рожекторы  и  световые  сигналы
противника. Обе эскадры двигались очень медленно, все время  освещая  себе
путь прожекторами. Двигаться приходилось с большой осторожностью.  В  этом
году с севера в небывалом количестве дрейфовали льды, да  и  чем  ближе  к
Ньюфаундленду, тем больше становилась опасность заблудиться в  тумане.  То
один, то другой корабль неожиданно  исчезал  в  клубах  тумана  и  так  же
неожиданно появлялся вновь. Ночь была тихая,  пасмурная,  море  спокойное,
далеко на юге в облаках играли отблески света, -  для  англичан  это  были
первые зримые предвестники  того,  что  американцы  уже  близко.  Адмиралы
продолжали  переговариваться  по  беспроволочному  телеграфу,  но,  помимо
этого, обе стороны никак не общались друг с  Другом,  хотя  внутри  каждой
эскадры связь была самая оживленная, эфир был полон шифрованных  донесений
и приказов.
   Обе эскадры шли с зажженными огнями; все делалось так, словно  мир  еще
не нарушен, и те, кто уцелел после этой битвы, с изумлением  рассказывали,
что зрелище это ничем не напоминало  войну.  Только  и  слышно  было,  что
ровный  рокот  машин,  плеск  и  свист  рассекаемой  кораблями  волны   да
размеренное  гудение  аэропланов  над  головой.  Все  очевидцы  единодушно
утверждают, что на кораблях почти не  слышно  было  человеческого  голоса.
Люди молчали в каком-то благоговейном страхе, словно  чуяли,  что  в  этом
походе на запад их сопровождает сама судьба. Неподвижно застыв на палубах,
они следили, как бродят взад и вперед мертвенно-бледные лучи  прожекторов,
вырывая из тьмы и обшаривая то один,  то  другой  крейсер  или  миноносец,
исследуя  какой-нибудь  беззвучно  проплывающий  мимо   островок   тумана.
Внезапно в  луче  прожектора  вырисовывался  ослепительно-белый  и  четкий
корабль - и вновь погружался во тьму, и  только  и  можно  было  различить
несколько огоньков на борту или на мачтах. И опять взоры обращались к югу,
к далеким отсветам, мерцавшим в облаках над американской эскадрой, все еще
скрытом за горизонтом.
   Как бывало со всеми морскими сражениями,  история  этих  роковых  часов
перед  грандиозной  битвой  в  Северной  Атлантике   остается   темной   и
запутанной. Здесь тоже  все  разыгралось  с  такой  быстротой,  что  почти
невозможно установить точную последовательность события. Что было известно
такому-то и такому-то капитану, когда он отдавал тот или иной приказ? Было
ли вообще получено то или иное известие? Ясно, что  корабли  американского
флота еще только собирались все  вместе  и  при  этом  на  ходу  описывали
широкую дугу южнее английской  эскадры.  Англичане  в  это  время  шли  на
юго-запад, к Галифаксу. Американский адмирал Сэмпл  постепенно  выстраивал
свои силы параллельно курсу  англичан.  По  беспроволочному  телеграфу  он
условился с их адмиралом до рассвета не пересекать  определенную  границу;
пока не настанет день,  обе  эскадры  будут  двигаться  рядом,  причем  их
разделит полоса воды не менее чем в пять  миль  шириной.  Затем  он  решил
сообщить  сэру  Гектору  Грейгу,  британскому   главнокомандующему,   суть
полученных им, Сэмплом, инструкций.
   - Мне даны инструкции, - извещал он, - патрулировать в  северной  части
Атлантического океана и принять все необходимые  меры  для  предотвращения
каких-либо недружественных действий против Канады или Соединенных Штатов в
американских водах.
   - Мне даны инструкции патрулировать между Великобританией и Канадой  и,
базируясь в  Галифаксе,  выслать  отряд  легких  судов  к  заливу  Святого
Лаврентия, - был ответ сэра Гектора.
   Каждый доложил о создавшемся положении своему правительству. Верховного
лорда разбудили чуть свет, и он сидел, в белой шелковой пижаме,  с  чашкой
чая в руках, и размышлял.
   - Ничего не должно случиться, - сказал он. -  Грейг  отнюдь  не  должен
стрелять, если только сначала по нему не откроют огонь. Пусть идет тем  же
курсом... Американцы, видимо, растерялись...
   В Вашингтоне была еще ночь, и американский президент так и не ложился.
   - Велики ли силы англичан? - спросил он.
