лна  полого  ложилась  на  гальку,
голубоватый лес казался древним,  сказочно живописным и притягивал к себе.
Я подплывал к берегу,  бросался на гальку,  но все переменялось вокруг:  и
лес много терял в моих глазах,  становился обычной рощей на взгорье,  и на
голой  полосе  берега,  круто  взбегавшего  к  его  подножию,  открывались
рытвины,  горы щебня на железнодорожном полотне.  И все это заставило меня
снова  ждать  встречи с  той  минутой:  я  уплывал в  море  и  высматривал
электричку.  Вот  она  появлялась и  словно  чертой  отделяла  прошлое  от
будущего.  Но с каждым разом впечатление становилось слабее...  И с этим я
ничего не мог поделать.
     "Что необыкновенного нашел я в камере хранения?.." - думал я и бродил
по берегу и искал парней, размышлявших о ней много дней назад. Их не было.
     Я  подошел к  Жене,  и  мы  стали  собираться.  У  камеры  хранения я
остановил ее. Теперь, спустя восемь дней, должно многое проясниться.
     - Подожди.
     Подошел к знакомому окошку. Протянул квитанцию. Женщина была рядом со
мной,  только на ней было другое платье,  белое с  голубым поясом.  За ней
угадывалась неувядающая алая роза на столике.  Темный контур цветка плавал
над  хрустальным стаканом.  Старая мысль промелькнула опять.  "Зачем им...
этим...  старые вещи,  если они могут сотворить в  мгновение ока все,  что
надо, - и более того?"
     Я  взял  корзинку,  откинул плетеную крышку.  Розы  были свежее,  чем
восемь дней назад.  Но вчера выяснилось,  что у  Жени -  день рождения.  Я
протянул ей букет.  А голова была занята другим:  что происходит?  Женщина
отошла от окошка, но я успел заметить, как белым огнем полыхнул ее гранат.
Цветок как будто плавал над хрустальным стаканом,  и  столб света выхватил
из  тьмы голубой ковер,  и  мне послышался там шум моря.  "Вот оно что!  -
подумал я.  -  Им  действительно нужны  подлинные вещи.  Пусть старые,  но
подлинные. Там у них, на другой планете, наверное, музей, лаборатория, что
еще?.. Взамен они возвращают дубликаты, копии. Им это по силам. Просто!.."
     И тут случилось то,  что иногда случается со мной: пропало очарование
голубой комнаты,  женщины,  алого цветка в  хрустальном стакане,  ведь  я,
наверное,  добрался до сути. Как там, на берегу, где вечно будет пробегать
на  фоне леса поезд и,  может быть,  подарит кому-нибудь волшебную минуту,
утраченную для меня.  Не  то  чтобы я  очень уж  хотел огласить результаты
моего эксперимента с розами,  которые выглядели совсем живыми,  такими же,
какими я сдавал их восемь дней назад вот этой ворожее. Нет, но мне надоело
играть в прятки.  (Разве у меня нет сестры, похожей на эту незнакомку даже
внешне?..)
     Я говорил слишком громко, не без иронии, понимая, что только так и не
иначе могу я  выразить свое понимание событий и  свою роль в  них.  Потом,
когда память снова возвращала меня в этот солнечный день,  я корил себя за
поспешность.  Но,  допустим,  я  поступил бы иначе.  Смог ли бы я  чего-то
достичь? Вряд ли...
     Женя  настойчиво  тянула  меня  за  руку  -   подальше  от  этого  не
нравившегося ей места. Она ничего как будто не замечала и воспринимала мою
горячность спокойно.  Но во время разговора, как я убедился позднее, ей не
надо  было  искать смысл в  моих  словах -  и  она  лишь  живо  улавливала
интонации.
     Подул ветер.
     Всего  на  мгновение я  отвел взгляд от  знакомого окошка.  Но  этого
мгновения оказалось достаточно.  Взяв  под  руку  ничего не  подозревавшую
спутницу, я шагнул к нему, уже понимая, что опоздал. Да, опоздал.
     Я не верю своим глазам...
     Передо мной  белеет  стена  камеры,  по  ней  разбегаются причудливые
желто-зеленые узоры - отблески  волн.  На  решетчатых  створках  красуется
замок.  Я  осторожно  провожу пальцем по темному холодному металлу.  Замок
покрыт пылью,  и кажется,  что висит он тут давным-давно.  Быть может, это
порыв ветра поднял пыль и надул сора в заржавленную скважину.
