топоры.
   Решив, что парень в свитере уже может говорить, он повернулся к нему  и
спросил:
   - Вы не знаете, сколько ему дали?
   - Три месяца, - ответил парень и тут же  снова  набил  рот,  как  будто
испугавшись собственного голоса.


   Эти три месяца пролетели мгновенно  -  три  месяца,  полных  солнечного
света и тепла, новых разнообразных занятий  на  свежем  воздухе,  приятных
сердцу развлечений, новых интересов, здоровой пищи и хорошего пищеварения,
месяцы, в течение которых мистер Полли окреп, загорел  и  начал  отпускать
бородку, месяцы, которые были омрачены только одной  тревогой,  но  мистер
Полли изо всех  сил  старался  ее  заглушить.  День  расплаты  должен  был
наступить, однако ни толстуха, ни мистер Полли не заикались  о  нем,  хотя
роковое имя "дядя Джим" негласно присутствовало во  всех  их  беседах.  По
мере того, как приближался конец срока,  беспокойство  мистера  Полли  все
возрастало, пока не стало мешать даже его вполне заслуженному сну. Однажды
ему  пришла  в  голову  мысль  купить  револьвер.  В   конце   концов   он
удовольствовался  очень  плохоньким,  закопченным  и  грязным   охотничьим
ружьем, которое купил в Лэммеме якобы для того, чтобы отпугивать птиц.  Он
осторожно зарядил его и спрятал к  себе  под  кровать,  подальше  от  глаз
толстухи.
   Сентябрь миновал, на дворе уже стоял октябрь.
   И вот наступила та октябрьская ночь, события которой  благожелательному
бытописателю так трудно извлечь из ночного мрака и озарить ясным  холодным
светом   беспристрастного   повествования.   Романист   должен   описывать
характеры, а не заниматься вивисекцией на глазах у публики...
   Самое лучшее, самое  гуманное,  если  не  самое  справедливое,  не  мой
взгляд, решение - совсем не писать о том, о  чем  сам  мистер  Полли  явно
предпочел бы умолчать.
   Мистер Полли утверждал, что, когда проезжавший мимо велосипедист  нашел
его, ом искал оружие, которым можно было бы навсегда разделаться  с  дядей
Джимом. Мы отдаем это объяснение на суд читателя без всяких комментариев.
   Ружье в это время, несомненно, находилось в руках дяди Джима, и  никто,
кроме мистера Полли, не знает, как оно ему досталось.
   Велосипедист был человеком, причастным к  миру  литературы.  Звали  его
мистер Уорспайт. Он страдал бессонницей и в эту ночь долго не мог заснуть.
На рассвете он  вышел  из  своего  дома,  который  находился  недалеко  от
Лэммема, и сел на велосипед. Мистера Полли он обнаружил в канаве у  ограды
Потуэллского  кладбища.  Это  была  обыкновенная  сухая  канава,  заросшая
крапивой, бузиной и шиповником, и никаким усилием  воображения  ее  нельзя
принять за арсенал. Человек в здравом уме и твердой памяти стал бы  искать
в ней оружие только в самую последнюю очередь. Уорспайт рассказывает, что,
когда он соскочил с велосипеда, чтобы спросить мистера Полли,  почему  тот
оставил открытой только свою тыльную  часть,  что,  видимо,  случилось  по
недоразумению, мистер Полли поднял голову и прошептал:
   - Берегитесь! - А немного погодя добавил:  -  В  меня  он  уже  стрелял
дважды.
   Уступая настояниям мистера Уорспайта,  он  с  величайшей  осторожностью
вылез из своего укрытия. Он был в белой ночной рубахе, из тех, что  теперь
повсеместно  заменены  спальными  пижамами,  босиком,  весь  поцарапанный,
перепачканный и оборванный.
   Мистер  Уорспайт  питал  тот  исключительный,  живой  интерес  к  своим
собратьям, какой составляет главную черту обаяния, присущего любому в мире
писателю, а потому сразу же принял деятельное участие в этом происшествии.
   Оба мужчины отправились в гостиницу "Потуэлл"  по  предложению  мистера
Полли через кладбище, и под тисом у памятника сэру Сэмюэлю Харпону набрели
на небезызвестное ружье, разорвавшееся и покореженное.
   - Это, наверное, был его третий выстрел.  Помню,  он  прозвучал  как-то
странно, - заметил мистер Полли.
   Вид ружья очень его ободрил,  и  он  объяснил  мистеру  Уорспайту,  что
убежал на кладбище, надеясь за надгробными камнями найти укрытие  от  пуль
дяди Джима. Потом он высказал тревогу о  судьбе  хозяйки  гостиницы  и  ее
внучки и с поспешностью повел мистера Уорспайта по тропинке к дому.
