еней и
кипарисов,  а  минутой позже я  различаю среди машин,  следующих за  нами,
"Волгу"  и  вижу  испуганное лицо  шофера  за  ветровым стеклом.  Что  это
означает?  Почему я  не воспользовался его услугами?  Не знаю,  не знаю...
Будь что будет.
     Справа  ленивое  море,  корпуса белоснежного санатория "Волна".  Ниже
река,  подвесной деревянный мост и еще один мост,  железнодорожный, за ним
открывается вид на пляжи,  где темнокожие,  загорелые люди наводят меня на
мысль о лежбище котиков.  Мыс Видный показал свой серый нос, уткнувшийся в
море, зеленые свои склоны и пятиэтажное здание санатория.
     Автобус качало  на  поворотах,  мы объезжали горные щели,  по которым
струились ручьи,  слева высилась зеленая стена гор,  и только  у  Кудепсты
открылась долина с рекой.  Мы ехали по старой дороге, а новое шоссе висело
над самым берегом,  и я сообразил,  почему не прыгнул в  легковую  машину:
шофер  наверняка  не  понял  бы  моего  замысла  следовать за автобусом по
сумрачно-зеленым виражам.  Иного шофера и не уговоришь теперь свернуть  на
старую,    допотопную    дорогу,    которая    оставлена    как    местная
достопримечательность - вместе с автобусными маршрутами.
     За  деревянным мостом через речку,  на  первой же  остановке,  троица
выпрыгнула и устремилась к гостинице "Перевал". Через минуту я шел следом.
Чемодан оттягивал руку,  и  я всерьез подумывал о том,  чтобы спрятать его
где-нибудь в кустах,  а потом вернуться за ним.  Один из троих,  в светлой
кепочке,  оглянулся.  Перед  ними  открылась  стеклянная дверь  вестибюля.
Некоторое время спустя я  нырнул в  нее.  Их шаги раздавались по лестнице,
которая вела на  второй этаж.  Странно,  что меня никто не  окликнул и  не
остановил внизу. Словно гостиница поджидала меня. Я поднялся на второй, на
третий этаж.  Но еще не догнал их.  Еще один этаж...  Когда я  ворвался за
ними в  номер,  то не сразу сообразил,  почему комната была пуста.  Видно,
сдали  нервы,   я  устал,   мне  надоело  вслушиваться  и  вглядываться  в
происходящее.  Между тем это входило в  их расчеты.  Я поставил чемодан на
пол,  огляделся.  Здесь,  в  номере,  была только софа,  кресло,  столик и
цветная гравюра. Я знал: дверь за мной была заперта. Но я все же подошел и
толкнул ее.  Она  недружелюбно гуднула,  и  послышались осторожные шаги за
ней, в коридоре. Так я оказался в этой гостинице.
     Уж   лучше   бы   мне   остаться   во   Владивостоке  и   купаться  в
пятнадцатиградусной воде весь октябрь, чем оказаться в плачевном положении
на лучшем из курортов.  Подошел к окну:  как и следовало ожидать,  под ним
была бетонированная дорожка,  за ней - низкая кирпичная ограда. Выпрыгнуть
из  окна я  не  мог.  Но  если бы  я  решился на  это,  то двое беседующих
джентльменов с  теннисными ракетками в  руках,  вон  там,  правее фонтана,
незамедлительно взяли бы  меня под  руки и  водворили на  место.  Что  мне
грозило?
     Вряд ли  они  решились  бы  покончить  со мной сразу.  Были серьезные
основания предполагать, что этого не произойдет.
     Истина проста.  Час  назад,  когда  грозила беда,  мне  всеми  силами
старались помочь.  Черная легковая машина послана друзьями, но я сбежал от
нее. Ясно как день: шофер не мог сказать напрямую, кто его послал. Слово -
тоже оружие,  особенно если становится достоянием врага.  Хорош был  бы  я
сам,  к  примеру,  если стал бы  рассказывать Лене Абашеву или  директрисе
музея во Владивостоке, почему меня интересуют пропавшие экспонаты.
     Да узнай я правду о шофере, я замучил бы его расспросами. Вместо дела
вышла  бы  целая  повесть  -  в  конечном  счете  адресована она  была  бы
любознательным атлантам.
     Все  сходилось:   чтобы  убедиться  в   действенности  микрокиборгов,
разряжающих клетки памяти,  атланты должны слышать меня,  следить за мной.
Но  если я  нем или почти нем,  меня выдают мои поступки,  как это было во
Владивостоке и ранее.
