, мы постарались изолировать Детей, позаботились об их обучении.
     - Н-да, и каким же чудным и полезным подарком  для  человечества  это
обернулось, смею сказать! А почему вы так поступили?
     - Минуточку! - вмешался в разговор  я.  -  Я  опять  запутался  между
буквальным и метафорическим. Вы что, оба всерьез  полагаете,  что  Дети  -
вроде пришельцев? Что они происходят откуда-то из внеземных пространств?
     - Видите! - оживился Зиллейби. - Никакой паники от океана до  океана.
Здоровый скептицизм. Я же вам говорил!
     - Именно так, - ответил мне Бернард.  -  Это  единственная  гипотеза,
которую мой департамент не смог опровергнуть, хоть материалов у  нас  было
побольше, чем у мистера Зиллейби.
     - Ах, - воскликнул Зиллейби, внезапно весь обратившись в слух;  вилка
с салатом застыла в воздухе. -  А  не  приближаемся  ли  мы  к  вопросу  о
таинственном интересе военной разведки к нашим делам?
     - Думаю, теперь уже нет причин удерживать эти сведения, -  согласился
Бернард. - Я знаю, что вначале вы сами проделали немалую  работу,  пытаясь
разобраться в причинах нашего интереса, мистер Зиллейби. Но думаю, вам  не
удалось подобрать к нему ключ.
     - И каков же был этот ключ? - спросил Зиллейби.
     - Да просто Мидвич не только не единственное, но  даже  и  не  первое
место, где возник эффект Потерянного  дня.  Кроме  того,  в  течение  трех
предшествовавших Дню недель было замечено  значительное  учащение  случаев
засечки НЛО нашими радарами.
     - Ну, надо же! - воскликнул Зиллейби.  -  О  тщеславие...  Тщеславие!
Следовательно, помимо нашей существуют и другие группы Детей? Где именно?
     Но Бернард явно не  хотел,  чтобы  его  торопили,  предпочитая  вести
рассказ по собственному плану.
     - Один Потерянный  день  случился  в  крошечном  поселке  в  Северной
Австралии. Там явно вышла  какая-то  накладка.  Всего  было  тридцать  три
беременных, но все Дети умерли. Большинство - спустя несколько часов после
рождения, а самый последний ребенок - в семидневном возрасте.
     Затем Потерянный день был отмечен  в  поселке  эскимосов  на  острове
Виктории в северной части Канады. Местные жители хранят  молчание  о  том,
что там произошло, но, надо думать, они так разгневались  или  испугались,
когда стали рождаться дети, столь отличные от родителей, что их  сразу  же
выкинули на мороз. Во всяком случае, никто из них не выжил. И  это,  между
прочим, если сопоставить с историей  возвращения  наших  Детей  в  Мидвич,
показывает, что их способность оказывать "давление" появляется  не  раньше
двухнедельного возраста, так что до этого срока  они  -  индивидуальности.
Еще один Потерянный день...
     Зиллейби поднял руку.
     - Разрешите высказать  предположение.  Он  имел  место  за  "железным
занавесом"?
     - За "железным занавесом" было _д_в_а_ Потерянных дня, насколько  нам
известно, - поправил его Бернард. - Один вблизи Иркутска, почти на границе
с  Монголией.  Очень   мрачное   дело.   Мужья,   решив,   что   их   жены
прелюбодействовали с демонами, уничтожили и детей, и матерей. Другое место
-  еще  дальше  на  восток  -  называется  Гижинск.  Лежит   в   горах   к
северо-востоку от Охотска. Возможно, были и другие, но мы о них ничего  не
знаем. Почти с уверенностью можно говорить об аналогичных случаях в  Южной
Америке и Африке, но проверить эти слухи трудно. Аборигены говорят о своих
делах неохотно. Кроме того, вполне возможно, что  изолированные  поселения
могли "потерять" день и даже не заметить этого, так что появление Детей не
вызывало большого удивления. По доходящим до нас слухам,  на  таких  Детей
смотрят как на уродов  и  убивают,  хотя  мы  не  исключаем  и  того,  что
некоторых из них матери прячут в укромных местах.
     - Но, как я полагаю, в Гижинске было не так? - ввернул Зиллейби.
     Бернард взглянул на него, и краешки губ его дрогнули.
     - Похоже, вы ничего не упускаете  из  виду,  Зиллейби?  Вы  правы,  в
Гижинске вышло иначе. Потерянный  день  случился  за  неделю  до  Мидвича.
Тремя-четырьмя днями позже мы получили донесение  об  этом.  Русские  были
очень обеспокоены. И это послужило  для  нас  некоторым  утешением,  когда
начались мидвичские события. Они, надо полагать, тоже в свое время  узнали
о Мидвиче и вздохнули с облегчением. Между тем наш агент продолжал следить
за Гижинском и своевременно доложил нам о странном эффекте -  все  женщины
там оказались беременны. Сначала  мы  как-то  не  придали  значения  этому
явлению, оно показалось нам не слишком  важным,  хотя  и  любопытным,  но,
когда поняли, что ситуация в Мидвиче  развивается  аналогично,  -  интерес
немедленно возрос. Когда же родились  Дети,  положение  русских  оказалось
лучше, чем наше: они просто-напросто "закрыли" Гижинск  -  городок  в  два
раза крупнее Мидвича, и поступление информации к нам тут же  прекратилось.