   Входная дверь в бар была распахнута настежь, в самом баре царил ужасный
беспорядок - потом оказалось, что не хватает нескольких бутылок виски, - а
у входа стоял местный полисмен Блейк и терпеливо, но настойчиво  стучал  в
раскрытую дверь. Все вместе они вошли в дом.  Больше  всего  пострадали  в
баре стеклянные предметы; одно из зеркал треснуло во все стороны от  удара
оловянной кружкой. Касса была взломана и опустошена, то же самое произошло
и с конторкой, находившейся в маленькой комнатке за баром.
   Окно на втором  этаже  отворилось,  и  оттуда  донесся  голос  хозяйки,
спрашивающий, в чем дело. Мужчины поднялись наверх и вступили с хозяйкой в
переговоры. Она рассказала, что заперлась с внучкой в верхних  комнатах  и
не хотела спускаться вниз, пока не убедится, что ни дяди Джима,  ни  ружья
мистера Полли нигде поблизости нет. Полицейский Блейк  и  мистер  Уорспайт
занялись осмотром места происшествия, а мистер Полли отправился к  себе  в
комнату, чтобы облачиться в костюм, более подходящий для наступающего дня.
Он моментально возвратился, приглашая мистера Блейка и  мистера  Уорспайта
"пойти и поглядеть".  Они  застали  в  комнате  мистера  Полли  чудовищный
кавардак: постельное белье, смотанное в узел, брошено в  угол,  все  ящики
комода выдвинуты и очищены, стул разбит, дверной замок взломан;  в  косяке
двери они обнаружили слегка опаленное отверстие от пули. Окно было  широко
распахнуто. Ни одной из принадлежностей  туалета  мистера  Полли  не  было
видно. Зато на полу валялись  какие-то  лохмотья,  по-видимому,  служившие
рабочей одеждой кочегара, разорванная на две половины желто-коричневая  от
грязи нижняя рубаха и  пара  башмаков,  в  которых  с  трудом  можно  было
признать обувь. В комнате все еще чувствовался легкий  запах  пороха.  Две
или три книжки, недавно купленные мистером Полли, валялась  под  кроватью,
брошенные туда разъяренной рукой.  Мистер  Уорспайт  взглянул  на  мистера
Блейка, и затем оба взглянули на мистера Полли.
   - Это его башмаки, - сказал мистер Полли.
   Блейк взглянул в окно.
   - Сломано несколько черепиц, - сказал он.
   - Я выскочил в это окно и по крыше кухни  спустился  вниз,  -  объяснил
мистер Полли, и писатель с  полисменом  почувствовали,  что  он  не  хочет
вдаваться в подробности...
   - Ладно, - сказал Блейк, - мы найдем его и хорошенько с ним побеседуем.
Это уж теперь мое дело.


   Но дядя Джим ушел навсегда...
   Прошло несколько дней, он не вернулся. В этом, пожалуй, не было  ничего
удивительного. Но дни сменялись неделями, недели - месяцами, а  дядя  Джим
все не возвращался. Прошел год, и воспоминание  о  нем  потускнело.  Через
тринадцать месяцев после событий, вошедших в историю под названием "Ночной
атаки", толстуха вдруг заговорила о Джиме.
   - Интересно, что же все-таки с ним случилось? - сказала она.
   - Мне тоже интересно, - отозвался мистер Полли.



10. ВИЗИТ К МИРИЭМ

   Однажды в летний день, пять лет спустя после первого своего появления в
гостинице "Потуэлл", мистер Полли сидел  под  подстриженной  ивой  и  удил
плотву. Это был уже  не  тот  замученный  несварением  желудка  несчастный
банкрот, с  которым  мы  познакомились  в  начале  книги,  а  пополневший,
загоревший,  цветущий  мужчина.  Он  располнел,  но   полнота   его   была
пропорциональной, а маленькая четырехугольная бородка придавала  его  лицу
степенность. Ну и, конечно, он еще больше полысел.
