ок, лежала  последняя  шлюпка.  Вроде  бы  целая  -
издали не видно повреждений.  Имперская  галера  с  развороченной  орудийной
башней не подавала признаков жизни. Василий знал, что галера на  ходу  -  не
боеспособна, но лететь может. По идее, гвардейцы должны  были  давно  отсюда
убраться. Почему не убрались?  Чего  ждут?  Василий  чувствовал,  что  никто
ничего не ждет. Некому ждать. - Пур, ты тоже догадался? - Что никого нет?  -
Да.  Только  трупы.  Держа  бластеры  наготове,  Василий  и  Пурдзан   бегом
спустились в котловину. Василия интересовали две вещи -  шлюпка  и  корабль.
Пурдзана не интересовало ничего, он чувствовал, что неверные исчезли, мстить
уже некому. Около стен монастыря остановились - на всякий случай.  Выставили
вперед стволы, обошли первый танк  и  пробрались  в  пролом,  оставшийся  от
снесенной  надвратной  церкви.  Изнутри  монастырь  напоминал   опустошенную
деревню - окна келий  все  открыты,  никакого  света  внутри.  Пусто.  Двери
сорваны. Под невысокой звонницей валяются осколки колокола. А посреди  двора
- какая-то белая куча. Василий не хотел себе признаваться,  что  смотрел  на
эту кучу с самого начала - только на нее. Трупы. Монахи без  ряс,  в  нижнем
белье, мертвые, сложены в аккуратный штабель. Длинные волосы свесились вниз,
рты разинуты в идиотском оскале. Стеклянные глаза. Оловянные кресты. Василий
побрел прочь из монастыря. Шлюпка. Сосредоточиться на  шлюпке.  Что  там  со
шлюпкой? Кто там в шлюпке? Можно  ли  на  шлюпке  добраться  до  своих,  или
придется раскочегаривать галеру? Василий только сейчас осознал, что вместе с
джипом сгоряча разбил и аппарат  связи.  Скорее  всего,  на  шлюпке  или  на
корабле есть  аналогичный  аппарат.  Конечно  же,  есть.  Вот  этим  и  надо
заняться. Колпак шлюпки был разбит, но больше никаких повреждений Василий не
обнаружил. Мертвый пилот свесился с кресла, запрокинув лицо. Совсем  молодое
лицо, почти девичье... Ну-ка, ну-ка! Василий,  не  долго  думая,  провел  по
груди пилота. Действительно, не только лицо девичье. Грудь - тоже. Но важнее
этого открытия было то, что Василий почувствовал: пилот жив. Сердце  бьется.
Где там аптечка? Ага, как положено, под сидением. Кельтская соль под  нос...
Пара пощечин... Еще раз - кельтская соль. Девушка открыла  глаза.  -  Добрый
вечер, ханум, - приветствовал ее Василий по-гречески...  И  получил  сильный
удар сапогом под коленную чашечку. Не дожидаясь второго удара, он  выкатился
из шлюпки, сразу принял низкую стойку. Девушка,  издав  пронзительный  крик,
выскочила следом и приземлилась напротив,  тоже  в  низкой  стойке.  Василий
решил не звать Пурдзана - с женщинами полагается справляться без посторонней
помощи. Но бластер он не выкинул, у его противницы тоже могло быть оружие. -
Не думал, ханум, что в  вашу  гвардию  берут  женщин.  Василий  улыбнулся  и
передвинулся чуть левее, к большому  плоскому  камню.  Девушка  молчала,  не
сводила с Василия глаз. Руки ее выписывали в  воздухе  медленные  восьмерки.
