к и собирался. Накачайся в таверне коричневым элем вместе с дружками-забулдыгами да забудь про все..."
     Ландшафт впереди затянуло непроницаемым туманом цвета спелого персика с серебристым отливом - это свежевыпавшая дождевая влага, нагретая солнечными лучами, возвращалась в небеса. Прямо перед глазами Бартана возникло темное пятнышко; оно дергалось, через каждые пять-шесть секунд меняло форму и наконец обернулось наездником, приближающимся довольно быстро. Глэйв Тринчил. Бартан узнал его задолго до того, как смог разглядеть лицо, - и снова всколыхнулись эмоции, на этот раз - облегчение пополам с разочарованием. Они встретились далеко от фермы, и Глэйв запросто может сказать, что даже не думал сегодня заезжать туда, а возвращается из другого места. И поди докажи, что врет.
     Рассуждая таким образом, Бартан ожидал, что Глэйв беспечно поздоровается и проедет мимо, и был застигнут врасплох, когда юный фермер еще издали замахал руками. Сердце его тревожно забилось, когда он понял, что Глэйв взволнован. Неужели на ферме случилась беда?
     - Бартан! Бартан! - Перед фургоном Глэйв натянул повод синерога. - Как хорошо, что ты вернулся! Сонди сказала, ты в город уехал.
     - Сонди сказала? - сверля Глэйва ледяным взглядом, поинтересовался Бартан; других слов ему не пришло на ум. - Стало быть, ты снова почтил ее визитом в урочный час?
     По всей видимости, Глэйв пропустил это обвинение мимо ушей. Его широкая простецкая физиономия выглядела озабоченной, и напрасно Бартан искал на ней признаки лукавства.
     - Ты давай, поезжай быстрее, - сказал Глэйв. - Ты там нужен.
     Бартан обругал себя: какого черта нянчиться с дурацкой ревностью, когда ясно, что произошло что-то серьезное.
     - Что с ней?
     - По правде сказать, не знаю. Я мимо проезжал, ну и заглянул. Хотел спросить, может, пособить надо с чем-нибудь тяжелым. - Глэйв, хоть и был взволнован, не преминул бросить горделивый взгляд на свои мускулистые руки. - Сонди сказала, надо дерево выкорчевать, ну, там, где ты хотел коловую фасоль растить и эту, как ее...
     - Да черт с ней! Что с моей женой?
     - Ну, так вот, прихватил это я заступ и топор и взялся за корни. Жаркая работенка, даром что дождь. По правде сказать, обрадовался, как увидел, что Сонди идет ко мне с кувшинчиком слабого пива. Это я так думаю, что там было слабое пиво, я ведь к нему даже не притронулся. Ну, так вот, в дюжине шагов от меня, вряд ли дальше, вскрикнула этак, уронила кувшин и на траву опустилась. И - хвать себя за лодыжку. Ну, я испугался, думал, оступилась, кинулся к ней, и тут она как посмотрит на меня да как завопит! Но это еще что! Страшнее всего... Страшнее всего... - Юноша умолк и озадаченно уставился на Бартана, словно видел его впервые в жизни.
     - Глэйв!
     - Страшнее всего был крик, Бартан. Понимаешь, у нее при этом рот не открывался. Я ей глядел прямо в лицо, слышал крик, но ведь губы-то у нее были сжаты! Ни хрена себе диковина, правда? У меня аж кровь заледенела.
     Бартан приподнял вожжи, чтобы хлестнуть синерога.
     - Чепуху ты несешь, по-моему. Ну ладно. Сондевира вскрикнула, так? Больше ничего не случилось? Она что, ногу подвернула? Что она говорит?
     Глэйв медленно, задумчиво покачал головой.
     - Ничего она не говорит. Вообще ничего.
     - Вообще ничего? Слушай, какого лешего?.. - Тут опять накатила тревога. - Она, часом, не онемела?
     - Да не знаю я, Бартан, - простодушно ответил Глэйв. - Тебе самому надо бы посмотреть. Я с нею посидел, пока время было, хотел помочь, да чем тут поможешь...