   Первый раз за все пять лет у  него  нашлась  свободная  минутка,  и  он
отправился ловить рыбу, хотя с самого начала решил не  отказывать  себе  в
этом удовольствии. Рыбная  ловля,  как  свидетельствуют  золотые  страницы
английской  литературы,  -  занятие,  настраивающее  на  созерцательный  и
ретроспективный  лад,  и  в  воображении  мистера  Полли  стали  всплывать
события, о которых он  ни  разу  не  вспомнил  за  своими  многочисленными
обязанностями, приведенными мною выше. О дяде Джиме он  размышлял  недолго
из-за отсутствия фактов, потом стал думать о годах,  которые  протекли  со
дня его водворения в гостинице "Потуэлл", и  философски  осмысливать  свою
жизнь. Отвлеченно и  бесстрастно  он  задумался  о  Мириэм.  И  вдруг  ему
вспомнились вещи, о которых он в пылу забот совсем забыл: например, о том,
что он совершил поджог и бросил жену. Впервые  он  взглянул  в  лицо  этим
давно забытым фактам.
   Неприятно думать о том, что ты совершил поджог, ибо  за  это  сажают  в
тюрьму. А иначе вряд ли мистер Полли испытывал хотя бы малейшее  угрызение
совести. Другое дело - бросить жену. Уход от Мириэм был подлостью.
   Я пишу историю мистера Полли, а не панегирик ему, и потому  рассказываю
все, как есть. Если не считать легкого содрогания при  мысли  о  том,  что
было бы, если бы его поймали, мистер Полли ни капли не сожалел о  поджоге.
Поджог, по сути дела, - преступление придуманное. Существуют преступления,
которые остаются таковыми по самой своей природе,  независимо  от  закона:
всякого рода жестокость, глумление, которое  поражает  и  ранит  человека,
предательство, а сожжение вещей само по себе не является  ни  хорошим,  ни
дурным поступком, ни, тем более, преступлением.  Многие  дома  заслуживают
того,  чтобы  их  сожгли,  этой  участи  заслуживает  современная  мебель,
подавляющее  большинство  картин  и  книг  -  список  можно  продолжать  и
продолжать без конца. Не будь современное общество  в  совокупности  таким
слабоумным, оно предало  бы  огню  большую  часть  Лондона  или  Чикаго  и
выстроило бы на месте этих рассадников заразы, этих гниющих свалок частной
собственности  прекрасные,  разумно  спланированные  города.  Я  не  сумел
правдиво изобразить характер мистера  Полли,  если  у  вас,  читатель,  не
создалось впечатления, что  он  во  многих  отношениях  простодушное  дитя
природы, гораздо менее дисциплинированное, менее обученное и гораздо более
непосредственное, чем обыкновенный дикарь. Он в самом деле был рад, хотя и
пережил несколько неприятных минут страха, что ему  удалось  спалить  свой
дом, бежать из Фишбурна и поселиться в гостинице "Потуэлл".
   Но его угнетало сознание того, что он бросил Мириэм. Раза  два  за  всю
свою жизнь он видел, как Мириэм плачет,  и  это  зрелище  вызывало  в  нем
малодушную жалость. Он  представил  себе  Мириэм  плачущей  и  должен  был
смущенно признать тот факт, что ответственным за  ее  жизнь  является  он,
мистер Полли. Он забыл о том, что она испортила его жизнь. До сих  пор  он
тешил себя мыслью, что Мириэм получила более сотни фунтов страховых денег;
но сейчас, задумчиво следя за поплавком, вдруг понял, что  сто  фунтов  не
могут длиться  вечно.  Его  уверенность  в  абсолютной  бесхозяйственности
Мириэм была непоколебима. Тем  или  иным  способом,  но  она  должна  была
пустить эти деньги на ветер. И тогда...
   Он видел, как она сидит, ссутулив плечи  и  фыркая  носом,  что  всегда
прежде казалось ему отвратительным. Теперь от этой картины у него защемило
сердце.
   - Проклятие! - выругался мистер Полли.
   Поплавок запрыгал, он резко подсек, вытянул рыбу и снял ее с крючка.
   Он сравнил свое собственное благополучное существование  с  бедствиями,
выпавшими, возможно, на долю Мириэм.
   - Могла бы уж о себе позаботиться, - проговорил мистер Полли, насаживая
на крючок приманку. - Она любила говорить, что надо трудиться.  Вот  пусть
теперь и трудится.
   Мистер  Полли  наблюдал  за  поплавком,  который,  постепенно  замирая,
покачивался на воде.
   - Глупо, что я стал о ней думать,  -  сказал  мистер  Полли.  -  Ужасно
глупо!
   Но, начав о ней думать, он уже не мог более остановиться.
   - О черт! - вскоре опять воскликнул мистер Полли и  дернул  удочку.  На
крючке трепетала еще одна рыба.  Мистер  Полли  в  сердцах  сдернул  ее  с
крючка, и бедняжка поняла, что ее появление не было желанным.
   Мистер Полли собрал свои вещи и отправился домой.
