ратегическом  положении  мисс  Огл  в  почтовом
отделении, я вместо телефонного звонка написал Бернарду, сообщив,  что  мы
считаем дорогу к сотрудничеству открытой, если нас удовлетворят результаты
обсуждения некоторых деталей. В ответе Бернарда  предлагалось  встретиться
во  время  нашего  очередного   визита   в   Лондон.   Письмо   никак   не
свидетельствовало о спешке, оно просто выражало желание, чтобы мы  держали
ухо востро.
     Так мы и сделали. Но материала для ушей и глаз было  маловато.  Через
полмесяца после Потерянного дня на глади мидвичского покоя  остались  лишь
крошечные морщинки.
     Ничтожное меньшинство,  считавшее,  что  Безопасность  украла  у  них
общенациональную славу и фотографии в газетах, успокоилось.  Остальные  же
только радовались, что вмешательство в их образ жизни извне  оказалось  не
слишком заметным. Чаще всего общественное  мнение  связывало  вторжение  с
наличием Грейнджа и его обитателей. Они полагали, что Потерянный день  так
или  иначе  увязан  с  лабораторией,  что,  если  бы  не  ее  таинственная
деятельность,  с  Мидвичем  такого  вообще  не  произошло  бы.  Другие  же
расценивали влияние Грейнджа как нечто благословенное.
     Мистер Артур  Гримм,  кавалер  О.Б.И.  [ордена  Британской  империи],
директор  лаборатории,  арендовал  один   из   коттеджей,   принадлежавших
Зиллейби,  и  последний,  встретив  как-то   директора,   выразил   мнение
большинства, что деревня очень многим обязана ученым.
     - Если бы  не  ваше  присутствие  и  вытекающее  из  этого  отношение
Безопасности, - сказал Зиллейби, - мы  безусловно  претерпели  бы  большие
неудобства от прессы, чем от самого Потерянного дня. В нашу  личную  жизнь
вмешались бы, а наша деликатность подверглась бы давлению со стороны  трех
современных фурий - жуткого союза печатного слова, слова,  записанного  на
пленку, и  киношников.  Итак,  несмотря  на  испытанные  вами  неудобства,
которые,  я  полагаю  весьма  значительными,  вы   можете   принять   нашу
благодарность за то, что стиль жизни Мидвича не только уцелел, но и  почти
не пострадал.


     Мисс  Полли  Растон  -  почти  единственная  "чужестранка",   ставшая
участницей этих событий, завершив свой отдых у дяди  с  теткой,  вернулась
домой в Лондон. Алан Хьюэс, к своему  неудовольствию,  узнал,  что  он  не
только получил неожиданный перевод в Северную Шотландию, но и будет уволен
со службы несколькими неделями позже,  чем  рассчитывал.  Поэтому  большую
часть времени он был занят перепиской со  своей  полковой  канцелярией,  а
остальные дни, по-видимому, посвящал  обмену  письмами  с  мисс  Зиллейби.
Миссис Гарриман - супруга пекаря -  изобрела  целую  серию  неубедительных
версий касательно факта пребывания тела Герберта Флэгга в ее  палисаднике,
после чего перешла в атаку и взвалила на  мужа  тяжкий  груз  как  имевших
место, так и воображаемых грехов. Почти все шло как обычно.
     Таким  образом,  спустя  три  недели  происшедшее  стало   достоянием
истории. Даже новые могильные памятники на кладбище над телами  усопших  в
результате известного события казались возникшими там в силу естественного
хода  вещей.  Новоявленная  вдова  миссис   Кранкхарт   чувствовала   себя
превосходно и не давала повода считать, что новое  положение  тяготит  или
угнетает ее.


     Сейчас  я  столкнулся  с   определенным   техническим   затруднением,
поскольку, как я уже говорил,  это  рассказ  не  обо  мне,  а  об  истории
Мидвича. Если бы я излагал информацию в  том  порядке,  как  она  до  меня
доходила, мне пришлось бы  скакать  взад  и  вперед  по  ходу  событий,  в
результате чего получилась бы недоступная для понимания каша из  отдельных
отрывочных эпизодов, где  следствия  предшествуют  причинам.  Поэтому  мне
придется переаранжировать свой рассказ, невзирая на  время  получения  тех
или иных сведений, и изложить все в хронологическом  порядке.  Если  такой
подход натолкнет кого-то на мысль  о  сверхъестественной  проницательности
рассказчика, читатель должен помнить,  что  все  изложенное  есть  продукт
умозаключений, сделанных задним числом.
