какое-либо общественное  здание  или
учреждение, потому что они там не поместятся, ему вряд  ли  кто  верит,  и
все-таки всем становится не по себе. Все чувствуют, что тут что-то есть...
что это не простое открытие.
   - Что-то есть во всяком открытии, - заметил Редвуд.
   - Как бы там ни было, люди волнуются. Кейтэрем долбит, как дятел,  одно
и то же: а вдруг Пища опять вырвется из-под  контроля  и  опять,  начнутся
всякие ужасы. Я не устаю повторять, что этого быть не может  и  не  будет,
но... Вы же знаете, каковы люди!
   Уинклс  еще  некоторое  время  пружинисто  шагал  по  комнате,   словно
собираясь опять заговорить о секрете изготовления  Пищи,  но  потом  вдруг
передумал и откланялся.
   Ученые переглянулись. Несколько минут говорили  только  глаза.  Наконец
Редвуд решился.
   - Что ж, - с нарочитым спокойствием сказал он, - на худой конец я  буду
давать Пищу моему маленькому Тедди собственными руками.


   Прошло всего несколько дней, и, раскрыв утреннюю газету, Редвуд  увидел
сообщение о том, что премьер-министр намерен созвать Королевскую  комиссию
по Чудо-пище. С газетой в руке Редвуд помчался к Бенсингтону.
   - Я уверен, это все проделки Уинклса. Он играет на руку Кейтэрему.  Без
конца болтает о Пище и о ее последствиях и только  будоражит  людей.  Если
так  будет  продолжаться,  он  повредит  нашим  исследованиям.  Ведь  даже
сейчас... когда у нас такие неприятности с моим малышом...
   Бенсингтон согласился, что это очень дурно со стороны Уинклса.
   - А вы заметили, что он теперь тоже называет ее только Чудо-пищей?
   - Не нравится мне это название, - сказал Бенсингтон, глядя  на  Редвуда
поверх очков.
   - Зато для Уинклса в нем вся суть.
   - А чего он, собственно, к ней прицепился? Он же тут совершенно ни  при
чем.
   - Понимаете, он старается ради рекламы, - сказал Редвуд. -  Я-то  плохо
понимаю, для чего это. Конечно, он тут ни при чем, но все начинают думать,
что он-то ее и выдумал. Разумеется, это не имеет значения...
   - Но если они от  этой  невежественной,  нелепой  болтовни  перейдут  к
делу... - начал Бенсингтон.
   - Мой Тедди уже не может обойтись без Пищи, - сказал Редвуд.  -  Я  тут
ничего не могу поделать. На худой конец...
   Послышались  приглушенные  пружинистые   шаги,   и   посреди   комнаты,
по-обыкновению потирая руки, возник Уинклс.
   - Почему вы всегда входите без стука?  -  спросил  Бенсингтон,  сердито
глядя поверх очков.
   Уинклс поспешно извинился.
   - Я рад, что застал вас здесь, - сказал он Редвуду. - Дело в том...
   - Вы читали об этой Королевской комиссии? - прервал его Редвуд.
   - Да, - ответил Уинклс, на минуту растерявшись. - Да.
   - Что вы об этом думаете?
   - Превосходная мысль, - сказал Уинклс. - Комиссия прекратит  весь  этот
крик и шум. Разрешит все сомнения. Заткнет глотку Кейтэрему. Но  я  пришел
не за этим, Редвуд. Дело в том...
   - Не нравится мне эта Королевская комиссия, - сказал Бенсингтон.
   - Все будет в порядке, уверяю вас. Могу вам сообщить - надеюсь, это  не
сочтут разглашением  тайны,  -  что  я,  возможно,  тоже  войду  в  состав
комиссии.
   - Гм-м, - промычал Редвуд, глядя в огонь.
