направлениях стало темно-синим, сверкая все большим числом звезд.
     Когда Толлер впадал в транс во время ночных дежурств, разговоры членов экипажа и даже гул горелки исчезали из его сознания, он оставался один во вселенной, один владел всеми ее сверкающими сокровищами. Однажды ночью, стоя на месте пилота, он увидел, как по небу ниже корабля чиркнул метеор. Небесное тело прочертило огненную прямую из бесконечности в бесконечность, а через несколько минут послышался одиночный низкий раскат-глухой и траурный; корабль качнулся вверх-вниз, и кто-то из спящих издал недовольное бормотание. Однако наутро Толлер, побуждаемый некой духовной жадностью, скрыл от товарищей это событие.
     Подъем продолжался, Завотл вел подробные записи, в которых отмечал многие физиологические эффекты.
     На вершине высочайшей горы Мира не обнаружилось ощутимого падения атмосферного давления, но во время предварительных вылазок на воздушных шарах некоторые участники сообщали, что чувствовали разреженность воздуха, и у них возникала одышка. Эффект признали слабым, и по самым тщательным научным оценкам выходило, что атмосфера простирается достаточно далеко, чтобы поддержать жизнь между Миром и Верхним Миром, но это предположение следовало проверить.
     И вот на третий день Толлер почти с облегчением ощутил, что дышать стало труднее - еще одно подтверждение тому, что проблемы полета предсказаны точно. Но другой неожиданный феномен его совсем не радовал: Толлер мерз уже некоторое время, но как-то не обращал на это внимания. Теперь, однако, вся команда в гондоле стала почти непрерывно жаловаться на холод, и напрашивался вывод: по мере набора высоты окружающий воздух становился заметно холоднее.
     Ученые ЭЭНК, включая Лейна, считали, что в разреженном воздухе солнечные лучи будут меньше рассеиваться, и температура повысится, однако они ошиблись. Толлер, уроженец Колкоррона, никогда не сталкивался с настоящим суровым холодом и, не задумываясь, отправился в межпланетный вояж в рубашке, бриджах и жилете-безрукавке. Теперь он все больше и больше страдал от холода, и его обескураживала мысль, что, может быть, полет придется прервать из-за отсутствия тюка шерсти.
     Он разрешил команде надеть под форму всю запасную одежду, а Фленну-заваривать чай по первому требованию. Последнее, вместо того чтобы облегчить ситуацию, привело к серьезным конфликтам. Рилломайнер упорно утверждал, что Фленн, то ли назло, то ли от неумения, заваривает чай до того, как вода по-настоящему закипит, или же дает чаю остыть, а потом уж разливает. И только после того, как Завотл, тоже недовольный, проследил за процессом заваривания, правда выплыла наружу - вода закипала, не достигнув нужной температуры. Она была горячей, но не "как кипяток".
     - Это открытие меня беспокоит, капитан, - сказал Завотл, описав событие в журнале. - Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, - вода закипает при более низкой температуре оттого, что становится легче. И если так, что станет с нами, когда все потеряет вес? У нас что, слюна во рту закипит? Мы начнем писать паром?
     - Нам придется повернуть назад до того, как ты испытаешь подобные унижения, - сказал Толлер, своим тоном выражая недовольство плохим настроением Завотла, - но я не думаю, что до этого дойдет. Должна быть другая причина. Возможно, это связано с воздухом.
     Завотл продолжал сомневаться.
     - Не понимаю, как воздух может влиять на воду.
     - И я не понимаю, поэтому не трачу время на бесполезные гипотезы, - отрезал Толлер. - Если тебе нечем занять мозги, следи внимательнее за измерителем высоты. Он показывает, что мы уже на одиннадцати сотнях миль, а если это так, то мы весь день серьезно недооценивали скорость подъема.
     Завотл оглядел прибор, пощупал отрывной канат и заглянул в баллон, внутри которого с приближением сумерек становилось туманно и темно.
     - Это как раз может иметь связь с воздухом, - сказал он. - По-моему, вы открыли, что разреженный воздух меньше давит на верхушку шара при движении, и от этого кажется, что мы идем медленнее, чем на самом деле. Толлер обдумал это предположение и улыбнулся.