     Медной  тусклой  проволокой к  знакомому окошку  прикручена табличка:
"Камера хранения переведена в помещение вокзала".  Женя недоуменно смотрит
на  меня,  и  выражение удивления в  ее  больших светлых глазах  сменяется
другим;  она  как  будто  подозревает сговор.  В  тридцати  шагах  от  нас
по-прежнему лениво и бездумно плещется море.


                          ТАНЦЫ НА ГОЛУБОЙ ГОРКЕ

     Вечер  был  таинственно-волшебным,  таким  же,  каким был  весь  этот
необычайный день.  Я  проводил Женю,  вернулся к  себе,  прилег с книгой в
руках на койку и услышал стук в стекло.  Я замер. Стук повторился. Я резко
поднялся,   подошел  к  окну,  откинул  занавеску.  Долго  всматривался  в
мерцающие далекими огнями сумерки.  Тишина.  Вдруг снова стукнуло так, что
звук  этот отозвался тревожным гулом во  всем моем существе.  И  я  увидел
светящегося жука. Он размеренно, словно нехотя, полз по стеклу. Я привстал
на стуле и открыл форточку. Жук шевелил усами с красными точками на концах
- и  не двигался.  Я  протянул руку за окно,  чтобы поймать его.  Не знаю,
почему пришла эта нехитрая мысль.  Насекомое двинулось к моей кисти, точно
прилипшей к окну. Я отдернул ее. Пусть уж лучше влетит в форточку, подумал
я.  Но жук и не подумал влетать в окно. Он был похож на крупную бронзовку.
Надкрылья его фосфоресцировали, красные точки на усах - тоже. Я наблюдал.
     Вот он подполз к деревянной раме у самой форточки.  Застыл, как будто
принюхивался к чему-то.  Светящиеся надкрылья развернулись, одно мгновение
- и  он исчез,  улетел.  И  гудение упругих крыльев напомнило мне утренний
эпизод,  когда я  увидел перед моим окном Женю и  услышал,  как  в  стекло
что-то  ударило.  Нет сомнений:  это был тот же самый жук.  В  голове моей
успела сложиться причудливая гипотеза. Ведь говорила же незнакомка о мухе,
которая прилетит разрядить мою память! Да, это был сон, но сон правдивый.
     Вот  зачем  пожаловал  ко  мне  жук.   Ему  нужна  моя  память.   Мои
воспоминания:  о камере хранения,  путешествии на дно морское... о сестре.
(Контактов  быть,  в  общем-то,  не  должно,  и  кто-то  должен  исправить
допущенную  незнакомкой  и  мной  ошибку.)  Может  быть,   этой  печальной
необходимости и  не  возникло  бы,  не  проговорись  я  Жене  сегодня  про
назначение инопланетного пункта по обмену старых вещей на новые. Это-то уж
было совершенно недопустимо,  и  мне никто не  простит разговора с  Женей.
Ясно,  что за мной наблюдали,  за камерой хранения,  конечно,  тоже.  Наши
отношения с  незнакомкой,  впрочем призрачные,  были локализованы.  Теперь
пришел черед стереть всякую память о них.
     Ну что ж, посмотрим, кто кого, подумал я...
     Металлический жук  стукнул по  стеклу  снова,  меня  словно призывали
открыть окно настежь.  Я знал теперь: жук бьется о непреодолимую преграду.
Иначе он влетел бы в форточку.  Быть может, его не остановило бы и стекло.
Что же это за преграда? Догадаться нетрудно. Иголка... она все еще торчала
из оконного переплета.  Позавчера утром я  уколол палец до крови.  Но зато
избежал укуса этой  твари.  Иголку подарила предупредительная незнакомка в
серебристых туфлях.
     Я нащупал холодное острие.  Собственно,  острия не было,  вместо него
был излом:  половина иглы торчала из дерева,  а другая половина... вот оно
что!  В  кармане моей  куртки,  висевшей на  спинке  стула,  я  немедленно
обнаружил эту  вторую  половину.  Наверное,  каждый кусочек этого  амулета
обладал защитным действием.
     И когда игла оказалась в моей руке, жук отскочил от стекла, точно его
отбросил щелчок невидимки.  Я ждал его,  стоял у окна и ждал.  Тщетно.  Он
улетел и не возвращался.
     Я вернулся к своей книжице. Это была "Война с саламандрами".
     Книга предупреждала.  Простое совпадение,  разумеется. ...Незнакомка.
Вторая незнакомка.  Возможно,  еще  кто-то,  о  ком не  было сказано.  Это
действующие лица.  Какие силы стоят за  ними?  Этого я  не  знал.  Концы с
концами не сходились, как я ни ломал голову.
