будут крупные неприятности!
Интересно, достаточным ли влиянием  они  располагают  в  своих  сферах?  -
Зиллейби погрузился на некоторое время в размышления,  а  потом  заговорил
опять.
     - Дорогая, я только что разговаривал  с  Аланом  насчет  того,  чтобы
увезти  отсюда  Феррилин.  Последние  события   делают   это   еще   более
необходимым. Если о них станет известно, то  найдутся  и  другие,  которые
последуют примеру Маргарет Хэксби, не так ли?
     - Да. На некоторых это может повлиять, - согласилась Анжела.
     -  В  таком   случае,   особенно   если   предположить,   что   число
последовательниц может быть значительным, не кажется ли тебе, что возможны
контрдействия для прекращения подобного дезертирства?
     - Но ведь ты сам говоришь, что они не захотят разглашать...
     - Я имею в виду не власти, родная; нет, я думаю, что может произойти,
если Дети так же  настроены  против  того,  чтобы  их  бросали,  как  были
настроены против отъезда отсюда.
     - Неужели ты думаешь?
     - Не знаю. Я просто пытаюсь поставить себя на место кукушонка. В  его
положении я  бы  возмутился  против  любой  попытки  ослабить  внимание  к
собственному комфорту и благополучию. Впрочем, для этого даже не надо быть
кукушонком. Я, как ты понимаешь, только высказываю предположения,  но  мне
кажется, следовало бы принять меры, чтобы Феррилин не оказалась в ловушке,
если нечто подобное произойдет.
     - Произойдет или нет,  все  равно  ей  лучше  уехать,  -  согласилась
Анжела. - Вы могли бы начать с предложения уехать на две-три недели, а там
посмотрим, как станут развиваться события, - обратилась она к Алану.
     - Отлично! - ответил Алан. - Пожалуй, это дает мне неплохую отправную
точку. Где Феррилин сейчас?
     - Я оставила ее на веранде.
     Супруги смотрели, как Алан пересекает лужайку  и  исчезает  за  углом
дома. Гордон Зиллейби вопросительно поднял бровь.
     - Думаю, это  будет  нетрудно,  -  сказала  Анжела.  Естественно,  ей
тоскливо без мужа. Препятствует же отъезду сознание долга.  Этот  конфликт
мучает ее. Она очень устала.
     - А как ты думаешь, насколько глубока ее привязанность к ребенку?
     - Трудно сказать. В таких случаях женщина испытывает сильное давление
социальных   обычаев   и   традиций.   Инстинкт    самозащиты    вынуждает
приспосабливаться  к  общепринятым  нормам.   Что   же   касается   личной
порядочности, то для того, чтобы она заговорила, требуется какое-то время,
если, конечно, ей вообще дадут право голоса.
     - Но ведь ты же не Феррилин имеешь  в  виду?  -  Зиллейби,  казалось,
немного обиделся.
     - О, она в полном порядке, я уверена. Но до нужной  кондиции  еще  не
дошла. Взглянуть правде в глаза - дело нелегкое.  Она  претерпела  столько
тягот и страданий, вынашивая Дитя, - ровно столько же,  как  если  бы  оно
было ее кровным, - и теперь, после всего перенесенного, ей надо свыкнуться
с мыслью, что дитя это чужое, а она - всего-навсего "хозяйка"  -  приемная
мать. Это мучительно тяжело, и  нужно  время,  чтобы  привыкнуть  к  такой
мысли. - Она помолчала, задумчиво глядя на лужайку. - Я каждый вечер читаю
благодарственную молитву. Не знаю, куда  она  возносится,  но  мне  просто
хочется, чтобы где-то знали, как глубоко я благодарна.
     Зиллейби взял  ее  за  руку.  После  нескольких  минут  молчания,  он
произнес:
     - Интересно, существует ли  более  глупая  и  безграмотная  катахреза
[сочетание  двух  противоречащих  друг  другу  понятий],   чем   выражение
"Мать-Природа"? Ведь именно потому,  что  Природа  сурова,  безжалостна  и
жестока - гораздо больше, чем  это  можно  себе  представить,  -  возникла
необходимость создать цивилизацию. Про диких  животных  говорят,  что  они
жестоки, но самое свирепое животное кажется почти домашним в  сравнении  с
жестокостью  человека,   скажем,   потерпевшего   кораблекрушение.   Жизнь
насекомых - бесконечный процесс воспроизводства невообразимого ужаса.  Нет
более лживой концепции, нежели восхваления чувства успокоения, навеваемого
на нас Матерью-Природой. Ведь каждый вид  стремится  выжить  и  добивается
этой цели всеми доступными ему средствами, как бы  жестоки  они  ни  были,
разве что инстинкт самосохранения почему-либо слабеет в борьбе  с  другими
инстинктами.
