Герберт Уэллс.
    Самовластье мистера Парэма

   -----------------------------------------------------------------------
   Herbert Wells. The Autocracy of Mr. Parham (1930). Пер. - Р.Облонская.
   В кн.: "Герберт Уэллс. Собрание сочинений в 15 томах. Том 12".
   М., "Правда", 1964.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   Его удивительные приключения в нашем переменчивом мире




ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МНОГООБЕЩАЮЩАЯ ДРУЖБА


1. ЗНАКОМСТВО С МИСТЕРОМ ПАРЭМОМ И СЭРОМ БАССИ ВУДКОКОМ

   Когда сэр Басси Вудкок пригласил мистера  Парэма  сопровождать  его  на
спиритический сеанс, тот поначалу несколько растерялся.
   Мистер Парэм не желал иметь ничего  общего  с  этими  сеансами.  Но  не
отказываться же от случая провести вечер в обществе сэра Басси Вудкока!
   Сэр Басси Вудкок был одним из тех неотесанных плутократов,  с  которыми
по  нынешним  временам   приходится   поддерживать   знакомство   человеку
мыслящему, если у него есть хоть малейшее желание быть не просто  зрителем
в театре жизни. В наши дни эти богатые авантюристы оказываются необходимым
связующим звеном  между  высокой  мыслью  и  низменной  действительностью.
Весьма прискорбно, что нельзя избежать этого  тягостного  и  унизительного
посредничества,  но  в  нашем  непостижимом  мире  без  этого,  видно,  не
обойтись. Человек мысли и  человек  действия  необходимы  друг  другу,  во
всяком случае, человеку  мысли  это  сотрудничество  необходимо.  Платону,
Конфуцию, Макиавелли - всем им пришлось искать  своего  государя.  В  наши
дни, когда обходятся без государей, мыслителям  надо  всячески  добиваться
поддержки богачей.
   Богачей, пригодных для этой цели, найти не так-то просто, да к тому  же
с ними зачастую очень нелегко иметь дело. В сэре  Басси,  например,  много
такого, чего не вынес  бы  человек  высокого  интеллекта,  не  умея  он  в
совершенстве владеть собой. Сэр Басси -  румяный,  веснушчатый  коротышка,
нос у него вылеплен небрежно и резко, в  манере  современных  скульпторов,
рот прорезан кое-как; он коренаст, что уже само  по  себе  раздражает  его
высокого, стройного собеседника; двигается сэр Басси быстро  и  порывисто,
что нередко отпугивает людей и всегда свидетельствует о полном  отсутствии
сдержанности, без чего невозможно представить себе  культурного  человека.
По всем его повадкам сразу видно, что он - как бы это сказать - прожорлив.
В разговоре он не терпит ни  минуты  молчания,  ни  за  что  не  даст  вам
выдержать внушительную паузу, а мистер Парэм, издавна привыкший беседовать
с  бессловесными  студентами,  чем-чем,  а  уж  искусством  паузы   владел
мастерски. И речи мистера Парэма очень сильно проигрывали, если его лишали
возможности многозначительно помолчать. Но сэр  Басси  ничего  в  этом  не
смыслил. Стоило многозначительно замолчать, как он тут  же  переспрашивал:
"Как вы сказали?" - и все пропадало. Любимое его присловье было "поди ты".
Он то и дело повторял его  на  все  лады,  ни  к  кому  в  отдельности  не
обращаясь. Присловье это ровно ничего не значило, а впрочем - и  это  куда
неприятнее, - могло означать все что угодно.
   Происхождения он был самого скромного. Отец его - лондонский  извозчик,
мать - сиделка в туберкулезной  больнице  в  Хэмпстеде  (имя  "Басси"  она
позаимствовала у одного из самых дорогих ее сердцу больных), а сын, уже  в
четырнадцать лет одержимый честолюбивыми замыслами, решил не тратить  силы
на популярные лекции в университете  и  нанялся  к  болтливому  рекламному
агенту, ибо, как он  выразился,  "от  этой  чепухи  нет  никакого  проку".
"Чепуха"  -  это,  с  вашего  позволения,  были   Вордсворт,   Реформация,
Морфология растений и Экономическая история в изложении мрачно-насмешливых
молодых джентльменов с изощренным умом, питомцев старейших университетов.
