алчного морского чудища, на  головах  и  клешнях  которого  видны  надписи
"Безверие", "Жестокое себялюбие", "Бездушие", "Уродство" и тому  подобное.
Но толпа прозвала его  "Джек-Потрошитель  великанов",  и  именно  таким  -
сказочным  богатырем  с  предвыборных  плакатов  -  сейчас   представлялся
вчерашнему узнику человечек на далеких подмостках.
   Бу-бу-бу внезапно оборвалось.
   Наконец-то кончил. Садится. Теперь он! Нет! Да! Это Кейтэрем! Кейтэрем!
И снова зал рукоплещет.
   Только в многотысячной толпе возможна такая тишина,  которая  наступила
за этой бурей оваций. Когда ты один в пустыне, конечно, все кругом молчит,
но ты слышишь свое дыхание, каждое свое  движение,  каждый  шорох  вокруг.
Здесь же слышен был только голос Кейтэрема, звонкий и  ясный,  как  алмаз,
горящий на черном бархате. Но как слышен! Словно он говорил над самым ухом
каждого из толпы.
   Вчерашнего узника этот карлик, жестикулирующий в ореоле света, в ореоле
красивых, захватывающих  слов,  просто  ошеломил;  позади  оратора,  почти
незаметные, сидели его сторонники, и до  самых  подмостков  перед  глазами
околдованного слушателя раскинулось сплошное море голов и плеч -  огромный
зал, весь обратившийся в слух. Этот пигмей, казалось, вобрал в  себя  души
людей, все их существо.
   Кейтэрем говорил об исконных наших обычаях. "Прравильно! Прравильно!" -
ревела толпа. "Правильно!" - подхватывал бывший узник. Кейтэрем говорил об
исстари   свойственном   Англии    духе    порядка    и    справедливости.
"Пр-р-равильно!" - ревела толпа. "Правильно!" - кричал растроганный узник.
Кейтэрем  говорил  о  мудрости  наших  предков,  о  постепенном   развитии
священных государственных  установлении,  о  нравственных  и  общественных
традициях, что вошли в плоть и кровь англичанина.  "Правильно!"  -  стонал
вчерашний узник, и слезы умиления катились по его лицу.
   Так неужто все это теперь пойдет прахом! Да, прахом! Только из-за того,
что двадцать лет тому назад  три  безумца  намешали  в  бутылках  какой-то
дряни, теперь наши исконные порядки и все самое  святое...  (Крики:  "Нет!
Нет!") Так вот, чтобы все это не пошло  прахом,  надо  напрячь  все  силы,
побороть в себе нерешительность... (Неистовые крики одобрения.)  Да,  надо
побороть нерешительность и покончить с полумерами.
   - Джентльмены! - кричал Кейтэрем. - Все вы слыхали о  крапиве,  которая
стала гигантской. Сначала она невелика и не отличается от простой крапивы,
ее можно вырвать с корнем, выполоть твердой рукой; но если ее не выполоть,
она разрастается, чудовищно разрастается, и волей-неволей нужно браться за
топоры и веревки, подвергать опасности руки и ноги и  самую  жизнь,  нужно
много и горько трудиться - люди могут погибнуть, срубая  ядовитые  стволы,
да, люди могут погибнуть, срубая ядовитые стволы...
   Движение и шум на миг заглушили его слова,  потом  бывший  узник  снова
явственно услышал звонкий голос:
   - Сама Чудо-пища дает нам  урок...  -  Кейтэрем  выдержал  внушительную
паузу. - РВИТЕ С КОРНЕМ ЭТУ КРАПИВУ, ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО!
   Он замолчал и вытер губы.
   - Ясно! - крикнул кто-то в зале. - Ясно и понятно!
   И опять крики одобрения стремительно  переросли  в  громоподобный  рев,
словно бесновался и ликовал весь мир...
   И вот наш новоявленный гражданин  выбрался  наконец  из  зала,  чудесно
растроганный и с таким просветленным лицом, словно  ему  только  что  было
ниспослано видение. Теперь он знал, что делать, как знали все;  мысли  его
прояснились. Он возвратился к жизни, когда мир  переживает  роковые  часы;
необходимо принять важнейшее решение.  И  он  обязан  участвовать  в  этой
великой борьбе, как подобает мужчине -  свободному  и  готовому  исполнить
свой долг. Он так и видел перед собой враждующие силы. На одной стороне  -
невозмутимые гиганты в сверкающих кольчугах (теперь  они  предстали  перед
ним совсем в ином свете, чем утром),  на  другой  -  человечек  в  черном,
размахивающий руками на ярко освещенных  подмостках,  карлик,  извергающий
потоки столь  убедительных  слов,  вкрадчивый  златоуст  с  проникновенным
голосом, Джон Кейтэрем - "Джек - Потрошитель великанов". Да,  надо  скорее
объединиться и вырвать крапиву с корнем, пока еще не поздно!


