н исполнил свое  намерение,  он
не увидел бы никогда этой чистой, уютной комнаты, освещенной электрическим
светом... Он стал  вспоминать  всякие  мелочи.  Куда  он  положил  бритву?
Кажется, в маленькой гостиной позади лавки, но куда - точно он сказать  не
мог. Впрочем, теперь это уже не имело значения.
   Он спокойно разделся, лег в постель и в мгновение ока заснул.



9. ГОСТИНИЦА "ПОТУЭЛЛ"

   Человек,  хоть  однажды  сумевший  прорваться  сквозь  бумажные   стены
обыденной жизни, сквозь эти непрочные стены,  которые  тем  не  менее  так
надежно от рождения до могилы держат многих  из  нас  в  плену,  неизбежно
приходит к открытию: если окружающий  мир  тебе  не  нравится,  его  можно
изменить. Надо только принять твердое решение любой ценой изменить его - и
ты добьешься своего. Ты можешь оказаться в  более  неприятном,  трудном  и
даже опасном положении, но, может случиться, что жизнь твоя  станет  ярче,
приятнее или, на худой конец, просто интереснее.  Существует  только  одна
категория людей, которые полностью повинны в своей неустроенности: это те,
кто находит жизнь скучной и невыносимой. Нет на свете таких обстоятельств,
которых нельзя было бы изменить в  результате  целеустремленных  действий,
разве только если ты окружен тюремными стенами, да и  они  могут  в  любой
момент расступиться и превратиться, как мне говорили,  в  стены  лазарета,
если ты человек умный и  решительный.  Я  пишу  об  этом  не  из  любви  к
поучениям - я делаю выводы из наблюдений над фактами и событиями. И мистер
Полли, бодрствующий по ночам, мучимый возобновившимся несварением желудка,
с храпящей  Мириэм  под  боком  и  преследуемый  мыслью,  что  круг  опять
замкнулся, однажды вдруг осознал, что нет на свете безвыходных  положений,
и, таким образом, спасся от подступившего было отчаяния.
   Он может, например, уйти из дому, куда глаза глядят.
   "Уйти, куда глаза глядят" - каким чудодейственным призывом звучала  для
него эта фраза!
   Почему раньше не пришла ему в голову  эта  мысль  -  уйти,  куда  глаза
глядят?
   Он был изумлен и слегка потрясен, обнаружив в себе чрезвычайно мощные и
до сих пор таящиеся под спудом преступные наклонности,  благодаря  которым
старый, патриархальный, ветшающий  Фишбурн  сгорел  в  огне  и  перед  его
жителями открылись новые перспективы. (Я бы от всего сердца  желал,  чтобы
мистер Полли почувствовал хоть капельку раскаяния за содеянное.) А  вместе
с  Фишбурном,  казалось,  сгорели  и  прочно  установившиеся,   незыблемые
понятия. Выяснилось, что Фишбурном  белый  свет  не  кончается.  Это  было
новое, очень важное соображение, о котором он и не подозревал, когда тянул
лямку безрадостного существования. Фишбурном, тем самым Фишбурном, который
мистер Полли так хорошо знал и ненавидел до того, что  хотел  себя  убить,
белый свет не кончается.
   Страховые деньги, которые он должен был получить, решили практическую и
моральную  стороны  дела.  Он  уйдет,  куда  глаза  глядят,  со  спокойной
совестью. Он возьмет ровно двадцать один фунт,  а  все  остальное  оставит
Мириэм, что, на его взгляд, было абсолютно справедливо.  А  без  него  она
может делать все то, к чему всегда его призывала...
   Он пойдет по дороге,  уходящей  белой  полосой  в  Гарчестер,  потом  в
Крогейт, а потом в Танбридж  Уэллс,  где  есть  Жаба-гора,  о  которой  он
слышал, но никогда не видел. (Ему почему-то казалось, что эта гора -  чудо
из чудес.) А уж оттуда он пойдет бродить по другим  городам  и  селам.  Он
будет шагать не спеша, ночевать в придорожных  гостиницах,  наниматься  на
работу то там, то здесь и встречаться с новыми людьми.
   Быть может, ему попадется хорошая работа,  и  он  разбогатеет,  а  если
этого не случится, он ляжет под колеса поезда или в одну из теплых  летних
ночей бросится в широкую, спокойную реку. Ничуть не хуже, чем ждать  своей
очереди у зубного врача. Ничуть! Но владельцем  лавки  он  уж  ни  за  что
больше не станет.