   Мистер Парэм, человек терпимый, свободомыслящий, неизменно  стремящийся
шагать в ногу с временем, всегда  старался  смотреть  на  недостатки  сэра
Басси сквозь пальцы. В сущности, он никогда не забывал о них, но, бывая  в
обществе сэра Басси, изо всех сил старался  забыть.  Путь  сэра  Басси  из
грязи в князи - одна из многих  эпопей,  какими  изобилует  наш  век,  век
бизнеса. Мистер Парэм взял себе за правило  Держаться  от  всего  этого  в
стороне.
   Таков был сэр Басси. Немногим меньше чем за четверть века, пока  мистер
Парэм был занят главным образом непреходящими ценностями  -  и  ставил  за
сочинения  о  них  баллы,  -  сэр  Басси  стал  хозяином  изрядного  числа
преходящих, но осязаемых благ: тут были бюро рекламы, немало бакалейных  и
гастрономических лавок, несколько отелей, плантации в тропиках, кинотеатры
и многое другое, о чем мистер Парэм скорее догадывался, нежели знал. Этими
бренными делами сэр Басси занимался в те часы, когда удалялся от света,  а
случалось, даже во время светских развлечений его вызывали к телефону  или
деликатно  отводили  в  сторонку  невесть  откуда  взявшиеся  таинственные
молодые  люди.  Деятельность  эта,  мистеру  Парэму  не  очень   понятная,
позволяла сэру Басси наслаждаться  всеми  благами  неописуемой  роскоши  в
атмосфере всеобщей покорности и раболепия, прикрытого позой  благородства,
что могло бы повергнуть в трепет человека, наделенного умом не столь ясным
и тонким, каким наделен был мистер Парэм. Стоило сэру Басси  показаться  в
дверях среди ночи - и  из  тьмы  тут  же  выскакивали  сказочно  разодетые
шоферы; стоило ему сказать свое "поди ты"  -  и  величественные  дворецкие
мигом сникали. В ином,  более  просвещенном  мире  все,  наверно,  шло  бы
по-другому, а тут шоферы сэра Басси относились к мистеру  Парэму  с  явным
пренебрежением, точно к какому-то странному  пакету,  который  сэру  Басси
нравилось посылать то туда, то сюда, и хотя в  Бантинкоме,  Карфекс-хаусе,
Мармион-хаусе и в Хэнгере  слуги  обходились  с  мистером  Парэмом  как  с
джентльменом, они делали это скорее потому, что  их  прекрасно  вышколили,
нежели из уважения к нему. Мистер Парэм не уставал  дивиться  сэру  Басси.
Этого человека окружали послушные его воле толпы, но на что  они  ему,  он
явно не имел понятия. Он просто-напросто  командовал  ими.  "Будь  у  меня
такая власть, я бы творил чудеса", - не раз думал мистер Парэм.
   Сэр Басси, к примеру, мог бы творить историю.
   Всю свою жизнь мистер Парэм изучал и толковал историю и философию.  Его
перу принадлежит несколько исследований, главным образом о Ришелье  и  его
времени, и он постиг этого государственного деятеля с редкостной глубиной;
кроме того, он читал специальные курсы  по  различным  проблемам  истории;
подготовил  томик  своих   эссе;   был   главным   редактором   популярной
фосдайковской серии "Философия истории", время от времени  писал  рецензии
на  выдающиеся  научные  работы,  и  эти   рецензии   (подчас   безобразно
сокращенные  и  изуродованные)  появлялись   в   "Империи",   "Философском
еженедельнике" и "Георгианском обозрении". Мистер Парэм, как  никто,  умел
подать публике новую идею, рожденную кем-то в муках, и тут же  искусно,  с
изящной небрежностью отмахнуться от нее. Человеку, столь любящему  историю
и философию, было мучительно сознавать, что нынешний хаос никак не вяжется
ни с подлинной историей, ни с подлинной философией. Вот  мировая  война  -
это история, правда, чрезвычайно жестокая и непристойная, которая никак не
укладывается ни в какие рамки; и Версальская конференция -  тоже  история,
только  еще  больше  клонящаяся  к  упадку.  Эту  конференцию  еще   можно
рассматривать  как  столкновение  держав,  можно  говорить  о  борьбе   за
"главенство" в мире, тонко и логично разъяснять "политику" того или  иного
государственного деятеля, того или иного министерства иностранных дел.
   Но примерно с 1919 года  все  пошло  вкривь  и  вкось.  Нет  уж"  былой
значительности  ни  в  людях,  ни  в  событиях.  Разноголосица,   смешение
ценностей предоставили все воле случая. Взять, к примеру,  Ллойд  Джорджа.