   Этого в точности никто не знал.
   - Этот  ничтожный  Муссолини  из  Вестминстера  чересчур  обнаглел!  Не
понимаю, с какой стати мы должны ему  уступать.  И  вообще,  черт  возьми,
похоже, что ни им,  ни  нам  невозможно  уступить.  Неужели  нет  никакого
выхода?
   - Неужели нет никакого выхода? - спросил Верховный лорд, забыв про свой
чай.
   - Военные корабли для того и строятся,  чтобы  воевать,  я  полагаю,  -
изрек некто в Вашингтоне.
   - А, бросьте вы городить чепуху! - рассердился президент.  Удивительное
дело, он говорил именно  таким  тоном,  какого  ждал  бы  от  него  ученый
поборник империи.  -  Мы  их  строим  потому,  что  нас  оседлали  военные
эксперты, будь они неладны. Я очень жалею, что мы влипли в эту историю.
   Остроумный субъект в Вашингтоне предложил  отдать  американскому  флоту
приказ развернуться к югу и затем двинуться на восток, к  берегам  Англии:
тогда Грейгу придется либо всем флотом  двинуться  вслед,  либо  разделить
свои силы, либо, наконец, оставить Англию незащищенной.
   - И мы окажемся в том же  положении,  но  уже  у  берегов  Ирландии,  -
возразил президент.
   На него нашло какое-то странное затмение, и он  так  и  не  понял,  что
каждый час промедления открывает  десятки  возможностей  для  того,  чтобы
кончить дело миром. Он устал от бессонной ночи и раздражался из-за каждого
пустяка.
   - Мы не можем допустить, чтобы две огромные эскадры разгуливали взад  и
вперед по Атлантическому океану и не  сделали  ни  единого  выстрела.  Это
курам на смех. Нет уж! Когда мы строили военный флот, мы хотели, чтоб  это
был военный флот, а не черт знает что. И вот у нас есть военный флот  -  и
таким он и должен быть - и пусть действует как положено. Пора покончить  с
этой неразберихой.  Такая  неопределенность  невыносима.  Пусть  Сэмпл  не
уступает. Сколько еще времени они смогут без последствий идти параллельным
курсом?
   Проворный молодой секретарь пошел навести справки.
   Тем временем Верховный лорд  облачился  в  теплый  халат  и  карандашом
начерно набрасывал блестящий меморандум президенту. Меморандум должен  был
звучать примирительно, но по сути своей выражать полную непреклонность. Он
должен был совсем по-новому, смело и властно, поставить далеко не решенный
вопрос о свободе морей. Комната была залита солнцем  -  и  в  его  веселых
лучах  на  столе  Верховного  лорда  сияли  свежие  ландыши  -   об   этом
позаботилась  миссис  Пеншо.  Ее  заранее  вызвали,  чтобы   она   привела
меморандум в надлежащий вид, как только он будет закончен.
   Вестники  несчастья   явились   к   обоим   главам   государств   почти
одновременно.
   Проворный молодой секретарь вновь предстал перед президентом.
   - Итак, - спросил президент, -  сколько  еще  это  будет  продолжаться?
Когда мы их увидим?
   - Сэр, - только и вымолвил проворный молодой секретарь, но в голосе его
прозвучало такое волнение, что президент  поднял  голову  и  уставился  на
него. Потом негромко охнул и стиснул  руки,  словно  молясь,  ибо  он  уже
угадал, что скажет ему сейчас этот  молодой  человек  с  белым,  как  мел,
лицом.
   - "Колорадо" потоплен,  -  сказал  молодой  секретарь.  -  Мы  лишились
замечательного линейного корабля...
   Верховному лорду новость сообщил Хируорд Джексон.
   По его лицу, озаренному каким-то мрачным  волнением,  тоже  можно  было
угадать, что произошло.
   - Бой начался! - задыхаясь, выговорил он. - Мы потеряли "Родни"...
   Несколько мгновений сознание Верховного лорда отказывалось  примириться
с этой вестью.
   - Я сплю, - вымолвил он.
   Но если он  и  спал,  сон  не  прерывался,  и  скорбная  повесть  стала
развертываться пред ним, беспощадная и непоправимая, словно уже занесенная
на скрижали истории. Вести от военной эскадры продолжали поступать, но  не
было никаких признаков, что указания и запросы, которые слал ей  Верховный
лорд, получены и расшифрованы.
