шали  жадно,  но
нетерпеливо. Кто-то предложил назвать лигу "Фашисты Британии". Послышались
крики: "Британские фашисты" и  "Английский  дуче"  (чужеземное  слово  это
произносили всяк по-своему). Молодые англичане, еще  недавно  вялые  и  ко
всему  равнодушные,  вытянулись  и  отсалютовали  на   манер   итальянских
фашистов, и при этом  во  всем  облике  их  появилось  нечто  от  сурового
достоинства римских camerieri [лакеев (итал.)].
   - Кто он? - пронзительно крикнули из зала. -  Как  его  зовут?  Он  наш
вождь. Наш душка! Пусть ведет нас.
   - Дуча! - поправили его.
   Крики, сумятица, и, наконец, поднялось, окрепло, зазвучало на-весь зал:
   - Лига верховного долга! Верховный Владыка! Верховный лорд!
   - Кто за верность? - крикнул во все горло высокий разгоряченный человек
рядом с Владыкой Духом, и тотчас вырос лес  рук.  Поразительное  это  было
сборище: юноши и старцы, красивые женщины, стройные девушки,  точно  языки
пламени, и возбужденные пожилые люди, рослые и маленькие, полные и худые -
все слились в едином порыве неслыханного  энтузиазма,  многие  размахивали
тростями и зонтиками. Никакая самая пылкая вера не рождала  столь  бурного
взрыва чувств. И все взоры в этой огромной волнующей толпе были  прикованы
к спокойному, решительному лицу Владыки Духа.
   Слепящие  бледно-лиловые   вспышки   свидетельствовали   о   том,   что
многочисленные представители прессы пустили в ход свои фотоаппараты.
   - Пусть здесь будет  наша  штаб-квартира.  Внесите  всех  в  списки,  -
распорядился Владыка Дух.
   Тут его тихонько дернули за рукав. Это была первая из  многих  несмелых
попыток одернуть его, с которыми ему  суждено  было  столкнуться  даже  на
первых ступенях своего триумфального восхождения.
   - Этот зал в нашем распоряжении только до полуночи, -  сказал  какой-то
невзрачный навязчивый человечек, совершенно неуместный здесь.
   - Это неважно, - сказал Владыка Дух, собираясь покинуть зал.
   - Но нас выгонят, - настаивал человечек.
   - Нас  выгонят?  Никогда!  -  возразил  Владыка  Дух,  мановением  руки
указывая на толпы своих приверженцев, на грозные силы, которые он вызвал к
жизни, и ожег маловера горящим взором.
   Но человечек не унимался.
   - Они выключат свет.
   - Охраняйте рубильники! И пусть органист не играет  Национальный  гимн,
пока ему не скажут. А пока идет запись в  Лигу,  пусть  играет  что-нибудь
мажорное.
   Робкий человечек исчез, другие, более  решительные,  исполнили  веления
Владыки. "Нас выгонят".  Ну,  нет!  После  недолгих  переговоров  органист
пообещал не оставлять поста,  пока  ему  не  найдут  достойную  замену,  и
заиграл "Господь опора наша  от  века  и  до  века"  с  вариациями,  порой
сбиваясь на "Вперед, Христово воинство" и "Правь,  Британия",  и  под  эту
величественную музыку родилась Лига верховного долга.
   Запись продолжалась до рассвета. Записались тысячи. Бесконечным потоком
они текли мимо столиков. Глаза горели, носы напоминали  о  первом  герцоге
Веллингтонском, подбородки все  больше  выдавались  вперед.  Поразительно,
сколько целеустремленных, энергичных людей вместил Альберт-холл...
   На сегодня Владыка закончил свои труды. Он выиграл первый бой на пути к
власти. Когда он спускался по ступеням, покрытым блеклым  сукном,  его  со
всех сторон  поддерживали  почтительные  руки.  Он  оказался  в  небольшой
приемной, и Хируорд Джексон  подал  ему  стакан  воды.  Окруженный  самыми
пылкими приверженцами Владыки, тут же стоял председатель собрания. В  этот
избранный кружок ухитрилась проникнуть и миссис Пеншо, она не  произносила
ни слова, но на смуглом лице ее  было  написано  безграничное  восхищение.
Глаза ее светились сочувствием.
   - Для утренних газет  уже  поздно,  -  сказал  председатель.  -  Но  мы
позаботимся,  чтобы  в  вечерних  газетах  был  полный  и  точный   отчет.
Великолепная речь, сэр! Вы позволите фотографам из иллюстрированных  газет
сделать несколько снимков?
