чувствует  себя  мисс
Форшем?
     - В настоящее время она очень занята. У нее новый  помет  ретриверов.
Она продолжает уверять, что щенки куда интереснее, чем дети, но,  кажется,
эта убежденность дает трещину.
     - Точно такие же признаки наблюдаются даже у  самых  ожесточенных,  -
согласился Зиллейби. - Что до  меня,  т.е.  с  точки  зрения  мужчины,  то
сегодняшнее состояние деревни представляется мне отдыхом после битвы.
     - Что и говорить. Это  была  настоящая  битва,  -  согласился  мистер
Либоди, - но ведь битвы, в конце концов, - лишь  часть  большой  кампании.
Нам предстоит еще многое.
     Зиллейби выжидательно смотрел на него.
     Мистер Либоди продолжал:
     - К_т_о_ эти дети? Есть нечто странное в том, как они смотрят на  нас
своими удивительными глазами. Они... Они, знаете ли, пришельцы, чужаки.  -
Он помолчал. - Я  понимаю,  у  меня  не  тот  тип  мышления,  который  вам
импонирует, но, тем не менее, я все время возвращаюсь к мысли, что все это
есть ниспосланное нам испытание.
     - Кем и кому? - задал вопрос Зиллейби.
     Мистер Либоди покачал головой.
     - Этого, возможно, мы никогда не узнаем, хотя отчасти  это  было  уже
испытанием для всего  Мидвича.  Мы  ведь  могли  отринуть  навязанную  нам
ситуацию, а мы ее приняли и вышли из нее с честью.
     - Что ж, - грустно улыбнулся Зиллейби, - будем надеяться, что  мы  не
совершили ошибки.
     Мистер Либоди, казалось, удивился.
     - Так, а как же иначе?..
     - Не знаю. Разве можно что-либо знать наперед,  если  имеешь  дело  с
чужаками?
     На том они и расстались. Мистер Либоди отправился по своим  делам,  а
Зиллейби - в глубокой задумчивости - продолжал прогулку.  Из  задумчивости
он вышел, лишь когда оказался на площади. Его  внимание  привлекла  миссис
Бринкман, которую он увидел еще издалека. Только  что  она  толкала  перед
собой новенькую, сверкающую лаком коляску и вдруг внезапно остановилась, с
беспомощной растерянностью глядя на  ребенка.  Вынула  его  из  коляски  и
отошла к Мемориалу. Там уселась на ступеньку, расстегнула  блузку  и  дала
ребенку грудь.
     Зиллейби продолжал идти вперед. Приблизившись к миссис  Бринкман,  он
вежливо приподнял свою изрядно поношенную шляпу На  лице  миссис  Бринкман
появилось выражение  негодования.  Она  покраснела,  но  не  шевельнулась.
Затем, как если бы  Зиллейби  сказал  ей  что-то,  она  заговорила,  будто
оправдываясь.
     - Но это же естественно, не правда ли?
     - Моя дорогая леди, это классика! Один из величайших символов  жизни,
- заверил ее Зиллейби.
     - А тогда поскорее убирайтесь отсюда! - выкрикнула она и заплакала.
     Зиллейби колебался.
     - Не могу ли я быть чем-либо...
     - Можете! _У_б_и_р_а_й_т_е_с_ь_! - повторила она. - И уж  не  думаете
ли вы, что я по своей воле устроила для вас это представление? - голос  ее
прерывался от слез.
     Зиллейби по-прежнему никак не мог решиться уйти.
     - Она голодна, - сказала миссис Бринкман. - Вы бы поняли, каково это,
если бы ваш ребенок был ребенком Потерянного дня. А  теперь,  умоляю  вас,
уходите.
     Для продолжения разговора время было явно неподходящее. Зиллейби  еще
раз приподнял шляпу и исполнил наконец просьбу миссис Бринкман. Он шел,  в
удивлении морща лоб, чувствуя, что какая-то информация  явно  прошла  мимо
него - что-то от него скрыли.
     Когда Зиллейби одолел  половину  подъездной  дорожки  к  Кайл-Мэнору,
внезапный гудок  автомобиля  заставил  его  отступить  на  обочину,  чтобы
пропустить  машину.  Та,  однако,  не  промчалась  мимо,  а  остановилась.
Повернувшись, он увидел не пикап торговца, как ожидал, а маленький  черный
автомобиль, за рулем которого сидела Феррилин.