   Из всех Детей Пищи самыми высокими, самыми сильными и  больше  всех  на
виду были три сына Коссара. В целом свете, наверно, не нашлось бы  другого
клочка земли,  так  изрытого,  перекопанного  и  перекроенного,  как  тот,
примерно в квадратную милю,  участок  подле  Семи  дубов,  где  прошло  их
детство и где они, ища выхода могучей силе,  строили  все  новые  сараи  и
ангары с гигантскими действующими моделями машин. Но им  давно  уже  стало
здесь тесно. Старший сын  Коссара  придумывал  замечательные  быстроходные
экипажи, он смастерил себе что-то вроде исполинского велосипеда, но машина
эта не умещалась ни на одной дороге и ее не мог выдержать  ни  один  мост.
Так она и стояла в бездействии, громада  из  колес  и  моторов,  способная
мчаться со скоростью 250 миль в час,  -  лишь  изредка  сам  изобретатель,
оседлав ее, носился взад  и  вперед  по  тесному  двору.  А  он-то  мечтал
объехать на  своем  велосипеде  всю  нашу  крошечную  планету,  ради  этой
ребячьей мечты и смастерил его еще мальчонкой.  Местами,  там,  где  сбита
эмаль, спицы уже покрыты бурой ржавчиной и словно кровоточат.
   - Прежде чем пускаться в путь, сынок, надо построить дорогу,  -  сказал
Коссар.
   И вот в одно  прекрасное  утро,  на  заре,  молодой  исполин  вместе  с
братьями принялся строить дорогу, которая обойдет земной шар.  Они  словно
предчувствовали, что им помешают, и работали  с  особенным  рвением.  Люди
очень скоро обнаружили  их  дорогу  -  прямая,  как  стрела,  она  вела  к
Ла-Маншу, несколько миль были  уже  проложены,  выровнены  и  утрамбованы.
Около  полудня  братьев  остановила  возбужденная   толпа   -   тут   были
землевладельцы, земельные агенты, местные власти, стряпчие, полицейские  и
даже солдаты.
   - Мы строим дорогу, - объяснил старший мальчик.
   - И стройте на здоровье! - крикнул снизу самый важный  законник.  -  Но
только извольте уважать чужие права. Вы нарушили  частное  право  двадцати
семи землевладельцев, не говоря уже об особых привилегиях и  собственности
одного  окружного  муниципалитета,  девяти  приходских   советов,   совета
графства, двух газовых компаний и одной железнодорожной...
   - Ой-ой! - воскликнул старший из мальчиков.
   - Придется вам это прекратить.
   - Но ведь у вас всюду такие скверные узенькие тропинки.  Разве  вам  не
хочется ездить по красивой прямой дороге?
   - Да, конечно, я бы сказал, у такой дороги были бы  свои  преимущества,
но...
   - Но строить ее нельзя, - докончил за  него  старший  мальчик,  собирая
инструменты.
   - Во всяком случае, не так, как это делаете вы, - сказал законник.
   - А как?
   Ответ важного юриста был путаным и неясным.
   Коссар пришел посмотреть, что натворили его дети, строго  выбранил  их,
смеялся до упаду и, видно, был очень доволен всем происшедшим.
   - Придется обождать, мальчики! - крикнул он сыновьям. -  Рано  еще  вам
приниматься за такие дела.
   - Этот стряпчий сказал, что надо сначала составить  проект  и  получить
специальное разрешение и еще всякую ерунду. Он сказал, что  на  это  уйдут
годы.
   - Не бойся, малыш, проект у нас будет очень скоро!  -  крикнул  Коссар,
сложив ладони рупором у рта. - А пока играйте да стройте модели того,  что
вам хотелось бы сделать.
   И они повиновались, - они были послушные дети.
   Но потихоньку все-таки ворчали.
   - Все это прекрасно, - сказал средний брат старшему, - но  мне  надоело
вечно играть и строить планы. Я хочу настоящего дела, понимаешь?  Ведь  не
за тем же мы выросли такими  сильными,  чтобы  просто  играть  на  грязном
клочке земли да гулять понемножку, поближе к дому, подальше от городов  (к
этому  времени  им  запретили  подходить   к   поселкам   и   пригородам).