     Окончательная проверка произошла в тире.  Именно там я откликнулся на
имя "этруск",  значит,  память при мне.  И мои посещения запасника музея и
интерес к Атлантиде - не простое любопытство. Не выдать себя я не мог.
     Хотелось пить.  На столике темного дерева стоял графин с водой. Рядом
стакан... Я налил уж было воды, но потом отдернул руку от стакана. Мало ли
что  могло произойти.  Я  был  пленником.  Может быть,  вся гостиница была
инопланетным кораблем, который отдал здесь невидимые посторонним швартовы,
чтобы изучать,  наблюдать, ловить нерасторопных этрусков вроде меня. Здесь
же,  на столике,  был телефон. Снял трубку, набрал номер наугад. Молчание.
Открыл  ящик  стола,  где  обычно лежат  рекламные проспекты и  телефонные
списки. И то и другое было налицо. Полистал лощеные страницы. Набрал номер
администратора гостиницы.
     - Алло! - раздалось в трубке; голос женский, спокойный.
     - Добрый  день.  Звонят  из  четыреста  шестнадцатого  номера.  Здесь
захлопнулась дверь, я не могу выйти!
     - Как вы попали в номер?
     - Так... увидел знакомых и пошел. Дверь была открыта. Думал, это они.
Но ошибся. А дверь захлопнулась. Точнее, ее кто-то закрыл снаружи.
     - Ерунда! Такого не может быть! - В трубке тонко, комариными голосами
запищали наперебой гудки, как будто я говорил по трем телефонам сразу.
     Кто эта женщина?  Она с ними или нет? Ответить на этот вопрос трудно.
Главное -  не  проявить тревоги.  Пусть  думают,  что  я  действительно не
разобрался в происходящем. Что ж, позвоним директору... Не отвечает. Нужно
ждать.  Шофер "Волги" знает,  куда я  попал.  До  самого деревянного моста
через  Кудепсту  я   видел  машину.   Она   шла   следом.   Второй  звонок
администратору:
     - Не могу ли я заказать в номер ужин.
     - Какой у вас номер?
     - Четыреста шестнадцатый.
     - Этот номер не обслуживается.  -  И сотня гудков в ответ на мое: "Да
послушайте же!"
     Проясняется. Администратор знает, с кем имеет дело. Его предупредили.
Похоже, они контролируют всю гостиницу и действительно распоряжаются здесь
как у  себя на  корабле.  Но  я  могу звонить в  город.  Ну,  допустим,  в
справочное бюро.
     - Справочное бюро?  Скажите,  как  проехать к  сочинскому цирку?..  -
Спасибо, ясно. Как заказать по телефону такси?.. Благодарю вас.
     Я  заказал такси.  Обещано через час.  Весь  этот  час  я  на  что-то
надеялся.  Но телефон в город отсюда все же не выходит,  вероятно... Нужно
набрать несколько номеров и  убедиться,  что  голоса  начнут  повторяться.
Печально, но факт: несколько мужчин и женщин отвечали мне по всему списку,
и  голоса их  действительно иногда повторялись,  я  узнавал их теперь.  Но
отрицательный  результат  тоже  результат.   По  крайней  мере,   получено
окончательное подтверждение,  что  я  узник.  Через полтора часа  я  снова
позвонил тем не менее в бюро по вызову такси. Мне ответил тот же голос:
     - Такси ждет вас у гостиницы.
     - Откуда вы об этом знаете?
     - Такси со связью. Задержка машины за ваш счет.
     - Почему же шофер не поднялся в номер?
     - Это не входит в его обязанности.  -  И снова гудки,  те же самые по
тембру, что и после других разговоров.
     Все оставалось на своих местах. Почему? Что мешало атлантам покончить
со мной? Ответные действия этрусков, как я убедился, чаще всего напоминали
мягкую ядерную реакцию.  Эти  действия так изменяли характер происшествия,
что оно почти не  вызывало страха.  Не  всегда это удавалось.  Чего стоила
одна только история с Селфриджем!
     А может быть, атланты хотели лишь одного: запугать, сломить меня. Как
бы там ни было,  я и сейчас,  в положении пленника,  пытался найти скрытые
пружины действий обеих сторон.
     Настенная линогравюра,  из  тех,  что  можно  увидеть  в  гостиницах,
раскрыла мне глаза.  За кущами сада,  среди листвы увидел я  женское лицо.
Это была... Женя. Украдкой рассматривал я цветное изображение. Гравюра как
гравюра. А лицо ее. Или почти ее. Глаза, губы, подбородок; тающие в зелени
линии шеи и плеч...  Она очень похожа на Женю!  Ко мне пришла уверенность,
что  именно гравюра мешала атлантам,  и  они этого не  сознавали.  Как это
происходило -  я объяснить не мог, как ни ломал голову. Украдкой оглядывал
я знакомое лицо. Оно казалось живым и серьезным...