     - Дорогая! - воскликнул Зиллейби. - Очень рад тебя видеть! А я  и  не
знал, что ты собиралась к нам. И почему мне никогда ничего не говорят...
     Но Феррилин не ответила  на  его  улыбку.  Лицо  ее  было  бледным  и
усталым.
     - Никто и не знал, что я  приезжаю.  Включая  и  меня.  Я  совсем  не
собиралась ехать.  -  Она  поглядела  на  ребенка,  лежавшего  в  складной
кроватке на сидении рядом с ней. - Он _з_а_с_т_а_в_и_л_ меня  приехать,  -
тяжело вздохнула Феррилин.



                            13. ОДНО К ОДНОМУ

     Первой на следующий день в  Мидвич  из  Норвича  вернулась  со  своим
ребенком доктор Маргарет Хэксби.  К  этому  времени  мисс  Хэксби  уже  не
числилась в штате Грейнджа, она уволилась оттуда два месяца назад, но, тем
не менее, явилась именно в Грейндж и потребовала, чтобы ее приютили. Двумя
часами позже приехала  мисс  Диана  Даусон  -  откуда-то  из  окрестностей
Глостера, тоже с ребенком и с требованием приюта  и  заботы.  С  ней  было
легче,  чем  с  мисс  Хэксби,  так  как  она  все  еще  состояла  в  штате
лаборатории, хотя до конца ее отпуска оставалось несколько недель. Третьей
прибыла мисс Полли Растон из Лондона,  тоже  с  ребенком,  тоже  в  полном
расстройстве чувств, и обрела пристанище  у  своего  дяди  -  преподобного
Губерта Либоди.
     Через день примчались еще две  бывших  сотрудницы  Грейнджа,  тоже  с
детьми. Они, хотя уже и расстались  с  этой  службой,  без  обиняков  дали
понять, что считают Грейндж обязанным обеспечить им  жилье  в  Мидвиче.  В
полдень того же дня прибыла с ребенком молодая мисс Дорри,  проживавшая  в
Давенпорте, где служил ее муж. Она заняла собственный пустующий коттедж.
     А на следующий день из Дарема, захватив ребенка,  приехала  последняя
из числа пострадавших в Потерянный день  сотрудница  Грейнджа.  Официально
она  находилась  в  отпуске  и  потребовала  немедленно  предоставить   ей
помещение. Последней вернулась мисс Латтерли с ребенком мисс Лэмб,  срочно
покинувшая Истберн, куда она в свое время вывезла мисс Лэмб на поправку.
     Отношение к этому потоку мам с детишками было сложным. Мистер  Либоди
тепло встретил племянницу, хотя ее приезд  и  повлек  за  собой  некоторые
изменения в образе жизни викария. Доктор Уиллерс был ошарашен  и  огорчен,
равно как и миссис Уиллерс, которая боялась,  что  такой  поворот  событий
заставит доктора отложить столь нужный ему отпуск, об организации которого
она уже начала хлопотать. Гордон Зиллейби хранил вид человека, с  завидным
спокойствием  изучающего  интересный  феномен.  Без  сомнения,  лицом,  на
которое такое развитие событий оказало наибольшее воздействие, был  мистер
Гримм. На его физиономии поселилось выражение постоянной тревоги.
     На Бернарда посыпались  отчеты,  требовавшие  принятия  срочных  мер.
Джанет и я считали, что первый, и,  вероятно,  самый  трудный  период  уже
позади, что дети появились на свет,  не  вызвав  всеобщего  любопытства  к
обстоятельствам   их   рождения,   однако,   если   Бернард    по-прежнему
заинтересован в сохранении тайны, то  нынешнее  развитие  событий  требует
немедленного вмешательства. Необходимо разработать планы организации ухода
за детьми, их воспитания и т.д, причем все это должно быть  поставлено  на
прочную официальную основу.
     Мистер Гримм  сообщил,  что  отклонения  от  нормы  у  его  сотрудниц
достигли такого размаха, что без вмешательства  в  это  дело  высших  сфер
может завариться ужаснейшая каша.
     Доктор Уиллерс посчитал необходимым изложить свои соображения в  трех
докладных записках. Первая была переполнена  медицинской  терминологией  и
носила сугубо официальный характер. Вторая выражала его мнение, изложенное
человеческим  языком,  и  предназначалась   для   лиц   без   медицинского
образования. Среди главных положений этой записки было следующее:
     "Родились живыми - 100%, в  результате  чего  на  свет  появились  31
мальчик и 30 девочек данного типа. Хотя наблюдения по необходимости  имеют
поверхностный характер, можно отметить  следующие  общие  для  всех  детей
черты:
     Самое поразительное - глаза. По своему строению они, по-видимому,  не
отличаются от наших. Однако радужная, как мне  кажется,  имеет  совершенно
уникальную окраску -  она  яркого,  можно  сказать,  светящегося  золотого
цвета, причем этот цвет у всех детей имеет совершенно одинаковый гон.