Как  прикажете  его  понимать?  После  такого  взлета,   как   Версальская
конференция, естественно было бы предоставить дальнейшее историкам, как  и
сделал Вудро Вильсон, а до него Линкольн, и Сулла, и Цезарь,  и  Александр
Македонский. Они достигли апогея славы и удалились от дел. Мало-помалу все
неблаговидные  подробности  их  правления  забылись,  и  чем  дальше,  тем
увереннее о них можно  было  судить  с  точки  зрения  истории.  Подлинная
сущность происходящего выступила на  поверхность  явлений,  и  стала  ясна
логика событий.
   А теперь о чьей мощи может идти речь и каковы  движущие  силы  событий?
Перед лицом нынешней неразберихи сей многоопытный историк чувствовал  себя
точно мастер разделывать  дичь,  которого  попросили  разрезать  суп.  Где
костяк... хоть какой-нибудь костяк? Человек, подобный сэру  Басси,  должен
был бы принимать  участие  в  великой  битве  между  нуворишами  и  старой
олигархией; он должен  бы  стать  всадником,  которого  выставляют  против
патрициев. Он должен бы положить конец избирательной демократии. Он должен
бы олицетворять собой новую фазу британской политики - новую империю. А он
что делает? Стоит ли он хоть за что-нибудь? Порою мистер Парэм чувствовал,
что, если он не добьется, чтобы сэр Басси стал  на  чью-либо  сторону,  на
сторону чего-либо значительного по существу, по форме  и  с  точки  зрения
истории, он, Парэм, попросту сойдет с ума.
   Конечно, и сейчас  все  еще  продолжаются  древние,  освященные  веками
исторические процессы, - конечно, продолжаются. Как же иначе?  В  солидных
еженедельных и ежемесячных журналах мистер  Парэм  и  его  единомышленники
авторитетно рассуждали о безопасности и господстве - в Европе, в  Азии,  в
мире финансов. Во всех  странах  по-прежнему  существуют  правительства  и
министерства иностранных дел и, строго придерживаясь правил и  заведенного
порядка,  благопристойно  ведут  борьбу  за  мировое   главенство.   Любые
мало-мальски серьезные переговоры между государствами  держатся  теперь  в
величайшем секрете. Никогда еще шпионаж не проникал до  такой  степени  во
все области жизни, никогда  еще  эта  профессия  не  представлялась  столь
почтенной и уважаемой: двойная игра христианской дипломатии решала  теперь
судьбы всего мира - от Вашингтона  до  Токио.  Великобритания  и  Франция,
Америка, Германия, Москва создавали флоты и армии и с величайшим  чувством
собственного достоинства продолжали дипломатические переговоры и заключали
тайные соглашения друг с другом и друг против  друга,  словно  никогда  не
бывало дурацкой болтовни о "войне, которая  положит  конец  всем  войнам".
Большевистская Москва после встревоживших весь мир первых шагов  пошла  по
стопам царского министерства иностранных дел. Мистер Парэм был  совершенно
уверен, что если бы ему выпала честь быть вхожим к государственным  мужам,
таким,  как  сэр  Остин  Чемберлен,  мистер  Уинстон  Черчилль  или  мосье
Пуанкаре, и если бы ему довелось пообедать с кем-нибудь из них,  то  после
обеда, когда занавеси задернуты  и  по  сверкающему  в  свете  ламп  столу
раздумчиво и неторопливо, точно шахматы, передвигают  портвейн  и  сигары,
установилась бы такая атмосфера, были бы сказаны такие слова, что на  душе
у него сразу стало бы тепло и спокойно и он бы вновь обрел былую веру в ту
историю, которую он изучал и которой учил других.
   Но, несмотря на его живые, несущие знания книги и  толковые,  а  подчас
даже  значительные  статьи,  такой  случай  ему  почему-то  ни   разу   не
представился.
   Он терял почву под ногами, и постепенно в уме его  родилась  и  окрепла
странная мысль: будто непрерывность исторического процесса в наши дни лишь
видимость, а на самом деле происходит нечто совсем иное, небывалое, не  то
чтобы  грозное,  но  разрушающее  самые   основы   этой   преемственности.
Определить, что же именно происходит, чрезвычайно трудно. В сущности,  это
не что иное, как широко распространившаяся и все растущая беспечность. Вот
так теперь и живут, словно все, что было важного в жизни, стало неважно. А
важно стало что-то совсем другое.  Для  мистера  Парэма,  в  частности,  в
последние годы всего важнее стал сэр Басси.