   В гостинице "Потуэлл" на всем теперь сказывалось влияние мистера Полли,
ибо наконец-то он обрел свое место на земле. Дом, скамейки,  столы  -  все
стало нарядным, даже кокетливым, щедро окрашенное белой и зеленой масляной
краской. Даже садовая ограда и лодки были  зеленые  с  белым,  ибо  мистер
Полли принадлежал к тем людям, которые получают  эстетическое  наслаждение
от малярных работ. Слева и справа от дома  стояли  два  щита,  значительно
способствовавшие росту популярности гостиницы  среди  любителей  прогулок.
Оба щита были изобретением мистера Полли. На одном большими  буквами  было
выведено только одно слово: "_Музей_", на другом убедительно  и  лаконично
красовалось: "_Амлеты_!". Правописание последнего слова  было  на  совести
самого  мистера  Полли.  Но,  когда  он  видел,   как   шумные   компании,
направлявшиеся позавтракать, в изумлении разинув рот,  останавливают  свои
лодки у гостиницы, идут в бар и с веселой насмешкой  заказывают  "амлеты",
он понимал, что его промах сослужил  добрую  службу  гостинице,  какую  не
могли бы сослужить хитроумные уловки. Спустя  год  после  установки  щитов
гостиница "Потуэлл"  стала  известной  всей  округе  под  новым  названием
"Амлеты", и мистер Полли, хотя  и  чуть-чуть  обиженный  в  глубине  души,
улыбался и в общем был доволен. Что же касается омлетов, которые  готовила
дородная хозяйка, то такое кушанье не скоро забудешь.
   (Вы  должны  заметить,  что  я  переменил  эпитет,  говоря  о   хозяйке
гостиницы. Время не щадит никого из нас.)
   Она стояла на крыльце в  ожидании  возвращавшегося  с  рыбалки  мистера
Полли и приветливо улыбалась.
   - Много поймал? - спросила она.
   - Мне пришла в голову одна мысль, - вместо ответа сказал мистер  Полли.
- Тебя не очень расстроит, если я отлучусь на денек-другой? До четверга не
так уж много дел.


   Чувствуя себя в полной  безопасности  благодаря  бороде,  мистер  Полли
снова видел перед собой фишбурнскую Хай-стрит. Северная сторона  почти  не
изменилась, за исключением  разве  того,  что  исчезла  вывеска  с  именем
Распера. Южная сторона была вся застроена  новыми  домами  вместо  старых,
сгоревших. "Мантел и Тробсанс" процветали пуще прежнего, а новая  пожарная
станция, почти целиком  выкрашенная  в  красный  цвет,  была  выстроена  в
швейцарско-тевтонском стиле. Рядом с ней вместо  Рамбоулда  торговал  чаем
магазин  колониальных  товаров,  затем  шла  табачная  лавка   Сэлмона   и
Глюкстайна. А дальше - маленькая лавочка, в витрине которой были разложены
сладости, а вывеска гласила: "Чайная". Мистер Полли подумал, что, пожалуй,
это самое подходящее место, откуда можно начать поиски пропавшей жены. Его
было взяло сомнение, не пойти ли в гостиницу  "Провидение  господне",  как
вдруг ему бросилась в глаза надпись на окне лавочки.
   - "Полли",  -  прочитал  он.  -  "Полли  и  Ларкинс".  Поразительно!  -
воскликнул мистер Полли.
   На мгновение  у  него  закружилась  голова.  Он  прошел  мимо  лавочки,
вернулся и снова принялся ее рассматривать.
   Заглянул в отворенную дверь и увидел за прилавком женщину  средних  лет
весьма неопрятного вида, которую он на какой-то миг принял за изменившуюся
до неузнаваемости  Мириэм,  но  скоро  понял,  что  это  ее  сестра  Энни,
располневшая  и  потерявшая  свой  былой  задор.  Она  взглянула  на  него
безразличным взглядом, и он смело вошел внутрь.
   - Можно выпить чашку чая? - спросил мистер Полли.
   - Можно, - ответила Энни. - Но, видите ли, чайная у  вас  наверху...  А
моя сестра наводит там порядок, ну и сейчас там немного не убрано.
   - Как и должно быть, - тихо проговорил мистер Полли.
   - Что вы сказали? - спросила Энни.
   - Я сказал, что привык не обращать на это внимания. Сюда пройти?
   - Сейчас накрою на стол, - сказала Энни, вводя мистера Полли в комнату,
в которой царил ужасный беспорядок, живо напомнивший ему Мириэм.
   - Если хочешь убрать комнату, то  сперва  надо  перевернуть  все  вверх
дном, - пошутил мистер Полли.