   - Пусть их, - ответил Владыка Дух. Он чуть подумал и продолжал: -  Меня
можно видеть в Карфекс-хаусе. Там будет моя штаб-квартира. Пусть  приходят
туда.
   Он одарил председателя своей  ослепительной  улыбкой,  точно  солнечным
лучом, коснулся ею миссис Пеншо и удалился.
   - Не устали, сэр? - с тревогой спросил в автомобиле Хируорд Джексон.
   - Усталость не мой удел, - ответил Владыка Дух.
   - У меня есть превосходное  тонизирующее  средство.  Могу  дать  вам  в
Карфекс-хаусе, - предложил сэр Тайтус.
   - Что мне лекарства, когда мною движет  долг,  -  сказал  Владыка  Дух,
привычно взмахнув рукой.
   Однако он ощущал усталость, и, как ни странно, на самый короткий миг  в
нем  шевельнулась  тревога.  Было  одно  пятнышко,  омрачавшее  блеск  его
триумфа.  Эти  двое,  без  сомнения,  преданны  ему,  и  Джексон   глубоко
взволнован сегодняшней победой, но... в автомобиле не хватает третьего.
   - Кстати, - сказал Владыка Дух, покойно откинувшись  в  комфортабельном
"роллс-ройсе" и с видом полнейшего безразличия закрывая глаза, -  где  сэр
Басси Вудкок?
   Джексон задумался.
   - Он ушел. Давно ушел. Вдруг встал и вышел.
   - Он что-нибудь сказал?
   - Д-да... свое обычное "поди ты".
   Владыка Дух открыл глаза.
   - Надо  за  ним  послать...  если  его  нет  в  Карфекс-хаусе.  Он  мне
понадобится.
   Но в Карфекс-хаусе сэра Басси не было. Он не возвращался к себе. Однако
дом был в полном распоряжении Владыки Духа и его  свиты.  У  прислуги  все
было наготове, и мажордом предложил позвонить сэру Басси  в  Мармион-хаус.
Но если оттуда и ответили, ответ этот не достиг ушей Владыки  Духа,  и  на
следующее утро сэра Басси все еще не было. Он явился лишь к концу дня и  в
своем собственном доме,  уже  успевшем  превратиться  в  улей,  заселенный
деловитыми и воинственными личностями, оказался сторонним наблюдателем.  В
отсутствие законного хозяина дома полным ходом шло создание штаба  Владыки
Духа и распределение комнат между секретарями, которых  он  успел  нанять.
Среди секретарей самой энергичной и умелой его помощницей  была  маленькая
миссис Пеншо, медиум. Остальных набрали из оксфордского  кружка  "Питомцев
Парэма".
   На следующее утро после встречи с фотографами Владыка Дух отправился на
машине в Хэрроускую военную школу, где быстро организовали его выступление
перед воспитанниками. Речь его мало отличалась от той, что он  произнес  в
Альберт-холле, и восторженный прием, оказанный ему великодушной молодежью,
чьими наставниками были люди военные, вдохновил его и обрадовал.  Пока  он
завтракал с начальником  школы,  эти  славные  ребята,  не  думая  о  еде,
помчались облачаться в парадную форму; они устроили для него  на  прощание
нечто вроде парада и проводили его криками: "Лига верховного долга!" и "Мы
готовы!"
   В этот день в Хэрроу больше уже никто не думал о занятиях.
   В репортерах  недостатка  не  было,  и  назавтра  все  утренние  газеты
поместили  полный  отчет  о  происшедшем  и  множество  фотографий.  Таким
образом, призыв Верховного лорда  дошел  до  самых  широких  кругов  и  не
оставил их равнодушными.
   К концу следующего дня триумф повторился на футбольном поле в Итоне.
   Ему пора было явиться,  его  давно  ждали.  Через  две-три  недели  вся
империя знала о Лиге верховного долга и о  пришествии  Верховного  Владыки
(официальный титул Верховный лорд был ему присвоен  позднее),  призванного
вернуть Англию на путь, с  которого  она  сбилась.  Влиятельнейшие  газеты
поддержали  его  с  самого  начала;  лорд  Ботерми  стал   его   преданным
знаменосцем, и все  доступные  прессе  средства  были  поставлены  ему  на
службу. В передовых статьях, которые показались бы грубо  льстивыми,  будь
они  обращены  к  вождю  из  простых  смертных,  его  торопили  бесстрашно
осуществить  свою  миссию,  руководить  и  подавлять.   Он   мгновенно   и
безраздельно  завладел  сердцами  армии,  флота,  авиации,  в  особенности
сердцами  самых  юных  и  старейших  офицеров.  Литература  сбросила  путы
мелкотравчатости и скептицизма и вырвалась в первые ряды его  сторонников.