   - Я могу все повернуть, как надо. Могу доказать,  что,  во-первых,  эту
самую Пищу совсем  нетрудно  держать  под  контролем,  и,  во-вторых,  что
катастрофа вроде  той,  какая  произошла  в  Хиклибрау,  просто  не  может
повториться, разве только чудом. А  такое  авторитетное  заявление  -  это
именно то, что нужно. Конечно, я мог бы говорить с большей  убежденностью,
если бы знал... но  это  так,  к  слову.  А  сейчас  я  хотел  бы  с  вами
посоветоваться, тут встает один  небольшой  вопрос.  М-м...  Дело  в  том,
что... Собственно... Я оказался в несколько затруднительном  положении,  и
вы могли бы мне помочь.
   Редвуд удивленно поднял брови, но в душе обрадовался.
   - Дело... м-м... совершенно секретное.
   - Говорите, не бойтесь, - подбодрил Редвуд.
   - Недавно моим попечениям вверили ребенка...  м-м...  ребенка  одной...
м-м... высокопоставленной особы.
   Уинклс откашлялся.
   - Мы вас слушаем, - сказал Редвуд.
   - Признаться, тут немалую роль сыграл  ваш  порошок...  и  ведь  широко
известно, как я вылечил  вашего  малыша...  Что  скрывать,  многие  сейчас
настроены очень враждебно по отношению к Пище... И все же  среди  наиболее
разумных  людей...  Но  действовать  нужно  осторожно,  понимаете?   Очень
постепенно. И, однако, ее светлость... я хочу сказать, моя новая маленькая
пациентка... Собственно, это предложил ее отец... Сам я никогда бы не...
   Редвуд с изумлением заметил, что Уинклс смущен.
   - А я думал, вы сомневались,  следует  ли  применять  этот  порошок,  -
сказал он.
   - Это было минутное сомнение.
   - И вы не собираетесь прекратить...
   - В отношении вашего малыша? Конечно, нет!
   - Насколько я понимаю, это было бы убийством.
   - Я бы ни за что на это не пошел.
   - Вы получите порошок, - сказал Редвуд.
   - А не могли бы вы...
   - Нет, - сказал Редвуд. - Никаких рецептов не существует.  Простите  за
откровенность, Уинклс, но напрасно вы  стараетесь.  Я  приготовлю  порошок
сам.
   - Что ж, мне все равно, - буркнул  Уинклс,  метнув  злобный  взгляд  на
Редвуда. - Да, все равно. - И, чуть помедлив, прибавил: - Уверяю вас, меня
это ничуть не огорчает.


   Когда Уинклс  ушел,  Бенсингтон  стал  перед  камином  и  посмотрел  на
Редвуда.
   - Ее светлость, - задумчиво сказал он.
   - Ее светлость, - откликнулся Редвуд.
   - Это принцесса Везер-Дрейбургская!
   - Ни много ни мало троюродная сестра самого...
   - Редвуд, - сказал затем Бенсингтон, - я знаю, это смешно,  но...  как,
по-вашему, Уинклс понимает?
   - Что именно?
   - Понимает он, что это такое? - Бенсингтон невидящими глазами уставился
на дверь и понизил голос. - Понимает он по-настоящему, что в  семействе...
в семействе его новой пациентки...
   - Ну, ну, - поторопил Редвуд.
   - В семействе, где все испокон веку были несколько... несколько ниже...
   - Ниже среднего роста?
   - Да. И вообще в этой семье все всегда были уж так скромны,  решительно
ничем  не  выделялись...  а  он  собирается  вырастить  августейшую  особу
совершенно выдающуюся... такого... такого роста!  Знаете,  Редвуд,  боюсь,
тут есть что-то... это почти государственная измена.
   Он перевел глаза на Редвуда.