     Так, например, вовсе не сразу, а путем  позднейшего  анализа  событий
было  установлено,  что  вскоре  после  возвращения  деревушки   к   якобы
нормальной жизни на фоне  общего  спокойствия  возникли  некие  водовороты
локального направления. Какие-то очаги тревоги, пока еще  изолированные  и
никем не признанные. Это произошло где-то в ноябре, может быть,  в  начале
декабря, хотя возможно, что в некоторых семьях и  раньше.  Появление  этих
очагов приблизительно совпадает со временем, когда мисс Феррилин  Зиллейби
в своей почти ежедневной переписке  с  Аланом  Хьюэсом  отметила,  что  ее
казавшиеся необоснованными подозрения внезапно подтвердились.
     В письме, не отличавшемся  логичностью,  она  объясняла  или,  вернее
сказать, намекала, что никак не поймет, как это может  быть,  и,  согласно
тому, что ей известно, этого просто не могло произойти, потому что, как ни
странно,  но,  по  всей  видимости,  она  каким-то  таинственным  способом
забеременела, хотя слово "по-видимому" тут  неуместно,  так  как  сомнений
никаких нет. Поэтому не может ли Алан получить отпуск на уик-энд, так  как
ей кажется, такое развитие событий требует быть оговоренным.



                           7. НАЧАЛО СОБЫТИЙ

     Фактически,  как  показало  дальнейшее  расследование,  Алан  был  не
первым, кто выслушал исповедь Феррилин. Ее беспокойство  и  удивление  уже
имели некоторую давность, и за два-три дня до того, как  написать  письмо,
она решила, что настало  время  обсудить  это  дело  в  семье:  во-первых,
Феррилин нуждалась в совете и объяснении, которого она не смогла найти  ни
в одной из прочитанных ею книг,  а  во-вторых,  это  показалось  ей  более
достойным, чем молчать до тех пор, пока кто-нибудь не  заподозрит  правду.
Анжела, решила она, лучше всех  подойдет  для  того,  чтобы  поделиться...
Мамочка, конечно, тоже, но с ней можно и попозже, когда все  утрясется,  -
события выглядели как раз такими, вокруг  которых  мамочка  могла  развить
бешеную деятельность.
     Решение было; однако, легче принять, чем  выполнить.  Утром  в  среду
план Феррилин окончательно оформился: днем, выбрав  спокойный  часок,  она
тихонько отведет Анжелу в сторону и объяснит ей ситуацию...
     К сожалению, в среду, по-видимому, члены семьи были так  заняты,  что
спокойного часа не  нашлось.  Утро  четверга  по  каким-то  причинам  тоже
оказалось неудобным, а днем у Анжелы было  собрание  в  Женском  обществе,
из-за которого она вечером выглядела усталой. В пятницу  днем  выпал  было
подходящий момент, но и он оказался не очень удобным  для  разговора,  так
как папочка водил по саду гостя, приехавшего  к  завтраку,  и  нужно  было
подготовиться к приему. Вот так, одно за  другим,  -  и  утром  в  субботу
Феррилин встала с постели, так и не поделившись ни с кем  своим  секретом.
"Обязательно надо поговорить с Анжелой сегодня, даже если время  покажется
и не совсем подходящим. А то так может продолжаться неделями",  -  сказала
она твердо, завершая свой утренний туалет.
     Гордон Зиллейби уже заканчивал завтрак, когда она вошла  в  столовую.
Он рассеянно принял ее утренний  поцелуй  и  тут  же  удалился  по  своему
обычному маршруту - быстрый обход сада, потом - кабинет,  где  шла  работа
над очередным "Трудом".
     Феррилин съела корнфлекс,  выпила  кофе  и  принялась  за  яичницу  с
беконом. С трудом проглотив несколько маленьких кусочков,  она  отодвинула
тарелку так резко, что вывела Анжелу из состояния глубокой задумчивости.
     - В чем дело? -  спросила  Анжела  со  своего  конца  стола.  -  Яйца
несвежие?
     - О, с яйцами полный порядок, - ответила Феррилин. - Но сегодня они у
меня как-то не идут.
     Анжелу эти соображения, по-видимому, не заинтересовали, хотя Феррилин
надеялась, что она спросит почему. Внутренний голос подсказывал  Феррилин:
"А почему бы не сейчас? В конце концов, не все ли  равно  _к_о_г_д_а_,  не
правда ли?" Она набрала  в  легкие  побольше  воздуха.  Стараясь  смягчить
новость, произнесла:
     - Знаешь, Анжела, меня сегодня утром стошнило.