     - Это придумал ты, а не я, так что в записях припиши заслугу себе. Думаю, в следующем полете ты будешь старшим пилотом.
     - Спасибо, капитан, - сказал Завотл с довольным видом.
     - Ты этого заслуживаешь. - Толлер коснулся плеча Завотла, выразив молчаливым жестом поддержку второму пилоту. - На теперешней скорости мы пройдем отметку тринадцати сотен миль к рассвету. Тогда дадим отдых горелке и посмотрим, как корабль управляется реактивными двигателями.
     Позже, укладываясь поспать на мешках с песком, Толлер вспомнил этот разговор и осознал причину скверного настроения, которое он сорвал на Завотле. Непредвиденные явления накапливались. Холод, странное поведение воды, обманные показания скорости. Он все больше убеждался, что слишком доверился предсказаниям ученых. В частности, Лейн вышел не прав уже в трех случаях, а если даже неукротимый интеллект брата оказался побежденным так скоро, то что же еще ждет их на пороге неизведанного?
     Наивно было полагать, что испытательный полет пройдет гладко, и Толлер, организовав на Верхнем Мире колонию, заживет счастливой и полной жизнью со своими близкими. Теперь, трезво размышляя, он осознал, что судьба приготовила им много неприятных сюрпризов, и некие события произойдут независимо от того, может он или нет сейчас себе их представить.
     Как-то внезапно мрачные тучи неопределенности заволокли грядущее.
     "И в новой жизни, - подумал Толлер, проваливаясь в сон, - нужно научиться объяснять новые явления в повседневных мелочах... степень провисания веревки... пузыри в кастрюле с водой... скупые знаки... предупреждения шепотом, еле слышные..."
     К утру измеритель высоты показал четырнадцать сотен миль, а его вторая шкала указывала, что гравитация уже составляет лишь четверть нормальной.
     Ощущение легкости удивило Толлера, и для проверки он подпрыгнул, но тут же зарекся не повторять этот опыт. Он взлетел гораздо выше, чем ожидал, и на мгновение ему показалось, что он повис в воздухе и вот-вот расстанется с кораблем навсегда. Открытая гондола с бортами высотой по грудь была непрочным сооружением, а спаренные стойки и плетеные стенки между отсеками совершенно не внушали доверия. И Толлер, пока висел, очень живо представил себе, что случилось, если бы, опустившись, он проломил пол гондолы и погрузился в разреженный голубой воздух в четырнадцати сотнях миль над поверхностью Мира.
     Он, наверно, долго падал бы, очень долго, и ему нечем было бы заняться, только наблюдать, как внизу жадно разворачивается планета. Тут и самый смелый человек закричит от ужаса...
     - Капитан, похоже, что за ночь мы потеряли изрядную долю скорости, - сказал Завотл с места пилота. - Отрывной канат сильно натянут, хотя, конечно, на него больше нельзя полагаться.
     - Все равно пора переключаться на реактивный двигатель, - ответил Толлер. - Отныне до самого переворота горелку будем зажигать только для того, чтобы держать надутым баллон. Где Рилломайнер?
     - Здесь, капитан. - Механик появился из другого пассажирского отсека. Толстячок согнулся пополам, цеплялся за перегородки и не отрывал глаз от пола.
     - Что с тобой, Рилломайнер? Тебе плохо?
     - Я здоров, капитан. Я только... просто... не хочу выглядывать из гондолы.
     - Почему?
     - Не могу, капитан. Я чувствую, меня так и тянет за борт. Мне кажется, я уплыву.
     - Ты понимаешь, что это ерунда? - Потом Толлер вспомнил мгновение своего детского страха и сменил тон. - Твое состояние не отразится на работе?
     - Нет, капитан. Работа лечит.
     - Хорошо! Тщательно осмотри главный и боковые реактивные двигатели и убедись, что взаимодействие кристаллов происходит гладко. Мы сейчас не можем позволить себе качку.
     Рилломайнер отсалютовал полу и побрел искать свои инструменты. Пока он проверял органы управления - некоторые были общими у горелки и обращенного вниз тягового двигателя, - Толлер получил передышку от изматывающего ритма горения.