Бездельничать очень противно. Может быть, мы  как-нибудь  узнаем,  что  им
нужно, этим карликам, и сделаем это для них? Все-таки веселее, чем  сидеть
сложа руки!
   - У многих из них нет сносного жилья, - продолжал  мальчик.  -  Давайте
построим возле Лондона такой дом, чтобы их поместилось много-много, и жить
им будет удобно и уютно, и проведем дорожку, чтобы им ездить на  работу  -
хорошенькую, прямую дорожку, и пускай все это будет красивое-красивое. Все
для них сделаем чистенькое, хорошенькое, и тогда  они  не  захотят  больше
жить по-старому, в грязи, ведь сейчас у них очень многие живут по-свински.
И воды им наготовим, чтобы мылись: они ведь такие грязнули, эти  маленькие
вонючки; в девяти домах из десяти даже нет ванны. И знаете,  у  кого  есть
ванна, презирают тех, у кого ванны нет! Зовут их "грязная  голытьба"!  Нет
того, чтобы помочь им завести в домах ванны, - только насмехаются! Мы  это
все переделаем. Проведем для них  электричество  -  пускай  им  светит,  и
кормит их, и убирает за ними.  Ведь  это  надо  выдумать:  они  заставляют
женщин ползать на коленях и мыть полы!  Да  еще  когда  у  женщины  должен
родиться ребенок!
   Можно все очень даже хорошо устроить! Тут долина, кругом холмы -  можно
насыпать плотину,  запрудим  реку,  и  выйдет  отличный  водоем.  Построим
большую станцию, будет электрический ток. Мы это  все  очень-очень  хорошо
устроим. Правда? Может быть, тогда они больше не станут нам мешать...
   - Да, - ответил  старший  брат,  -  можно  для  них  все  очень  хорошо
устроить.
   - Так давайте! - сказал средний.
   -  Что  ж,  ладно,  -  согласился  старший  и  стал  искать  подходящий
инструмент.
   И опять началась морока.
   Не успели они взяться за работу,  как  налетела  возбужденная  толпа  и
посыпались приказы: прекратить все это  по  тысяче  причин  и  без  всякой
вразумительной причины; на них кричали  путано,  бестолково,  кто  во  что
горазд. Ваш дом чересчур высок, говорили им, в нем будет опасно  жить;  он
безобразен; он помешает окрестным владельцам сдавать внаем  обычные  дома;
он нарушает стиль всего квартала, и вообще это не по-соседски.
   Оказалось также, что молодые зодчие  идут  наперекор  местным  правилам
домостроительства и ущемляют права местных  властей,  кое-как  соорудивших
свою крохотную и очень дорогую электрическую станцию, и вторгаются в сферу
деятельности здешней водопроводной компании.
   Местные правительственные чиновники прибегли  к  помощи  закона.  Снова
появился на сцене  маленький  стряпчий,  теперь  он  защищал  интересы  по
меньшей  мере  дюжины  ущемленных  собственников  и   фирм;   протестовали
землевладельцы; какие-то люди предъявляли непонятные претензии и требовали
непомерных  отступных.  Подняли   голос   и   тред-юнионы   рабочих   всех
строительных  специальностей;  объединение  предпринимателей,  выпускающих
строительные   материалы,   чинило   всяческие    препятствия.    Какие-то
необыкновенные сообщества эстетов стали пророчить гибель красот природы  и
принялись защищать прелесть тех мест, где предполагалось построить  дом  и
соорудить плотину. Эти, по мнению молодых Коссаров,  были  всех  глупей  и
несносней.  Так  и  получилось,  будто  они  не  прекрасный  дом  задумали
построить, а ткнули палкой в осиное гнездо.
   - Ну, такого я не ждал! - сказал старший мальчик.
   - Ничего не выйдет, - сказал второй.
   - Дрянь эти козявки! - возмутился младший. - Шагу ступить не дают!
   - И мы ведь для них же стараемся. Как бы мы им все хорошо устроили!
   - Они, видно, всю жизнь только и  делают,  что  мешают  друг  другу,  -
сказал старший мальчик. - Куда ни  сунься,  все  какие-то  права,  законы,
правила и прочее жульничество, -  прямо  какая-то  дурацкая  игра.  Ладно,
пускай еще поживут в грязи в своих дрянных лачугах.  Строить  они  нам  не
дадут, это ясно как день.