   Так представлялось мистеру Полли его будущее, когда он по  ночам  лежал
без сна.
   Стояла весна, и в лесах, подальше от морских ветров, уже цвели  анемоны
и примула.


   А спустя месяц по берегу реки между  Аппингдоном  и  Потуэллом,  лениво
шлепая в пыли, шел бродяга; отличался он намечающейся лысиной  да  круглым
брюшком. Шел он, засунув руки  в  карманы  и  задумчиво  насвистывая.  Был
чудесный, полный цветения весенний день, и зелень, какой  еще  никогда  не
создавал господь (хотя, впрочем, надо сказать, такая же зелень  была  и  в
прошлом и в позапрошлом году, но  мы  как-то  об  этом  забываем),  весело
отражалась в зеркале реки, тоже небывало прекрасной. Бродяга  остановился,
замер и даже перестал свистеть: он наблюдал  за  водяной  крысой,  которая
бегала взад-вперед по маленькому мысу, что вдавался в реку. Крыса прыгнула
в воду, поплыла, потом нырнула, и, только когда исчез  последний  круг  на
воде, мистер Полли возобновил свое путешествие, куда глаза глядят.
   Впервые за много лет он вел здоровую жизнь, постоянно бывая  на  свежем
воздухе, ежедневно совершая восьми-десятичасовые прогулки, скудно питаясь,
не упуская ни единой возможности приятно побеседовать хотя бы о  возможной
работе. И если не считать того, что ему пришлось,  позаимствовав  в  одном
доме иголку с ниткой, зашить себе дыру на пиджаке, которая появилась после
соприкосновения с колючей проволокой, он пальцем о палец за это  время  не
стукнул. Его не волновали больше ни торговля, ни то, который теперь час  и
скоро ли начнется сезон.
   Первый раз за всю свою жизнь он увидел северное сияние.
   Пока прогулка стоила ему очень мало. Он все устроил  в  соответствии  с
разработанным  им  самим  планом.  Он  отправился  в   путь   с   четырьмя
пятифунтовыми банкнотами  и  одним  фунтом,  размененным  на  серебро.  Из
Фишбурна он доехал на поезде до  Эшингтона,  где  отправился  на  почту  и
послал эти четыре банкнота заказным письмом до востребования на свое имя в
Гилэмтон, приложив к ним  коротенькое  дружеское  послание  из  нескольких
слов. Он выбрал Гилэмтон, потому что ему понравилось это  название  и  еще
потому, что графство Суссекс, в котором находится этот  городок,  славится
своими сельскими видами. Послав письмо, он отправился открывать  Гилэмтон,
где его  ждали  деньги  и  приветственное  слово.  Добравшись  наконец  до
Гилэмтона, он разменял  пятифунтовый  банкнот,  взял  один  фунт  себе,  а
оставшиеся девятнадцать снова послал по почте.
   После пятнадцатилетнего промежутка он вновь  открыл  тот  замечательный
мир, который многие люди не видят по причине необыкновенной своей  слепоты
и тупости. Он шел по проселочным дорогам, а над ним в  деревьях  свистели,
чирикали,  гомонили,   пели   птицы;   он   любовался   молодой,   недавно
распустившейся зеленью, испытывая то беспечное счастье, какое  испытываешь
только в детстве во время каникул. Если случайно ему вспоминалась  Мириэм,
он брал себя в руки и отгонял  мысль  о  ней.  Он  заходил  в  придорожные
гостиницы, долгие часы беседовал о том о сем с мудрыми возчиками,  которых
всегда можно встретить в любом деревенском  трактире,  где  они  отдыхают,
потягивая эль, а  их  сильные,  гладкие  лошади,  запряженные  в  фургоны,
побрякивая медными колокольчиками, терпеливо ждут их во дворе.  А  однажды
он нанялся к бродячим циркачам, что разъезжают по окрестностям с  качелями
и паровой каруселью, и провел  с  ними  три  дня,  но  одна  из  их  собак
почему-то отчаянно его  невзлюбила,  и  новая  работа  потеряла  для  него
прелесть. Он вступал в беседы с бродягами и поденными  рабочими.  Днем  он
отдыхал в тени живых изгородей, ночью спал в  сараях  и  на  сеновалах,  и
только однажды ему пришлось ночевать в работном доме. Он  чувствовал  себя
так, как чувствуют себя чахлая трава и маргаритки, когда  вы  передвигаете
машину для стрижки газонов в другое место.
   Он получил множество новых, интересных впечатлений.