     Фленн приготовил на завтрак кашу-размазню, перемешанную с маленькими кубиками соленой свинины. Он все время жаловался на холод и на то, что в камбузе трудно поддерживать огонь, но немного воспрял духом, узнав, что Рилломайнер есть не собирается, и для разнообразия вместо сортирного юмора обстрелял механика шутками по поводу опасности зачахнуть с голоду.
     Фленн продолжал гордиться тем, что не боится высоты, на него, казалось, не производило впечатления иссушающее душу пространство, которое мерцало сквозь щели в опалубке. В конце завтрака, чтобы подразнить несчастного Рилломайнера, он уселся на борт гондолы, небрежно держась рукой за стартовую стойку. Хотя Фленн и привязался, от зрелища сидящего на краю на фоне неба техника у Толлера похолодело в животе. Он выдержал лишь несколько минут и приказал Фленну слезть.
     Рилломайнер закончил работу и уполз на мешки с песком, а Толлер занял место пилота. Он опробовал реактивную тягу, включая двигатель на две секунды и изучая затем, как это повлияло на баллон. При каждом толчке оснастка и оборудование поскрипывали, но оболочка реагировала гораздо слабее, чем при испытательных залпах на малой высоте. Это вдохновило Толлера, и он стал варьировать промежутки времени. В конце концов он остановился на ритме два на четыре. Этот ритм обеспечивал почти постоянную, но не особенно высокую скорость. Короткий залп горелки один раз в две-три минуты поддерживал давление в баллоне, при том что корабль не слишком энергично буравил атмосферу своей верхушкой.
     - Корабль хорошо слушается, - сказал Толлер Завотлу, который усердно строчил в журнале. - Похоже, у нас с тобой будет небольшая передышка до наступления нестабильности.
     Завотл кивнул:
     - Уши тоже отдохнут.
     Толлер согласился. Залп реактивного двигателя продолжался дольше, чем залп горелки, при этом газ не направлялся в гулкую камеру баллона и издавал звук на полтона ниже и не такой назойливый, быстро поглощаемый окружающим безмолвием. Корабль вел себя послушно, все шло согласно плану, и Толлер мало-помалу решил, что ночные тревоги были только признаком растущей усталости. Он уже мог сосредоточиться на невероятной мысли, что, если все пойдет хорошо, другую планету удастся увидеть вблизи через каких-то семь-восемь дней. Небесный корабль не мог опуститься на Верхний Мир; для этого надо было оторвать панель на верхушке баллона, а средств для того, чтобы восстановить ее и вновь надуть баллон, не было, так что корабль не смог бы вернуться. Но они должны пролететь в нескольких ярдах от планеты-сестры и выяснить как можно больше относительно тамошних условий.
     Тысячи миль воздуха, разделявшие планеты, мешали астрономам, и они не много могли сообщить - разве только то, что на видимом полушарии растянулся экваториальный континент.
     Всегда считалось, отчасти по религиозным соображениям, что Верхний Мир похож на Мир; но все-таки оставалась вероятность, что он непригоден для жизни из-за каких-нибудь особенностей, которые нельзя разглядеть в телескоп.
     Имелось еще одно опасение, символ веры для церкви и тема дискуссий для философов: что Верхний Мир уже населен.
     Интересно, какими должны оказаться его обитатели? Строят ли они города? И что они сделают, увидев спускающийся с неба флот чужих кораблей?
     Размышления Толлера прервал холод, который за считанные минуты резко усилился. К Толлеру подошел Фленн со своим карблом за пазухой. Коротышка дрожал, лицо его посинело.
     - Убийственный мороз, капитан, - сказал техник, пытаясь выдавить улыбку, - он внезапно усилился.
     - Ты прав, - ответил Толлер. Его поразила тревожная мысль, что они пересекли невидимую линию опасности в атмосфере, но тут его осенило. - Мы ведь выключили горелку, а нас согревал обратный поток маглайна!
     - Да. И воздух, обтекавший горячую оболочку, тоже, - добавил Завотл.
     - Проклятие! - Толлер прищурился на геометрический узор баллона. - Значит, нам придется накачать туда побольше тепла. Пурпурных и зеленых у нас много, с этим порядок, но позже возникнет проблема.