   Серый рассвет забрезжил над  темными  водами  Атлантического  океана  и
застал обе эскадры в виду друг друга - их разделяла полоса нейтральных вод
шириной мили  в  три,  не  больше.  Оба  адмирала  намеревались  сохранять
расстояние в пять миль, но то ли кто-то ошибся в вычислениях, то ли в  эту
нейтральную зону вторглись  мелкие  суда.  Впереди,  на  западе,  еще  под
покровом уходящей ночи море скрывала полоса густого тумана. С той  минуты,
как эскадры увидели друг друга, оба адмирала, все еще  надеясь  на  мирный
исход встречи, стали, однако, энергично готовиться к  бою.  Линкоры  обеих
эскадр  шли  в  кильватерном  строю,  между  ними  оставалось  более   чем
достаточно места для маневрирования. Строй американской эскадры возглавлял
"Колорадо", следом шел "Мэриленд", потом  "Западная  Виргиния";  за  ними,
немного  ближе  к  колонне   англичан,   шли   "Айдахо",   "Миссисипи"   и
"Нью-Мексико"; дальше следовали "Калифорния" и еще по  меньшей  мере  семь
линейных кораблей. Эти три группы готовы были в любую минуту  развернуться
и образовать боевой порядок - три колонны. И у американцев и у англичан за
линейными кораблями следовали крейсеры;  строй  британских  судов  замыкал
"Гуд"; а под прикрытием линейных кораблей, по  ту  сторону  их,  двигались
авианосцы. Дальше шли отряды легких крейсеров. Между этими двумя основными
колоннами военных судов было расстояние в  пять  миль,  может  быть,  чуть
больше. Флотилии эскадренных миноносцев и торпедных катеров сошлись  ближе
и, точно охотничьи псы на сворке, готовы были мгновенно, по первому  знаку
круто повернуть, ринуться через разделяющую их полосу  воды  и  уничтожить
врага или погибнуть. С  внешней  стороны  обеих  эскадр,  ожидая  приказа,
держались подводные лодки. Кроме того, у англичан, видимо, были в  резерве
особые минные заградители для предполагавшихся  операций  у  американского
побережья. Авианосцы только и ждали минуты, чтобы устремить на врага  свои
воздушные  эскадрильи  и  образовать  второй  эшелон  за  строем  линейных
кораблей и крейсеров.
   В утренних лучах  плотная  завеса  тумана  стала  редеть,  рассеиваться
пушистыми клубами,  и  за  ними  начали  просвечивать  какие-то  синеватые
громады. Там виднелись горбатые спины каких-то чудовищ - сперва  они  были
темно-синие, потом  на  них  проступили  блестящие  полосы  и  засверкали,
заискрились. Длинная вереница айсбергов, словно  выстроившихся  по  росту,
наискось пересекала линию курса огромной британской эскадры не далее чем в
четырех милях от  передовых  кораблей.  Они  возникли  из  тумана  подобно
третьей армаде, враждебной англичанам, преграждая им путь. Словно сам  дух
Севера выступил на стороне американцев. По  сравнению  с  этими  громадами
приближающиеся стальные левиафаны казались  просто  скорлупками.  Айсберги
внезапно предстали перед британской военной эскадрой отчетливые,  грозные,
словно гряда утесов, но адмирал Сэмпл, вероятно, так  и  не  узнал  об  их
существовании.
   Наверно,  Грейгу  следовало  известить  Сэмпла  об   этом   неожиданном
препятствии. Наверно, им следовало обсудить, как быть дальше. Очень  легко
сидеть в кабинете и спокойно взвешивать разные возможности и  вероятности,
а потом преподнести ясное и безошибочное суждение насчет того, как  именно
надлежало поступить. Грейг же попросту отдал приказ повернуть на два румба
южнее. Ему, должно быть, и в голову не пришло,  что  американской  эскадре
эти ледяные громады почти не видны и что такая  перемена  курса  наверняка
будет понята неправильно. Он, конечно, рассудил, что и американцы  сделают
такой же поворот, - что может быть логичнее? До сих пор именно он  выбирал
направление. А между тем, с точки зрения американского адмирала, который и
не подозревал, что впереди - ледяные горы, этот маневр мог означать только
одно. Англичане поворачивают, значит, они готовятся  начать  бой,  подумал
он.
   Возможно, ему тоже следовало попытаться начать переговоры. Вместо этого
он дал выстрел из шестифунтового орудия по носу "Родни". Затем последовала
короткая, словно бы вопрошающая пауза.