     Анжела воспользовалась паузой, чтобы с некоторым нетерпением в голосе
перебить его.
     - Надеюсь, что ты ведешь разговор к чему-то определенному, Гордон?
     - Да, - согласился  Зиллейби.  -  Я  опять  возвращаюсь  к  кукушкам.
Кукушки  -  беспощадные  борцы  за  существование.  Они  сражаются   столь
безжалостно, что, если  гнездо  "заражено"  ими,  с  ним  нужно  поступать
однозначно. Я, как ты полагаешь, гуманист. Думаю, что меня можно назвать и
человеком добрым по натуре.
     - Без сомнения, Гордон!
     - К этому следует добавить еще, что я -  человек  цивилизованный.  По
всем вышеуказанным причинам я не могу  заставить  себя  одобрить  то,  что
должно быть сделано. И также, даже с учетом правильности  этого  поступка,
не сможет одобрить  это  и  большинство  людей.  Поэтому,  подобно  бедной
самочке зарянки, мы будем кормить и выращивать  чудовище,  предавая  таким
образом свой собственный биологический вид. Странно, не правда ли? Утопить
помет котят, ничуть не опасных для нас, мы можем,  а  этих  кукушат  будем
вскармливать со всей добросовестностью, на какую только способны.
     Несколько секунд Анжела сидела словно  окаменевшая.  Потом  повернула
голову к мужу и окинула его долгим внимательным взглядом.
     - Ты имеешь в виду, что... Ты хочешь сказать, что нам следовало бы...
Гордон?..
     - Да, родная.
     - Но ведь это же на тебя совсем не похоже!
     - Об этом  я  уже  говорил.  Но  и  с  такой  ситуацией  мне  еще  не
приходилось сталкиваться. Я вдруг понял, что выражение "живи и давай  жить
другим" отражает ту беззаботность, которую могут позволить себе лишь люди,
живущие в полной безопасности. И обнаружил, что, когда я ощущаю  -  с  той
остротой, которую не ожидал ощутить никогда, - что моему положению  "венца
творения" угрожают, мне это совсем не по душе.
     - Но, Гордон, милый, я  уверена,  что  ты  преувеличиваешь.  В  конце
концов, всего лишь несколько не совсем обычных детей...
     - Которые могут по своей воле вызывать неврозы у взрослых женщин  (да
не забудь еще и Гарримана) для того, чтобы те выполняли их желания!
     - Но эта способность может исчезнуть, когда они  повзрослеют.  Мы  же
нередко слышим о странных  проникновениях  в  чужую  психику,  о  внезапно
возникающих симпатиях...
     - В отдельных случаях - возможно. Но не в шестидесяти одном. Нет, тут
и не пахнет нежной симпатией, тут нет  и  намека  на  будущее  безоблачное
счастье. Это самые расчетливые, самые эгоистичные и самые практичные дети,
каких кто-либо когда-либо встречал. И в то же время самые очаровательные с
виду, что неудивительно, ведь они могут получить все, что им нужно. Сейчас
они в том возрасте, когда их потребности очень ограничены,  зато  потом...
Ладно, потом мы, увидим.
     - Доктор Уиллерс говорит, - начала Анжела,  но  Зиллейби  нетерпеливо
прервал ее.
     - Уиллерс безукоризненно выполнял свою  роль  на  первом  этапе,  так
безукоризненно, что позволил себе распуститься и теперь  прячет  голову  в
песок, как страус. Его  вера  в  гипотезу  истерии  практически  приобрела
патологический характер. Надеюсь, отдых пойдет ему на пользу.
     - Но, Гордон, он, по крайней мере, хоть пытается что-то объяснить.
     - Дорогая моя, я - человек терпеливый,  но  не  надо  испытывать  мое
терпение так долго. Уиллерс никогда  не  пытался  что-либо  объяснить.  Он
смирился с определенными фактами, когда их уже нельзя  было  отрицать,  но
все остальное он просто отбросил прочь, а это уж с наукой ничего общего не
имеет.
     - Но должно же быть объяснение?
     - Безусловно.
     - У тебя на этот счет есть какие-нибудь мысли?
     - Боюсь, что не особенно утешительные.
     - Но какие?
