а крещеной. - Хотите ли вы перед смертью перейти в  лоно  Церкви?  Любава
плохо понимала, что происходит, но зато  хорошо  помнила  письмо  дяди.  Она
кивнула. А потом попросила позвать Константина. Константин ждал у  дверей  и
со слезами вбежал в комнату. Далеко от Константинополя, в Новгороде, Велимир
Кротов тоже глотал слезы. Но он ничего не мог  поделать,  потому  что  знал:
просьбу, с которой  Любава  обратилась  к  Императору,  Константин  исполнит
только в том случае, если его любимая будет при  смерти.  И  "заднего  хода"
впоследствии не сделает, а Ольгу оставит законной наследницей,  только  если
Любава на самом деле умрет. Весь характер Императора  Константина,  все  его
явные и неявные реакции, все желания, даже предположительное содержание снов
- словом, весь Константин был разбит на файлы и просчитан вдоль и поперек на
мощном компьютере Кротова, компактном армейском  "Янусе",  произведенном  на
заводах Аримана. Вот так принцесса Ольга и  сделалась  законной  наследницей
престола Византийской Империи - благодаря великой любви, все нюансы  которой
были за много лет до смерти императорской любовницы  просчитаны  на  военном
компьютере, установленном в тесном кабинете под новгородской аптекой.

   ГЛАВА 2. Монастырь Святой Параскевы раскинулся бесформенным белым  пятном
по обеим берегам  в  излучине  Мокошь-реки.  И  здания,  и  ограда,  и  даже
скамеечки в аллеях - все было выкрашено в белый цвет.  Лишь  купола  церквей
покрыты  золотом,  да   на   величественной   колокольне   Иоанна   виднелся
Императорский  Колокол,  выкрашенный   черным.   На   правом   берегу   реки
располагалась женская половина монастыря, на левом -  мужская.  Ольга  жила,
разумеется, в женской половине, но воспитание получать могла  то,  какое  ей
больше было по нраву. Целыми днями она торчала на левом  берегу,  в  мужской
половине, слушая лекции по военным и политическим наукам  или  тренируясь  в
спортзале. Монахини проформы ради жюрили принцессу, но на  самом  деле  были
рады: наследница престола росла  не  будущей  женой  и  матерью,  а  будущей
Императрицей - именно такого результата от них и требовали. Реальные  мотивы
будущей Императрицы ничего общего не имели с интересами государства.  Просто
с  самых  первых  сознательных  дней  жизни  Ольга  ненавидела  свою   мать,
ненавидела безо всякой причины, но всем сердцем. Мать ей была  отвратительна
- своей нежностью, своей верностью Константину, своей женственностью.  Перед
самой отправкой в монастырь Ольга приняла решение: мать  любит  праздники  -
долой праздники; мать верна отцу - долой целомудрие; мать ничего не понимает
в "мужских делах" -  да  здравствуют  война  и  политика!  Для  десятилетней
девочки это был нормальный ход  мыслей.  Но  упорные  занятия  корхзедом  со
старым треухом  отцом  Цанди,  лекции  по  военной  истории,  которые  читал
профессор Цергхи, тоже треух, и ежедневные упражнения в монастырском тире  с
отцом Гавриилом, молодым монахом, помешанном на оружии, - все это привело  к
тому, что через семь лет, по выходе из монастыря, принцесса  практически  не
изменилась. Она стала мастером корхзеда - легко дырявила  пальцами  бетонные
блоки. Она управлялась с любыми видами наземной  военной  техники,  а  также
неплохо водила боевую шлюпку. Она стреляла, она фехтовала, она разбиралась в
стратегии, тактике, экономике, социологии - и глубоко презирала все женское.