   Он шел по лугам, окутанным  туманом  и  залитым  лунным  светом.  Туман
стелился так низко, что едва доставал ему  до  пояса,  и  верхняя  граница
белой пелены обозначалась так четко, что дома  и  купы  деревьев  казались
островами в молочном море. Он подходил все ближе  и  ближе  к  загадочному
предмету, похожему на лодку, плывущую по этому странному морю,  и  увидел,
что  на  корме  ее  что-то  движется,  а  к  носу  привязана  веревка.  Он
всмотрелся: это была корова; задумчиво, сонными  глазами  она  глядела  на
него...
   В незнакомой долине неподалеку от Мейдстона он  любовался  великолепным
закатом: багровый  и  яркий,  он  широкой  полосой  разлился  по  бледному
безоблачному небу, а на горизонте отчетливо  вырисовывалась  ровная  линия
багровых холмов, похожих на те горы, что он когда-то видел  на  картинках.
Ему казалось, что он перенесся в какую-то другую страну, и он нисколько не
удивился бы, если бы стоявший у  калитки  старик  крестьянин,  к  которому
мистер Полли подошел, заговорил с ним на незнакомом языке...
   Однажды на рассвете, когда он  спал  на  куче  хвороста,  его  разбудил
отдаленный шум гоночного автомобиля, превысившего все понятия о  скорости,
и так как уснуть он больше не мог, то поднялся и побрел в Мейдстон  вместе
с наступающим днем. Он никогда не был на улицах города в четыре часа утра;
разлитый повсюду покой и ясные краски восхода поразили его воображение. На
одном углу он увидел внушительную фигуру полисмена,  стоявшего  в  дверном
проеме и своей неподвижностью напоминавшего восковую фигуру. Мистер  Полли
пожелал ему доброго утра и, не получив ответа, пошел к  мосту  через  реку
Медуэй, сел там на парапет  и  стал  внимательно  наблюдать  за  тем,  как
просыпается город, спрашивая себя, что бы ему  пришлось  делать,  если  бы
город не восстал ото  сна,  если  бы  весь  этот  мир  никогда  больше  не
проснулся...
   Однажды он очутился на  дороге,  по  обеим  сторонам  которой  тянулись
заросли папоротника и стояли одиночные деревья, и вдруг  эта  дорога,  это
место показались мистеру Полли странно и поразительно знакомыми.
   - Боже мой! - воскликнул он, остановился и огляделся. - Не может  этого
быть!
   Он не верил своим глазам, но все-таки свернул налево и  пошел  по  едва
приметной тропинке, которая очень скоро привела его к заросшей мхом старой
каменной стене. Это была та самая стена, которую он так хорошо помнил. Ему
показалось, что он был в этом месте вчера: вот и сложенные одно на  другое
бревна. Невероятно, но это были те самые бревна. Папоротник был,  пожалуй,
не так высок, и листья у него еще не развернулись,  но  все  остальное  не
изменилось. Вот здесь он стоял, а здесь сидела она, глядя на  него  сверху
вниз. Где она сейчас? Что с ней сталось? Он сосчитал, сколько прошло с тех
пор лет, и подивился: зачем с такой настоятельностью воззвала тогда к нему
красота и ничем не одарила?..
   Он с трудом подтянулся над краем стены и увидел вдали под березами двух
школьниц - маленьких, неприметных девчонок  с  торчащими  косичками;  одна
беленькая, другая черноволосая. Они  стояли,  обняв  друг  друга  за  шею,
поверяя, видимо, друг дружке свои глупенькие секреты.
   Где теперь та рыжеволосая девушка? Стала ли она графиней или королевой?
Быть может, у нее есть дети? Посмело ли несчастье коснуться ее?
   Неужели она никогда не вспоминает?..
   У обочины дороги в задумчивости сидел  бродяга  Человек  в  проезжавшем
мимо автомобиле, должно быть, решил, что  бродяга  мечтает  еще  об  одном
кувшине пива. В  действительности  же  бродяга  на  разные  лады  повторял
известное древнееврейское слово.
   - Ихавод [бесславие  (древнеевр.)],  -  говорил  бродяга  тоном,  каким
говорят о неизбежном. - О, Ихавод! Да, о таких вещах лучше не вспоминать!