Вот левая голень Василия, наконец, уперлась в  твердый  край  камня.  Сделав
обманный замах правой рукой, Василий резко поставил левую ногу на камень  и,
оттолкнувшись со всей силы, прыгнул. Он хотел  сверху,  из  прыжка,  достать
девченку по голове правой ногой, но не успел -  девченка,  сгруппировавшись,
прокатилась под Василием, и  когда  он  приземлился,  оказалась  у  него  за
спиной.  Гадкая  девченка.  Василий  почувствовал  удар  по  позвоночнику  -
слабоватый, видимо, расстояние оказалось слишком велико. Не  разворачиваясь,
Василий лягнул назад левой ногой, специально замедлив скорость удара. Как он
и ожидал, нога была тут же перехвачена. Моментально упав  на  руки,  Василий
лягнул правой ногой, на этот раз в полную силу. И, подтянув под  себя  ноги,
развернулся к противнице лицом. Девушка согнулась пополам - удар пришелся ей
в низ живота. Сейчас можно было пнуть ее в лицо, но Василий не собирался  ее
калечить. Собственно, он хотел только поговорить. Галантность чуть не стоила
ему жизни. Девушка  распрямилась  и  снова  оказалась  в  низкой  стойке.  -
Ханум... - начал было Василий, но тут в  него  полетел  нож.  Василий  успел
поймать нож за рукоятку, скорчил свирепую рожу и покрутил  ножом  у  девушки
перед носом. Потом вдруг зашвырнул нож назад, через плечо, и  улыбнулся.  От
двух следующих ножей он просто  уклонился  и,  скользнув  на  спину,  обеими
ногами снова лягнул девушку в низ живота. На этот раз он не стал ждать, пока
она оправится от удара - оседлал ее,  заломил  руки  за  спину.  Чем  бы  их
связать? Нечем.  От  досады  Василий  выругался  по-русски.  -  Вы  говорите
по-русски, или только ругаетесь? - вдруг спросила девушка, тоже по-русски. -
Говорю, - ответил Василий, не ослабляя хватки, - моя  мать  воспитывалась  в
монастыре святой Параскевы. -  Моя  тоже,  -  ответила  девушка  и  обмякла,
расслабилась. Василий на всякий случай продолжал ее держать. - Вы, наверное,
благородных кровей, - предположил он. -  А  вы?  -  Благородных,  но  не  по
матери. Из-за шлюпки выскочил запыхавшийся Пурдзан. - Помочь,  Гирей-ага?  -
Это женщина. - А... - Пурдзан спокойно присел рядом. Василий решил  рискнуть
и отпустил девушку. Она села по-турецки и стала  как  ни  в  чем  ни  бывало
поправлять прическу. Отряхнулась. - Вы один? - Мы вдвоем. - А ваши?  -  Наши
были в танках. - Я про других. - Неверные, - ответил за Василия  Пурдзан.  -
Они для всех неверные, - добавил Василий, - вы видели,  что  они  сделали  с
монахами? Девушка не ответила, только посмотрела на Василия как-то  странно,
хмуро. Оглянулась вокруг. Снова посмотрела  на  Василия.  -  Хорошо,  что  я
вырубилась. Эти, с ранцами, меня сбили с толку, я и врезалась.  Они  решили,
что я мертвая. Остальные убиты? -  Нет.  Остальные  пропали.  Только  монахи
почему-то убиты. Девушка снова бросила тяжелый взгляд на Василия.  Некоторое
время все трое сидели молча. Небо стало быстро  темнеть.  Пурдзан  поднялся,
кряхтя: - Покопаюсь в этой шлюпке. Лететь надо, Гирей-ага. Нехорошо здесь. И
в деревне нехорошо. И в храме тоже. Василий вдруг понял, что страшно устал и
никуда  не  полетит.  -  Заночуем  у  дерева.  Завтра  полетим...  Предлагаю
заночевать на перевале у дерева, - добавил он для девушки по-русски.  -  Так
кто была ваша мать? - спросила она. - Простая монахиня,  подданная  Империи.
Русская. Как-то ее отправили в Константинополь, не знаю уж, зачем.  Там  она
полюбила османского дипломата и бежала с ним. Оч-чень романтическая история.
