о она вышла на открытое место, дальше тропинка шла по насыпи (здесь
миссис Скилетт почувствовала себя почти в безопасности), а там  показалась
и долина, ведущая к холмам Хиклибрау. У подножия холма, укрывшись  в  тени
большого дерева, миссис Скилетт посидела немного, переводя дух.
   И опять решительно зашагала своей дорогой...
   Видели бы вы ее - маленькую, черную, точно  вставший  на  задние  лапки
муравей, с белым узлом в руке, - как она торопливо  семенила  по  белеющей
под  жарким  полуденным  солнцем  тропинке,  пересекавшей  отлогие  склоны
холмов! Казалось, это решительный, неутомимый нос ведет ее  все  вперед  и
вперед; маки,  украшавшие  чепец,  непрестанно  дрожали  и  раскачивались,
башмаки на резинках все гуще покрывала  белая  дорожная  пыль.  В  знойной
тишине только и слышались ее шаги -  шлеп  да  шлеп,  зажатый  под  мышкой
зонтик упрямо соскальзывал вниз и чуть не падал. Сморщенные, увядшие  губы
под  огромным  нависшим  носом  были  поджаты  с  выражением  непреклонной
решимости, и старуха все снова вздергивала зонтик повыше - да не падай ты,
прах тебя побери! - или мстительно встряхивала накрепко стиснутый  в  руке
узел. И порою бормотала что-то себе под нос в предвкушении какого-то спора
со Скилеттом.
   А впереди, в дымке голубого неба, постепенно вырисовывалась колокольня,
и все яснее виднелся Чизинг Айбрайт - тихий уголок, такой далекий от суеты
нашего буйного мира;  там  никто  и  не  помышлял  о  Гераклеофорбии,  что
неотвратимо приближалась к этой обители тишины и спокойствия,  притаившись
в белом узле.


   Насколько я понимаю, куры-великанши нагрянули в  Хиклибрау  около  трех
часов пополудни.  Должно  быть,  они  ни  минуты  не  теряли  даром,  хотя
очевидцев не оказалось: на улице в ту пору никого  не  было.  О  том,  что
стряслось  неладное,   первым   возвестил   отчаянный   вопль   маленького
Скелмерсдейла. Мисс Дар  ген,  почтмейстерша,  по  обыкновению  от  нечего
делать глядевшая в окно, вдруг увидела огромную курицу, -  та  неслась  по
улице с несчастным ребенком в клюве, а за нею по пятам - еще две такие  же
громадины. Вы и сами,  конечно,  знаете,  с  какой  невероятной  быстротой
враскачку бегут к кормушке выпущенные из курятника крепкие,  сильные  куры
недавно выведенных пород. И  знаете,  что  от  голодной  курицы  никак  не
отвяжешься, она настойчиво требует своего. Как мне говорили, среди предков
Бенсингтоновых  цыплят  были  плимутроки,  а  они  и  без   Гераклеофорбии
долговязы и бегуны первоклассные.
   Быть может, мисс Дарген была не так уж изумлена. Как ни  просил  мистер
Бенсингтон Скилеттов держать язык за зубами, а слухи об огромных цыплятах,
выведенных на его ферме, ходили по деревне уже не первую неделю.
   - Боже милостивый! - воскликнула мисс Дарген. - Так я и знала, что этим
кончится!
   Однако же она  не  растерялась.  Мигом  схватила  опечатанный  пакет  с
почтой, приготовленный для отправки в Аршот, и выбежала вон. И сейчас же в
другом конце улицы показался мистер Скелмерсдейл, он  бежал  бледный,  как
полотно, размахивая лейкой, которую держал за носик. А еще  через  минуту,
конечно, уже все жители деревушки выглядывали из дверей и окон.
   Завидев мисс Дарген, которая бежала к ней через дорогу, размахивая всей
дневной   корреспонденцией   всего   Хиклибрау,    похитительница    юного
Скелмерсдейла остановилась. Помешкала секунду - и через  открытые  настежь
ворота вбежала во  двор  к  Фалчеру.  Эта  секунда  промедления  оказалась
роковой. Подскочила вторая курица, нацелившись  клювом,  выхватила  у  нее
добычу и через ограду перемахнула в сад к приходскому священнику.
   В курицу, бежавшую позади, попала лейка, пущенная меткой рукой  мистера
Скелмерсдейла, и она с отчаянным кудахтаньем перелетела над домиком миссис
Глю во двор к доктору, а остальные громадные птицы тем временем мчались по
лужайке вдогонку за той, которая тащила ребенка.