     - Вот как? - отозвалась мачеха и замолкла,  потянувшись  к  масленке.
Продолжая готовить бутерброд с мармеладом,  она  добавила:  -  Меня  тоже.
Ужасно, правда?
     Теперь, раз дорога была проложена, Феррилин решила  идти  по  ней  до
конца. Она продолжала, сжигая за собой мосты:
     - Мне кажется, это не простая тошнота. У меня такая тошнота,  которая
бывает у женщин, когда они беременны, понимаешь ли, - добавила она.
     Анжела бросила на  нее  долгий  взгляд,  осмотрела  ее  с  задумчивым
интересом и медленно кивнула.
     - Понимаю, - сказала она, очень тщательно намазывая масло на  хлеб  и
накладывая сверху мармелад. Затем снова глянула на Феррилин.
     - У меня то же самое, - сказала она.
     У Феррилин приоткрылся рот, а глаза полезли на  лоб.  К  собственному
удивлению и стыду, она почувствовала себя шокированной. Но...  собственно,
почему бы и нет... Анжела только на шестнадцать лет старше ее самой... так
что все естественно... только... ну, как-то очень уж внезапно...  в  конце
концов, папочка по первому браку уже трижды дед... и казалось бы... Анжела
такая милочка и так нравится Феррилин... она ей ведь как  старшая  сестра,
что ли... надо как-то привыкать к ситуации...
     Феррилин все еще глядела на Анжелу, будучи не в состоянии  придумать,
о чем надо говорить дальше,  так  как  события  развивались  в  совершенно
неожиданном направлении.
     Анжела же Феррилин не видела. Она смотрела поверх ее  головы  куда-то
за окно, разглядывая нечто гораздо более  далекое,  чем  голые  качающиеся
ветви каштана. Ее темные глаза блестели, можно сказать, сияли. Сияние  все
усиливалось и вдруг превратилось в две капли,  засверкавшие  на  ресницах.
Капли набухли, перелились через край и побежали по щекам.
     Феррилин оцепенела. Еще ни  разу  ей  не  приходилось  видеть  Анжелу
плачущей. Не тот тип Анжела, чтобы...
     Анжела наклонилась и спрятала  лицо  в  ладонях.  Феррилин  вскочила,
будто  с  нее  сняли  заклятье.  Она  подбежала  к  Анжеле,  обняла  ее  и
почувствовала, что та вся дрожит. Она прижала Анжелу к груди,  гладила  ее
волосы и говорила тихие успокаивающие слова.
     Во время последовавшей паузы Феррилин никак не могла освободиться  от
ощущения, что произошло нечто вроде сбоя  в  распределении  ролей.  Не  то
чтобы они полностью поменялись ролями, ибо у  нее  не  было  ни  малейшего
намерения рыдать на груди Анжелы, но все происходило как будто во сне.
     Вскоре,  однако,  Анжела   перестала   вздрагивать.   Дыхание   стало
спокойным, и наконец она принялась за поиски носового платка.
     - Фу, - сказала она. - Извини, я такая дура, но, понимаешь,  я  очень
счастлива!
     - О! - отозвалась Феррилин в полной растерянности.
     Анжела высморкалась и вытерла глаза.
     - Пойми, - сказала она, - я даже не  смела  в  это  поверить.  А  вот
сказала другому человеку - и все  приобрело  черты  реальности.  Мне  ведь
всегда хотелось иметь ребенка, но ничего  не  получалось  ни  сначала,  ни
потом, и я стала думать... ну, в общем, решила, что надо  об  этом  забыть
навсегда и  постараться  примириться  с  мыслью...  А  теперь,  когда  это
случилось, я... - и она снова заплакала - тихо и умиротворенно.
     Через несколько минут она собралась с силами, в последний раз прижала
к глазам скомканный платок и решительно убрала его.
     - Ну, - сказала она, - с этим покончено. Вот уж не  думала,  что  мне
понадобится хорошенько выплакаться, а ведь  помогло,  и  еще  как!  -  Она
взглянула на Феррилин. - Какая же я все-таки эгоистка, ты уж извини  меня,
дорогая.
     - Ох, это не важно. Я так рада за тебя, - сказала  Феррилин,  как  ей
казалось, от полноты души, ибо, в конце концов,  кто-то  должен  сохранять
спокойствие. После небольшой паузы она продолжала: - Что касается меня, то
плакать меня не тянет, но я немного испугана...