     Наверняка вторая инопланетянка -  обычная с  виду  женщина.  ("Узнать
предупредившего я могла бы по зеленому гранату.  Такому, как у меня. Разве
что крупнее и ярче".  -  "Значит,  это женщина?" - "Женщина. Только... как
это сказать...  выше рангом..." - "И она здесь?.. Та, другая?" - "Выходит,
здесь".)
     Она  не  просто  проверяла камеру  хранения,  ее  интересовала и  моя
персона.  Оставаясь невидимой,  незаметной,  она или они исподволь изучали
нас. А камера хранения была лишь приманкой.
     Стоп.  Не  придумываю ли  я?  А  если  это  обычная  проверка  камеры
хранения, служившей станцией для пополнения инопланетного музея?
     Нить памяти снова вела меня в прошлое.
     Два голоса слышались мне, возможно, они дошли из подсознания. С одной
стороны - отец, сестра, незнакомка, с другой - инопланетянка, уничтожившая
камеру хранения, превратившая ее в обычный каменный амбар, и металлический
жук.


                                  * * *

     ...Утром шумела гроза.  Я долго лежал с открытыми глазами,  вспоминал
случившееся, и оно казалось случайностью.
     А  может быть,  именно так,  а  не иначе устанавливаются контакты,  и
нужно быть предельно собранным,  внимательным к мелочам,  к деталям раз уж
так повезло?  Повезло... Происшедшее могло быть тестом. Мысль эта манила и
успокаивала. Но тут я понял, что продолжается воображаемый диалог, который
состоялся накануне. Он отвлекал от главного. Рядом со мной и Женей вчера и
раньше была вторая инопланетянка.  Она  следила за  мной все эти дни,  она
подослала жука.  Значит,  среди инопланетян,  кто  бы  они  ни  были,  нет
единства.  Она закрыла камеру хранения так искусно,  что это привело нас в
замешательство.  История с  контактом повторялась,  опять он не выходил за
рамки личных отношений. Как когда-то...
     Может  быть,  моя  встреча  с  сестрой на  борту  воздушного лайнера,
мимолетная  и  никем,   по  существу,   не  замеченная,  если  не  считать
стюардессы, тоже была кому-то неугодна?
     Я  содрогнулся:   в  космосе  нашлось  бы  место  силам,   грозным  и
неизвестным, даже моим хорошим знакомым.
     Ничего  пока  не  следовало  из  необъяснимых фактов.  Ровным  счетом
ничего.  Связано ли вчерашнее происшествие с  сестрой...  с теми,  кто был
тогда на корабле? Или это другие?
     Может быть,  это следующая по счету экспедиция?  Я не был бы удивлен,
если  бы  узнал,  что  сестру  мою  отстранили от  участия в  ней.  Вторая
инопланетянка знала все и вынесла мне приговор...
     К  полудню прояснилось,  как  это часто бывает близ Сочи.  Серо-синие
облака отдалились,  ушли в горы и висели теперь там, никому не мешая. Мимо
окна прошествовали три купальщицы в сарафанах,  потом -  семья отдыхающих,
потом - трое мужчин одного примерно роста и возраста. Эта троица напомнила
мне о беглой встрече с ними на улице Хосты. Три красавца атлета шли во всю
ширину тротуара, и мне пришлось сойти на проезжую часть.
     Я выбрался в кафе, спрятав в брючный карман коробочку из-под пилюль с
половиной иглы. Вторую половину иглы я оставил в оконном переплете.
     Вечером у дома отдыха,  на открытой круглой веранде,  начались танцы.
Оркестр  разместился  у  широких  каменных  ступеней.  Публика,  бесцельно
бродившая поблизости, ожила, закружились пары, а в южном небе над головами
танцоров  выписывали  круги  и  пируэты  многоугольники  созвездий.  Стало
необыкновенно легко, даже весело.
     Танцевали  парни,   которых   мы   видели   в   оранжевых  куртках  у
железнодорожного тоннеля,  где  подновляют  насыпь.  Танцевали  отдыхающие
санаториев и продавщицы киосков.  Танцевал некий Жора, сотрудник ювелирной
мастерской,  специалист по  женским перстенькам из левого серебра,  только
что покинувший с  одной из своих подруг ресторан "Лотос" и  оставивший для
верности свой черный лимузин близ отделения милиции.