   - Господи  боже!  -  вскричал  священник  (некоторые  уверяют,  что  он
выразился более мужественно)  и,  грозно  размахивая  крокетным  молотком,
бросился наперерез.
   - Стой, негодяйка! - кричал он, словно гоняться за  гигантскими  курами
было ему не впервой.
   А затем, видя,  что  не  успеет  перехватить  воровку,  изо  всей  мочи
запустил в нее молотком - и тот, описав изящную кривую в каком-нибудь футе
от головы Скелмерсдейла-младшего,  угодил  в  стеклянную  стенку  теплицы.
Дзинь, трах! Новенькая теплица! Так  любовно  и  так  недавно  отстроенная
женой священника!
   Звон разбитого стекла напугал курицу - тут бы всякий напугался, - и она
уронила свою добычу в куст португальского лавра.  Младенца  вскоре  оттуда
извлекли, встрепанного, но целого и  невредимого,  пострадала  только  его
одежка. Она оказалась не столь прочной, как ее хозяин. Курица  подскочила,
захлопала крыльями - и очутилась на крыше Фалчеровой конюшни, но  неплотно
лежавшая в этом месте черепица не выдержала, и беглянка,  так  сказать,  с
неба свалилась в закуток, где в тихом  уединении  пребывал  мистер  Бампс,
паралитик; сейчас уже неопровержимо доказано, что в эту критическую минуту
своей жизни мистер Бампс впервые без  чьей-либо  помощи  вскочил,  пересек
сад, - и только когда он захлопнул за собой дверь и задвинул засов, к нему
разом вернулись христианское смирение  и  беспомощность  опекаемого  женою
инвалида...
   Остальным курам  преградили  дорогу  другие  игроки  в  крокет,  и  они
кинулись через огород священника во двор к  доктору;  туда  же  явилась  и
пятая их товарка, горестно кудахтая после неудачной попытки прогуляться по
рамам с парниковыми огурцами мистера Уизерспуна.
   Куры постояли немного, копаясь в земле  и  раздумчиво  кудахтая,  потом
одна долго и упорно клевала и долбила клювом улей, стараясь  добраться  до
докторовых пчел, а затем все пять,  неуклюже  переваливаясь,  подскакивая,
топорща перья и то ускоряя, то замедляя шаг, двинулись полями к Аршоту,  и
больше их в Хиклибрау не видели.  Неподалеку  от  Аршота  они  набрели  на
подходящую для себя еду  -  огромное  поле  брюквы  -  и  принялись  жадно
клевать. Но скоро они стали жертвами своей славы.
   Поразительное вторжение в жизнь человеческую птиц-великанов пробудило в
людях буйную, неодолимую жажду вопить, бегать и швырять чем  попало,  -  и
очень быстро  все  мужское  население  Хиклибрау  и  даже  несколько  особ
женского пола, вооружась самыми разнообразными предметами, которыми  можно
размахивать, колотить или кидать в цель,  устроили  облаву  на  гигантских
кур. Их загнали в Аршот, где как раз было  в  разгаре  гулянье,  и  жители
Аршота встретили их как достойное завершение праздника.  Кур  преследовали
до Финдон Биче, тут кто-то начал в них стрелять из мелкокалиберного ружья.
Но, конечно, в птицу такого размера можно сколько угодно палить  дробью  -
она ничего и  не  почувствует.  Где-то  близ  Семи  дубов  куры  бросились
врассыпную, и одну из них  чуть  погодя  видели  у  Тонбриджа.  С  громким
кудахтаньем она суматошливо бежала по берегу, все  время  держась  немного
впереди быстроходного катера и несказанно изумляя пассажиров.
   В тот же день около половины шестого двух  из  этих  кур  ловко  поймал
владелец тонбриджского цирка: разбросав по полу куски хлеба и  пирога,  он
заманил  их  в  клетку,  которая   пустовала   после   смерти   овдовевшей
верблюдицы...


   Когда злосчастный Скилетт сошел в тот вечер с поезда на станции  Аршот,
уже смеркалось. Поезд опоздал - правда,  ненамного,  -  и  мистер  Скилетт
поставил это на вид начальнику станции. Быть может,  ему  почудилось,  что
начальник станции как-то особенно на него посмотрел, и, помедлив секунду в
нерешимости, Скилетт прикрыл рот  ладонью  и  вполголоса  осведомился,  не
случилось ли "чего-нибудь этакого".
   - Какого еще "этакого"? - переспросил начальник станции, голос  у  него
был громкий и резкий.
   - Ну, может, ошы или еще что...
   - Тут было не до "ош", - сказал начальник станции. -  Нам  и  с  вашими
окаянными курами хлопот хватало.