     Это слово пробудило внимание Анжелы и отвлекло ее от мыслей  о  себе.
От Феррилин  она  никак  не  ожидала  подобной  реакции.  Она  внимательно
посмотрела на падчерицу так, будто вся сложность положения  только  теперь
дошла до нее.
     - Испугана, дорогая? - повторила она. - Ну, я думаю,  что  для  этого
никаких  оснований  нет.  Разумеется,  то,  что   произошло,   не   совсем
соответствует прежним нравам, но... не станем же мы  разыгрывать  из  себя
пуритан. Первым делом надо убедиться, что ты не ошиблась.
     - Я не ошиблась, - мрачно ответила Феррилин. - Но ничего не  понимаю.
С тобой все иначе - ты замужем, и все такое...
     Анжела пропустила это мимо ушей. Она продолжала:
     - А затем надо известить Алана...
     - Да, я тоже так думаю, - ответила Феррилин без большого энтузиазма.
     - Разумеется. И не нужно ничего бояться. Алан тебя не бросит.  Он  же
обожает тебя!
     - Ты в этом уверена, Анжела? - в голосе Феррилин звучало сомнение.
     - Ну, конечно же, дорогая. Стоит только взглянуть на  него.  Конечно,
все это несколько нетрадиционно, но  я  не  удивлюсь,  если  он  придет  в
восторг. Да. Так и будет, безусловно... Ох! Феррилин, что с тобой?! -  она
замолкла, увидев выражение лица Феррилин.
     - Но... Но ты не понимаешь, Анжела! Это не от Алана!
     Выражение симпатии исчезло с лица Анжелы, оно стало ледяным. Медленно
она стала подниматься со стула.
     - Нет! - вскрикнула в отчаянии Феррилин. - Ты не поняла, Анжела!  Это
не так!  _В_о_о_б_щ_е  _н_и_к_о_г_о  _н_е_  б_ы_л_о_!  Вот  почему  я  так
боюсь!..


     В течение двух последовавших недель три молодые обитательницы Мидвича
попросили мистера Либоди о  конфиденциальной  встрече.  В  свое  время  он
крестил этих девушек  и  хорошо  знал  их  родителей.  Это  были  хорошие,
сметливые и вовсе не невежественные девушки. И каждая из них сказала  ему:
"Никого не было, викарий. Вот почему я боюсь..."
     Когда Гарриман - пекарь - случайно узнал, что  его  жена  побывала  у
доктора, он вспомнил, что тело Герберта Флэгга было найдено в палисадничке
его дома, и избил свою жену, хотя она и отрицала со слезами,  что  Герберт
Флэгг входил в ее дом и что она имела предосудительные отношения с ним или
с какими-то другими мужчинами.
     Молодой Том Дорри вернулся домой в отпуск  со  своего  корабля  после
восемнадцати месячного отсутствия. Когда он узнал о состоянии своей  жены,
то собрал вещи и вернулся в коттедж матери. Но та велела ему  возвратиться
к жене и поддержать ее, так как она до смерти испугана.  А  когда  это  не
подействовало, мать объявила ему, что она сама - почтенная вдова уже много
лет - не то что испугана, но даже ради спасения собственной жизни не может
объяснить, как это с ней самой произошло. Ничего не понимающий Том побежал
к жене и нашел ее в кухне на полу, а вобле нее пустую бутылочку  аспирина.
Том опрометью кинулся за доктором.
     Еще одна далеко  не  юная  женщина  внезапно  купила  велосипед  и  с
безумной скоростью носилась теперь на дальние дистанции, проявляя  в  этом
невероятное упорство.
     Две молодые женщины потеряли сознание в горячих ваннах.
     Трое по странной случайности споткнулись и упали с лестницы.
     У нескольких появились непонятные желудочные расстройства.
     Даже мисс Огл из почтового отделения была замечена поедающей странное
блюдо - паштет из копченой сельди, положенный  на  хлеб  слоем  в  полтора
дюйма, плюс полфунта маринованных корнишонов.
     Кульминация  наступила,  когда  растущая  тревога  заставила  доктора
Уиллерса вступить в переговоры с мистером Либоди. Переговоры состоялись  в
доме викария. Подтверждением своевременности этих действий было то, что их
разговор прервал гонец, срочно посланный за доктором.