     - При спуске. - Завотл мрачно кивнул.
     Толлер кусал губы: он снова столкнулся с трудностями, не предусмотренными учеными ЭЭНК. Снизиться воздушный шар мог только, сбросив тепло, а оно неожиданно оказалось жизненно важным для экипажа. Кроме того, при спуске воздух, который сейчас обтекал шар, будет сначала обдувать гондолу и унесет остатки тепла. Перед ними стояла перспектива долгих холодных дней и реальная угроза замерзнуть насмерть.
     Предстояло решать дилемму.
     От испытательного полета зависело очень много, но следовало ли отсюда, что нужно продолжать полет, невзирая на риск перейти неощутимую грань, за которой нет возврата. Или высший долг, наоборот, состоит в том, чтобы проявить благоразумие и повернуть назад, сохранив клад так трудно доставшихся знаний.
     Толлер обратился к Рилломайнеру, который в своей обычной позе лежал в пассажирском отсеке:
     - Пришло твое время! Ты хотел занять мозги, так вот тебе задача. Найди способ отвести часть тепла от выхлопа двигателя в гондолу.
     Механик заинтересовался и сел.
     - Как же это сделать, капитан?
     - Не знаю. Придумывать такие вещи - твое дело. Возьми лопату, ковш или что там у тебя есть и начинай немедленно. Мне надоело, что ты разлегся как супоросая свинья.
     Фленн просиял:
     - Разве можно так разговаривать с нашим пассажиром, капитан?
     - Ты тоже слишком много времени просиживаешь на заднице, - сказал Толлер. - У тебя в мешке есть иголки и нитки?
     - Так точно, капитан. Иглы большие и маленькие, а ниток и шпагата столько, что можно оснастить парусное судно.
     - Тогда начинай высыпать песок из мешков, и сшей из мешковины какие-нибудь балахоны. Еще нам нужны перчатки.
     - Положитесь на меня, капитан. Я всех одену как королей. - Очень довольный тем, что может сделать что-то нужное, Фленн запихал карбла поглубже под одежду, подошел к своему рундуку и, насвистывая, начал рыться в его отделениях.
     Толлер немного понаблюдал за ним, потом повернулся к Завотлу, который дул себе на руки, чтобы не замерзли.
     - Ты все еще беспокоишься, как будешь облегчаться в условиях невесомости?
     Взгляд Завотла сделался подозрительным.
     - А в чем дело, капитан?
     - У тебя, похоже, есть все шансы проверить, будет это пар или снег.

***

     На пятый день полета незадолго до малой ночи прибор отметил 2600 миль и нулевую гравитацию.
     Четверо путешественников сидели как прикованные на плетеных стульчиках вокруг энергоблока, протянув ноги к теплому основанию реактивной камеры. Тяжело дыша в морозном разреженном воздухе, они кутались в грубые одеяния из бурых лохмотьев мешковины, под которыми скрылись и их человеческий облик, и трепетание грудных клеток. Единственное, что двигалось в гондоле, это облачка пара от дыхания, из которых тут же выпадали хлопья снега, а снаружи, в темно-синей бесконечности, мгновенно и беспорядочно соединяя звезды, мелькали метеоры.
     - Вот мы и приехали, - нарушив долгое молчание, сказал Толлер. - Самое трудное позади, мы справились со всеми неприятными сюрпризами, которые нам подбросило небо, и остались в добром здравии. Я считаю, что по этому поводу будет уместно выпить.
     После долгой паузы, когда казалось, что даже мысли летчиков окоченели, Завотл произнес:
     - И все-таки я беспокоюсь о спуске, капитан, даже с обогревателем.
     - Раз мы еще живы, можем продолжать полет. - Толлер посмотрел на обогреватель. Это устройство спроектировал и, при некоторой помощи Завотла, установил Рилломайнер. Оно состояло из S-образной сборки бракковых трубок, скрепленных стеклянным шнуром и огнеупорной глиной. Его верхний конец, загибаясь, входил в устье камеры сгорания, а нижний прикрепили к палубе позади места пилота. Небольшая доля каждого выброса из камеры отводилась по трубке, и волна горячего маглайна проходила через гондолу. Хотя во время спуска горелку предстояло использовать реже, Толлер полагал, что в два самых суровых дня у них будет достаточно тепла, чтобы выжить.