   - Такая уж у моей сестры привычка, - бесстрастно ответила Энни.  -  Она
вышла  ненадолго  подышать  свежим  воздухом,  но  боюсь,  скоро  вернется
заканчивать уборку. Это очень хорошенькая, светлая комнатка, когда  в  ней
убрано. Вам здесь накрыть?
   - Позвольте я вам помогу, - сказал мистер Полли и стал помогать.
   Пока Энни ходила за чаем, он сидел  у  окна  и,  барабаня  пальцами  по
столу, думал о том, как вести себя  дальше.  По-видимому,  дела  у  Мириэм
обстоят не так уж плохо. Мистер Полли  на  разные  лады  представлял  себе
первую встречу с ней.
   - Необыкновенное имя, - сказал мистер Полли, когда Энни стала накрывать
стол скатертью.
   Энни вопросительно взглянула на него.
   - Полли. Полли и Ларкинс. Не псевдоним, надо думать?
   - Полли - это имя мужа моей сестры. Она была замужем за мистером Полли.
   - Вдова? - спросил мистер Полли.
   - В октябре будет пять лет, как она овдовела.
   - Боже мой! - воскликнул мистер Полли в непритворном изумлении.
   - Его нашли в реке. Он утонул. Много было разговоров по всему городу.
   - Я об этом ничего не слыхал, - проговорил мистер Полли.  -  Правда,  я
здесь чужой в какой-то степени.
   - Его нашли в Медуэе. Это река возле Мейдстона. Он, должно быть, пробыл
в воде много дней. Никто не мог его узнать, даже моя сестра,  если  бы  не
имя, вышитое на одежде. Он весь был синий и объеденный.
   - Господи, спаси и помилуй! Вот, наверное, был для нее удар.
   - Да, конечно, это был удар, - сказала Энни  и  прибавила  сумрачно:  -
Иногда такой удар лучше, чем бесконечные мучения.
   - Разумеется, - согласился мистер Полли.
   Мистер  Полли  сосредоточенно  следил,  как  Энни  накрывает  на  стол,
размышляя об услышанном. "Итак, я утонул", - сказал он себе.
   - Он был застрахован? - спросил мистер Полли.
   - На эти деньги мы и открыли чайную, - ответила Энни.
   Если дела обстояли таким образом, почему же тогда в его душе поселились
тревога за Мириэм и угрызение совести?
   - Замужество - это лотерея, - заметил мистер Полли.
   - Моя сестра в этом убедилась, - сказала Энни. - Варенье подать?
   - Мне бы хотелось съесть яйцо, - попросил мистер Полли. - Даже  два.  Я
чувствую... у меня такое чувство, что мне не мешает подкрепиться... А  что
этот Полли, вероятно, был не очень приятным человеком?
   - Он был плохим мужем, - сказала Энни. - Я часто жалела свою сестру. Он
был...
   - Беспутный? - еле слышно спросил мистер Полли.
   - Нет, - ответила Энни, стараясь  быть  справедливой.  -  Не  то  чтобы
беспутный. Слабовольный, пожалуй. Да, слабовольный, вот  самое  подходящее
для него слово. Не мужчина - тряпка. Сколько минут вам варить яйца?
   - Точно четыре минуты, - ответил мистер Полли.
   - Меня как будто зовут... - сказала Энни.
   - Да, зовут, - повторил мистер Полли.
   Энни ушла, а он предался своим мыслям.
   Его удивляла недавняя жалость и нежность к  Мириэм.  Теперь,  когда  он
вернулся и вдохнул воздух ее жилища, эти чувства  исчезли,  и  возродилось
прежнее чувство безнадежной враждебности. Он видел нагроможденную друг  на
друга мебель, дешевый ковер, пошлые, глупые картины на стенах. Как  только
он  мог  почувствовать  к  ней  жалость!  Почему  вообразил  себе   Мириэм
беспомощной женщиной, горько  рыдающей  во  мраке  нищеты  о  своем  муже?
Заглянув в бездонные тайники сердца, он  вернулся  к  более  поверхностным
предметам. Неужели он безвольный, слабый человек? Нет!  Сколько  он  знает
людей, куда более слабых!
   На столе появились яйца. Но в  манерах  Энни  ничто  не  располагало  к
продолжению разговора.
   - Заведение процветает? - отважился спросить мистер Полли.
   Энни подумала.
   - Когда как. То лучше, то хуже.
   - Понятно, - ответил мистер Полли и занялся яйцом. - Дознание было?
   - Какое дознание?
   - Ну об этом парне, что утонул.
   - Было, конечно.
   - Вы увере