     Волосы отменно мягкие и тонкие, по цвету приближаются к светло-русым.
Под микроскопом, в сечении, волос плоский с одной  стороны  и  выпуклый  с
другой - форма, близкая к латинской букве "D". Образчики, взятые у  восьми
детей, идентичны. В  специальной  литературе  мне  не  удалось  обнаружить
упоминания о таких волосах. Ногти на руках и ногах чуть более  узкие;  чем
обычно, но ничего похожего на когтистость не наблюдается. Насколько я могу
судить, они более уплощены, чем  у  большинства  нормальных  детей.  Форма
затылка, возможно, несколько необычна, но  об  этом  пока  рано  судить  с
уверенностью.
     В предыдущем отчете высказывалось  предположение,  что  происхождение
детей может быть связано с ксеногенезом. Удивительное сходство детей между
собой доказывает, что  они  не  являются  гибридами  каких-либо  известных
человеческих  типов,  равно  как  и  все  обстоятельства,   сопровождавшие
беременность, по моему мнению, подтверждают эту  гипотезу.  Дополнительные
доказательства могут быть получены, когда будут определены группы крови.
     Мне не удалось найти никаких сведений  о  возможности  ксеногенеза  у
людей, но мне неизвестны и  причины,  которые  сделали  бы  такое  явление
невозможным. Эта гипотеза зародилась, естественно, и у многих пострадавших
женщин. Наиболее образованные из них полностью  приняли  версию,  что  они
являются приемными, а не настоящими матерями. Менее образованные  видят  в
этом нечто унизительное, а потому всячески гонят от себя  мысли  подобного
сорта.
     Примечание: все дети кажутся вполне здоровыми, хотя у них отсутствует
та "пухловатость", которую было бы  естественно  ожидать  в  их  возрасте.
Отношение размеров головы к размерам тела у них такое, какое обычно бывает
у более взрослых детей. Странный серебристый отсвет кожи вызывает  тревогу
некоторых матерей, но обнаружен у  всех  детей  и,  вероятно,  свойственен
данному типу".
     Прочтя этот доклад в полном виде,  Джанет  отнеслась  к  нему  весьма
критически.
     - Послушайте, - заявила она, - а где  же  тут  насчет  возвращения  в
Мидвич матерей с детьми?  И  вообще,  где  анализ  известных  нам  случаев
вынужденных действий родителей? Нельзя проходить мимо них!
     -  Все  это  просто  форма  истерии,   дающая   начало   коллективным
галлюцинациям, возможно, скоротечным, - ответил Уиллерс.
     - Но все матери, как образованные, так и необразованные, единодушны в
том, что дети могут понуждать и понуждают взрослых к различным  поступкам.
Те, которые уехали из Мидвича, вовсе не собирались сюда возвращаться.  Они
вернулись потому, что их _з_а_с_т_а_в_и_л_и_ вернуться. Я разговаривала со
всеми прибывшими, и все они показали, что у них внезапно возникло  чувство
тревоги, ощущение какой-то пустоты, которая, как  это  почему-то  им  было
ясно, исчезнет только в том случае, если они вернутся. Их попытки  описать
свои ощущения  дают  разные  результаты,  поскольку  и  сила  воздействия,
видимо, была  тоже  различной.  Одни  чувствовали  удушье,  другие  что-то
похожее  на  голод  или  жажду,  третьи  вроде   бы   слышали   неприятный
непрекращающийся ни на минуту шум. Феррилин утверждает, что  она  страдала
труднопереносимым ознобом. Но при всех различиях матери понимали,  что  их
ощущения как-то связаны с детьми и единственный путь облегчить страдания -
это приехать в Мидвич.
     Это же относится и к мисс Лэмб. Ощущения у нее были такие же, но  она
была прикована к постели и вернуться в Мидвич не могла. И что ж?  Давление
переключилось на мисс Латтерли, которая не имела покоя, пока не  взяла  на
себя роль заместительницы мисс Лэмб и не вернулась с  ребенком  в  Мидвич.