Монахи и монахини были вне себя от счастья: после того, как принцесса прошла
государственные испытания по  изученным  ею  предметам,  монастырю  выделили
дотацию, сравнимую с бюджетом всей Провинции. Единственное, что у  принцессы
никак  не  получалось,  так  это  борьба  с   целомудрием.   Учителя-монахи,
вызывавшие ее искреннее восхищение, были, все-таки, монахами. Самый  любимый
преподаватель, профессор Цергхи, монахом не был,  зато  был  треухом.  Ольга
слыхала от монашек, что  некоторые  женщины  пробовали  интимно  общаться  с
треухами и нашли это вполне... Но принцессу пробирала дрожь при одной  мысли
о таком "межпланетном сотрудничестве". Возвратившись из монастыря во дворец,
Ольга заставила себя окунуться  в  светскую  жизнь.  При  всей  неприязни  к
симпосионам и  безмозглой  дамской  болтовне,  она  понимала,  что  политика
вершится не в офисах, а в курительных кабинетах Зала Симпосионов. К тому же,
принцесса не оставляла надежды побороться с целомудрием.  Дворцовые  мужчины
оказались отвратительны. По сравнению с  монахами  они  все  были  глубокими
невеждами, а на фоне идеалов, внушенных принцессе  профессором  Цергхи,  они
еще и выглядели абсолютными негодяями. Единственным порядочным человеком был
отец - он не совался в политику, любил поговорить  о  музыке  и  о  северных
винах. Почему-то эти разговоры вовсе не казались Ольге бессмысленными. Она с
удовольствием рассказывала Константину про нюансы корхзеда и про  параллели,
которые она усмотрела между корхзедом, курешем и македонской борьбой. Отец к
этим параллелям добавлял сведения об  африканском  балете  и  рассуждения  о
естественной и искусственной ритмике движения и звука. Во  время  одного  из
таких разговоров Константин рассказал Ольге про Калюку Припегаллы. Благодаря
отцу Ольга знала, как выглядит обычная Калюка - длинная тростниковая трубка,
в которую дуют, направляя вертикально вниз. Но Калюка Припегаллы, по  словам
Императора, выглядела иначе. Она была металлической  и  хитро  изогнутой,  с
рыбьей головой на конце. Константин  говорил,  что  эта  голова  его  всегда
чем-то пугала. Припегалла, бог оргий, которого в числе прочих богов  до  сих
пор почитали новгородцы и литовцы, играл, если верить мифам, на  этой  самой
калюке, заставляя людей против их воли творить чудеса  непотребства.  Долгое
время   Калюка   хранилась   в   Александрии,   в   Собрании    Антиквариата
Александрийской Государственной Библиотеки.  Потом  Константин  распорядился
перевезти инструмент в  Императорский  Музей  Константинополя,  где  Калюкой
занялись всерьез. Но ни один специалист в Империи не мог извлечь  из  Калюки
ни  звука.  В  результате  разозленный  Константин  решил  обменять   Калюку
Припегаллы  на  Лиру  Орфея,  хранившуюся  в  Новгороде,  в  Княжьем  Кладе.
Новгородцы сочли такой  обмен  справедливым  и  отрядили  опричного  сотника
тихонько, без помпы, привезти один бесценный инструмент в Константинополь, а
другой доставить из Константинополя в Новгород.  Теперь  Лира  Орфея  заняла
место Калюки. Константин сводил Ольгу в музыкальный зал Императорского Музея
и  показал  Лиру,  покоющуюся  под   бронированным   стеклом.   Лира   Орфея
представляла   собой   искусно   сработанного   медного   кальмара,    между
растопыренных  щупалец  которого  полагалось  натягивать   струны.   Струны,
пожаловался  Император,  натягивали  и  так,  и  эдак,  но  звук   получался
практически никакой - не то что камни останавливать на лету, как  это  делал
своей музыкой Орфей, но и просто удовольствие получить оказалось невозможно.
- Сейчас выписал специалистов с Крезидхи, может, они что-нибудь придумают, -
грустно  закончил  Император.  -  А  новгородцы  справились  с  Калюкой?   -
поинтересовалась Ольга. Оказалось, новгородцы так свою Калюку и не получили.
Опричный сотник, схватив Калюку в  охапку,  помчался  в  посольство  племени
Тарда с Килкамжара. Сами "желтые" удильщики оказались, судя по всему, ни при
чем. Но среди них в охране работал один "синий" удильщик по имени Йоцра.  Он
бесследно исчез - вместе с опричником  и  Калюкой.  А  одного  "желтого"  из
охраны нашли мертвым. - И ты не послал армию на  Килкамжар?!  -  возмутилась
Ольга. - Хотел. Но там вдруг такое началось... Я, в  принципе,  догадываюсь,
что там началось. В посольстве Тарда удильщикам показали фотографию Калюки -
так они на пол попадали и принялись молиться. Эта Калюка - точь в точь хобот
какого-то их божества, я даже имя помню: Цир-Ба-Цир.  То  есть,  дело  не  в
деньгах. А опричника того они либо убили и, подозреваю, съели... Либо  он  с
самого начала на них работал. Не на "желтых", а на "синих".  А  сейчас  туда
армию слать - межпланетный конфликт получится. К тому же, сгинет эта армия в
джунглях, уверяю тебя. Там уже девятнадцать лет война  идет,  все  воюют  со
всеми. - Из-за Калюки? -  Благодаря  ей.  И  тому  опричнику.  Кстати,  тоже
интересно: именно этот  опричник  приволок  с  собой  в  Константинополь  из
Новгорода Любаву, твою мать. Опричник сгинул, Любава осталась...  -  Плевать
на мать. А  вот  Калюку  надо  вернуть  Империи,  -  твердо  сказала  Ольга.