   И сыновья Коссара бросили большой дом недостроенным (они успели  только
выкопать огромную яму, заложили фундамент и начали возводить  одну  стену)
и, огорченные, вернулись в свою усадьбу. Яма  вскоре  наполнилась  стоячей
водой, затянулась ряской; завелись тут и  сорные  травы  и  всякая  мелкая
вредная живность; попала сюда и Пища -  то  ли  обронили  Коссары,  то  ли
занесло с пылью, - и снова  пошла  расти  всякая  нечисть.  Водяные  крысы
опустошали всю округу. А  один  фермер  застал  своих  свиней,  когда  они
вздумали напиться из этой ямы, и в тот же час  их  всех  прикончил,  благо
человек он был решительный и притом  знал,  каких  бед  натворил  огромный
кабан в Окхеме. И именно в этом болоте вскоре развелись  тучи  москитов  -
зловреднейшие были москиты, но одно надо поставить им в  заслугу:  от  них
немного досталось и самим Коссарам; мальчики не пожелали этого терпеть - и
в одну прекрасную лунную ночь, когда  закон  и  порядок  храпели  в  своих
постелях, они пришли и спустили всю воду в соседнюю речку.
   Но они не тронули гигантских сорняков, огромных водяных крыс  и  прочую
непомерно разросшуюся нечисть: все это осталось плодиться  и  размножаться
на том самом участке, на котором они могли бы возвести большой  прекрасный
дом для маленьких людишек...


   Все это случилось давно, когда  сыновья  Коссара  были  еще  детьми,  а
теперь они стали почти взрослыми. И с каждым годом их все сильней тяготили
цепи запретов и ограничений. Год от году они росли, шире  распространялась
Пища, множились гигантские растения и животные - и год от году  труднее  и
напряженнее становились  отношения  гигантов  с  остальным  человечеством.
Вначале Пища была для большинства людей только легендой  о  чуде,  которое
случилось где-то в дальних краях, - теперь она подступала к каждому порогу
и угрожала, напирала, опрокидывала весь привычный строй жизни. Она чему-то
мешала, что-то переворачивала; она меняла природу, сама земля стала родить
не то и не  так,  как  прежде,  а  из-за  этого  менялась  и  человеческая
деятельность, отмирали какие-то  профессии,  сотни  тысяч  людей  лишались
работы; Пища не признавала границ, и в торговле между  странами  воцарился
хаос, - не удивительно, что люди ее возненавидели.
   Но ведь  куда  проще  ненавидеть  живое  существо,  чем  неодушевленные
предметы, а потому животных ненавидели  больше,  чем  растения,  а  своего
брата - человека - сильнее, чем любого зверя. И получилось так, что  страх
и тревога, порожденные гигантской крапивой,  лезвиями  шестифутовых  трав,
ужасными насекомыми и тигроподобными крысами, собрались в огромный сгусток
ненависти, и вся сила ее  обратилась  на  горстку  разбросанных  по  земле
великанов - Детей Пищи. Эта ненависть стала главной  движущей  силой  всей
политической жизни. Старые партийные разногласия потускнели и стерлись под
натиском  новых  противоречий,  и  борьба  велась  теперь  между   партией
умеренных,   предлагавших   захватить   контроль   над   производством   и
распределением Пищи, и партией реакционеров во  главе  с  Кейтэремом,  чьи
речи становились все  более  двусмысленными  и  зловещими;  он  изъяснялся
угрожающими намеками: люди должны "подрезать колючки у шиповника",  "найти
лекарство от слоновой болезни", - и, наконец, в канун выборов объявил, что
"крапиву надо вырвать с корнем!".
   Однажды сыновья Коссара - уже не мальчики, а взрослые мужчины, - сидели
среди плодов своего бесполезного труда и в сотый раз  обсуждали  все  это.
Целый день они копали  какие-то  очень  сложные,  глубокие  траншеи  (отец
постоянно поручал им такую работу) и сейчас, перед заходом солнца, присели
отдохнуть в садике возле дома, дожидаясь, пока слуги позовут их ужинать.
   Представьте себе этих великанов (самый маленький был  ростом  в  добрых
сорок футов), расположившихся на лужайке, которая  обыкновенному  человеку
показалась бы зарослями тростника. Младший счищал железной  балкой,  точно
щепкой, землю с огромных башмаков; средний полулежал, опершись на  локоть;
старший задумчиво строгал ножом сосну, и в воздухе пахло смолой.