     Но обошлось лучше, чем могло бы. К счастью, надпись "яд" на бутылочке
с дезинсекталем, сделанная в соответствии с законом, в  буквальном  смысле
не означала того, что искала  для  себя  Рози  Платч.  Это  обстоятельство
нисколько не  уменьшало  серьезности  намерений  последней.  Когда  доктор
Уиллерс закончил свою работу, он весь дрожал от  бессильного  гнева.  Ведь
бедной Рози Платч было всего семнадцать лет.



                              8. СОВЕЩАНИЕ

     Спокойствие духа, которое с таким удовольствием восстанавливал Гордон
Зиллейби на второй день после свадьбы  Алана  и  Феррилин,  было  нарушено
приходом доктора Уиллерса. Доктор, все еще потрясенный почти  состоявшейся
трагедией Рози Платч, был очень взволнован,  и  это  обстоятельство  долго
мешало Зиллейби понять цель его визита.
     Постепенно, однако, кое-что прояснилось, и он  понял,  что  доктор  и
викарий решили просить его о помощи, и, что еще важнее, о помощи его  жены
в каком-то неясном деле, и что несчастье с Рози  Платч  заставило  доктора
Уиллерса   приступить   к   осуществлению   своей   миссии   раньше,   чем
предполагалось.
     - До сих пор нам везло, -  говорил  Уиллерс,  -  но  это  уже  вторая
попытка самоубийства за неделю. В любой момент могут произойти  другие  и,
возможно, более успешные. Нам нужно внести  ясность  и  ослабить  нынешнюю
напряженность. Оттягивать дальше нельзя.
     - Что касается меня, то я бы предпочел ясность.  В  чем,  собственно,
дело? - спросил Зиллейби.
     Уиллерс посмотрел на него с удивлением, потом долго тер лоб.
     - Извините, - сказал он. - Я за эти дни совсем замотался. Забыл,  что
вы можете и не знать. Речь идет об этих необъяснимых беременностях.
     - Необъяснимых? - поднял брови Зиллейби.
     Уиллерс постарался как можно яснее изложить, почему они необъяснимы.
     - Вся история настолько загадочна, что  и  мне,  и  викарию  пришлось
обратиться к гипотезе, будто они связаны  с  другим  загадочным  явлением,
которое тут произошло, - с Потерянным днем.
     Несколько секунд Зиллейби внимательно изучал лицо доктора. В  чем  он
мог не сомневаться, так это в неподдельности беспокойства последнего.
     - По-моему, весьма странная гипотеза, - произнес он осторожно.
     - А ситуация еще более странная, - ответил Уиллерс. - Однако  с  этим
можно подождать. А вот кто не  может  ждать,  так  это  множество  женщин,
находящихся на грани истерии. Некоторые из них  -  мои  пациентки,  другие
станут ими в ближайшее время, и если нам не удастся  немедленно  устранить
состояние напряженности - Он не кончил фразу и покачал головой.
     - Множество женщин? - повторил Зиллейби. -  Звучит  немного  туманно.
Сколько?
     - Точно сказать не могу, - признался Уиллерс.
     - Ну, а примерно? Надо же знать, с чем мы имеем дело.
     - Я бы сказал... от 65 до 70.
     - ЧТО?! - Зиллейби ошеломленно уставился на врача.
     - Я же сказал, что это чертовски сложная проблема.
     - Но если вы не уверены, то откуда цифра 65?
     - Потому что - готов согласиться,  моя  оценка  очень  грубая  -  она
основана на числе проживающих в деревне женщин детородного возраста.


     Позже вечером, когда Анжела  Зиллейби,  усталая  и  угнетенная,  ушла
спать, Уиллерс сказал:
     - Очень сожалею, Зиллейби, что доставил вам столько неприятностей, но
она все равно скоро узнала бы об этом. Надеюсь, что другие примут подобное
известие хоть вполовину столь мужественно, как приняла его ваша жена.
     Зиллейби скромно потупился.
     - Она молодчина, не правда ли? Интересно, как такой удар перенесли бы
мы с вами?
     - Чертовски тяжело, - согласился Уиллерс. - Пока большинство замужних
женщин сохраняют спокойствие, но  теперь,  чтобы  избавить  незамужних  от
нервного потрясения, нам придется огорчить  состоящих  в  браке.  Впрочем,
насколько я понимаю, другого выхода у нас нет.
     - Есть еще одна вещь, которая меня беспокоила весь вечер:  как  много
мы должны им открыть? - продолжил Зиллейби.  -  Следует  ли  нам  оставить
кое-что в тайне и предоставить им самим делать выводы или лучше  поступить