Принцесса понимала, что отец прав: большая армия увязнет в джунглях. К  тому
же, если армия будет откровенно  византийской,  то  действительно  возникнет
межпланетный конфликт. Значит,  заняться  этим  должен  небольшой  мобильный
отряд, действующий от  лица  неправительственной  общественной  организации.
Вечером того же дня на симпосионе принцесса предложила  дамам  создать  клуб
амазонок. Название она выдумала на ходу: "Стальная  Сафо".  Дамы  восприняли
клуб амазонок как очередную  светскую  шалость,  но  клуб,  разумеется,  был
зарегистрирован официально и имел свой бюджет. А  также  устав,  позволявший
лицам любого пола и любой  расовой  принадлежности  сотрудничать  с  клубом.
Тренировочной базой  клуба  объявили  Техническую  Школу  Гвардии  на  Земле
Иоанна. Дамам на  базе  не  понравилось,  да  они  и  не  слишком-то  хотели
тренироваться.  Куда  интереснее  было  разгуливать  по  Константинополю  во
фривольных  костюмах  амазонок  и  устраивать  в  Диониссионе  показательные
попойки со стрельбой. Ольга на это и рассчитывала. Сама она месяцами торчала
в лабораториях Школы, в школьном тире или  в  тренировочном  зале.  Курсанты
обучали Ольгу обращению с экспериментальным оружием, а она  их  -  корхзеду.
Любви она там так ни с кем и не закрутила: молодые  мальчишки-курсанты  были
слишком молоды, а старые гвардейцы-преподаватели - слишком стары. Да  и  сил
после тренировок не оставалось ни на что, кроме выпивки в  компании  старших
курсантов и младших преподавателей.  Иногда  Ольга  для  виду  заявлялась  в
Константинополь - к  превеликой  радости  остальных  амазонок.  Тогда  казне
приходилось возмещать Диониссиону крупные убытки.  Но  для  казны  это  были
копейки. Император не беспокоился - дочка бесилась вдали от  столицы,  и  ее
чудачества ничем не грозили трону. По той же причине  сохраняли  спокойствие
константинопольские "светские львы" и  чиновники  в  Олимполисе.  Время  для
беспокойства настало через год. Незадолго до  рождественских  каникул  Ольга
объявила курсантам, что пора заняться делом. Узнав о том, что понимается под
"делом", курсанты радостно загалдели,  а  преподаватели  испуганно  замахали
руками. Только один молодой преподаватель практической электроники,  Георгий
Арунасис, согласился присоединиться к курсантам. Итак, курсанты, сдав зимние
экзамены, вместо того, чтобы разлететься на  каникулы  по  домам,  снарядили
галеру и  под  командованием  Ольги  и  Георгия  отправились  на  Килкамжар,
возвращать Империи Калюку Припегаллы.  Вокруг  Килкамжара  ходило  множество
патрулей, византийских и османских вперемежку. Георгий долго  вслушивался  в
переговоры на оперативной волне, пока не рассчитал  курс  приземления  таким
образом,   чтобы   галера    попалась    именно    византийскому    патрулю,
укомплектованному не наемниками Гедиминаса, а кадровыми солдатами. Начальник
патруля, молодой архонт, не смог отказать принцессе.  Принцесса  ведь  всего
лишь хотела посмотреть своими глазами на войну в джунглях. Интерес принцессы
к военным проблемам был известен каждому гражданину  Империи.  В  это  время
ректор Технической школы  названивал  в  столицу,  чтобы  поделиться  своими
опасениями. Но опасения его передавались по инстанциям слишком долго.  Когда
кимкалжарским патрулям пришел приказ задержать галеру с  курсантами,  галера
уже совершила посадку на поляне в  излучине  реки  Калипу,  в  самом  центре
территории "синего"  племени  Лорба.  Следующим  приказом  молодого  архонта
разжаловали в рядовые и  отправили  вниз,  охранять  заключенных.  Это  было
равносильно смертному приговору:  на  Килкамжаре  полыхала  всеобщая  война.