   Лишь одна мгновенная яркая вспышка прорезала  холодную  плотную  синеву
раннего утра, маленький плотный клубок  дыма  едва  начал  распускаться  в
воздухе,  глухо  ухнула  пушка  -  и  тишина.  Словно  это   был   пустяк,
случайность, которая ничего не изменила.
   Наверно, оба адмирала терзались, раздираемые противоречивыми чувствами:
обоим страстно хотелось  остановить  катастрофу,  и  над  обоими  тяготела
необходимость тотчас дать решительный приказ к бою. Пусть у вас  наилучшие
доводы в споре, но если за ним должна последовать битва,  самое  важное  -
первому нанести удар. Теперь уже  никто  никогда  не  узнает,  пытался  ли
кто-нибудь из адмиралов в эту роковую минуту объяснить что-то другому.
   Все оставшиеся в живых рассказывают об этом затишье, но никто не  может
сказать, длилась ли она минуты или секунды.  Во  всяком  случае,  какое-то
время  две  колонны  гигантских  военных  машин  сближались  без   единого
выстрела. Ибо экипажи судов - тысячи  обреченных  -  застыли,  подавленные
ужасом перед тем грозным и непоправимым, что они совершали.
   Как знать? Возможно, к этому примешивался и восторг. Даже  орудия  -  и
те, казалось, недоверчиво принюхивались к  создавшемуся  положению  высоко
поднятыми  дулами.  Первые  аэропланы,  жужжа,  взмыли  в  небо,  готовясь
обрушиться на цель. И тут "Мэриленд" всеми орудиями малого калибра  ударил
по двум ближайшим английским миноносцам - и в тот же миг по  бортам  обеих
колонн  задрожала   огненная   бахрома   вспышек   и   загрохотала   такая
оглушительная канонада, какой еще не слыхивала наша планета.
   Неизбежное свершилось.  Десять  долгих  лет  Америка  и  Великобритания
готовились к  этому,  во  всеуслышание  заявляли,  что  этого  никогда  не
случится,  и  непрестанно  готовились.  Раздували  и   подогревали   всеми
способами  азарт,  дух  соперничества,  присущий  англосаксам,   возбуждая
неестественную, зловещую жажду схватки  не  на  жизнь,  а  на  смерть.  И,
однако, возможно, люди все же были немного ошеломлены случившимся  -  даже
Грейг и  Сэмпл  в  свои  последние  минуты.  Нельзя  вообразить  себе  эти
последние минуты, никто никогда не узнает, какая сила  положила  конец  их
изумлению и их жизни. Рассек ли  их,  изрубил  ли  в  куски  или  раздавил
непомерной тяжестью металл, сожгла струя  раскаленного  пара  или  затянул
беснующийся водоворот.
   На "Колорадо" залпами всех своих  орудий  обрушились  разом  "Родни"  и
"Повелитель";  должно  быть,  снаряды,  пробив  броню,  поразили  какой-то
жизненный центр корабля, и он исчез - только вихрь  пламени  взметнулся  к
небу и оставил после себя огромный столб дыма. "Родни", главный  противник
"Колорадо", разделил его участь: шестнадцатидюймовые  пушки  "Колорадо"  и
"Мэриленда" своими выстрелами распороли корму "Родни" и, видимо, повредили
рулевое  управление;  не  сбавляя  скорости,  он  описал  полукруг   -   и
"Повелитель", который после второго залпа "Мэриленда" шел  вслепую,  точно
пьяный, на полном ходу врезался ему в борт.  Некоторые  очевидцы  уверяют,
что  добило  его  бомбой,  сброшенной  с  аэроплана,  но  это   не   очень
правдоподобно. Без сомнения, американские воздушные силы  вступили  в  бой
очень быстро, но все же не так молниеносно. "Родни", по словам  очевидцев,
словно  бы  присел  на  волне,  задрав  нос,  так  что   орудийные   башни
бессмысленна нацелились  в  небо  поверх  тонущего  "Повелителя",  а  люди
горохом посыпались с палуб в воду, потом корабль перевернулся и  вслед  за
"Колорадо" погрузился в пучину.
   Кипящий  паром  гигантский  вал  вскинул  "Повелителя"  носом  вверх  и
отшвырнул в сторону, точно детскую игрушку. Когда  носовая  часть  корабля
оказалась над водой,  стали  видны  пробоины  и  вмятины,  полученные  при
столкновении с "Родни". И пока его качало и швыряло в волнах,  клокотавших
после погружения "Родни", по нему снова ударил  из  пушек  "Мэриленд".  Но
избитые, израненные артиллеристы "Повелителя" были неустрашимы.  Он  почти
тотчас ответил огнем из всех  своих  восьми  тяжелых  орудий  и  продолжал
стрелять, пока вдруг не перевернулся и не пошел ко дну вслед за флагманом.