   - Вот, ей-богу, он ничего не понимает! - воскликнул Редвуд  и  погрозил
камину пальцем. - Этот человек вообще ничего не знает и не понимает.  Меня
это злило, еще когда он был студентом. Ничего не понимает. Он  сдавал  все
экзамены, запоминал все факты, а знаний у  него  было  ровно  столько  же,
сколько у книжной полки, на которой стоит Британская  энциклопедия.  Он  и
теперь ничего не знает и не понимает.  Такой  Уинклс  способен  воспринять
только то, что прямо и непосредственно касается его великолепной  персоны.
Он начисто лишен воображения, а потому не способен к познанию. Лишь  такой
безнадежный тупица и может сдать столько экзаменов, так хорошо одеваться и
стать таким преуспевающим врачом. То-то и оно! Он все слышал,  все  видел,
мы ему обо всем говорили, - и, однако,  он  совершенно  не  понимает,  что
натворил. У него  в  руках  Чудо,  на  Чудо-пище  он  уже  заработал  себе
чудо-имя, а теперь кто-то  допустил  его  к  августейшему  ребенку,  и  он
поистине делает чудо-карьеру! И ему, разумеется, не приходит в голову, что
перед семейством Везер-Дрейбургов скоро встанет огромной трудности  задача
- принцесса ростом в тридцать с лишним футов... но где  уж  ему  до  этого
додуматься!
   - Будет страшный скандал, - заметил Бенсингтон.
   - Да, примерно через год.
   - Как только увидят, что она все растет и растет.
   - Разве что постараются это скрыть... Так всегда делается...
   - Такое не спрячешь, это не иголка.
   - Да уж!..
   - Что же они будут делать?
   - Они  никогда  ничего  не  делают  -  королевским  семействам  это  не
подобает.
   - Ну, что-то предпринять все-таки придется.
   - Может быть, она сама найдет выход?
   - О господи! Вот это да!
   - Они ее запрячут подальше. Такие случаи в истории бывали. -  И  Редвуд
вдруг совсем некстати захохотал. - Ее громаднейшая светлость! Резвое  дитя
в Железной маске! Им придется посадить ее в самую высокую  башню  родового
замка Везер-Дрейбургов, она будет расти все выше и выше, -  и  они  станут
пробивать потолки, этаж за этажом... Что ж, я и сам в таком нее положении.
А Коссар со своими тремя мальчуганами? А... ну и ну!
   Но Бенсингтон не смеялся.
   - Будет страшный скандал, - повторил он. - Просто ужасный. Хорошо ли вы
все это обдумали, Редвуд? Может быть, разумнее предупредить Уинклса? Может
быть, постепенно отлучим вашего малыша  от  Пищи  и...  и  удовольствуемся
чисто теоретическими выкладками?
   -  Посидели  бы  вы  полчасика  у  нас  в  детской,  когда  Пища   чуть
запаздывает, по-другому бы  заговорили!  -  с  досадой  сказал  Редвуд.  -
Предупредить Уинклса - ну нет! Раз уж нас захватило течением,  страшно  не
страшно, а придется плыть.
   - Значит, придется, - ответил Бенсингтон, задумчиво уставясь  на  носки
своих башмаков. - Да. Придется плыть. И вашему малышу  придется  плыть,  и
мальчикам Коссара - он кормит Пищей всех троих. Коссар не признает полумер
- все или ничего. И ее светлости придется.  И  всем  вообще.  Мы  будем  и
дальше готовить Пищу. И Коссар тоже. Ведь это только  самые  первые  шаги,
Редвуд. Нам еще многое предстоит, это ясно.  Впереди  величайшие  события,
невероятные... Я себе и представить не могу, Редвуд... Вот только одно...
   Он принялся разглядывать свои ногти, потом сквозь очки кротко  поглядел
на Редвуда.
   - А знаете, - сказал он, - в иные минуты я склонен думать, что Кейтэрем
прав. Наша  Пища  опрокинет  все  соотношения  и  пропорции  в  мире.  Она
изменит... да она все на свете изменит!
   - Что бы она там ни меняла, а мой малыш должен и дальше ее получать,  -
сказал Редвуд.