Мистер Бладред Хиплинг,  имперский  лауреат,  сочинил  в  его  честь  свою
лебединую песнь, а мистер  Бернардин  Шо,  восхищенный  падением  гнусного
племени политиканов, наводнил газеты открытыми письмами, в которых  ставил
его  выше  Муссолини.  На  Фондовой  бирже  его  добрых   двадцать   минут
приветствовали восторженными  криками.  Избирателей  прекрасного  пола  он
покорил en masse  [всех  разом  (франц.)]  своим  байроническим  профилем,
изящными жестами и неотразимой улыбкой.
   Англия упала ему прямо в руки, точно  созревший  плод.  Ему  оставалось
только взять на себя исполнительную и законодательную власть.



2. COUP D'ETAT*

   Владыка  Дух  не  знал  сомнений.  В  мундирах  кромвелевского  покроя,
выбранных после того, как было тщательно изучено, в каком  именно  костюме
приличествует свергать законодательную власть, сшитых замечательно  быстро
по  особому  заказу,  главари  Лиги  верховного  долга   в   сопровождении
телохранителей, вооруженных револьверами и мечами, и  предводительствуемые
самим Владыкой  Духом,  направились  в  Вестминстер,  а  следом  двинулась
многотысячная  манифестация.  Парламент  был  окружен.  Полиция  почти  не
сопротивлялась,  ибо  полицейский  комиссар  столицы  и  сам  был  человек
властный и хорошо понимал, что  происходит  в  мире.  Была  сделана  чисто
формальная  попытка  заставить  этот  исторический  марш  на   Вестминстер
свернуть в сторону, к Челси, словно речь шла просто об  уличном  движении;
когда это не удалось, полиция,  в  соответствии  с  заранее  разработанным
планом, покинула здание, построилась по  всем  правилам  на  Парламентской
площади и гуськом зашагала прочь, оставив парламент в руках Лиги. В  одном
из коридоров победители наткнулись на отчаянное сопротивление  мисс  Эллен
Уилкерсон, но через несколько минут подошли подкрепления, и  она  уступила
превосходящим силам противника. "Говорильня" пала.
   В палате общин шло заседание, и, видно, никто не знал, как положить ему
конец. Владыка Дух со всем своим штабом - кроме сэра Басси, который  опять
куда-то исчез, - вошел через дверь  для  публики  и  центральным  проходом
направился к спикеру. У многозначительной коричневой полосы,  пересекающей
зеленый ковер, он резко остановился.
   Когда эта высокая, стройная и, однако, исполненная  важности  фигура  в
сопровождении преданных, завороженных офицеров остановилась перед спикером
и его двумя приспешниками в париках, напряжение в зале  достигло  предела.
Кто-то включил звонки, призывающие голосовать, и  зал  теперь  был  битком
набит, лейбористы сгрудились слева от своего главы  -  возвышавшегося  над
всеми грузного Бенуорти. Почти не слышно  было  ни  разговоров,  ни  шума.
Огромное большинство  членов  палаты  попросту  разинуло  рты.  Иные  были
возмущены,  но  большинство  правых  встретили  Владыку   Духа   с   явным
сочувствием.  Наверху  служители  без  особого  успеха  пытались  очистить
галереи для публики и для почетных гостей. Репортеры смотрели во все глаза
или судорожно строчили, а переполненная галерея  для  дам  сверкала  всеми
красками. В буфете и курительных комнатах телеграфные ленты, как всегда, с
педантичной точностью сообщили: "Диктатор  во  главе  вооруженного  отряда
входит в  палату.  Заседание  прервано",  -  и  на  этом  прекратили  свою
высокополезную деятельность. За креслом спикера выросло несколько десятков
телохранителей с обнаженными шпагами, они выстроились в ряд слева и справа
и застыли, отдавая честь.