     Конец фразы потерялся в топоте копыт и стуке колес. Бартан гнал синерога во весь опор по ухабистой дороге, ерзал и подскакивал на голых досках облучка, но терпел. Яркий туман уже завладел горизонтом, так стиснув пределы видимости, что Бартану казалось, будто он двигается посреди арены под колоколообразным сводом, по которому, переплетаясь друг с дружкой, взбегают к самому солнцу слабые пастельные разводы. Вскоре водяные пары начали рассеиваться, по небу растеклось молоко с легким голубоватым оттенком, и Бартан увидел вдалеке свою ферму - она сияла, подновленная дождем и туманом. Когда он подъезжал к дому, небо уже обрело прежнюю яркую голубизну, и вновь проглянули дневные звезды.
     Бартан остановил фургон, соскочил на землю и вбежал в дом. На его зов никто не откликнулся. Он обежал все комнаты, но Сондевиру не нашел. Значит, она снаружи. Он сразу вспомнил дерево, о котором говорил Глэйв. Хотя - какой ей резон там задерживаться? Разве что... серьезно прихватило. Но если так, почему этот олух Глэйв не отвел ее в дом, вместо того чтобы драпать, как от привидения?
     Бартан сбежал с крыльца и рванул мимо свинарника, где ютилось его скромное стадо, к вершине травянистого холма, заслонявшего восточный горизонт. Оттуда он сразу увидел Сондевиру. Она сидела на траве возле дерева, которое якобы корчевал Глэйв, и на ней была светло-зеленая клеенчатая накидка.
     Бартан окликнул ее, но она не ответила. Даже ни разу не шевельнулась, пока он спускался по отлогому склону. С каждым шагом в его душе росла тревога. Что же это за хворь, когда человек часами сидит неподвижно, свесив голову на грудь, позабыв про все на свете? Может, лихорадка? Или полуобморок? Или даже... смерть?
     Шагах в шести от жены он остановился, скованный непонятной робостью, и прошептал:
     - Сондевира, милая, что с тобой?
     Она подняла голову, и по телу Бартана пробежала волна облегчения: он увидел на ее лице улыбку.
     Сондевира глядела на него несколько секунд. Она по-прежнему улыбалась, но глаза ее были пустыми. Потом она снова опустила голову и уставилась в землю.
     - Сонди, что это еще за шутки? - Нагнувшись, Бартан коснулся рукой ее волос, и в это мгновение увидел, что творится у самых ее скрещенных лодыжек. Две крошечные многоногие твари сошлись, как решил поначалу Бартан, в смертельном поединке. Он завороженно разглядывал суставчатые тельца в форме полумесяцев не длиннее указательного пальца, темно-коричневые спинки и светло-серые брюшки. Они были совсем не похожи на других ползучих гадов, виденных им раньше. Из-под головы у каждого росло по одному толстому щупальцу. Бартан ежился от омерзения, а взгляд его машинально выделял из хитросплетения конечностей ноги, глазные стебельки и усики. Гады обхватили друг дружку щупальцами и вовсе даже не дрались, а спаривались... К тому же Бартан обнаружил только одну голову. Самец своей лишился, и теперь партнерша насыщалась бледной жижей, сочащейся из его шеи. А тело бедолаги как ни в чем не бывало дергалось в ритме совокупления, и похотливое подбрюшье самки отвечало экстатическими толчками.
     Бартан отреагировал молниеносно и чисто инстинктивно: выпрямился и обрушил каблук на копошащуюся мерзость. В ту же секунду Сондевира оказалась на ногах, крик ее резанул Бартана словно лезвие. Он с ужасом вскинул на жену глаза - разве можно так кричать, не открывая рта? - а в следующее мгновение был вынужден подхватить ее бесчувственное тело.
     - Сондевира! Сонди! - Он неумело помассировал ей шею и щеки, пытаясь привести в чувство, - но без успеха. Голова Сондевиры свесилась через его локоть, зрачки закатились, а белки жутко поблескивали. Бартан поднял ее и понес к дому, разрываясь от страха и жалости.
     Чуть в стороне от тропинки он заметил коричневые отблески в траве и тотчас сообразил, что это родичи тех пресмыкающихся уродцев. Дурные предчувствия еще сильнее охватили его - ведь до сих пор он ни разу не видел таких гадов. Ни сном ни духом не подозревал об их существовании. Откуда их столько взялось? Бартан шагнул в сторону, и его сапог опустился прямо на тварь, впечатав ее в дерн.