Как только мисс Латтерли  прибыла  сюда  и  передала  дитя  миссис  Брант,
наваждение прошло, и она смогла отправиться к мисс Лэмб в Истберн.
     - Если, -  внушительно  сказал  доктор  Уиллерс,  -  если  мы  станем
принимать россказни старух и даже молодух за истину, если мы вспомним, что
большинство домашних обязанностей смертельно однообразны и  не  дают  пищи
уму, так что любое семя, попавшее туда, может  произвести  на  свет  целые
джунгли, тогда вряд ли нам стоит  удивляться,  что  все  искажено,  лишено
логики, как в ночном кошмаре, что вещи предстают, скорее, как символы, чем
как сущности.
     С чем мы столкнулись? С определенным числом женщин, ставших  жертвами
неслыханного и до сих пор необъясненного феномена; с  определенным  числом
детей, не вполне схожих с обычными детьми, появившихся в результате  этого
феномена. Согласно  хорошо  известной  логике,  женщина  хочет,  чтобы  ее
ребенок был совершенно нормален и в то же время лучше остальных  детей.  И
когда какая-то из этих женщин оказывается изолированной  вместе  со  своим
ребенком от товарищей по несчастью, то в ней  неизбежно  растет  опасение,
что ее золотоглазое чадо не вполне нормально по сравнению  с  ребятишками,
которых  она  видит  кругом.  Ее  подсознание  возбуждено,  и  возбуждение
достигает той точки, когда приходится  либо  признать  данный  факт,  либо
как-то его сублимировать. Самый простой способ - перенести  Необычайное  в
такую обстановку, где оно перестает казаться Необычайным,  если,  конечно,
такая обстановка существует. В нашем случае такое место есть - это Мидвич.
Поэтому они хватают своих детишек и возвращаются сюда, где все  совершенно
прелестно улаживается, во всяком случае, на какое-то время.
     - Мне кажется,  что  именно  такое  прелестное  успокоительное  мы  и
получаем в данную минуту, - откликнулась Джанет. - А что вы скажете насчет
миссис Велт?
     Случай, на который намекала Джанет, произошел,  когда  однажды  утром
миссис Брант, зайдя в лавочку миссис Велт,  застала  хозяйку  втыкающей  в
себя булавку и горько плачущей от боли.
     Миссис Брант это показалось странным, и  она  почти  насильно  отвела
миссис Велт к доктору Уиллерсу. Он  дал  миссис  Велт  успокоительное,  и,
когда ей стало лучше, она объяснила, что, меняя ребенку пеленки,  нечаянно
уколола его булавкой. И тогда, согласно ее словам, ребенок взглянул на нее
в упор своими золотыми  глазами  и  _з_а_с_т_а_в_и_л_  втыкать  булавку  в
собственное тело.
     - Ну уж! - возразил Уиллерс. -  Если  у  вас  есть  в  запасе  лучшее
описание истерического раскаяния вроде власяниц и т.п., я был бы  рад  его
услышать.
     - А Гарриман? - настаивала Джанет.
     Гарриман однажды ввалился в хирургический кабинет Уиллерса  в  жутком
виде. Нос сломан, выбиты несколько  зубов,  подбиты  оба  глаза.  На  него
напали, объяснил он, трое неизвестных мужчин. Правда,  кроме  него,  никто
этих мужчин не видел. Зато двое мальчишек, случайно  заглянувших  в  окно,
болтали, что будто бы видели  Гарримана  в  бешенстве  бьющим  кулаком  по
собственному  лицу.  А  на  следующий  день  кто-то   заметил   на   щечке
гарримановского ребенка свежий кровоподтек.
     Доктор Уиллерс пожал плечами.
     - Если бы Гарриман объявил, что на него напало стадо розовых  слонов,
я бы и тут не удивился, - хмыкнул он.
     - Ладно, если вы не собираетесь вносить это в свою докладную записку,
я напишу особое мнение, - ответила Джанет.
     Что она и сделала. Ее записка кончалась так: "По моему мнению,  равно
как и по мнению других лиц, исключая доктора Уиллерса, это  не  проявление
истерии, а объективные факты. Эту  ситуацию  необходимо  учитывать,  а  не
отбрасывать  как  несущественную.  Ее  нужно  исследовать  и   искать   ей
объяснения. Среди слабонервных людей уже наблюдается тенденция приписывать
ее сверхъестественным силам и наделять детей магическими свойствами. Такая
чушь пользы не принесет и может повлечь за собой то, что Зиллейби называет
"синдром сумасшедшего дома". Следует провести непредвзятое исследование".