   Однажды ночью мистер Парэм  задал  себе  вопрос,  проникавший  в  самое
сердце его сомнений. Позже он не мог взять в толк, то ли  он  размечтался,
то ли это был ночной кошмар, то ли он в самом деле об этом  думал,  то  ли
ему приснилось, что он думал. Допустим - так встал перед ним этот  вопрос,
-  что   государственные   деятели,   дипломаты,   правители,   профессора
экономических  наук,  военные  и  военно-морские  эксперты  и  все  прочие
нынешние наследники истории, вольно или  невольно,  привели  мир  к  столь
запутанному, сложному, опасному  положению,  когда  ноты,  ответные  ноты,
протесты и даже ультиматумы могли не сегодня-завтра кончиться  объявлением
войны из-за того или иного "вопроса". И допустим - о,  ужас!  -  допустим,
люди, все люди, в частности сэр Басси, поглядят на все это, скажут:  "Поди
ты" или "Как вы сказали?" - и тут же забудут  об  этом.  Забудут  и  вновь
займутся  своими  делами,  какими-то  пустяками,  недостойными  называться
историей. Что стали бы в этом случае делать наследники истории? Посмели бы
солдаты поднять оружие на сэра  Басси,  посмели  бы  государственные  мужи
столкнуть его с дороги? Допустим, он не пожелает, чтобы его  столкнули,  и
воспротивится каким-нибудь своим хитроумным способом. Допустим, он скажет:
   - А ну, прекратите все это... живо.
   И допустим, что им ничего не останется, как повиноваться!
   Что станется тогда с  нашим  историческим  наследием?  Что  станется  с
империей, с  великими  державами,  с  нашими  национальными  традициями  и
политикой? Эта мысль, мысль, будто  историческая  традиция  пошла  прахом,
была глубоко чужда мистеру Парэму, столь чужда, что при трезвом свете  дня
никогда не пришла бы ему в голову. Там ей явно не на что  было  опереться,
не было идей, к которым она могла бы  примкнуть,  и,  однако,  найдя  туда
дорогу, она продолжала  смущать  его  покой,  словно  глупая  песенка,  от
которой никак не отвяжешься. "Они не послушаются... когда пробьет час, они
не послушаются", - таков был припев этой песенки. Генералы скажут:  "Иди",
- а народ ответит: "Поди ты!.." И это  "поди  ты..."  победит!  Во  всяком
случае, в ночном кошмаре оно победило. Попробуй после  этого  разберись  в
жизни. Хаос!
   Но сэр Басси, пожалуй,  уцелеет  в  этом  хаосе,  думал  мистер  Парэм,
преобразится, быть может, но уцелеет. Отвратительный. Торжествующий.
   Тут мистер Парэм очнулся и уже до рассвета не смыкал глаз.
   Пытаясь подвигнуть сэра Басси на его роль - важную, хоть и  подчиненную
роль в нескончаемой драме бытия,  -  муза  Истории  может  сколько  угодно
повествовать о возвышении династий, о господстве той или иной державы,  об
усилении национализма в Македонии, о закате и падении Римской  империи,  о
вековой  борьбе  ислама  и  христианского  мира,  о  римском  и  греческом
христианстве, разворачивать  волшебный  свиток  головокружительных  деяний
Александра, Цезаря и  Наполеона,  а  сэр  Басси  будет  сонно  слушать  ее
рассказ, до которого ему, видно, нет никакого  дела,  и  думать  о  чем-то
своем, недоступном и непостижимом для мистера Парэма, и  только  и  скажет
свое "поди ты".
   Поди ты!
   Нервы у мистера Парэма стали пошаливать...
   А тут,  вдобавок  ко  всем  его  заботам,  еще  эта  нелепая  затея  со
спиритическими сеансами - изволь принимать  всерьез  этих  медиумов  и  их
отвратительные, постыдные и раздражающе необъяснимые действа.
   На заре мистер Парэм уже всерьез подумывал о том,  чтобы  расстаться  с
сэром Басси. Однако мысль эта не впервые посещала его, а конец был  всегда
одинаков. Он все-таки пошел на спиритический сеанс,  он  побывал  с  сэром
Басси на многих сеансах, о чем мы и поведаем на этих страницах  в  должный
срок.



2. РАССКАЗ О ТОМ, КАК ПОЗНАКОМИЛИСЬ СЭР БАССИ И МИСТЕР ПАРЭМ

   Когда лет пять-шесть назад мистер  Парэм  впервые  встретился  с  сэром
Басси,  великий  финансист  как  будто  проявлял  умеренный,  но  все   же
определенный интерес к духовным ценностям.