Никто толком не понимал, за что ведется война. Только заключенные знали свою
цель: они воюют с охраной. Место посадки Ольга  выбрала  не  наугад.  Сделав
несколько витков вокруг планеты и сфотографировав  места  военных  действий,
Ольга поняла, что беспорядочные свиду фронты на самом  деле  расположены  по
некой геометрической системе. Она не стала интересоваться, кто где и  с  кем
воюет - было хорошо известно, что на Килкамжаре последние двадцать  лет  все
воюют со  всеми.  Поэтому  основное  внимание  Ольга  уделила  геометрии.  У
принцессы с  собой  были  снимки  килкамжарских  фронтов,  взятые  в  архиве
Института Марса во время последнего визита в  столицу.  Она  стащила  их  на
всякий случай - данные за все двадцать лет, просто чтобы вжиться в ситуацию.
Но теперь эти снимки очень  пригодились.  Георгий  заложил  данные  снимков,
включая последние, в бортовой компьютер - мощный "Прометей"  с  аримановской
материнской платой. И компьютер выдал четкую динамику фронтов, обозначив два
полюса. У одного полюса битвы начались, и,  за  четыре  года  охватив  почти
целиком единственный  континент  Килкамжара,  двигались  к  другому  полюсу,
расположенному в центре континента. Этим вторым полюсом  оказалась  Тардаба,
центральное  поселение  племени  Тарда.  Ольга  чувствовала,  что   разгадка
находится на обоих полюсах. Но Тардаба - слишком людное место. И война  туда
еще  не  докатилась.  Там  хорошо  бы  объявиться   со   светским   визитом,
расспрашивать, подслушивать... Ольга готовилась совсем к другим действиям  и
поэтому решила садиться на исходном полюсе, посреди  джунглей,  недалеко  от
разоренных колоний - византийской Крониды и османской, с  длинным  названием
Гогенштауфен-юрт. Шлюпки бесшумно шли над  джунглями.  За  стеклом  не  было
видно ничего,  кроме  растительности,  сплетавшейся  в  ярко-зеленые  густые
клубки. Но камеры снимали, а изображения передавались на галеру, где остался
Георгий. Он заправлял изображения в "Прометей", крутил так и  эдак...  Через
три часа съемок Георгий, наконец, обнаружил результат. - На полянах  Один  и
Три трава примята неправильно. Животные ходят на водопой, их следы видны. Но
трава примята так, будто кто-то  шел  поперек  этого  пути.  Можно  провести
линию, она продолжается на поляне Шесть. Поляна Один и поляна Двенадцать, то
же самое, общая линия. Она пересекается с первой в квадрате Сигма-Каппа.  Вы
там были? - Мы туда летим.  Квадрат  Сигма-Каппа  располагался  между  двумя
бывшими колониями. Для начала Ольга приказала полетать над колониями  -  они
были совершенно пусты. Разрушенные бараки, сломанная ограда.  И  никого.  На
посадочной площадке в Гогенштауфен-юрте догнивал остов взорванного много лет
назад каботажного кораблика. Либо кто-то прибыл  не  вовремя,  либо  пытался
удрать. Среди развалин явно никто уже давно не жил. А между  колониями  были
сплошные джунгли. Ни одного просвета, ни одной полянки. Шлюпки  зависли  над
квадратом - опуститься было некуда. Ольга приняла  решение:  высаживаться  с
висящих шлюпок на  деревья.  Высадились  по  периметру  квадрата.  Гвардейцы
продирались сквозь заросли навстречу друг другу, к центру. Пока никто ничего
не нашел - только острые листья цапи, стволы, облепленные осиными  гнездами,
да  норы  куна-куна,  крупных  травоядных  ящериц.  Внезапно   в   наушниках
послышался тихий голос Федона, одного из старшекурсников:  -  Вижу.  Большой
шалаш. Не  могу  говорить.  Включаю  пеленг.  Идите  тихо.  Гвардейцы  стали
стягиваться к Федону, ориентируясь на сигнал его рации. Ольга заметила синее
пятно среди мешанины бурых стволов и зеленых листьев. Через несколько секунд
остальные тоже заметили удильщиков.  В  наушниках  послышались  приглушенные
восклицания. Внезапно раздался крик -  одновременно  в  наушниках  и  где-то
впереди. Ольга поняла, что кольцо сомкнулось. И при этом  их  обнаружили.  -