   Лишь человек, начисто лишенный воображения, мог не  думать  о  глубоком
историческом значении происходящего, а Владыка Дух наделен был самым живым
воображением. Его суровую решимость смягчило, но не  поколебало  невольное
благоговение перед грандиозностью свершенного им. В эту палату, если не  в
этот самый зал, вступил Карл Первый в поисках своей трагической судьбы,  и
роковой путь этот  закончился  для  него  в  Уайтхолле,  а  после  него  -
Кромвель, великий предтеча сегодняшнего дня. Здесь, в бесчисленных бурях и
спорах, строилось и перестраивалось здание величайшей в мире  империи.  На
этой арене вступали в бой могучие правители -  Уолпол  и  Пелхем,  Питт  и
Борк, Пиль и Пальмерстон, Гладстон и Дизраэли. А ныне  это  некогда  столь
могущественное собрание стало пошлым, дряхлым,  лейбористским,  болтливым,
бездеятельным, и  вот  наступает  день  обновления,  возрождения  Феникса.
Серьезный, чуть печальный взор Владыки  Духа,  словно  в  поисках  совета,
обратился на лепной потолок, а потом в задумчивости упал на "эту  игрушку"
- брошенный на  столе  жезл  [разогнав  парламент,  Кромвель  назвал  жезл
спикера игрушкой]. Казалось, прежде чем заговорить с облаченным в парик  и
мантию главою этого почтенного собрания, он задумался на минуту о  великой
задаче, которую взял на себя.
   - Мистер спикер, -  сказал  он,  -  я  вынужден  просить  вас  покинуть
председательское место. - Он полуобернулся к правительственным скамьям:  -
Джентльмены, министры короны, я бы посоветовал вам без возражений передать
ваши портфели моим секретарям. Ради блага королевства его величества, ради
нашей могущественной империи я вынужден на время отнять их  у  вас.  Когда
Англия вновь обретет себя, когда восстановится ее  душевное  здоровье,  ей
будут возвращены и исконные свободы слова и собраний.
   На несколько долгих минут все застыли в напряженном молчании, словно то
были  не  люди,  а  восковые  куклы.  Все  это  походило  на  какую-нибудь
знаменитую историческую сцену в  музее  мадам  Тюссо.  Казалось,  это  уже
история, и в эти долгие минуты Верховный лорд был словно не вершителем ее,
а всего лишь очевидцем. Весь этот красочный, но безжизненно застывший  зал
был точно картинка в детской исторической книжке...
   И вот все снова ожило, началом послужила исполненная  значения  мелочь.
Два телохранителя выступили вперед и стали по обе стороны спикера.
   - Именем народа Англии протестую, - сказал спикер и встал,  придерживая
мантию, готовый удалиться.
   - Ваш протест принят к сведению, - сказал Владыка  Дух  и,  неторопливо
повернувшись к телохранителям, приказал им очистить палату.
   Без спешки и без насилия они исполнили свой долг.
   Слева тесно сгрудились члены нового лейбористского правительства, этого
сообщества путаников-идеалистов, искателей приключений от социализма, и их
приверженцы. Мистер Рамзей Макдогальд стоял у стола, как  всегда,  чуть  в
стороне от  своих  коллег  -  воплощенная  растерянность.  Мистеру  Парэму
случалось видеть  его  раза  два,  и  теперь,  когда  он  смотрел  глазами
Верховного лорда, этот человек  еще  больше  напоминал  оголенное  ветрами
дерево на богом проклятом пустыре, казался тощим и угловатым, как никогда,
еще более изможденным и нелепым в своей  мнимой  значительности.  Он  явно
искал хоть какой-нибудь поддержки. Он переводил отчаянный взгляд с галереи
прессы на скамьи оппозиции, оттуда на галерею для дам, потом  на  потолок,
который, видно, скрывал от него господа  бога,  и  снова  на  кучки  своих
последователей. Несмотря на гул, стоявший и зале, можно было  понять,  что
он произносит речь. И это походило то ли на лай коровы, то ли  на  мычание
собаки.  Верховный  лорд  расслышал,   как   его   величают   "воплощенной
неправедностью". За сим последовал призыв вести честную игру  и,  наконец,
нечто вроде угрозы "водрузить огненный крест". Когда по  знаку  Верховного
лорда к Макдогальду приблизились два стража Лиги, он еще  энергичнее  стал
размахивать руками, напоминая,  что  все  мы  смертны.  Минуту  он  стоял,
возвышаясь над всеми, подняв руку,  устремив  указующий  перст  в  небеса,
потом сгорбился и пошел прочь.
   Позади  него  сэр  Осберт  Моусес,  казалось,  тщетно  молил  оробевших
приверженцев правительства выразите хоть  какой-то  протест.  Мистер  Куп,
экстремист, явно ратовал за  сопротивление  действием,  но  его  никто  не
поддержал. Большинство лейбористов, по обыкновению, было озабочено  одним:
понять, чего  же  от  них  хотят,  и  поскорее  поступить  как  требуется.