     Зиллейби покачал головой.
     - Я еще не готов, -  сказал  он.  -  Но  поскольку  ты  относишься  к
женщинам, умеющим держать язык за зубами, я задам тебе вопрос. Если бы  ты
решила   бросить   вызов   верхушке   общества,   отличающегося    высокой
стабильностью и отлично вооруженного, что бы ты сделала?  Решилась  бы  на
столкновение с ним, так сказать, на его условиях, затеяв, вероятно,  очень
дорогую и безусловно  разрушительную  войну?  Или  если  время  не  играет
большой роли, ты  предпочла  бы  воспользоваться  какой-то  другой,  более
тонкой тактикой? И не попробовала ли бы ты в этом случае  внедрить  своего
рода пятую колонну, чтобы атаковать это общество изнутри?



                       15. НАЗРЕВАЮТ НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ

     В течение нескольких следующих месяцев  в  Мидвиче  произошло  немало
перемен.
     Доктор Уиллерс временно передал свою практику заместителю -  молодому
человеку, который помогал ему в дни кризиса, а сам в сопровождении  миссис
Уиллерс,  в  состоянии  нервного  истощения  и  полностью   разочарованный
действиями  администрации,  отбыл  в  длительный  отпуск,   который,   как
поговаривали, мог обернуться кругосветным путешествием.
     В ноябре вспыхнула эпидемия гриппа,  унесшая  трех  взрослых  жителей
деревушки и трех Детей. Одним из них был сын Феррилин. За ней послали, она
немедленно примчалась, но было поздно - сына в живых Феррилин  не  застала
Двумя другими умершими были девочки.
     Задолго до этого, однако, произошла сенсационная эвакуация  Грейнджа.
Это  был  великолепный  образчик  функционирования  закрытой  организаций.
Научные работники узнали о  предстоящем  отъезде  в  понедельник,  фургоны
прибыли в среду, а к уик-энду главное здание и новые  дорогие  лаборатории
смотрели  на  деревню  окнами  без  занавесей,  были  совершенно  пусты  и
оставляли  у  селян  впечатление,  что  они  стали  свидетелями  волшебной
пантомимы, ибо мистер Гримм и его штат тоже  исчезли  без  следа,  оставив
после себя лишь четверых  золотоглазых  детишек,  которым  еще  предстояло
найти себе приемных родителей.
     Неделей позже какая-то костлявая супружеская пара по фамилии  Фримены
въехала в коттедж, освобожденный мистером Гриммом. Фримен представился как
медик, интересующийся социальной психологией, а жена его,  как  оказалось,
была доктором медицины. Нам осторожно  дали  понять,  что  в  задачу  четы
входит  изучение  развития  Детей   по   заданию   какой-то   таинственной
государственной организации. Этим они,  видимо,  и  занимались,  причем  в
весьма своеобразной манере. Высматривали и подглядывали, шляясь по деревне
и нередко напрашиваясь в коттеджи. Частенько их видели  в  сквере,  всегда
одинаково  бодрых  и  бдящих.  Фримены  отличались  какой-то   агрессивной
сдержанностью, граничившей с  конспиративностью.  Их  тактика  уже  спустя
неделю вызывала к ним всеобщее недоброжелательство и заслужила  им  кличку
"проныры". Другой присущей  им  чертой  было  безграничное  упорство:  они
держались очень настороженно и, несмотря на полное отсутствие  какого-либо
поощрения со стороны мидвичцев, все  же  добились  определенного  статуса,
основанного на признании невозможности от них отделаться.
     Я проверил их у Бернарда. Он сказал, что с его департаментом  они  не
связаны, но действительно имеют официальное задание. Мы решили,  что  если
Фримены  есть   единственный   результат   требования   Уиллерса   глубоко
исследовать феномен Детей, то  отрадно  сознавать,  что  Уиллерсу  удалось
покинуть Мидвич до их приезда.
     Зиллейби  предложил  Фрименам,  как   и   некоторым   другим   лицам,
кооперировать усилия, но  успеха  не  добился.  Какой  бы  департамент  ни
абонировал Фрименов, он имел в их лице чемпионов по таинственности, нам же
казалось, что, как бы высоко ни ценилась  сдержанность  в  высших  сферах,
хоть некоторая общительность принесла бы им куда более  ценную  информацию
при затрате гораздо меньших усилий. И все же, насколько мы  понимали,  они
могли передавать куда-то весьма ценные наблюдения. Так что нам  оставалось
только предоставить им и впредь вынюхивать в избранной ими манере.