Огонь! - крикнула она, отправляя автоматную очередь в синее  пятно.  Стрекот
куна-куна  и  шум  листвы  перекрыл  стук  выстрелов.  По  выстрелам   Ольга
определила, что кольцо сомкнулось плотно, как бы в своих  не  попасть...  Но
выстрелы  становились  все  реже.  Странно.  Ольга   уже   довольно   далеко
продвинулась вперед, но не встретила никого из гвардейцев. Где  они?  Почему
не стреляют? В автомате кончились патроны. Ольга выкинула пустой  магазин  и
хотела уже вставить новый, как вдруг  поняла,  что  кругом  -  подозрительно
тихо. Ни одного  выстрела.  Ни  одного  слова  в  наушниках.  Только  цикают
ритмично куна-куна, невидимые среди зарослей, да жужжат осы где-то сверху. И
в этой тишине за спиной кто-то двигался.  Двигался  абсолютно  бесшумно.  Но
Ольга интуитивно чувствовала чужое движение. Она замерла,  прислушалась.  Не
было хруста веток, не было шелеста раздвигаемых листьев. Не было даже чужого
дыхания. И все равно - кто-то двигался  за  спиной,  подходил  все  ближе  и
ближе. Наконец, терпение Ольги кончилось.  Она  резко  обернулась,  вставляя
новый  магазин,  и  вдруг  увидела  над  собой  синий  хобот,  проткнутый  в
нескольких  местах  отполированными  и   украшенными   резьбой   деревянными
палочками. А еще она увидела мощные синие руки, а в руках - железную дубину,
которая неслась прямо ей в лицо.

   ГЛАВА 3 Музыка была прекрасной. Ольга не могла проследить ход мелодии, но
чувствовала, что такую музыку обязательно оценил бы ее отец. И даже  министр
войны оценил бы эту музыку. И министр финансов. И Протосеваст.  И  вообще  -
все столичные мужчины. Где же мужчины? Ольге  хотелось,  чтобы  кругом  было
много мужчин. Преподаватели, курсанты, монахи -  все.  Но  мужчин  не  было,
только руки высовывались из клубов золотистого  дыма.  Дым  щекотал  ноздри,
проникал в легкие и растекался по телу горячими  потоками.  Руки  ласкали  -
спину, грудь, живот, ниже, ниже... Ольга застонала.  И  открыла  глаза.  Она
лежала связанной на земляном полу в полутемном зале. Полированные деревянные
колонны поддерживали низкий  потолок  из  гладко  обструганных  досок.  Руки
исчезли. Золотой туман тоже исчез,  по  крайней  мере  -  снаружи.  По  телу
продолжало разливаться сладкое тепло. Музыка тоже осталась,  если,  конечно,
можно  назвать  музыкой  монотонный  вой.  Вой  исходил   от   единственного
освещенного места в зале. Факелы  были  воткнуты  в  стену  с  обеих  сторон
деревянного разукрашенного  помоста  -  тонкие  золотые  и  синие  узоры  по
бардовому фону. Вокруг помоста, вытянув вверх руки  с  какими-то  мешочками,
стояли коленопреклоненные фигуры удильщиков. Ольга прищурилась... Да, так  и
есть. "Желтые" и "синие" удильщики вместе. На вытянутых головах удильщиков -
высокие шапки, формы которых говорят о принадлежности хозяев шапок к  разным
племенам. Но ведь они же воюют! Почему они здесь все вперемежку? Тем  более,
"синие" и "желтые" бок о бок. Рядом  в  темноте  блеснули  глаза.  Принцесса
разглядела связанных гвардейских курсантов, лежавших на земле, так же, как и
она сама. Курсанты смотрели прямо на нее, и лица их  были  перекошены...  От
чего? Ольа вдруг догадалась: от сильнейшего  желания.  Она  сама  испытывала
подобное желание. Теперь понятно, что это за тепло разливается по  телу.  Но
никакое желание не могло отвлечь Ольгу от того, что она увидела на  помосте.
Высокий табурет, на котором,  скрестив  ноги,  восседает  "синий"  удильщик,
совершенно голый и без шапки.  Только  хобот  его  украшен  толстым  простым
золотым браслетом и двумя полированными  палочками  из  красного  дерева.  А
рядом стоит, чуть раскачиваясь, человек - силач лет  пятидесяти,  совершенно
лысый, зато с пышными серыми усами. Человек был в набедренной повязке, какую
носят "синие" удильщики, и в выцветшей куртке новгородского опричника.  А  в
рука