   На обеде без дам, который  давал  в  ресторане  Риальто  Себрайт  Смит,
мистер Парэм говорил о Микеланджело и Боттичелли. Обед этот был  одной  из
тех поразительных  смесей,  как  их  называл  мистер  Парэм,  которые  так
удавались  Себрайту  Смиту,  сам  же  хозяин  в  узком  кругу  называл  их
"побоищем".
   Себрайт Смит был вечно  перед  кем-нибудь  в  долгу  за  оказанное  ему
гостеприимство  и  относился  к   своим   светским   обязанностям   весьма
легкомысленно; когда же их накапливалось так много, что они  начинали  его
тяготить, он, дабы отделаться, безжалостно обрушивал на друзей и  знакомых
обеды и завтраки, следовавшие  один  за  другим  со  скоростью  пулеметной
очереди. Вот почему он втайне так  величал  эти  сборища.  Его  ничуть  не
заботило,  если  общество  оказывалось  разношерстное,  он  верил,  что  в
шампанском можно утопить все споры,  а  мистер  Парэм  с  его  современным
либеральным  и  притом  весьма  просвещенным   умом   находил   эти   пиры
восхитительно всеобъемлющими.
   Нет лучших слушателей, чем те, которым почему-либо не по себе, и мистер
Парэм - бездонный кладезь знаний - дал себе волю. Он так интересно говорил
о Боттичелли, что не столь бескорыстный человек сделал бы на его месте  из
этого книжку и заработал бы фунтов сорок - пятьдесят. Сэр Басси  слушал  с
таким видом, который всякому, кто его не знал, показался  бы  злобным.  На
самом  же  деле,  когда  он  был  чем-нибудь  заинтересован  или  поглощен
какой-нибудь новой затеей, у него просто опускался левый уголок рта.
   Когда дошла очередь до сигар и негритянские певцы  запели  негритянские
духовные  гимны,  сэр  Басси,  пользуясь  случаем,  уселся  на   один   из
освободившихся около мистера Парэма стульев.
   - Вы разбираетесь в этих вещах? - спросил он, не  обращая  внимания  на
исполняемый с большим чувством гимн "Отпусти мой народ".
   Мистер Парэм вопросительно поглядел на него.
   - В старых мастерах, в искусстве и прочем?
   - Меня это интересует, - дружелюбно ответил  мистер  Парэм  с  приятной
улыбкой, ибо он еще не знал ни имени, ни положения своего собеседника.
   - Это могло заинтересовать меня, но я занялся другим.  Вы  когда-нибудь
завтракаете в Сити?
   - Не часто.
   - Если надумаете... ну, скажем, на следующей неделе,  позвоните  мне  в
Мармион-хаус.
   Название это ничего не сказало мистеру Парэму.
   - С удовольствием, - учтиво ответил он.
   Сэр Басси, по всей видимости, собрался уходить.
   - Насколько я понимаю, - сказал он,  задержавшись  еще  на  минутку,  -
искусство -  штука  стоящая.  Непременно  приходите.  Я  с  интересом  вас
послушал.
   Он улыбнулся, искорка обаяния осветила его лицо, но свет тут же  погас,
и, пока хозяин и певцы шумно  договаривались,  что  исполнять  дальше,  он
исчез.
   - Кто этот краснощекий крепыш с волосами щеткой, который так рано ушел?
- осведомился позже мистер Парэм у Себрайта Смита.
   - Думаете, я знаю всех гостей?
   - Но он сидел рядом с вами!
   - Ах, этот! Это один из наших за-завоевателей,  -  ответил  подвыпивший
Себрайт Смит.
   - А имя у него есть?
   - Еще бы, - сказал Себрайт Смит.  -  Сэр-Бес-Босс-Басси-Куплю-весь-свет
Вудкок. Он из тех, кто скупает что попало. Магазины, дома, фабрики. Имения
и кабаки. Каменоломни. Целые отрасли торговли. Он  что  угодно  перекупит.
Обстряпает дельце, а уж потом товар и к вам попадет. Теперь  в  Лондоне  и
ломтика сыра не съешь, пока он не купит и  не  перепродаст  его.  Железные
дороги покупает, отели, кинематографы, предместья, мужчин и женщин, душу и
тело. Смотрите, как бы и вас не купил.
   - Я не продаюсь.
   - Полюбовное соглашение, надо полагать, - сказал  Себрайт  Смит  и,  по
испуганному и недоумевающему  лиц