   На лестнице послышались торопливые тяжелые шаги, и в дверь  просунулась
голова Коссара.
   - Ого! - сказал он, поглядев на их лица, и  вошел.  -  Что  у  вас  тут
стряслось?
   Они рассказали ему о принцессе.
   - Трудная задача? - вскричал он. - Ничего подобного! Она  будет  расти,
только и всего. И ваш мальчик тоже. И все, кому дают  Пищу,  будут  расти.
Как на дрожжах. Ну и что же? В чем загвоздка? Так оно и должно быть.  Ясно
даже младенцу. Что вас смущает?
   Друзья попытались объяснить ему.
   - Прекратить?! - завопил Коссар. -  Да  вы  что?  Даже  если  бы  вы  и
захотели - шалишь! Вам теперь податься некуда. И Уинклсу податься  некуда.
Так оно и должно быть. А я-то не  мог  понять,  что  надо  этому  проныре.
Теперь ясно. Ну и в чем дело? Нарушит пропорции? Разумеется.  Изменит  все
на свете? Непременно.  В  конечном  счете  перевернет  всю  жизнь,  судьбы
человеческие. Ясно. Само собой. Они попытаются все это остановить, но  они
уже опоздали. Они всегда опаздывают. А вы  гните  свое  и  делайте  больше
Пищи, как можно больше. Благодарите бога, что не зря живете на земле.
   - А столкновение интересов?  -  возразил  Бенсингтон.  -  А  социальные
конфликты? Вы, видно, не представляете себе...
   - Мямля вы, Бенсингтон, - сказал Коссар, - размазня. Этакий  талантище,
даже страшно, а воображает, что все его назначение в жизни - пить, есть  и
спать. Для чего, по-вашему, создан мир - чтобы в  нем  хозяйничали  старые
бабы? Ну, да теперь уж ничего не попишешь, придется вам делать свое дело.
   - Боюсь, что вы правы, - вздохнул Редвуд. - Понемножку...
   - Нет! - оглушительно крикнул Коссар. - Никаких  "понемножку"!  Давайте
побольше Пищи, да поскорее! Засыпьте ею весь мир!
   В своем возбуждении он даже сострил - взмахнул рукой, как бы  изображая
кривую, вычерченную некогда Редвуд ом.
   - Помните, Редвуд? Вот так, только так!


   Как видно, и материнской гордости есть предел; миссис  Редвуд  достигла
его в тот день, когда ее отпрыск,  едва  ему  исполнилось  шесть  месяцев,
проломил свою дорогую колясочку и с громким ревом прибыл домой на  тележке
молочника. Весил он в то время пятьдесят девять  с  половиной  фунтов  [27
кг], ростом был сорока восьми дюймов  и  мог  поднять  шестьдесят  фунтов.
Наверх в детскую его тащили вдвоем -  кухарка  и  горничная.  После  этого
случая стало ясно, что не сегодня-завтра разоблачения не миновать.
   Однажды, вернувшись из лаборатории, Редвуд застал свою несчастную  жену
за чтением увлекательнейшего журнала  "Могущественный  атом";  она  тотчас
отшвырнула журнал, кинулась к мужу и разразилась слезами.
   - Скажи, что ты сделал с ребенком! - рыдала она у него на груди. -  Что
ты с ним сделал?!
   Редвуд обнял ее и повел к дивану; надо было как-то оправдываться.
   - Не волнуйся, дорогая, - приговаривал он. - Не  волнуйся.  Ты  немного
переутомилась. Просто коляска была дрянная. Я уже заказал для него крепкое
кресло на колесах, и завтра...
   Миссис Редвуд подняла на мужа заплаканные глаза.
   - Кресло на колесах? Для такого крошки? - всхлипнула она.
   - А почему бы и нет?
   - Как будто он калека!
   - Не калека, а юный великан, и ты напрасно этого стыдишься.