   И он обрушил на Скилетта рассказ о похождениях его цыплят,  точно  град
камней в окно политического противника.
   - А  как  мишшиш  Шкилетт,  не  шлыхали?  -  все  же  спросил  Скилетт,
оглушенный этими новостями и нелестными комментариями.
   - Еще чего! - отрезал начальник станции,  ясно  показывая,  что  судьба
этой дамы его ничуть не занимает.
   - Надо мне узнать, как и что, - сказал Скилетт и поспешно  ретировался,
а вдогонку ему летели не слишком  лестные  замечания  о  дураках,  которые
перекармливают кур и обязаны за это ответить...
   Когда Скилетт проходил через Аршот, его окликнул работник  из  Хэнки  и
спросил, уж не ищет ли он своих кур.
   -  А  как  там  мишшиш  Шкилетт,  не  шлыхали?  -   снова   осведомился
незадачливый супруг.
   Собеседник выразился в том смысле, что его куда больше интересуют куры,
но подлинные слова его повторять не стоит.
   Было уже совсем темно, во всяком  случае,  настолько,  насколько  может
быть темно в Англии в безоблачную  июньскую  ночь,  когда  мистер  Скилетт
заглянул в дверь кабачка "Веселые возчики" (вернее, заглянула одна  только
его голова).
   - Эй, друзья! - сказала  голова.  -  Не  шлыхали,  что  там  за  шказки
рашшказывают про моих кур?
   - Как не слыхать! - отозвался мистер Фалчер. -  Одна  сказка  проломила
крышу моего сарая, а другая вдребезги расколотила парники... то бить,  как
их... оранживеи у жены священника...
   Тут Скилетт вылез из-за двери.
   - Мне бы подкрепитьшя, - сказал он. - Горячего бы джину ш водой в шамый
раз.
   И тогда  все  наперебой  стали  ему  рассказывать,  что  натворили  его
цыплята, а он слушал и только повторял:
   - Боже милоштивый!
   Потом, улучив минуту, когда все умолкли, спросил:
   - А как там мишшиш Шкилетт, вы не шлыхали?
   - Не слыхали, - сказал мистер Уизерспун. - Не до нее нам тут было. Да и
не до вас тоже.
   - А вы разве нынче дома не были? - спросил Фалчер, поднимая  голову  от
пивной кружки.
   - Если какая-нибудь из этих подлых кур ее клюнула разок-другой...
   Мистер Уизерспун не договорил,  он  предоставил  слушателям  вообразить
себе ужасную картину.
   В эту минуту все охотно пошли бы со Скилеттом поглядеть,  не  случилось
ли и впрямь чего-нибудь с  его  супругой,  -  это  ли  не  развлечение  на
закуску, достойное столь богатого  событиями  дня!  Неожиданности  следуют
одна за другой, было бы жаль что-нибудь упустить...
   Но тут Скилетт (он в это время, устремив один глаз на буфет, а другой в
вечность, тянул у стойки свой джин) сам же расхолодил компанию.
   - Надо думать, эти большие ошы нынче никого не тревожили? - спросил  он
с нарочитой небрежностью.
   - Нам было не до них, мы с вашими курами возились, - отозвался Фалчер.
   - Надо думать, они уже куда-нибудь улетели, - сказал Скилетт.
   - Кто, куры?
   - Да нет, я больше про ош, - пояснил Скилетт.
   А затем,  тщательно  выбирая  слова  и  делая  чуть  ли  не  на  каждом
многозначительное ударение, он спросил с напускной  небрежностью,  которая
заставила бы насторожиться и грудного младенца:
   - Надо думать, про других каких-нибудь больших животных у наш ничего не
шлыхать, а? Про  шобак,  или,  шкажем,  кошек,  или  вроде  того?  Раз  уж
появляютшя такие большущие куры и ошы...
   И он захохотал: мол, сами понимаете, это я так болтаю, для потехи.
   Но почтенные жители Хиклибрау разом помрачнели. Фалчер первым  высказал
вслух общую мысль:
   - Ежели кошка да под стать этим курам...
   - Н-да-а, - сказал и Уизерспун. - Этакая кошка...
   - Это уж будет не кошка, а тигр, - сказал Фалчер.
   - А то и побольше... - сказал Уизерспун.
   И вот наконец Скилетт зашагал одинокой полевой тропинкой, что  вела  от
Хиклибрау в гору, а потом ныряла в осененную хмурыми соснами ложбину,  где
в безмолвии и мраке мертвой  хваткой  сдавили  опытную  ферму  Бенсингтона
плети гигантской настурции... Но шагал он в одиночестве.