     Верят ли  атланты,  что я  ни  о  чем не догадываюсь?  Как удается им
избежать  огласки  в  непредвиденных ситуациях?  Ответ,  наверное,  прост:
здание это существует лишь тогда,  когда его нужно показать мне. Потом оно
благополучно исчезает из  поля  зрения  окружающих.  Я  нарушил  старинный
принцип: не верь глазам своим.


                                В ЗАПАДНЕ

     Вечерело.  Двое  с  теннисными ракетками  ушли.  Под  окном  появился
мужчина в  шортах со  шлангом в  руке.  Он  поливал две клумбы поодаль.  Я
дождался,  когда он украдкой бросил взгляд на мое окно. К нему подошел мой
знакомый в светлой кепочке, один из троих. Прикурил, постоял, ушел за угол
дома.
     Все на своих постах.
     Это  было  даже  не  волновое  оружие.   Самая  примитивная  ловушка.
Отчаявшись перебороть нас с  помощью сил,  управляющих случайностями,  они
перешли к  прямым действиям.  Если на шоссе в  Сихотэ-Алине с нами в кости
играла как  бы  сама судьба,  готовившая автомобильную катастрофу,  если в
спортивной гавани  моторная  лодка  воплощала непредвиденную ситуацию,  то
сегодня противник раскрылся.  Но в этом было и много утешительного.  Карты
открыты,  и никто не рискнет меня убрать.  По крайней мере,  сразу. Что же
мне предстоит? Ах да! Они обыщут меня, свяжут, разрядят мою память. В этом
можно не сомневаться.  Чем они заняты сейчас?  Скорее всего меняют вывеску
заведения,   в  которое  я  попал.   Допустим,   вместо  надписи  "Привал"
посторонние уже  могут  прочесть:  "Строительство объекта завершает второй
строительно-монтажный трест".  Ну  и  конечно,  рядом  опалубка,  мешки  с
цементом, ящик с раствором, полная имитация завершающегося строительства.
     Через полчаса я  каким-то седьмым чувством уловил изменения.  То были
еле  слышные шорохи,  приглушенные возгласы,  быстрые шаги за  дверью.  За
окном - никого!
     Сел в кресло, стал вслушиваться. Вокруг все стихло. Захотелось спать,
но я боролся со сном сколько мог. И вдруг все же провалился в черноту. Мне
снилась узкая длинная подземная галерея,  сырая и  тесная.  Я вошел в нее,
наклонив голову. Сделал несколько шагов. Знакомый голос подсказывал:
     - Быстрее, впереди будет светло!
     Показалась арка,  за ней галерея расширялась,  она была уже похожа на
подземный зал.  Я силился -  тоже во сне, конечно, - узнать, чей голос мне
помогал.  Стало светло как днем. Своды над головой уходили ввысь, я поднял
голову,  чтобы  увидеть  потолок этого  необыкновенного зала,  но  это  не
удалось.  Казалось,  надо  мной было небо.  А  голос торопил,  звал.  И  я
повиновался ему.
     И вот я узнал его.  Это был голос Жени.  Я удивился,  почему не сразу
догадался об этом. Пора проснуться, отчетливо звучало в моей голове.
     - Проснись!  -  услышал я,  открыл глаза  и  на  двери комнаты увидел
светлый квадрат этрусков.  Он был таким большим,  что я  сразу понял:  мне
нужно войти в него,  шагнуть,  как в открытую дверь.  Я вскочил, не глядя,
нащупал ручку моего чемодана,  приблизился к светлому пятну. Шагнул. И тут
же  меня окружили как  бы  серые крылья огромных кожанов,  под их  сенью я
пробирался вперед, а рядом шла непонятная мне борьба. Резкие металлические
звуки чередовались со змеиным шипением,  скрежетом,  визгом. И я спрашивал
себя:  уж  не  во  сне ли продолжается мое путешествие в  этом несказанном
пространстве?
     - Быстрее! - торопил знакомый голос.
     Но  я  не видел Жени.  Теперь было нетрудно догадаться,  что я  почти
спасен.  В  этой галерее все  было так,  как  привиделось в  недавнем сне.