Девушка  встрепенулась:  -  Так  вы  -  сын  Франца  Гирея?  Я   знаю   вашу
романтическую историю. - Откуда? - Я же сказала, моя  мать  воспитывалась  в
монастыре святой Параскевы. И я там воспитывалась. Но я не монашка. - А  как
вас звать? - Феодора. Василий ухмыльнулся: - Имя у вас, однако, прямо, как у
монашки. А сам подумал,  что  девушка,  вероятно,  соврала.  Назвала  первое
попавшееся имя. А почему такое странное?.. Ну конечно! Галера-то  называется
"Феодора"! Ладно. Пусть будет Феодора.  Последние  зеленоватые  лучи  заката
растворились, исчезли в темно-лиловой небесной пелене, которая  тоже  быстро
исчезла, уступив  место  чистому  черному  цвету.  Котловина  погрузилась  в
матовую тьму - даже в гладких боках галеры  не  отражаются  звезды.  Мертвое
дерево на фоне звездного неба -  как  рука  этой  тьмы,  а  силуэт  Феодоры,
прислонившейся к дереву, напоминает  уродливый  нарост  на  стволе.  Пурдзан
отошел дальше по дороге и шумно справлял нужду. Василий присел  на  корточки
возле Феодоры. - Полагаю,  что  могу  задать  вам  один  вопрос,  касающийся
военных секретов Империи. - Полагаю, что  можете.  Голос  Феодоры  звучал  в
теплом ночном воздухе очень ласково,  она  перестала  казаться  наростом  на
мертвом стволе. Василий вспомнил, что пил сегодня  воду  из  реки  Карджала.
Авось... Впрочем, не до того. - Имперская гвардия здесь была вовсе  не  ради
монахов. И не ради нас. Ради римлян.  -  Римлян?..  -  Простите.  Я  им  сам
придумал  название.  -  Да.  Эти  римляне  уже  появлялись  несколько   раз.
Достаточно для имперского оракула. Оракул  предсказал  вероятность  тридцать
четыре  процента,  что  они  появятся  здесь.  -  Я  всегда  был  уверен   в
превосходстве ваших компьютеров. - Спасибо. Но мы, если честно, думали,  что
это - какие-нибудь ваши мамелюки или янычары...  -  Как  офицер  янычарского
корпуса уверяю вас, что они  не  янычары.  Ублюдки...  Казнили  монахов.  Вы
видели штабель из тел? Нет, вы не видели... - Видела.  Голос  Феодоры  вдруг
зазвучал слишком четко и совсем не ласково. - Мне хочется,  чтобы  вы  лучше
представляли  себе  ситуацию.  Солдаты,  ради  которых  нас  сюда  прислали,
стараются убивать как можно меньше. Им нужны живые пленные.  Василий  понял.
Но... зачем? За что? - Монахи... - прошептал он. - Монахов убили мои люди. Я
хотела переодеть гвардейцев в рясы. Понимаете - эффект неожиданности.  Чтобы
подпустить этих самых  римлян  поближе.  Монахи  стали  гнать  свою  обычную
лабуду: мирские интересы, то, се... Отказались они, короче. А  времени,  как
вы знаете, у нас почти не было.  -  И  вам  приказали...  -  Будь  мужчиной,
янычар. Ты уже догадался, что мне  никто  ничего  не  приказывал.  Операцией
командовала я.  Пурдзан  давно  вернулся  и  терпеливо  ждал,  пока  Василий
закончит беседу. Василий решил закончить беседу прямо сейчас. Он понял,  что
не станет  говорить  с  этой  дрянью  ни  по-русски,  ни  даже  по-гречески.