     Организация исследований, хотя  и  более  обширного  характера,  была
темой и третьей  докладной  записки  Уиллерса,  носившей  характер  явного
протеста.
     "Во-первых, я не понимаю,  почему  в  это  дело  вмешивается  военная
разведка. Во-вторых, если такое вмешательство необходимо,  то  почему  она
присвоила право быть единственной заинтересованной стороной?
     Подобные  действия  ошибочны  в  своей  основе.  Кто-то   же   обязан
организовать детальное изучение этих детей!  Я,  конечно,  записываю  свои
наблюдения, но это всего лишь  наблюдения  рядового  практикующего  врача.
Здесь нужна большая группа экспертов. Я молчал до рождения детей, так  как
думал (и сейчас думаю так же), что так будет лучше для всех  замешанных  в
этом деле и, в первую очередь, для матерей. Однако сейчас нужда в молчании
отпала.
     Мы уже свыклись с фактами вмешательства  военных  в  самые  различные
области науки, хотя в большинстве случаев оно ни к чему хорошему не ведет,
однако нынешняя ситуация - случай, выходящий из ряда вон.
     Просто  позор,  что  такие  события  будут   и   дальше   скрыты   от
общественности, а их изучение останется практически заброшенным.
     Если это не пример обструкционизма, то тогда это скандал чистой воды!
Что-то должно быть предпринято, хотя бы и в  рамках  закона  о  сохранении
государственной тайны, если уж это так  необходимо!  Пока  же  потрясающая
возможность сравнительного изучения  близнецов  просто  отбрасывается  как
ненужная тряпка.
     Вспомните, сколько труда вложено в  изучение  простых  "четверней"  и
"пятерней" близнецов, и взгляните на тот материал, которым мы  располагаем
в данном случае. Шестьдесят один близнец - все похожи так, что большинство
матерей не может их различить (матери это отрицают, но, тем не менее,  это
так).  Подумайте  об  исследованиях,  которые  можно  провести  в  области
сравнительного  изучения  воздействия   окружающей   среды,   закаливания,
общения, диеты и прочего.  То,  что  происходит  сейчас,  можно  уподобить
сожжению еще ненаписанных книг. Необходимо что-то  делать,  пока  шанс  не
утерян".
     Обвинения вызвали  немедленное  появление  Бернарда  и  длительную  и
весьма желчную дискуссию. Последняя закончилась тем,  что  доктор  Уиллерс
частично   удовлетворился   обещанием   Бернарда   побудить   Министерство
здравоохранения к быстрым и решительным действиям.


     После того как все разошлись, Бернард сказал:
     - Теперь, когда официальная заинтересованность Мидвичем  стала  более
явной, может оказаться полезным (и даже позволит избежать в будущем многих
осложнений) привлечение на нашу сторону симпатий Зиллейби. Как вы думаете,
нельзя ли организовать встречу с ним?
     Я тотчас позвонил Зиллейби, тот сразу же согласился, и после обеда  я
проводил Бернарда в Кайл-Мэнор и оставил их наедине. Когда через два  часа
Бернард вернулся в наш коттедж, он был очень задумчив.
     - Ну, - спросила Джанет, - и что же вы  думаете  о  нашей  мидвичской
достопримечательности?
     Бернард покачал головой и посмотрел на меня.
     - Просто поражаюсь Зиллейби, - сказал он. - Ваши  докладные,  Ричард,
просто великолепны, но я  сомневаюсь,  что  его  персона  получила  в  них
правильное освещение. О, конечно, ему  свойственно  излишнее  многословие,
которое может показаться иногда, как я представляю, пустопорожним,  но  вы
слишком много места отвели описанию манеры и слишком мало - сути.
     - Сожалею, что навел вас на ложный  след,  -  согласился  я.  -  Беда
Зиллейби в  том,  что  суть  его  речей  трудно  ухватить,  а  иногда  она
совершенно ускользает. Очень малая часть того, что он говорит, годится для
включения в докладную записку. Он зачастую упоминает о чем-то  en  passant
[мимоходом  (фр.)]  и  к  тому  времени,  когда  вы  начинаете  обдумывать
сказанное, вы уже не знаете, упомянул он это с  серьезным  намерением  или
просто проигрывал возможные гипотезы, а уж если на  то  пошло,  то  вы  не
уверены и в том, он ли вам на что-то намекнул или вы сами это  вообразили.
Вот ведь в чем тут пр