     Сондевира шевельнулась в его руках, и издалека - с конца невидимого коридора в милю длиной - донеслась еле слышная копия того неестественного крика.
     Еще дважды по пути к дому ему попадались безымянные существа, бегущие навстречу на многосуставчатых ножках, и оба раза он давил их всмятку под дикий вопль жены. Бартану было невдомек, что может связывать ее с этими уродцами и отчего она, находясь в обмороке, ощутимо вздрагивает, когда они погибают. Мучил его и другой вопрос: можно ли кричать, да еще так душераздирающе, сквозь плотно сжатые губы?
     В сознании Бартана сгущалась угрюмая тьма, по спине растекался холод, наводя на мысль, что окружающий солнечный мир - не более чем обман, что он переступил границу постижимого. Он внес Сондевиру в спальню и осторожно положил на кровать. Лоб у нее был прохладный, лицо, как всегда, чуть розовое, и казалось, что она просто-напросто спит. Он тряс ее, настойчиво звал по имени - безрезультатно. Он стащил с нее накидку и уже снимал сандалии, когда заметил крапинку засохшей крови на правой голени. Она сразу исчезла под нажимом влажной ткани, даже следа не осталось на безупречно гладкой коже. Бартан перевел дух: значит, это все-таки не укус одного из тех мерзких крошечных каннибалов. Но тогда что же? Ведь с Сондевирой что-то случилось, и он, как ни старался, не мог избавиться от мысли, что тут замешаны эти маленькие пресмыкающиеся. Может быть, они источают какой-то сильный яд, и человеку достаточно одного прикосновения, чтобы потерять сознание?
     Стоя у кровати и глядя на неподвижное тело жены, Бартан ощущал, как в его душу закрадывается тоска. "Артунл прав, - подумал он. - Я был предупрежден - и смолчал. Я привел их сюда, и каков итог? Двое покончили с собой, один исчез, а может, убит. Дети рождаются мертвыми. Взрослые - кто спятил, а кто близок к этому. У всех - дикие видения, кошмарные сны. Друг идет против друга, добряк превращается в злыдня. А теперь еще и это! У Сондевиры - неизвестная болезнь, и земля исторгает из себя страшных тварей".
     Гигантским усилием воли он взял себя в руки и попробовал хоть чуть-чуть возродить дарованный ему природой оптимизм. Он, Бартан Драмме, отлично знает: призраков и демонов не существует. И если не бывает злых духов, разве может быть злым место? Допустим, с тех пор, как секта Исконного Первородства осела в Корзине Яиц, ее одолевают неудачи. Но неудачи всегда рано или поздно кончаются, и начинается полоса везения. Артунл поступает глупо: нельзя бросать дело после того, как отдал ему столько сил и времени. Надо вести хозяйство и ждать, когда все переменится к лучшему. В общем, Бартан знает свой долг: быть рядом с женой и делать все, что в его силах, ради ее выздоровления.
     Он уже устроился на своей половине кровати и приготовился войти в роль ночной сиделки, но тут мысли его снова вернулись к жутким гадам, чье появление предшествовало таинственному несчастью с Сондевирой. Здесь, на Верхнем Мире, люди встретили много любопытных форм жизни, в том числе и в высшей степени неприятных на вид, - но таких гнусных, как эти, несомненно, должны были обнаружить давным-давно. Пожалуй, Бартан оказался слишком скор на расправу, не стоило идти на поводу у инстинкта. Если он увидит еще одного уродца, то уже не поддастся отвращению. Поймает страшилище и отнесет кому-нибудь, кто знает толк в местной живности.
     Бартан приподнял безвольную голову Сондевиры, направил на нее поток своей жизненной силы и держал так, пока его не встревожило какое-то тихое царапанье. Он склонился набок и напряг слух. Звук был едва различим, но Бартан сумел определить, что он доносится из-за двери. Недоумевая, он встал и в несколько шагов пересек спальню и кухню. Полоска яркого света между дверью и полом нигде не прерывалась, но Скреблись по-прежнему. Он отворил дверь, и с притолоки, задев его по щеке, упал кто-то скорченный, извивающийся.