     Увидел я и нашего старичка,  которого не раз встречали мы с Женей. Он
кружился  с  дородной дамой  из  Воронежа,  отдыхавшей во  втором  корпусе
санатория и имевшей обыкновение в любую погоду носить с собой зонтик.
     А  в  стороне стояли два аспиранта с  соседнего пляжа.  Рядом с  ними
некто   Сева   Хелемский,   мастерски  вырезавший  из   дерева  сувенирных
гомункулусов и  мелкое зверье,  не  решался сделать выбор.  Между  тем  на
симпатичного  Севу  поглядывали  сразу  две  особы,   манерно  жавшиеся  к
зеленоватому стволу старого платана.
     Вела вечер шатенка в алом платье,  с легкой шалью на плечах, она даже
пробовала танцевать на  месте,  как  бы  олицетворяя собой  птицу  счастья
завтрашнего дня в одноименном танце.
     Ко  мне  протиснулись  боком  три  атлета  в   клетчатых  пиджаках  и
лакированных желтых полуботинках,  похожие друг на  друга,  как  близнецы.
Сегодня я  их уже видел.  Один сказал с  едва уловимым акцентом,  кивая на
меня:
     - Что мы сделаем с этим типом за сломанную камеру хранения?


                             САМШИТОВАЯ РОЩА

     Склонившись в издевательском поклоне передо мной, один из этих троих,
а  именно  тот,  что  находился справа  от  меня,  сделал  пальцем  эдакое
порхающее движение и бережно взял меня за воротник куртки.
     - Случаются порой  удивительные историйки!  -  начал  он  опереточным
деланным голосом.  - Мы обеспокоены были, когда узнали о дебоше, учиненном
вами у вокзальной площади.
     - Дебоша не было, - возразил я, ощущая, как подрагивают пальцы.
     - Все же мы вас должны забрать для беседы, - бесцеремонно резюмировал
другой из этой опереточной троицы и поправил пальцами бачки так осторожно,
словно они были приклеенные.
     - А кто вы, собственно?
     - Общественники.  Уполномоченные. Значит, договорились... хорошо, что
мы такие понятливые. Итак...
     Но  это  "итак"  повисло в  воздухе,  потому что  когда  первый атлет
потянул меня за куртку, произошла неожиданность: рука его разжалась, а сам
он заголосил.  Он стоял в полушаге от меня и,  растопырив пальцы, причитал
что-то невразумительное.
     - Это не тот!  - воскликнули в голос двое других. - Совсем, совсем не
тот!
     И они проворно взяли под руки озадаченного своего товарища и уверенно
повели его в  сторону,  а  он так и  держал на весу несгибавшуюся от плеча
руку и с опаской разглядывал ее.
     Я был озадачен не менее.  В тот же миг я увидел Женю.  Ее улыбка была
светлее и  приветливее,  чем всегда,  она быстро взяла меня за руку,  и мы
нырнули в танцующую толпу.
     - Ты видела этих человекообразных? - спросил я. - Кто они?
     - Не обращай внимания!  Никто.  - Она сказала это так уверенно, что я
невольно подумал: она знает гораздо больше.
     - Я не мог не обратить на них внимания... - возразил я.
     - Ты даже не смотрел на меня. Беседовал с ними.
     - Ты права, как всегда. Ты слышала?..
     - Пустяки.
     - И все трое на одно лицо.
     - Не совсем так.
     - Компания. Что с ними стряслось... Не пойму.
     - Они  симпатичные...  -  Женя  бегло  окинула  светлым своим  взором
танцующих.
     - Симпатичней некуда.  Не пойти ли нам завтра в самшитовую рощу?  Там
прохладно, лес, река, пещеры...
     - Идем!
     ...Стоит ли удивляться происшествию?  Нет, не стоит. Всякое бывает на
Голубой  горке.   Именно  здесь,   по  рассказу  одной  четы,  музыкальная
фьюжн-группа  наших  роскошных лауреатов Кизи  Дымова  и  Туси  Готсданкер
устроила  шум   в   таком  шикарном  ритме,   что  местный  ударник  Тэдди
Кабальерцев,  как  все  знают,  свалился с  платана безбилетников прямо на
эстраду  и  был  охлажден  и  вынесен  по  указанию  Тусиного дирижерского
сапожка.


