетарской диктатуры, в конце
концов должна была зазвучать - и, действительно, все настойчивее и
настойчивее стала звучать - нотка о неизбежности большевистского
перерождения.
   Если сначала резче и громче звучала нота о неизбежной неудаче, о гибели
большевиков, то во второй период, поскольку большевики уже закрепились у
власти, все громче и громче зазвучало другое: большевики удерживаются, но
большевики уже не те; большевики укрепляются, но они перерождаются под
влиянием крестьянской стихии. Иначе и быть не могло: кто признает
буржуазный характер за нашей революцией, тот, естественно, до укрепления
Советов должен был вопить о неизбежной неудаче пролетарского переворота, а
после укрепления неизбежно должен был заговорить о перерождении.
   Эту нотку необыкновенно хорошо выразил Далин, один из видных
меньшевиков вообще, один из теоретиков вымирающего меньшевизма - в
частности. В своей книге "После войн и революций" он пишет: "Нужно понять
смысл событий, нужно сорвать маскарадные одежды. Нужно смыть краски и
белила; судить не по словам, а по делам; не по намерениям, а по итогам.
Нужно понять объективный смысл революции"
   ""24"". А этот "объективный" смысл революции вот в чем: "Та революция,
которую переживает Россия вот уже пятый год (писано в 1922 году.- Н. Б.),
с самого начала была и остается до самого конца буржуазной революцией"
""25"". Ставится вопрос: "Почему таков итог коммунистической революции?" И
дается ответ: "Потому, что интересы крестьянства решали судьбу всей
политики" ""26"".
   В этом же отношении интересна позиция уже цитировавшегося нами Либера,
этого махрового правого меньшевика. Вот что писал Либер в той же брошюре,
обобщая свои мысли о невозможности социализма в России: "...для нас,
"непереучившихся"
   социалистов, не подлежит сомнению то, что социализм, прежде всего,
может быть осуществлен в тех странах, которые стоят на наиболее высокой
ступени экономического развития,- Германия, Англия и Америка - вот те
страны, в которых прежде всего есть основание для очень крупных победных
социалистических движений (это в Америке-то "прежде всего" "есть основания
для очень крупных победных социалистических движений"! - Н. Б.). Между
тем с некоторого времени у нас развилась теория прямо противоположного
характера. Эта теория не представляет для нас, старых русских
социал-демократов, чего-либо нового; эта теория развивалась русскими
народниками в борьбе против первых марксистов"
   ""27"". Значит, большевизм это есть народническая теория, в борьбе с
которой развивался русский марксизм. (Как тут не вспомнить "новейшие"
упреки в "комнародничестве"!) Но и этого недостаточно нашему "мыслителю".
Нужна еще более компрометирующая марка для представителей большевизма.
Народников г. Либеру маловато. Поэтому он "углубляет" постановку вопроса и
пишет: "Эта теория (большевистская теория. - Н. Б.) очень старая; корни
ее - в славянофильстве"
   ""28"".
   Своеобразно, но в том же основном стиле решал вопрос о характере нашей
революции А. Богданов. Большевики захватили власть, использовав слабость
буржуазии после войны, которая (буржуазия) обанкротилась. Захват власти,
осуществленный при помощи солдатчины, ни в какой мере не является началом
социалистической революции: пролетариат еще не дозрел до социализма, а
крестьян - большинство.
   Поэтому-то государство, которое создают большевики, отнюдь не есть
государство пролетариата. Это государство технически-организаторского
слоя, интеллигенции, которая сложилась теперь, как класс. Если даже в
субъективные намерения большевиков и не входило создание такой власти, то
объективно их роль сводится к строительству оригинального государства, во
главе которого стоит новый класс, окончательно сконсолидировавшийся в огне
революции. Подвергаясь чиновничьему, бюрократическому перерождению,
выходцы из пролетариата сами превращаются в составные части этого нового
класса. Объективная невозможность социализма и здесь сказала свое решающее
слово, вопреки субъективным иллюзиям самих агентов революционного процесса.
   Заслуживает быть отмеченным, что и Базаров, который не раз выступал
литературным близнецом Богданова, не мог согласиться на признание
социалистического характера нашей революции. В качестве социалистической
наша революция выступает, по его словам, лишь в большевистских
декларациях, в действительности же целая пропасть разделяет эти декларации
и действительность, пропасть, на заваливание которой у пролетариата уйдет
не одна сотенка лет ""29"".
   Такова в общем оценка нашей революции в том виде, как она дается
русским оппортунистическим социализмом, в первую очередь меньшевиками. Она
сводится к тому, что у нас не созрели капиталистические отношения; что в
стране соотношение сил в высшей степени неблагоприятно для пролетариата;
что характер русской революции определяется крестьянством; что тем или
иным путем, через партию большевиков или помимо этой партии, по ее
инициативе или против ее воли, с сохранением ее у власти и перерождением
или с ниспровержением