     Бартан не удержался от возгласа, лицо его исказилось от ужаса и омерзения. Он резко отпрянул, а пресмыкающееся глухо стукнулось головой о пол. Мелькнуло светло-серое брюшко, затем тварь встала на ноги и двинулась в кухню, всем своим видом демонстрируя решимость и целеустремленность. Единственное толстое щупальце тянулось вперед, вопросительно обшаривая пространство. Напрасно Бартан зарекался рубить сплеча: подошва опустилась сама собой, и он ощутил, как расплющилось и лопнуло скользкое тельце, а между висками взорвался исполненный смертной муки вопль. Сондевира!
     Бартан захлопнул дверь и подпер ее спиной. Его трясло от омерзения, а перед глазами стояли образы человеческих существ - жены фермера и играющих малышей. Их протянутые вперед руки плавно извивались, подражая бескостному щупальцу.

Глава 8

     Прослужив на крепостях почти беспрерывно год с лишним, Толлер уже не мечтал научиться нормально спать в невесомости. В часы бодрствования необъяснимая боязнь падения, заразившая все экипажи, притуплялась, но спящий мозг не имел от нее защиты. В часы отдыха воздухоплаватели все без исключения ворочались в гамаках и бессвязно бормотали - им мерещилась летящая навстречу планета, и в момент мнимого столкновения они просыпались, будя криком товарищей.
     Толлер придумал для себя распорядок, который помогал справляться с этой неурядицей. За шестнадцать дней вахты в зоне невесомости он ни разу не пытался как следует уснуть, только дремал урывками, если позволяли обстоятельства. Зато, когда наступало время возвращаться, он сворачивался калачиком в шерстяной утробе мешка для падения и большую часть пути спал мертвым сном, покачиваясь, как в люльке, под мягкое шуршание воздуха, затекающего в горловину. Вначале его озадачивал этот феномен, но потом он объяснил его тем, что во время падения осознаваемое соответствует ощущаемому, то есть разум и тело не спорят друг с другом.
     Очередная вахта в зоне невесомости подходила к концу, еще сутки - и пора будет возвращаться. Толлер вымотался до полусмерти и перед тем, как улечься в гамак, вдруг впал в задумчивое оцепенение - нечто промежуточное между сном и явью, где нет разницы между прошлым и смутно осознаваемым настоящим. На борту первой - самой большой - крепости, которую он сделал своей штаб-квартирой, чтобы всегда быть в центре событий, звучали только неразборчивые голоса двух вахтенных да иногда - посапывание мехов, поддерживающих нужное давление воздуха.
     Толлер повернулся лицом к борту и устроился поудобнее. Уют - вот чего ему так недоставало с начала войны. Теперь борта были проконопачены паклей и обиты шкурами - для теплоизоляции и дополнительной герметичности корпуса. Как-то в одно из предыдущих дежурств Толлер среди ночи уловил слабый, но непрерывный свист. Его источник обнаружился в средней секции крепостного цилиндра - оказалось, большой сучок ссохся и пропускал воздух. Толлер легонько постучал по нему согнутым пальцем, и сучок вывалился наружу. Поскольку Толлер сам вызвал повреждение, он сам его и устранил с помощью деревянной пробки и замазки, нисколько не сомневаясь, что слух об этом мигом облетит его армию, и все еще раз убедятся, что в небе лорд Толлер Маракайн не ставит себя выше простых матросов.
     Подобные мелочи он делал не без умысла, но оправдывал это тем, что в межпланетной войне с ее чудовищными нервными перегрузками именно такой стиль поведения оптимален для командира. Король Чаккел даст приказ, и солдат под страхом смерти отправится в зону невесомости. Но там командир не добьется от него полной отдачи, если сам не будет образцом, если не докажет, что готов делить с подчиненным все трудности и лишения и встречать с ними плечом к плечу любые опасности.
     А опасностей было хоть отбавляй.