   Его проводили до подножия холма - на большее сочувствия  и  любопытства
не хватило, - видели, как он поднялся на вершину, как мелькнул его  четкий
силуэт на бледно-золотом фоне согретых  закатом  небес  и  снова  канул  в
сумрак, откуда, казалось, ему уже нет возврата. Он ушел в неизвестность. И
по сей день никто не знает, что случилось с ним после того, как он скрылся
за холмом. Немного  погодя  у  обоих  Фалчеров  и  Уизерспуна  разыгралось
воображение, и они тоже поднялись на вершину и поглядели  на  север,  куда
ушел Скилетт, но тьма уже поглотила его.
   Трое провожатых придвинулись ближе  друг  к  другу  и  молча  стояли  и
смотрели.
   - Вроде там все в порядке, - сказал наконец Фалчер-младший.
   - Что-то ни одного огонька не видать, - сказал Уизерспун.
   - А отсюда их и не увидишь.
   - Да еще туман нынче, - сказал Фалчер-старший.
   Они еще постояли в раздумье.
   - Было бы что неладно, так он бы воротился, - сказал Фалчер-младший.
   Это прозвучало вполне убедительно, и еще немного погодя  старик  Фалчер
сказал:
   - Ладно, пошли.
   И все трое отправились домой спать - правда, на обратном пути они  были
какие-то притихшие и задумчивые.
   В ту ночь пастух, который остановился со своими  овцами  неподалеку  от
фермы Хакстера, слышал громкий визг и решил,  что  это  лисицы,  а  наутро
недосчитался барашка - и  отыскал  его  наполовину  обглоданные  кости  на
дороге в Хиклибрау...
   Самое непонятное, что  никаких  останков,  по  которым  можно  было  бы
опознать Скилетта, так и не нашли!
   Месяца через полтора среди обугленных развалин опытной фермы, в  разных
концах ее, найдены были кости,  похожие,  пожалуй,  и  на  человеческие  -
лопатка и еще одна, длинная, быть может,  берцовая,  тоже  изглоданная  до
неузнаваемости. А у ограды со  стороны  Айбрайта,  возле  перелаза,  нашли
стеклянный глаз, и тут-то многим стало ясно, что  именно  этому  сокровищу
Скилетт был в немалой мере обязан своим обаянием. Стеклянный глаз  смотрел
на белый свет с тем же отрешенным, суровым и скорбным выражением,  которое
когда-то придавало  значительность  весьма  заурядной  физиономии  мистера
Скилетта.
   После  тщательных  розысков  среди  развалин  обнаружили  металлические
ободки двух полотняных пуговиц, еще три такие нее пуговицы, сплющенные, но
уцелевшие, и одну металлическую, из тех, которым в нашем туалете отнюдь не
полагается  быть  на   виду.   Авторитетные   лица   сочли   эти   находки
неопровержимым доказательством того, что Скилетт был убит  и  растерзан  в
куски, но меня это не убеждает. Признаться, памятуя о явном его отвращении
ко всяким застежкам, я предпочел бы для верности найти меньше пуговиц,  но
больше костей.
   Правда, стеклянный глаз - как будто доказательство бесспорное, но, если
он и в самом деле принадлежал Скилетту (а даже  миссис  Скилетт  и  та  не
знала наверняка, был ли неподвижный глаз мужа  стеклянным),  то  цвет  его
странным образом изменился и  из  светло-карего  стал  небесно-голубым.  А
лопатка - свидетельство совершенно ненадежное; прежде  чем  признать  этот
огрызок  частью  человеческого  скелета,  я  хотел  бы  сравнить  его  для
наглядности с изгрызенными лопатками каких-нибудь овец или телят.
   А кстати, куда девались башмаки мистера Скилетта? Может  быть,  у  крыс
очень странный, даже извращенный вкус, но  неужели  они,  которые  бросили
недоеденного барашка, пожрали бы Скилетта целиком, не оставив ни волос, ни
костей, ни зубов, ни башмаков?
   Я тщательно расспросил всех, кто сколько-нибудь близко знал Скилетта, и
все в один голос твердили, что не родился еще на свет такой зверь, который
бы сожрал Скилетта. Некий отставной моряк, арендатор одного  из  коттеджей
мистера У.У.Джейкобса в  Дантон  Грин,  с  загадочным  и  глубокомысленным
видом, обычным  для  здешних  жителей,  высказал  мнение,  что  прикончить
мистера Скилетта зверь, пожалуй, мог, но съесть -  никак:  даже  у  самого
лютого отшибло бы аппетит. Окажись Скилетт на плоту посреди океана в числе
потерпевших кораблекрушение, уж  ему-то  не  грозила  бы  смерть  от  руки
изголодавшихся спутников. "Неохота мне про него худо говорить, -  прибавил
отставной моряк, - но что правда, то правда". А уж надеть сшитый Скилеттом
костюм он, моряк, нипочем бы не согласился - для этого  надо  окончательно
рехнуться. Судя по всем этим  разговорам,  навряд  ли  какое-нибудь  живое
существо могло счесть Скилетта лакомым блюдом.