   - Ты что-то сделал с ним, Денди, - сказала она.  -  Я  по  твоему  лицу
вижу.
   - Ну, во всяком случае,  это  не  помешало  ему  расти,  -  безжалостно
ответил Редвуд.
   - Так я и знала! - воскликнула миссис Редвуд и скомкала в руке  платок.
Взгляд ее стал жестким и подозрительным. - Что ты сделал с нашим ребенком?
   - А что тебя беспокоит?
   - Он такой огромный. Он просто чудовище.
   - Чепуха. Складный, крепкий ребенок. Что тебя тревожит?
   - Посмотри, какой он громадный.
   - Ну и что же?  А  ты  посмотри,  сколько  кругом  жалких  недоростков!
Прекрасный ребенок, другого такого поискать...
   - Слишком прекрасный, - возразила миссис Редвуд.
   - Так будет недолго, - успокоил муж. - Это только начало такое бурное.
   Но он отлично знал, что так будет еще долго -  ребенок  будет  расти  и
расти. Так оно и вышло. Когда мальчику  исполнился  год,  ему  недоставало
только дюйма до пяти футов роста, а весил он сто пятнадцать фунтов. Теперь
он был точь-в-точь херувим на соборе святого Петра в Риме,  а  после  того
как он несколько раз играючи  ухватил  за  волосы  и  за  нос  любопытных,
приходивших  на  него  взглянуть,  о  его  силе  заговорил  весь  Западный
Кенсингтон. Поднять его на руки было невозможно, в детскую и  обратно  его
возили на инвалидном кресле, а для прогулок была нанята  особая  нянька  -
эта мускулистая, специально обученная девица вывозила его  на  прогулку  в
сделанной на заказ моторной коляске  мощностью  в  восемь  лошадиных  сил,
вроде тех, что предназначены для подъема в горы.  Хорошо,  что  Редвуд,  в
дополнение  к  своим  ученым  занятиям,  был   еще   и   правительственным
техническим экспертом и сохранил кое-какие связи.
   Конечно, размеры юного Редвуда в первую минуту поражали, - говорили мне
люди, чуть не каждый день смотревшие, как он  неторопливо  катил  в  своей
коляске по Гайд-парку, - но только опомнишься от удивления - и видишь, что
вообще-то он на редкость смышленый и красивый ребенок. Он почти никогда не
плакал, и незачем было затыкать ему рот соской. Обычно он сжимал  в  руках
большущую погремушку и время от времени весело и дружелюбно кричал "да-да"
и "ба-ба" кучерам проезжавших мимо парка омнибусов  и  стоявшим  на  посту
полицейским.
   - Глядите, вон ребенок-великан, его выкормили  Чудо-пищей,  -  говорили
кучера омнибусов пассажирам.
   - Видно, парнишка здоровый, - откликался кто-нибудь, сидевший поближе.
   - Его кормят из бутылки, - объяснял кучер. -  Говорят,  в  нее  влезает
целый галлон, на заказ делали.
   - Как ни верти, а парнишка, видно, здоровущий, - заключал пассажир.
   Когда миссис Редвуд убедилась, что ребенок не перестает расти  все  так
же стремительно - а по-настоящему она это поняла, увидев новую коляску для
прогулок, - ее охватило неистовое отчаяние. Она кричала, что  отныне  ноги
ее не будет в детской, лучше бы ей умереть, раз у  нее  такой  ребенок,  и
лучше бы ребенку умереть, и пускай все на свете умрут, и зачем, зачем  она
вышла замуж за Редвуда, и вообще зачем только женщины выходят замуж. Потом
она немного притихла, и удалилась к себе, и просидела  три  дня  взаперти,
питаясь одним куриным бульоном. Редвуд пытался ее урезонить, но она только
рыдала, швыряла на пол подушки и рвала на себе волосы.