     Как бы ни были интересны для науки Дети в первый год своей жизни, они
почти не давали пищи для новых опасений.  Исключая  стойкое  сопротивление
любым попыткам увезти их из Мидвича, новые свидетельства их способности  к
внушению были редки и слабы. По словам Зиллейби, Детишки были  удивительно
разумны и самостоятельны, но только  до  тех  пор,  пока  за  ними  хорошо
ухаживали и выполняли все их желания.
     На этой стадии в них не замечалось почти ничего, что могло подкрепить
зловещие предсказания старух или выраженные более пространно и красиво, но
почти  такие  же  мрачные  прогнозы  самого  Зиллейби.  Убаюканные  мирным
течением времени, Джанет и я, равно как и многие другие, стали думать,  не
ошиблись ли мы и  не  угасают  ли  необыкновенные  свойства  Детей;  чтобы
исчезнуть совсем, когда те повзрослеют.
     И вот тогда-то;  в  начале  лета  следующего  года,  Зиллейби  сделал
открытие, по-видимому, ускользнувшее от внимания Фрименов, несмотря на  их
вдохновенное вынюхивание.
     В один прекрасный солнечный день Зиллейби появился в нашем коттедже и
стал безжалостно тащить нас на улицу. Я протестовал против нарушения моего
рабочего распорядка, но от Зиллейби не так-то легко отделаться.
     - Знаю, дружище, знаю. У меня у  самого  перед  глазами  маячит  лицо
моего издателя, орошенное потоками слез. Но то, что я хочу вам показать, -
очень важно. Мне нужны надежные свидетели.
     - Свидетели чего?  -  спросила  Джанет  без  всякого  энтузиазма.  Но
Зиллейби только головой помотал.
     - Никаких предварительных объяснений не будет. Я просто  хочу,  чтобы
вы присутствовали при опыте, а выводы сделаете сами. Вот здесь, - он  стал
рыться в карманах, - наша аппаратура.
     Он  выложил  на  стол  маленькую,  украшенную  изящной   инкрустацией
деревянную шкатулочку, размером в половину спичечного коробка,  а  так  же
простенькую головоломку, составленную из двух толстых проволок,  изогнутых
так,  чтобы  они   образовали,   казалось,   нерасторжимое   целое,   хотя
поставленные в определенное положение, они легко  разъединялись.  Он  взял
деревянную шкатулочку и потряс ее. Внутри что-то забренчало.
     - Там внутри леденец,  -  сказал  Зиллейби.  -  Все  это  бесполезный
продукт  изобретательного  гения  японцев.  Никаких  внешних  следов,  что
шкатулочка открывается нет, но, если сдвинуть  этот  кусочек  инкрустации,
она легко откроется и в награду вы получите  леденец.  Зачем  нужна  такая
игрушка, поистине, могут знать только японцы. Но для нас, я  полагаю,  она
может оказаться весьма полезной.  Ну,  кого  из  детей  мужского  пола  мы
навестим первым?
     - Ни один из Детишек не достиг еще и года, - холодно указала Джанет.
     - Во всех отношениях, исключая,  так  сказать,  календарный  возраст,
Дети, как  вам  известно,  соответствуют  хорошо  развитым  двухлеткам,  -
возразил Зиллейби. - Да к тому же то, что я хочу сделать,  не  является  в
полном смысле  тестом  на  интеллект.  Хотя,  возможно...  -  Зиллейби  не
закончил фразу. - Должен сказать, что я не вполне уверен в точном значении
теста. Впрочем, это не важно. Назовите ребенка.
     - Ладно. Пусть будет ребенок миссис Брант. - И мы отправились к ней.
     Миссис Брант провела нас в маленький  садик,  где  ребенок  играл  на
газоне  в  манежике.  Выглядел  он,  как  и  говорил   Зиллейби,   крупным
двухлеткой, причем очень сообразительным. Зиллейби протянул ему деревянную
коробочку. Ребенок взял ее, осмотрел, обнаружил, что в ней что-то  стучит,
и в восторге принялся трясти. Мы с интересом наблюдали, как он пытался  ее
открыть. Зиллейби дал ему поиграть немного и отобрал все еще  не  открытую
коробочку, в обмен протянув леденец.
     - Не понимаю, что нам это дает, - сказала Джанет, когда мы вышли.
     - Терпение, дорогая, - с упреком  откликнулся  Зиллейби.  -  Кого  мы
навестим теперь? Только тоже мальчика.