Только шумно.  Но  это  была  уже  обычная борьба с  применением волнового
оружия  и  чудес  Джинса.  Несколько минут  я  пробирался этой  нереальной
галереей,  у  которой  стены,  казалось,  дышали.  Иногда  они  сближались
настолько,  что я мог лишь с трудом протиснуть тело.  Но я продвигался.  И
вот засиял свет. Стало просторно, открылась зеленеющая даль.
     На берег набегали волны.
     Я увидел себя у моря, на северном пляже близ Хосты.
     Во рту ощущалась полынная горечь,  я устал. Присел на гальку. За моей
спиной поднималась спина горы Ахун.  Откинувшись, я видел деревья, похожие
на зеленые волны, бархатные тени, бордовые и вишневые пятна первых осенних
листьев, лучистое солнце.
     Справа  на  сиренево-дымчатых склонах застыли белые  дома.  Были  они
далеки от меня, я узнавал их. Там, за лукоморьем, начинался Сочи. Пляж был
пустынен.  На  железнодорожной насыпи светились цветы на  ломких изогнутых
стеблях.  Ни души.  Красноватую гальку у моих ног лизали тихие волны.  Все
застыло в  эту удивительную минуту как на картине,  но вот я поймал легкое
дуновение ветра. И почти бесшумно прошла надо мной зеленая электричка.
     Рядом цокнул камешек. Обернулся - и не удивился, когда увидел Женю...
     Мы  грелись  на  солнце,   не  расспрашивая  друг  друга  ни  о  чем.
Переоделись.  Пошли  купаться.  Долго лежали на  теплых камнях.  Тонкие ее
пальцы ворошили гальку, я задремал под тихий шорох. Она растолкала меня:
     - Пойдем!
     - Никуда я не пойду.
     - Пообедаем в шашлычной, помнишь?..
     Я  помнил.  Столы под  открытым небом,  нашего знакомого,  с  которым
когда-то стоял в очереди,  старого кота... все помнил. Как будто с тех пор
ничего не изменилось.  А время неумолимо.  И я не бессмертен. В эту минуту
снова показался зеленый поезд.  Он шел над нами на фоне горы.  А я стоял у
ее  подошвы,  не в  силах сделать ни шага.  Сердце мое сжалось,  и  что-то
сдавило горло.  Женя положила руку на мое плечо,  что-то говорила,  а я не
слышал ее.  Поезд ушел в тоннель, и страх овладел мной. С минуту я боролся
с  ним  и  думал об  этой странной реке времени,  которая вот так способна
вдруг вынести нас на  знакомый берег,  в  то же место,  но совсем,  совсем
другими, не теми, что мы были когда-то.
     - Ты... живешь в "Голубой горке"? - спросил я.
     - Нет, - ответила она. - Мне дали один день.
     Один день...  Это звучало как приговор мне.  Все было по-другому,  не
так, как когда-то. Я молча шел за ней. На ней были белые туфли, похожие на
те.   Эта  мелочь  успокоила  меня.   Поднялись  на   насыпь,   где  синие
отполированные рельсы  сияли  на  солнце,  где  порхали  бабочки и  разная
крылатая мелкота и откуда был виден город.  В шашлычной я поставил чемодан
под  стол.  Нам  дали  мясо с  луком и  сладким перцем,  с  острым соусом,
коричневый кофе в стаканах с запахом цикория,  и,  кроме нас, никого здесь
не было.
     - Ты хотел меня спросить...  -  сказала она и  накрыла мою руку своей
ладонью.
     - Нет. Я все знаю.
     - Ну хорошо. Будем молчать.
     Потом мы  пошли в  камеру хранения,  я  сдал чемодан,  пляжные мелочи
положил в сумку, и мы направились к морю. Но не к северному пляжу. Пошли в
другую сторону.  Перешли речку по  висячему шаткому мосту,  оставив справа
злополучный тир.  Поднялись на  новое шоссе и  по  обочине его двинулись к
южному пляжу.
     По железной лестнице,  покрытой ржавчиной, спустились к воде. Тут был
темный песок,  а  у  самой  воды  -  зеленая галька с  крапинами.  Отвесно
поднималась бетонная стена,  над которой трепетали от ветра,  поднимаемого
поездами,  светло-сиреневые метелки диких  злаков.  После купания грелись,
прижавшись спинами к  стене и  друг к другу.  По веревкам плюща спускались
ящерицы и шуршали над нашими головами,  охотясь на мух. Октябрьское солнце
после четырех часов стояло низко.  На  море светилась дорожка -  отражение
солнца от ряби.  По мере того как солнце садилось, дорожка разгоралась все
ярче.  От ладони на бетоне было две тени -  одна в  другой.  Внешняя -  от
солнца,  внутренняя, гораздо более темная, - это след руки на бетоне, куда
не проходит прямой свет ни от солнца, ни от сверкающей дорожки на море.