   Одежда ж была  из  необычного  материала:  белье  соткано  из  канатов,
верхнее платье - из мягкой алюминиевой проволоки; обувь  -  из  металла  и
дерева, а пуговицы и пояса  -  из  листовой  стали.  Их  жилище,  огромное
одноэтажное здание, массивностью напоминавшее египетские  постройки,  было
частью сложено из гигантских плит известняка, частью выдолблено  в  склоне
мелового холма; фасад вздымался вверх на сто футов, а  позади,  причудливо
вырисовываясь на фоне вечернего неба, теснились трубы и  колеса,  краны  и
перекрытия мастерских. Сквозь круглое окно в здании можно было  разглядеть
желоб, откуда в невидимый  резервуар  мерно  и  непрестанно  падали  капли
какого-то добела раскаленного металла.  Усадьба  огорожена  была  подобием
крепостного вала - земляной насыпью огромной высоты; укрепленная железными
стропилами, шла эта насыпь кругом, по гребням  холмов  и  по  дну  долины.
Чтобы передать-масштабы этого сооружения, сравним его  для  наглядности  с
каким-нибудь привычным предметом: поезд, который с грохотом отошел от Семи
дубов и скрылся в туннеле, казался рядом с постройками Коссаров  крохотной
заводной игрушкой.
   - Они объявили все  леса  по  эту  сторону  Айтема  запретной  зоной  и
передвинули на две мили ближе к нам границу у Нокхолта, - сказал  один  из
братьев.
   - Это еще  не  самое  страшное,  -  отозвался  младший.  -  Просто  они
стараются обезоружить Кейтэрема.
   - Для него это капля в море, а для нас, пожалуй, переполняет чашу.
   - Они отрезают нас от Брата Редвуда. Когда я был у него последний  раз,
красные знаки придвинулись с обеих сторон, дорога стала уже на целую милю.
Теперь к нему надо пробираться через холмы по такой узенькой тропинке, что
еле-еле ногу поставишь.
   Он задумался.
   - Не пойму, что это нашло на Брата Редвуда.
   - А что такое? - спросил старший и обрубил ветку на своей сосне.
   - Какой-то он был странный, будто спросонок, - сказал средний.  -  Я  с
ним говорю, а он словно и не слышит. А  сам  сказал  что-то  такое...  про
любовь.
   Младший постучал балкой о край железной подметки и засмеялся.
   - Брат Редвуд любит помечтать.
   Минуту-другую они молчали. Старший повернулся и  смахнул  ладонью  кучу
обрубленных сосновых веток. Потом сказал:
   - Наша клетка становится все теснее и теснее,  это  просто  невыносимо.
Подождите, они еще обведут чертой наши подошвы и скажут: так и живите,  не
сходя с места!
   - Это все пустяки, а вот придет  к  власти  Кейтэрем,  тогда  они  себя
покажут! - сказал средний.
   - Еще придет ли, - возразил младший, с силой ударяя о землю балкой.
   - Придет, будь уверен, - сказал старший.
   Средний поглядел на окружавший их мощный крепостной вал.
   - Что ж, тогда надо будет распрощаться с  юностью  и  стать  мужчинами,
папа Редвуд нам давно это говорил.
   - Да, - откликнулся старший, - но что  это,  в  сущности,  значит?  Что
значит быть мужчиной в трудный час?
   Он тоже обвел взглядом кольцо укреплений - казалось, он смотрел  сквозь
них, далеко за холмы, где притаились бесчисленные полчища  врагов.  В  эту
минуту все братья мысленно видели одну и ту  же  картину:  толпы  людишек,
идущих  на  них  войной,  поток  козявок,  безостановочный,   неистощимый,
злобный...
   - Они малы, но им нет числа, - сказал младший. - Они как песок морской.
   - У них есть винтовки... и даже оружие, которое делают  наши  братья  в
Сандерленде.
   - И потом, мы ведь не умеем убивать, мы  воевали  только  от  случая  к
случаю со всякой вредной нечистью.
   - Да, верно, - ответил старший. - Но  мы  не  беспомощные  младенцы.  В
трудный час будем держаться как надо.
   Резким движением он закрыл нож - громко щелкнуло лезвие в рост человека
- и, опираясь на сосну, как на палку, поднялся с земли. Потом обернулся  к
серой приземистой громаде дома. Алые лучи заката упали на него,  вспыхнули
на металлической кольчуге, на стальной пряжке у ворота и плетении рукавов,
и братьям почудилось, что он обагрился кровью...
   Выпря