   В один из жарких майских дней в два  часа  пополудни  мистер  Полли  не
спеша и в самом безмятежном расположении духа  вышел  к  широкой  излучине
реки в том самом месте, где к  ней  спускалась  лужайка  и  сад  гостиницы
"Потуэлл". Он остановился,  пораженный  прелестью  этого  уголка,  и  стал
обозревать островерхую черепичную крышу,  прятавшуюся  среди  густых  крон
деревьев -  никогда  вы  не  встретите  по-настоящему  высокого  дерева  с
по-настоящему пышной кроной на морском побережье, -  вывеску  с  названием
гостиницы, обращенную к дороге, облупившиеся на солнце зеленые скамейки  и
столики, приятного рисунка белые окна и ряд высоких розовых кустов в саду.
Двор гостиницы отделяла от луга, поросшего желтым лютиком, живая изгородь,
а дальше росли три тополя, четко вырисовываясь на  фоне  неба,  три  очень
высоких, стройных, красивых тополя.  Трудно  сказать,  почему  эти  тополи
показались мистеру Полли такими прекрасными, но именно они, по его мнению,
придавали этому очаровательному местечку красоту  почти  божественную.  Он
долго молча любовался имя.
   Наконец в нем заговорили более прозаические чувства.
   - Здесь, верно, можно  будет  подкрепиться,  -  прошептал  он,  подходя
поближе. - Холодным мясом, например, пивом и пшеничным хлебом.
   Чем ближе он подходил к дому, тем  больше  ему  здесь  нравилось.  Окна
первого этажа были длинные и низкие,  и  украшены  они  были  хорошенькими
красными  занавесками.  Зеленые  столики  под  открытым  небом  рождали  в
воображении приятные  картины  прошедших  пирушек;  дикий  виноград  густо
оплетал всю переднюю стену дома. У стены  стояло  сломанное  весло  и  два
багра, а на земле лежали выцветшие красные подушки, снятые  с  прогулочной
лодки. Поднявшись по  трем  ступенькам  к  стеклянной  двери,  можно  было
заглянуть в большую с низким  потолком  комнату  с  баром  и  насосом  для
накачивания пива и множеством соблазнительных бутылок, весело отражавшихся
в зеркалах, больших и маленьких оловянных кружек,  опрокинутых  бутылок  в
сетках из медной проволоки, заткнутых вместо пробок деревянными  втулками;
тут же стоял белый фарфоровый бочонок с наклейкой, сообщавшей, что  в  нем
держат разбавленный фруктовым соком ром, и  два  большие  кувшина,  лежали
коробки с сигаретами и ящики с сигарами,  на  стене  висела  в  рамке  под
стеклом ярко раскрашенная картина, изображавшая  охотников  на  привале  -
очень элегантных молодых людей,  пьющих  пайперовское  черри-бренди,  -  а
также всякие плакаты, излагающие,  например,  закон  о  норме  разбавления
спиртных напитков, запрещающие приводить детей  в  бар  и  в  стихотворной
форме высмеивающие тех, кто любит крепко выразиться или выпивать  в  долг;
на полке лежали три румяных восковых яблока, а  на  стене  висели  часы  с
круглым циферблатом.
   Но все это было лишь фоном  для  наиболее  приятного  предмета  в  этой
комнате: среди всех этих бутылок и кружек, среди всей этой сияющей  утвари
сидела в кресле женщина, такая  пышная,  какой  мистер  Полли  никогда  не
видывал, и, сохраняя достойное выражение  лица,  спала  безмятежным  сном.
Кто-нибудь другой  сказал  бы  про  нее,  что  она  толстуха,  но  чувство
прекрасного подсказало мистеру  Полли  самый  подходящий  к  этому  случаю
эпитет: она была именно пышной. У нее были красивого рисунка брови, прямой
нос, морщинки в уголках рта говорили о доброте и  спокойном  характере,  а
презабавные подбородки теснились  один  под  другим,  напоминая  маленьких
полнощеких херувимов у ног божьей матери, когда рисуют успенье. Ее  пышное
тело было крепким, розовым и здоровым. Руки в ямочках  на  каждом  суставе
лежали на коленях. Вся ее фигура дышала добротой и  доверчивостью,  как  и
полагается человеку, который  знает,  что  у  него  приятная  внешность  и
хороший характер, и постоянно благодарит за это бога, принимая  безропотно
все, что богу угодно послать ему. Голова ее была чуть  склонена  набок,  и
как раз настолько, что  можно  было  не  сомневаться  в  простодушии  этой
женщины, как нельзя было и заподозрить ее в самомнении. Итак,  она  крепко
спала.
   - В моем вкусе, - сказал мистер Полли и тихонько отворил дверь.  В  нем
боролись желание войти  в  комнату  и  боязнь  прервать  такой  сладкий  и
здоровый сон.