Наверняка она знает турецкий. Он встал и произнес по-турецки: - А теперь  не
мешай, женщина. Нам с Пурдзаном пора молиться. Феодора осталась  сидеть  под
сухим деревом, снова похожая на мертвый нарост. Василий и  сатир  вышли  под
открытое небо. На Приапе все блестит:  кажется,  даже  ночное  небо  покрыто
черным мебельным лаком. - Пурдзан, куда смотреть  полагается?  Василию  было
неловко перед единоверцем, что он за неделю так и не спросил у местных, куда
обращать лицо. Пурдзан  поднял  к  небу  мясистый  палец:  -  Видишь  "Хвост
Карджала", Гирей-ага? От  кончика  отсчитай  три  звезды  на  восток,  будет
Мертвый Глаз... - Эта, зеленая? -  Нет,  Гирей-ага,  зеленая  -  спутник.  -
Понял. Синяя. - От нее - две  звезды  к  северу.  Вторая,  желтенькая,  она.
Приступим? Они встали на колени и обратили лица к мелкой  желтой  звездочке.
Вокруг звездочки, знали они, вращается древняя планета  Земля,  единственная
планета Вселенной, принадлежащая  одновременно  и  Византийской  Империи,  и
Османской Конфедерации;  на  этой  планете  есть  полуостров  Аравия,  а  на
полуострове Аравия стоит священный город Мекка.

   ГЛАВА 1. Огромный негр в красном костюме русского скомороха бил в бубен и
подпрыгивал, делая  сальто  в  воздухе.  Это  никого  не  смущало:  всеобщее
сумасшествие, царящее в Новгороде во время  Масленицы,  подробно  описано  в
литературе - от этнографических  статей  до  рекламных  буклетов.  Девицы  в
блестящих масках жарко терлись бедрами обо всех  встречных  мужчин,  мужчины
пили медовуху из деревянных кружек и полностью теряли рассудок. Новгородская
медовуха, настоянная на мухоморе, может убить человека - а может сделать его
святым. Некоторые туристы  от  нее  умирали,  но  все  искали  просветления.
Забвения. Счастья. На передвижных  сценах  изощрялись  музыканты:  заунывные
квинты электрических калюк, злобное чавканье варгана. Толпа,  приплясывая  и
кривляясь, хохоча в ночное небо,  кувыркаясь,  поглощая  медовуху  и  блины,
целуя девок и парней, без разбора,  валила  к  центру,  к  Приемным  Палатам
Князя, где на площади еще за  неделю  до  праздника  была  возведена  Княжья
Горка, а на Лобном Месте воткнут высоченный столб из белого ясеня. Сам Князь
выставлял себя на маслиничное поругание - и сам  Князь  нажимал  на  кнопку,
отверзающую хляби земные. Князь  давал  путь  подземному  огню,  зажигавшему
огненное  колесо,  пожиравшему  соломенное  разукрашенное  чучело   весенней
жертвы. Четверо старцев шли через  толпу,  улыбаясь  для  приличия.  Широкие
плечи, черные плащи. Под одним из плащей  скрывается  горб  -  и  этот  плащ
украшен серебряным персидским орнаментом. Остальные плащи просто черны - как
темная кладовка. У троих старцев, включая горбуна,  из-под  масок  виднелись
густые седые бороды. У  пятого,  самого  высокого,  не  было  маски.  Низкий
капюшон  скрывал  почти  все  лицо,  кроме  длинного  зеленого   подбородка.
Внимательный глаз сразу бы угадал по форме и цвету подбородка, что  владелец
его - крезидхский треух. Но кому до этого  дело?  На  Масленицу  в  Новгород
слетаются тысячи сатиров, тысячи треухов, сотни  циклопов,  удильщиков  -  и
сотни тысяч людей со всех миров обитаемой Вселенной. Легко затеряться. Легко
выглядеть как угодно. Легко БЫТЬ кем угодно. "Но этот  негр  с  бубном  явно
попадается нам уже четвертый раз," - думал первый старец, высокий и  тучный,
борода которого была похожа на длинный кирпич, сложенный из седых  кудряшек.