А в строю британских кораблей "Гневный" тоже  пылал.  "Гуд"  был  изранен,
истерзан  залпами  сразу  трех  противников  -  "Аризоны",  "Оклахомы"   и
"Невады", и  на  нем  снова  и  снова  что-то  взрывалось.  "Айдахо"  тоже
загорелся.
   Так началась эта чудовищная битва. После первого же столкновения всякое
подобие  согласованности  действий  исчезло.  Чтобы  изготовиться  к  бою,
главные силы обеих эскадр должны были круто развернуться лицом к  врагу  -
только так можно было прорвать его фронт, - но даже  этот  первоочередной,
важнейший маневр так и не удалось завершить. И после не было никаких общих
тактических операций. Современный морской бой тем и отличается, что  очень
быстро теряется всякая возможность отдавать  и  исполнять  приказы.  Самые
хитроумные  нововведения,  которые  должны   бы   обеспечить   слаженность
действий,  становятся  бесполезными  после  первого   же   удара.   Рычаги
управления разбиты, сигнализация теряет всякий смысл,  и  наступает  самая
главная стадия битвы - яростная всеобщая свалка, когда все решает  сила  и
ничего нельзя предвидеть. Две колонны линейных кораблей,  уже  разорванные
на три большие группы, ожесточенно бились друг  с  другом,  паля  из  всех
орудий; каждый корабль стрелял по той цели, какая  попадется,  и  как  мог
увертывался от атак торпедных катеров, которые внезапно налетали на него в
дыму и неразберихе. Мелкие суда шныряли между крупными, стреляя кто во что
горазд, стараясь улучить минуту, чтобы выпустить  торпеду,  и  вскоре  над
головой уже роились поднявшиеся  с  авианосцев  аэропланы  и  с  жужжанием
пикировали вниз, в дым и пламя. Воинственность  и  традиции  обоих  флотов
побуждали нападать во что бы то ни стало и в бою  сходиться  вплотную,  и,
насколько известно, ни единый случай трусливого бегства или сдачи  в  плен
не омрачил безумного величия этой первой трагической битвы.
   Никогда еще ужасающая мощь современной артиллерии  не  обрушивалась  на
противника в столь ближнем бою. Огромные корабли приблизились теперь  друг
к другу на расстояние в какие-нибудь две мили, а иные  даже  вплотную.  Ни
один снаряд не пропал даром. Впервые в истории  двадцатого  века  линейные
корабли таранили друг друга.  "Королевский  дуб"  настиг  "Теннесси",  они
столкнулись чуть ли не на полном ходу, но  верх  взял  "Королевский  дуб";
"Нью-Мексико" таранил в борт "Доблестного" и уже готовился дать задний ход
и отойти от своей жертвы, но тут ему самому проломила борт "Малайя".  Всем
трем кораблям так и не  удалось  разделиться,  и  они  кружили  на  месте,
продолжая бой оружием мелкого калибра, пока не пошли ко дну; перед  концом
команда  обоих  английских   судов   сделала   отчаянную   попытку   взять
"Нью-Мексико" на абордаж. "Бей из всех орудий как можно чаще по  ближайшей
цели"  -  вот  единственный  приказ,  который  еще  годился  в  этом  бою.
"Выпускать торпеду по самому большому кораблю противника,  какой  поймаешь
на прицел".
   Постепенно сражение распалось на  множество  отдельных  стычек,  каждый
дрался хоть и рядом с другими, но за свой страх и  риск.  Горели  корабли,
другие, которым приходилось уж очень туго, выпускали дымовые завесы - небо
заволокло дымом, там и сям над водой  поднималась  плотная  стена  черного
тумана. Воздух сотрясал грохот взрывов, ввысь  взметались  столбы  воды  и
пара,   сверкал   раскаленный   добела   металл,   вскидывалось   зловещее
иссиня-багровое пламя - и в этом оглушающем  сумраке  вслепую  пробирались
мелкие суда, уничтожали других и гибли сами. Когда взошло солнце и золотые
стрелы его пронизали  дым  и  пламя,  первоначально  единый  боевой  строи
разбился на отдельные группы, и от каждой устрем