     Защитникам Верхнего Мира повезло необыкновенно: Рассамарден, неведомый властелин неведомого Старого Мира, не успел в кратчайшие сроки начать вторжение. Не один десяток дней провисели две первые крепости в срединной синеве, а враг все не появлялся. Отсрочка же очень пригодилась: под руководством Завотла небесные стражники измерили область относительно плотного воздуха в месте соприкосновения атмосфер. Для этого корабль был завален на борт и прошел на реактивной тяге шестьдесят миль по горизонтали, пока у пилота не закружилась голова от удушья. Как раз в тот момент, когда он разворачивал корабль, шар лопнул, не выдержав дополнительной перегрузки вращающего момента. Чудом не лишившись сознания, пилот сумел на индивидуальном воздухоструе дотянуть до гравитационного поля Верхнего Мира, а на другой день опустился на парашюте и пешком добрался до Прада. Его спасение самым утешительным образом подействовало на всех чинов небесной службы, но результаты эксперимента обеспокоили высокое начальство. По расчетам выходило, что мост - такое название приобрела вскоре воздушная перемычка, где человеку не грозила смерть от удушья, - в поперечнике имеет больше десяти тысяч квадратных миль, и спрашивается, где взять столько крепостей, чтобы прикрыть его пушечным огнем?
     И снова Завотл, непревзойденный мастер решать любые проблемы, нашел выход. Воодушевленный успешными испытаниями индивидуальных летательных аппаратов, он сконструировал простейший реактивный истребитель- пилот мог сидеть на нем верхом, как на синероге. Средней величины двигатель, взятый от обыкновенного небесного корабля, привычные кристаллы пикона и халвелла- и в результате стрелок может удаляться от крепости на много миль. По расчетам Завотла, учитывая, что радиус действия истребителя всего двенадцать миль, для надежной обороны моста было вполне достаточно двадцати пяти крепостей.
     Качаясь в мягких объятиях гамака, Толлер вспоминал удивленное и радостное лицо Чаккела, когда тот услышал эту спасительную идею. Король, несомненно, не посмотрел бы на дефицит материальных и человеческих ресурсов и построил все сто крепостей, как того требовал первоначальный план. Однако была и еще одна загвоздка: большинство пилотов по молодости лет не представляли себе всех ужасов птертоза, а потому не понимали, зачем от них требуют сверхчеловеческих усилий. Тем более что и война казалась ненастоящей. Вот почему реактивный истребитель явился для Чаккела сущим подарком, и первая партия этих машин была выпущена в рекордно короткий срок - правда, не без участия природы, заблаговременно упростившей задачу конструктора. Реактивный двигатель представлял собой нижнюю часть браккового ствола - плюс камера сгорания на конце, где смешивались ингредиенты топлива. Кристаллы пикона и халвелла поступали туда под давлением воздуха и при контакте друг с другом взрывались, образуя большие порции маглайна, который вырывался из сопла, толкая двигатель в противоположную сторону. Чтобы облегчить управление, кораблик снабдили седлом и по всей длине обшили деревянным кожухом, а на хвосте установили плоскости на шарнирах, похожие на обрубленные крылья, - единственной их задачей было направлять полет истребителя. Вооружение состояло из двух маленьких пушек, заряжающихся с казенной части, - наглухо привинченные к кожуху, они могли быть наведены на цель только вместе с истребителем.
     Балансируя на кромке сна, Толлер четко, со всеми подробностями, вспомнил свой первый вылет на одной из этих диковинных машин. Из-за небесного костюма с воздухоструем и парашютом двигаться было чертовски неудобно, и не сразу удалось освоиться в седле, приноровиться к рычагам управления. Толлер кожей ощущал на себе взгляды матросов первой крепости. Он до предела поднял давление в воздушном резервуаре и сдвинул рычаг дросселя. Он вовсе не собирался рвать с места и был застигнут врасплох диким скачком и оглушительным ревом машины. Минуты три ушло на ее усмирение, и все это время струйки ледяного воздуха царапали лицо. Наконец он освоил полет по широкой спирали, вырубил двигатель, предоставив сопротивлению воздуха остановить машину, и с крепнущим восторгом повернулся к крепости, смеясь и ожидая аплодисментов.
     А крепости не было!
     Да, из первого знакомства с физикой реактивного истребителя лучше всего запомнился приступ неудержимого страха. Лишь через несколько секунд он обнаружил яркую блестку, почти затерявшуюся среди серебристых звезд, и сообразил, что летел со скоростью, о которой прежде человек мог только мечтать.

***

     Девять истребителей Красной Эскадрильи стояли бок о бок; на их обшивке играло солнце. Невдалеке над ними парила первая крепость, дополненная недавно тремя новыми секциями. Остальные крепости - Группа Внутренней Обороны