Горбун тоже заметил негра, дернул треуха за рукав: -  Следит?  -  Пускай,  -
прошепелявил треух, - не будем  начинать  переговоры  с  убийства.  Земля  -
святая планета. И старцы решили: пусть следит. Нельзя  убивать  на  планете,
где стоит Мекка, в центре Вселенной, тем более - перед переговорами о  таком
святом деле, как джихад. Но не одной лишь Меккой известна Земля. Двести  лет
космической эры не смогли  сделать  ее  провинцией.  Даже  после  того,  как
Османская  Конфедерация  народов,  превратившись  в  Османскую  Конфедерацию
Миров,  поспешила  перенести  столицу  из  Гондишапура   в   Султансарай   -
единственный огромный оазис на пустынной Новой Аравии. Даже после того,  как
все  основные  учреждения,  кроме  резидентций  Императора  и  Протосеваста,
переехали из Константинополя,  номинальной  столицы  Империи,  в  Олимполис,
город-остров на Земле Св. Посидония, сплошь покрытой океаном. Ничто не могло
лишить Землю ее блеска, ее монументальности. С отъездом двух великих  столиц
на Земле, конечно, поубавилось суеты. Поубавилось вездесущих агентов, с улиц
почти исчезли люди в мундирах, а с телеэкранов  -  официальные  лица.  Земля
зажила мирной  жизнью,  особенно  после  Новгородского  Пакта  о  запрещении
военных действий в Солнечной Системе. Новгородские старики иногда  прерывали
свою болтовню о тысячелетней независимости Новгорода и рассказывали внукам о
том, как сам Император встречался с самим Султаном  здесь,  на  новгородской
земле, прямо в Приемных Палатах самого Князя Вадима  Пятого.  Действительно,
помимо Новгородского  Княжества  на  Земле  существует  еще  около  полутора
десятков  неприсоединившихся  государств:  Литовское  Княжество,  республики
Скандинавии, монархии Южной Африки - Тсонга, Мономотапа, Зулу,  кто-то  еще,
возможно, до сих пор не нанесенный на карту; наконец - Аравия, поделенная на
эмираты, Международный Заповедник  Первоначального  Ислама.  Однако,  именно
Новгородское  Княжество  было  выбрано  для  великих   переговоров   -   как
предыдущих, так и  нынешних.  Но  если  предыдущие  переговоры  проходили  с
потрясающей помпой, то о  нынешних  переговорах  не  знал  почти  никто:  ни
Император, ни Султан, ни веселые новгородцы. Старцы рассекали  кривляющуюся,
танцующую, орущую толпу. Негр исчез. Может, его и не было? Может,  это  были
разные негры? Площадь открылась неожиданно - море голов, морд,  масок,  рук,
факелов, и над всем этим возвышаются Приемные Палаты, похожие на подгоревший
торт. Слева от Палат кособоко  торчит  гигантское  деревянное  сооружение  -
Княжья Горка. Столб на Лобном Месте уже  украшен  чучелом.  Вот  на  вершине
Горки   появился   Князь   Волх   Третий,   голый,   заляпанный   ритуальной
фосфорецирующей грязью. Князь приплясывал, воздев белые руки к  небу.  Толпа
ревела, двигаясь  в  такт  княжеской  пляске.  Самые  иступленные,  перебрав
медовухи, скидывали с себя одежду и лезли по деревянным перекладинам  горки,
желая дотронуться до Князя - но стрельцы стаскивали  их  за  ноги,  били  по
головам дубинками. Внезапно толпа затихла. Князь стоял неподвижно, держа над
головой дистанционный пульт. Все ждали. И вот  Князь  неторопливо  нажал  ту
самую кнопку. Над Лобным Местом  вспыхнул  высокий  факел  -  чучело  жертвы
быстро превращалось  в  пепел,  который  туристы  и  паломники  утром  будут
собирать и хоронить в специальные сафьяновые  мешочки.  Толпа  взвыла  -  но
осталась на месте, ждала, пока Князь снова нажмет на кнопку. И Князь  нажал.
Огромное пылающее  колесо  возникло  рядом  с  Князем,  заслонив  собой  его
фигурку, и, набирая скорость, покатилось  вниз,  к  людям.  Весна  началась.