     Джанет предложила дом викария.
     - Не годится. Там наверняка будет и девочка Полли Растон.
     - Ну и что? Уж очень вы сегодня таинственны, - сказала Джанет.
     - Просто хочу,  чтобы  мои  эксперты  ни  в  чем  не  сомневались,  -
отозвался Зиллейби. - Выбирайте другого.
     Мы остановились на старшей миссис Дорри. Там  Зиллейби  повторил  всю
процедуру, но ребенок, поиграв немного коробочкой,  протянул  ее  Зиллейби
обратно и выжидающе посмотрел на  него.  Зиллейби,  однако,  коробочку  не
взял, а показал, как она открывается, после чего позволил ребенку  открыть
ее самому и взять леденец. Затем положил в коробочку новый леденец и опять
протянул ребенку.
     - Попробуй-ка еще раз, - предложил он,  и  мы  увидели,  как  ребенок
легко открыл ее, получив в награду вторую конфету.
     - Теперь, - сказал Зиллейби, - пойдем обратно к экземпляру номер один
- к ребенку Брантов.
     В садике миссис Брант он снова предложил сидящему в манежике  ребенку
шкатулочку - точно так же, как сделал это в первый раз. Ребенок охотно  ее
взял. Ни минуты не колеблясь, он нашел нужный кусочек инкрустации, сдвинул
его и достал леденец так,  как  будто  проделывал  это  уже  десятки  раз.
Зиллейби поглядел на наши удивленные лица и чуть заметно подмигнул.  Потом
мы вышли на улицу, где он перезарядил игрушку.
     - Хорошо, - сказал он, - назовите еще какого-нибудь мальчика.
     Мы навестили еще трех в разных концах деревни.  Ни  один  из  них  не
выразил удивления при виде коробочки, все  они  открывали  ее  так,  будто
давно были знакомы с ней, и без промедления уверенно извлекали содержимое.
     - Любопытно, не правда ли? -  заметил  Зиллейби.  -  Теперь  проверим
девочек.
     Мы повторили  ту  же  процедуру,  за  исключением  того,  что  секрет
коробочки был показан не второй, а третьей девочке, после чего  все  пошло
так же, как в первой серии опытов.
     - Поразительно, да? - ухмылялся  Зиллейби.  -  Не  хотите  ли  теперь
воспользоваться проволочной головоломкой?
     - Может быть, потом, - ответила Джанет. - Я сейчас попила бы чайку. -
И мы с Зиллейби вернулись в наш коттедж.
     - Идея с коробочкой очень хороша, - скромно похвалил  себя  Зиллейби,
поглощая сандвич с огурцом. - Простенькая, неопровержимая и  работает  как
часы.
     - Означает ли это, что вы испытывали на них и другие идеи? - спросила
Джанет.
     - О, очень многие. Одни из них были чрезмерно сложны, другие не очень
убедительны. А кроме того, сначала  я  исходил  из  не  вполне  правильных
предпосылок.
     - А сейчас вы уверены в их правильности? Дело в том, что  я  в  своих
выводах сомневаюсь, - сказала Джанет. Он взглянул на нее.
     - Думаю, что и у вас, да и у  Ричарда  тоже,  они  есть,  и  не  надо
бояться выразить их вслух.
     Он взял другой сандвич и бросил на меня вопросительный взгляд.
     - Полагаю, - ответил я ему, -  вам  угодно,  чтобы  я  сказал,  будто
эксперимент доказывает, будто то, что известно одному мальчику, становится
известным всем остальным мальчикам, но  остается  тайной  для  девочек.  И
наоборот. Ну, ладно. Эксперимент демонстрирует, по-видимому,  именно  это,
если тут нет какого-нибудь подвоха.
     - Дорогой друг!..
     - Ладно, ладно, но согласитесь - то, что, по-видимому, он доказывает,
слишком значительно, чтобы проглотить одним глотком.
     - Понимаю. Разумеется, я-то приближался к этому выводу постепенно,  -
кивнул он.
     - Но, - спросил я, - вы ожидали от нас именно этого вывода?
     - Конечно, дружище. Это же яснее ясного.  -  Он  вытащил  из  кармана
проволочную головоломку и бросил ее на стол. - Возьмите ее  и  попытайтесь
сами повторить тот же опыт, а еще лучше разработайте  собственный  тест  и
проведите  его.   Вы   обнаружите,   что   выводы,   во   всяком   случае,
предварительные, будут так же неопровержимы.
     - Проглотить всегда легче, чем