                                  * * *

     ...Слева блестели зубчатые листья колхидского падуба,  а  справа  нас
встречало  деревцо  шелковицы,  за  которым  начинались  дебри.  Столетние
самшиты едва достигают пятиметровой высоты, искривленные их стволы с корой
цвета  седины  наводят  на  мысль  о сказочных карликах,  обросших зеленой
причудливой бородой мхов и лиан.  Над ними застыли в  зеленом  полусумраке
буки-великаны,  увитые плющом. Мы были одни на тропе, и чем дальше она нас
вела,  тем больше охватывало  меня  необъяснимое  ощущение  предрешенности
происходящего.  Мы  миновали  мост через оползневую балку.  Я остановился,
Женя прошла вперед, тоже остановилась, поджидая меня. Загорелая рука ее на
фоне  коричневой  коры тиса казалась хрупкой,  легкой,  стройные пальцы ее
дотянулись  до  мелких  красных  плодов.  Она  пробовала  ягоды,   которые
вызревают к октябрю на мягких хвойных лапах тиса.
     - Это корм для птиц! - рассмеялся я.
     - Похоже на земляничное желе, - сказала Женя.
     - У красного дерева,  а именно так называют тис  за  цвет  древесины,
должны быть красные ягоды. Посмотри: вот старый пень, кто-то пытался ножом
отрезать кусок дерева - тщетно!  Непросто справиться даже  с  этим  жалким
остатком тысячелетнего гиганта.  А в ягодах семена, в земле они прорастают
только через три года.  И в каждом семени  все,  что  создала  на  планете
жизнь.
     - Как это - все, что создала жизнь? - не поняла Женя.
     - Не  останься на  Земле  ни  одного  растения,  из  одного  тисового
зернышка можно  было  бы  получить целый  ботанический сад.  Ведь  мутации
обратимы.  Значит,  можно с  их  помощью вернуться как бы  в  начало начал
жизни, а потом случай и удары квантов вновь создадут россыпи живых клеток,
всевозможные сочетания генов.
     - Из любого семени можно получить точно так же исходные формы,  а  из
них - целый ботанический сад.
     - С тисовым семечком это сделать проще,  ведь тис - реликт третичного
периода. От него ближе к началу.
     - Абстрактный  пример.   Никому  не  придет  в  голову  всерьез  этим
заниматься. Если понадобится, задача может быть решена проще.
     В роще было раньше два туристских маршрута. Но вот уже лет десять или
даже  больше открыт лишь  один -  кратчайший из  них.  Я  хотел непременно
показать Жене всю рощу, но для этого нужно было пойти старой, заброшенной,
заросшей тропой.  Женя отговаривала меня.  Я  упомянул о древней крепости,
прибавив,  что не установлено,  кто ее построил.  Это подействовало,  Женя
воскликнула:
     - Тогда пойдем к крепости! Заодно установим, кто и когда ее построил!
     ...Нас обступили затененные заросли. Среди опавшей листвы, на которую
упал солнечный луч, скользнула ящерица с темно-оранжевым узором на зеленой
коже. Ящерица застыла на мгновенье, показав нам бусины глаз, и пропала.
     Эта ящерица запомнилась мне.  Что-то подсказывало:  недаром бусины ее
глаз наблюдали за мной. За этим крылось нечто большее. Но я гнал мысль эту
прочь... В конце концов так можно дойти до крайности.
     Каменная просторная щель перегородила тропу.
     В  период дождей в  этой балке образуются водовороты,  даже водопады.
Мимо кустов кизила дорожка увела нас влево, а потом снова вернула к балке.
Мы  переходили ее по узкому деревянному мостку.  Серые плиты известняков и
мергелей были когда-то  разорваны тектоническими силами,  а  теперь вот по
ним  свисают зеленые пряди  мхов  и  сочатся струи  среди  корней иглицы и
папоротника.
     - Здесь настоящий лабиринт! - воскликнула Женя.
     - Балка так и называется - Лабиринтовая.
     И  только я  произнес "Лабиринтовая",  как послышалось гудение шмеля.
Звук все усиливался каменными стенами балки,  и я понял,  что это вовсе не
шмель. Я тревожно озирался по сторонам, но продолжал идти. Женя шла следом
и не замечала моего состояния. Наконец я увидел непрошеного гостя: это был
жук  со  светящимися надкрыльями.  Только теперь,  днем,  он  был похож на
обычную бронзовку, и если бы я впервые увидел его, то ничего не заподозрил
бы.  Я  остановился,  следил за  его прихотливым полетом,  спрашивал себя,
почему  это  кого-то  обуревает желание  охотиться за  мной?  Жук  сел  на
пластину мергеля неподалеку.  Я  остановился,  но  не  стал объяснять Жене
причину непредвиденной остановки.  Она ни о чем не спрашивала. Молча взяла
меня з