Солнце спустилось к своим почитателям - и жертвам. - Многих подавят сегодня,
- безучастно отметил  первый  старец.  Старцы  стояли  у  самого  выхода  на
площадь, возле застекленных дверей под вывеской  "Аптека  Бар-Кохбы".  Двери
аптеки были закрыты, треух дернул за цепочку. Где-то в глубине, за  зелеными
занавесками, мелькнула тусклая лампочка. Занавеска  отодвинулась,  появилось
сосредоточенное лицо, обрамленное бородой, такой же, как у старцев.  В  шуме
толпы не было слышно, как щелкнул замок. Дверь открылась, пропуская  старцев
в просторное помещение, заполненное обычными  для  аптеки  сладковато-едкими
ароматами. Негр в скоморошьем костюме,  не  замеченный  старцами,  подождал,
пока те скроются за дверью, а потом стал яростно  продираться  через  толпу.
Около самого Лобного Места переминался с  ноги  на  ногу,  нервно  поигрывая
легкой винтовкой,  стрелецкий  сотник.  Увидев  негра,  он  успокоился  -  и
подобрался, встал прямо. Лишь только негр подошел, сотник вытянулся,  глянул
в черное блестящее лицо снизу вверх: - Ну?.. - Баранки гну.  Встань  вольно,
не пугай народ, - ответил негр, -  пошли,  доложимся.  И  они  двинулись  по
оцепленному проходу вглубь Приемных Палат, подальше от праздничной полоумной
толпы.

   ГЛАВА 2. Заперев дверь за старцами, хозяин обогнал их и пошел впереди, по
лабиринту, образованному прилавками, шкафами, полками и  круглыми  стойками,
полными  разноцветных  пузатых  флакончиков.  Остановившись  перед  тяжелыми
бархатными гардинами, хозяин потянул за шнурок, свисавший с потолка. Гардины
разошлись в стороны, обнажив стальную стену. Посреди стены, на уровне груди,
был врезан  маленький  глазок.  Хозяин  приложил  к  глазку  большой  палец,
подождал пару секунд, затем чуть надавил.  Стена  с  тихим  шуршанием  пошла
вверх, пугающая темнота за ней через мгновение рассеялась от  желтого  света
причудливых бра в форме русалок, торчащих из стен.  Обои  были  из  того  же
пурпурного бархата, что и гардины. - Прошу вас, - хозяин повел  гостей  вниз
по винтовой лестнице, облицованной розовым мрамором. Через несколько  витков
лестница вывела в короткий коридор, кончавшийся  тупиком:  путь  преграждало
изображение босого Перуна, спускающегося с  неба  верхом  на  золотом  коне.
Возле тупика хозяин попросил старцев сложить на пол оружие. - Извините,  это
относится и к вам, Ибрагим-ага, - хозяин слегка поклонился худощавому старцу
с бородой, торчавшей из-под маски редкими прямыми клочьями, - и  умоляю,  не
сочтите мою просьбу за попытку оскорбить вас и тех, кого  вы  представляете.
Уверен, они вас простят за  сегодняшнее  нарушение  ваших  традиций.  Старец
Ибрагим раздумывал секунд десять, после чего, не сказав ни слова,  отстегнул
от  пояса  кинжал  измаилитского  хашишея  и  вытянул  из  широкого   рукава
шнурок-удавку. Свое оружие он аккуратно сложил у стены, в  стороне  от  двух
бластеров и одного арбалета, с которыми легко расстались  остальные  старцы.
Хозяин встал перед Перуном: нарисованный бог сидел  на  своем  коне,  слегка
откинувшись назад и прищурив правый глаз. Левый его глаз был широко раскрыт.
Хозяин приложил  большой  палец  к  этому  глазу,  и  стена  с  изображением
разошлась,  словно  диафрагма.  Гости  вслед  за  хозяином  проследовали   в
небольшой круглый зал с пятиконечной звездой, выложенной на  полу.  В  угл