     Согревшись,  ложились прямо на песок. Я сгреб песок в небольшой холм.
Мы располагались после купания на западной стороне этого холма.
     Около  пяти  вечера  отражение солнца  от  морской ряби  давало треть
общего света.  Это можно было проверить по  двойной тени на серой шершавой
поверхности волнореза, где в выбоинах сновали ящерки, поднимаясь при нашем
приближении повыше.
     Мы  удивлялись отражению от  моря,  благодаря которому в  пять вечера
было не прохладнее,  чем в полдень. Холм напоминал мне этрусский темплум -
ориентированное  по  сторонам  света  пространство,   предназначенное  для
закладки города.  Если бы я  строил Хосту,  я расположил бы ее не в долине
реки,  где дуют вечерние ветры из ущелья, а на склоне горы Ахун, там, куда
убегает новая дорога на Сочи. Это самое теплое место на побережье.
     - Знаешь,  там вечерами,  особенно в конце октября,  на пять градусов
теплее, чем внизу, в долине. Понимаю древних этрусков...
     - А современных?
     - Не  совсем.  Почему вы  решили,  что  меня нужно оберегать?  Я  сам
выбрался бы из гостиницы. Дайте мне оружие!
     - Если  ты   его  получишь...   они  спровоцируют  тебя.   Ты  можешь
воспользоваться им без надобности.
     - А  они?  Я  не  кролик,  чтобы на мне отрабатывать системы волновых
пистолетов Джинса!
     - Ладно. Ты прав, и мы это знаем. Может быть, уже сегодня...
     - Сегодня! Обязательно сегодня!
     - Ладно. Искупаемся. Солнце уже так низко, что не поможет ни темплум,
ни отражение, ни бетонная стена.
     И  до  меня  дошел  двойной смысл  ее  слов.  Она  хотела  тем  самым
подчеркнуть, что скоро она покинет меня и я, возможно, не скоро увижу ее.
     ...Мы  выходили из  моря,  когда тени  стали необыкновенно длинными и
даже светлая дорожка стала гаснуть. Она сузилась, и последние лучи плясали
на воде, но уже не грели.
     Три  черных  баклана  пронеслись  неподалеку  от  нас.   Женина  рука
скользнула по моему плечу. Я услышал:
     - Мне пора.
     - Понятно,  -  сказал  я.  -  Полет  бакланов  -  условный знак,  так
предусмотрительно теперь все вокруг нас устроено...
     Глаза ее были серьезны, как никогда. Помолчав, она сказала:
     - Тот  старичок,  с  которым  мы  обедали в  шашлычной в  год  нашего
знакомства...  он был руководителем нашей станции здесь,  на побережье.  А
узнала я об этом потом...
     - Почему - был?
     - Потому что его убили атланты.  И  сына его -  тоже.  Сын его вел ту
оранжевую машину, которая помешала Селфриджу...
     И, словно утешая меня, Женя протянула мне голубой кристалл:
     - Это тебе.
     И ушла,  не  разрешив  провожать ее.  И,  как когда-то,  я смотрел ей
вслед.  Только теперь быстро сгущался послезакатный сумрак,  и  фигура  ее
таяла, растворялась в нем, а я сжимал в кулаке голубой кристалл или цветок
и загадывал про себя:  увижу ее или нет?  И где-то внутри меня отзывалось:
нет, не увижу.


                          ТРАДИЦИОННАЯ ПРОГУЛКА

     Часом позже я  взбирался по  той самой лестнице,  которую хорошо знал
еще в год знакомства с Женей. Комната, в которой я тогда жил, была занята,
но место для меня нашлось у  старичка Сергея Герасимовича в тесовой хибаре
с   нормальной  высоты  потолками,   светлыми  окнами  и  двумя  грушевыми
деревьями,   развесившими  кроны  над   шиферной  крышей.   Моя  временная
жилплощадь ограничивалась семью метрами.  Я  достал из  чемодана маленький
приемник,  который  подарил мне  болгарский друг  в  незапамятные времена;
слушал чарующие танцы Дворжака,  Грига,  Глазунова.  В кружке заварил чай,
потом листал книгу.
     "Во время геодезических измерений в  штатах Северная и Южная Каролина
проведены  аэрофотосъемки;   на  снимках  видны  округлые  и  яйцеобразные
воронки,  напоминающие метеоритные кратеры.  Их  насчитывается около  трех
тысяч,  в  том  числе около ста  диаметром более полутора километров.  Они
занимают  пло