Служители не спешили им на помощь, зато воины Лиги  гнали  их,  как  стадо
баранов. Но мистер Филипп Сноуфилд, очень бледный и злой,  не  двигался  с
места  -  должно  быть,  он  изрыгал  проклятия,  но  их  невозможно  было
расслышать. Воины Верховного лорда приблизились к нему, и тогда  он  начал
отступать к выходу, то и дело оборачиваясь, чтобы  выругаться  и  стукнуть
тростью об пол.
   - Помяните мое слово, - осипшим голосом силился он перекричать  шум,  -
вы еще об этом пожалеете!
   Огромный  Бенуорти  следовал  за  ним  как  телохранитель.  Один   лишь
головорез из левых, Уокстон, ринулся в драку, но  воины  Верховного  лорда
расправились с ним при помощи джиу-джитсу. Его выволокли из зала за руки и
за ноги лицом вниз, и волосы его подметали пол.
   Все прочие, занимавшие правительственные скамьи, не пожелали  разделить
его судьбу, и сами, без посторонней помощи, медленно двинулись  к  выходу.
Большинство старалось соблюсти достойный  вид  -  парламентарии  отступали
боком, скрестив руки, сохраняя на лице презрительную мину. Они то  и  дело
сталкивались с либералами, которые  отступали  тем  же  порядком,  но  под
несколько иным углом. Мистер Сент-Джордж вышел решительным шагом,  заложив
руки  за  спину,  с  видом  небрежным  и  незаинтересованным.  Можно  было
подумать, что его вызвали  по  личному  делу  и  он  попросту  не  заметил
случившегося. Его дочь, также  член  парламента,  поспешила  за  ним.  Сэр
Саймон Джон и мистер Хэролд Сэмюель шептались и делали какие-то заметки до
тех пор, пока над ними не нависла тень изгнания.  Каждым  своим  движением
они давали понять, что действия Верховного  лорда  беззаконны  и  что  при
случае они с удовольствием ему это припомнят.
   Многие  консерваторы  смотрели  на  Верховного  лорда   с   откровенной
симпатией. Мистер Болдмин отсутствовал, но сэр Остин  Чемберленд  стоял  с
леди Аспер, говорил ей что-то и с улыбкой поглядывал по сторонам,  а  она,
увидев, как расправились с Уокстоном, восторженно захлопала в ладоши. Она,
видно, рада была бы, чтобы и другие лейбористы ввязались в  драку  и  тоже
получили по заслугам, и была очень разочарована, когда этого не случилось.
Мистер Эмери, славный защитник империализма, взобрался  на  скамью,  чтобы
лучше видеть, и,  улыбаясь  до  ушей,  то  и  дело  поднимал  руку,  точно
благословлял происходящее. Он уже знал, что  внесен  в  список  советников
Верховного  лорда.  Верховный  лорд,  весьма  чувствительный  к   подобным
деталям, вдруг заметил, что оппозиция приветствует его. Он  выпрямился  во
весь рост и с важностью поклонился.
   - Не пора  ли  по  домам?  -  крикнул  кто-то,  и  крик  прокатился  по
коридорам. Сей освященный веками клич возвестил о роспуске парламента, как
возвещал о конце последнего акта этого представления уже пятьсот раз.
   Верховный лорд оказался в живописной галерее, ведущей из палаты общин в
палату лордов. Кто-то съежился здесь на стуле и тихо всхлипывал. Он поднял
голову, и Владыка Дух узнал лорда Кейто, в недавнем прошлом сэра  Уилфрида
Джеймсона Джикса.
   - Это должен был сделать я, - шептал сэр Уилфрид, - я давно уже  должен
был это сделать.
   Потом врожденное великодушие взяло верх, и, смахнув слезу, он  поднялся
и искренне, по-братски протянул руку Верховному лорду.
   - Теперь вы должны помочь мне ради блага  Англии,  -  сказал  Верховный
лорд.



3. КАК ЛОНДОН ПРИНЯЛ НОВОСТИ

   В этот памятный майский вечер весь Лондон  разинул  рот  от  удивления.
Когда сгустились сумерки и световые рекламы засияли ярче, поздние вечерние
выпуски газет сообщили первые подробности государственного  переворота,  и
началось паломничество к Вестминстеру. Толпы народа, мирно  настроенные  и
не чинившие никаких беспорядков, все прибывали, и наряды полиции,  которая
вне дворца действовала еще по всем