     - Пора составить медицинский отчет, - сказал он Завотлу. - Кто как себя чувствует?
     - Я по-прежнему все время ощущаю, что мы как будто падаем, капитан. - Рилломайнер держался за стул. - От этого меня тошнит.
     - Упасть мы не можем, раз ничего не весим, - резонно заметил Толлер, игнорируя дрожь в собственном животе. - Привыкай. А ты, Фленн?
     - Я в порядке, капитан. Высота на меня не действует. - Фленн погладил карбла в зеленую полоску, который сидел у него за пазухой, и только мордочка его выглядывала из разреза в хламиде. - Тинни тоже в порядке. Мы греем друг друга.
     - Учитывая обстоятельства, мне, пожалуй, не так уж плохо. - Завотл, неуклюже двигая рукой в перчатке, записал все в журнал. - А про вас, капитан, я должен записать, что вы в приподнятом настроении? И в наилучшем здравии?
     - Да, и никакие шпильки не заставят меня изменить решение - сразу после малой ночи я переворачиваю корабль.
     Толлер знал, что второй пилот все еще цепляется за свою теорию, будто после прохождения точки нулевой гравитации с переворотом лучше подождать еще день, а то и больше. Он доказывал, что тогда они пройдут наиболее морозную область быстрее, и тепло, уходящее от баллона, тоже будет защищать от холода.
     Толлеру эта идея нравилась, но он не имел права нарушать инструкции.
     Лейн внушал ему: "Как только вы минуете среднюю точку, вас начнет притягивать Верхний Мир. Притяжение, сначала слабое, начнет быстро расти. Если вы еще увеличите это притяжение тягой реактивного двигателя, конструктивная прочность корабля будет быстро превышена. Допускать этого ни в коем случае нельзя".
     Завотл возражал, что ученые ЭЭНК не предвидели холод, угрожающий жизни, и еще не учитывали, что разреженный воздух на среднем отрезке пути создает меньшую нагрузку на оболочку, и, следовательно, максимальная безопасная скорость должна увеличиться. Но Толлер оставался непреклонным. Как капитан корабля он обладал большой властью и свободой в принятии решений, но не мог нарушить прямую директиву ЭЭНК.
     Он не признавался, что на его решение повлияло и нежелание пилотировать корабль вверх ногами. Хотя во время подготовки к полету Толлер в душе не очень-то верил в невесомость, но понимал, что, как только корабль минует среднюю точку, он перейдет в гравитационные владения Верхнего Мира, и в определенном смысле путешествие завершится, поскольку - если не вмешается человек - на судьбу корабля родная планета больше влиять не будет. С точки зрения небесной физики они станут инопланетянами.
     Толлер решил, что может позволить себе отложить переворот только до конца малой ночи. За время подъема Верхний Мир, хотя баллон и закрывал его, постепенно увеличивал свой видимый размер, и, соответственно, увеличивалась малая ночь. Наступавшая малая ночь должна была продлиться три часа, и к ее исходу корабль начнет падать на планету-сестру.
     Толлер заметил, что неуклонное изменение соотношения дня и ночи постоянно напоминает ему о фантастичности этого путешествия. Ничего неожиданного для интеллекта взрослого человека здесь не было, но ребенок в нем изумлялся и благоговел перед происходящим. Малая ночь удлинялась, а основная укорачивалась, и вскоре они должны будут поменяться местами. Ночь Мира съежится, чтобы обратиться в малую ночь Верхнего Мира...
     До наступления темноты экипаж и капитан исследовали явление невесомости. Они увлеченно развешивали в воздухе мелкие предметы и смотрели, как те наперекор всему жизненному опыту остаются висеть на месте, пока очередной выброс реактивного двигателя не заставит их медленно опуститься.
     Завотл записал в журнале: "Как будто реактивный двигатель каким-то образом восстанавливает часть их веса, хотя это, конечно, неверно. На самом деле предметы просто как бы привязаны к данному месту, а толчок реактивного двигателя позволяет кораблю обогнать их".
     Внезапнее, чем всегда, наступила малая ночь, и г