   Женщина, вздрогнув, проснулась, и мистер Полли с изумлением подметил  в
ее глазах выражение ужаса, которое тут же исчезло.
   - Боже мой! - воскликнула женщина с облегчением. - А я-то  думала,  это
Джим.
   - Никогда не был Джимом, - ответил мистер Полли.
   - У него такая же шляпа.
   - Понятно, - сказал мистер Полли и облокотился о стойку.
   - Мне почему-то показалось, что вы Джим, - объяснила толстуха и,  давая
понять, что разговор на эту тему окончен, встала. - Сказать по  правде,  я
вроде немного вздремнула, - добавила она. - Чем могу служить?
   - Дайте мне холодного мяса, - ответил мистер Полли.
   - Холодное мясо найдется, - сказала женщина.
   - Найдется и место для него.
   Толстуха  подошла  к  стойке  и  тоже  облокотилась,   оценивающе,   но
приветливо глядя на мистера Полли.
   - Есть кусок холодного вареного мяса, - сказала она и  прибавила:  -  А
что вы скажете насчет свежего салата?
   - Тогда и горчицу, - откликнулся мистер Полли.
   - И кружку пива!
   - И пива!
   Хозяйка и гость понимали друг друга с полуслова.
   - Ищете работу? - спросила толстуха.
   - Вроде того, - ответил мистер Полли.
   Они улыбнулись друг другу, как старые друзья.
   Что бы там ни говорили о любви, но такая вещь,  как  дружба  с  первого
взгляда, существует бесспорно. Им сразу  понравились  голоса  друг  друга,
манера говорить и улыбаться.
   - Какая прекрасная нынче стоит весна, - заметил мистер Полли,  объяснив
этим все.
   - Какую работу вы ищете? - спросила хозяйка.
   - Я еще не пришел к окончательному  выводу  на  этот  счет,  -  ответил
мистер Полли. - Я, видите ли, хожу повсюду в поисках... идей.
   - Вы будете кушать в доме или на свежем воздухе? Куда вам подать?
   Мистер Полли посмотрел на дубовую скамью.
   - В доме, наверное, для вас удобнее, - ответил он.
   - Слышите? - вдруг спросила его хозяйка.
   - Что?
   - Слушайте!
   Тишину нарушил отдаленный, крик: "Э-э-эй!"
   - Слышите? - спросила опять хозяйка.
   Мистер Полли кивнул.
   - Это зовут перевозчика. А перевозчика нет.
   - Может, мне пойти?
   - А вы умеете грести шестом?
   - Никогда не пробовал.
   - Ничего. Надо только успевать вовремя вытаскивать шест. Идите!
   Мистер Полли снова вышел на солнечный свет.
   Иногда случается, что человек в нескольких словах может высказать очень
многое. Я излагаю только факты, одни факты. Мистер Полли нашел лодку, взял
шест,  переправился  на  другую  сторону,  забрал  пожилого  господина   в
альпаковом пиджаке и пробковом шлеме и долгих  двадцать  минут  боролся  с
течением: сперва они почему-то очутились среди густых зарослей незабудок и
переливающейся  на  солнце  осоки,  потом  мистер  Полли   дважды   ударил
джентльмена в пробковом шлеме шестом и плеснул на него водой с водорослями
и, наконец, высадил его, испуганного, но  не  перестающего  браниться,  на
болотистый берег на краю заливного луга в сорока ярдах  ниже  по  течению,
где  на  мистера  Полли  немедленно  набросилась  злая  белая   собачонка,
караулившая там чью-то куртку.
   Оттуда мистер Полли не без труда, но сохраняя достоинство, добрался  до
своего причала.
   У хозяйки все лицо было красное, а в глазах блестели слезы. Она  сидела
за одним из зеленых столиков перед домом.
   - Я чуть со смеху не умерла, глядя на вас! - сказала хозяйка.
   - Почему? - поинтересовался мистер Полли.
   - Давно так не смеялась. С  тех  пор,  как  объявился  Джим.  Когда  вы
ударили его по голове, я думала, что лопну от смеха.
   - Ему не было больно, то есть не особенно.
   - Вы взяли с него деньги?
   - Я переправил его бесплатно, - заявил мистер Полли. - Мне как-то это и
в голову не пришло.
   Хозяйка схватилась за бока и беззвучно расхохоталась.
   - Надо было взять с него хоть сколько-нибудь, - сказала она. - Идите-ка
лучше есть свое мясо, а то вдруг опять кого-нибудь придется перевозить.  Я
вижу, мы с вами поладим.
   Она тоже вошла в дом в