   Скажу вам, читатель, прямо и откровенно: не верится мне, чтобы  Скилетт
возвратился на ферму. Скорее  всего  он  долго  бродил  в  нерешимости  по
окрестным полям и лугам, а когда  поднялся  непонятный  визг,  разбудивший
пастуха, избрал простейший выход из затруднительного  положения:  канул  в
неизвестность.
   Так, в неизвестности  -  в  нашем,  а  быть  может,  в  каком-то  ином,
неведомом нам мире - он, вне всякого сомнения, упорно остается и поныне.



        3. ГИГАНТСКИЕ КРЫСЫ

   На третью ночь после исчезновения мистера Скилетта доктор  из  Подберна
ехал в своей двуколке по дороге к Хэнки. Долгие часы провел он в хлопотах,
помогая еще одному ничем пока не примечательному гражданину  войти  в  наш
странный мир, - и теперь, усталый и сонный, возвращался восвояси. Было уже
около двух часов пополуночи, всходил тонкий серп  убывающей  луны.  В  эту
пору и  летом  становится  прохладно,  и  вокруг  стлался  белесый  туман,
скрадывая очертания  предметов.  Доктор  ехал  один,  без  кучера,  -  тот
накануне слег; вокруг ничего не видно и не слышно, лишь бегут навстречу  в
желтом свете фонарей двуколки таинственно-темные живые изгороди, да дробно
стучат лошадиные копыта и колеса, и им вторит  эхо  среди  кустов.  Лошадь
дорогу  знает,  на  нее  можно  положиться,  как  на  самого  себя,  -  не
удивительно, что доктор задремал...
   Вам, конечно, знакомо это состояние: сидишь и клюешь носом, покачиваясь
в лад мерному стуку колес, голова совсем опускается на  грудь  -  и  вдруг
вздрогнешь и встрепенешься...
   Цок, цок, цок... - стучат копыта, стучат колеса.
   Но что это?
   Совсем близко кто-то пронзительно взвизгнул -  или  только  почудилось?
Доктор совсем было проснулся. Выбранил  лошадь,  которая  вовсе  этого  не
заслужила, и огляделся по  сторонам.  И  постарался  сам  себя  успокоить:
наверно, это взвизгнула лисица или, может  быть,  крольчонок,  попавший  в
зубы хорьку.
   Цок, цок, цок... - стучат копыта, шуршат кусты живой изгороди.
   Что такое?
   Опять ему что-то почудилось. Он встряхнулся  и  прикрикнул  на  лошадь.
Прислушался, но ничего не услышал.
   Ничего? Так ли?
   Что за странность, кажется, его кто-то  подстерегает  -  над  изгородью
мелькнула странная голова какого-то животного. Большая, с круглыми  ушами!
Доктор напряг зрение, но ничего не разглядел.
   - Вздор, - сказал он и выпрямился.
   Наверно, это привиделось во сне. Доктор легонько тронул лошадь  кнутом,
велел ей поторапливаться и опять  поглядел  на  кусты.  В  неверном  свете
фонарей, в пелене тумана все очертания казались  смутными  и  зыбкими.  Но
нет, там, за кустами, не может таиться опасность, иначе лошадь почуяла  бы
и шарахнулась... И все же доктору стало тревожно.
   А потом он явственно  расслышал  шлепанье  мягких  лап:  кто-то  вскачь
догонял его.
   Доктор не поверил своим ушам. Оглянулся, но ничего не увидел за  крутым
поворотом дороги. Хлестнул по лошади и опять покосился через плечо. И  тут
луч фонаря попал на такое место изгороди, где кусты были пониже,  -  и  за
ними мелькнула изогнутая  спина...  спина  какого-то  большого  животного,
доктор не понял какого; быстрыми, резкими скачками оно нагоняло двуколку.
   Тут ему вспомнились  старые  сказки  о  колдовстве,  рассказывал  после
доктор, - уж слишком не похож был неведомый зверь на  всех  известных  ему
животных; он испугался, что испугается лошадь и  понесет,  и  крепче  сжал
вожжи. И хоть он человек образованный, но в  ту  минуту,  по  собственному
признанию, подумал: а вдруг это  -  приви