   - Да ведь с малышом ничего плохого не случилось, - уговаривал Редвуд. -
Для него же лучше, что он большой. Неужели ты хочешь, чтобы он был  меньше
других?
   - Я хочу, чтобы он был такой, как все дети,  ни  больше  ни  меньше.  Я
хотела, чтобы он был обыкновенным  милым  и  хорошим  ребенком,  как  наша
Джорджина Филис, я хотела вырастить хорошего сына, а  он  вон  какой...  -
Голос несчастной женщины дрогнул. - Уже взрослые ботинки носит... и гулять
его возят в этой ужасной ма... машине, и  она  воняет  бе...  бензином!  Я
никогда не смогу его любить, - рыдала она, -  никогда!  Это  уж  чересчур!
Какая я ему мать!
   Наконец ее все-таки уговорили пойти в детскую, где Эдвард Монсон Редвуд
(Пантагрюэлем его прозвали позднее) с увлечением раскачивался в специально
укрепленном кресле-качалке и весело  гукал  и  улыбался  до  ушей.  Сердце
миссис Редвуд не выдержало, она бросилась к сыну, прижала  его  к  себе  и
заплакала.
   - Они что-то сделали с тобой, сыночек, - всхлипывала она, - и ты будешь
все расти и расти, но что бы ни говорил твой отец, я все равно  постараюсь
воспитать тебя как полагается.
   И Редвуд (вместе с домочадцами он не без труда  привел  ее  в  детскую)
вздохнул с облегчением и отправился по своим делам.
   Да, вот он, женский характер! Нелегкая это задача - быть мужчиной!


   К концу того же года на улицах западной части Лондона появились  и  еще
моторные коляски для детей. Мне говорили,  что  их  было  одиннадцать,  но
достоверные сведения есть только о шести. По-видимому,  Гераклеофорбия  на
различные организмы действовала по-разному. Ее не сразу научились  вводить
путем подкожных впрыскиваний, а между тем оказалось, что очень многие дети
совершенно неспособны усваивать ее обычным путем, как всякую другую  пищу.
Уинклс, например, пробовал давать ее своему младшему сыну, но тот оказался
столь же неспособен к бурному росту, как (по уверениям Редвуда) его отец -
к познанию. Были случаи, когда Гераклеофорбия вредила детям, и они умирали
от каких-то странных болезней, - так по крайней мере  утверждало  Общество
борьбы с Чудо-пищей. А вот  сыновья  Коссара  мгновенно  пристрастились  к
чудесному порошку.
   Конечно, такого рода открытие не может войти в жизнь  человечества  без
всяких осложнений; рост, в частности, - процесс очень сложный, и  тут  при
обобщениях не  избежать  неточностей.  Но  в  целом  действие  Пищи  можно
определить так: если организм ее в том или ином  виде  усваивает,  она  во
всех  случаях  стимулирует   его   развитие   примерно   одинаково.   Рост
увеличивается раз в шесть-семь, не больше, сколько бы Пищи вы ни  вводили.
А   избыточное   введение   Гераклеофорбии,   как   оказалось,    вызывает
патологические расстройства пищеварения, рак и другие опухоли, окостенение
суставов и иные заболевания.  Быстро  выяснилось,  что  если  бурный  рост
однажды начался, замедлить его уже нет возможности,  необходимо  и  впредь
постоянно вводить Гераклеофорбию в небольших, но достаточных дозах.
   Если же молодой, еще растущий  организм  вдруг  лишить  этой  пищи,  то
сначала наступает период  смутного  беспокойства  и  подавленности,  затем
непомерная прожорливость, как  было  в  случае  с  крысами,  напавшими  на
доктора в Хэнки, потом острое малокровие,  слабость  и,  наконец,  смерть.
Примерно то же происходит и  с  растениями.  Впрочем,  это  все  относится
только к периоду роста. С наступлением зрелости - у растений  в  эту  пору
впервые  образуются  бутоны  -  потребность