Мы же "закрыть" Мидвич не могли, нам пришлось работать в иных условиях, и,
как мне кажется, вышло это у нас не так уж плохо.
     Зиллейби кивнул.
     - Понятно. Министерство обороны сделало вид, что ничего не знает ни о
нас, ни о русских. Но если бы выяснилось, что  у  русских  появился  целый
выводок потенциальных гениев, то  было  бы  не  вредно  иметь  возможность
выставить против них свою собственную команду.
     - Более или менее так. Ведь то, что  Дети  необыкновенны,  выяснилось
очень скоро.
     - Я должен был сообразить, - грустно покачал головой Зиллейби. -  Мне
не пришло в голову, что Мидвич может оказаться не единственным. Но  теперь
мне в голову пришла другая мысль: должно было  произойти  какое-то  важное
событие, заставившее вас раскрыть свои карты. Не  вижу,  чтобы  наши  дела
могли повлечь за собой этот поступок, так что, надо думать, такие  события
имели место где-то еще, скажем, в Гижинске? Произошло  ли  там  что-нибудь
такое, повторения чего можно ожидать и от наших Детей?
     Бернард аккуратно  положил  на  тарелку  нож  и  вилку,  потом  долго
внимательно их рассматривал, после чего снова поднял глаза.
     - Дальневосточная армия,  -  заговорил  он  не  торопясь,  -  недавно
получила  на  вооружение  новый  тип  атомного  оружия  средней  дальности
действия - что-то порядка миль пятидесяти-шестидесяти. На  прошлой  неделе
они  провели  первые  полевые  испытания.  Города   Гижинска   больше   не
существует.
     Мы так и уставились на него. С  возгласом  ужаса  Анжела  наклонилась
вперед.
     - Вы хотите сказать... все они?..
     Бернард кивнул.
     - До единого человека. Весь  город.  Никого  не  предупредили,  иначе
могли бы узнать и Дети. Кроме того, все было устроено так, что происшедшее
можно списать на ошибку в расчетах, а если потребуется, то и на саботаж. -
Он снова помолчал. - Такова официальная версия, - повторил  он,  -  и  для
внутреннего и для внешнего пользования. Мы, однако,  получили  из  русских
полуофициальных источников копию донесения, отправленного  ими  по  особым
каналам. В нем содержится мало конкретных сведений, но нет  сомнений,  что
оно относится к Гижинску и появилось одновременно с  осуществлением  акции
по уничтожению города. Мидвич в этом обращении даже не  упомянут,  но  там
есть предостережение, выраженное очень недвусмысленно.
     О Детях там говорилось,  как  о  группах,  представляющих  не  просто
угрозу для страны проживания, но как о реальной и серьезной опасности  для
существования всего человечества. Правительства призываются к тому,  чтобы
без промедления "нейтрализовать" все известные группы. Изложено все  очень
четко, но чувствуется оттенок паники. В  обращении  повторяется  несколько
раз, чтобы все это было сделано быстро и не только ради  блага  наций  или
континентов, а именно потому, что Дети - угроза всему человечеству.
     Зиллейби изучал узор на тканой скатерти, наконец он поднял  голову  и
спросил:
     - И какова же позиция военной  разведки?  Надо  полагать,  она  хочет
разобраться, какие  козни  затевают  русские  на  этот  раз?  -  Он  снова
погрузился в изучение узора.
     - Большинство - да, но некоторые - нет, - при знался Бернард.
     Зиллейби опять поднял глаза.
     - Они разделались с Гижинском на прошлой  неделе,  не  правда  ли?  В
какой именно день?
     - Во вторник, второго июля, - ответил Бернард.
     Зиллейби опять кивнул, как бы подводя итог своим размышлениям.
     - Любопытно, - сказал он. - Но  как,  хотелось  бы  понять,  об  этом
узнали наши Дети?


     Вскоре после ужина Бернард объявил, что снова собирается в Грейндж.
     - Мне не удалось поговорить с доктором Торрансом, пока  там  был  сэр
Джон, а уж после  того,  что  с  ним  произошло,  нам  обоим  было  не  до
разговоров.
     - Думаю, вы не намерены раскрыть нам свои планы в отношении Детей?  -
спросила Анжела.
     Он сделал отрицающий жест.
     - Если бы у меня и были какие-то мысли,  они  представляли  бы  собой
служебную тайну. А пока я хочу узнать у Торранса, нет ли у него каких-либо
предложений, основанных на его опыте и  знании  Детей.  Надеюсь  вернуться
через час или около того, - добавил он и вышел.
     Покинув дом,  Бернард  автоматически  направился  к  машине,  но  уже
протягивая руку к дверце, подумал, что небольшая прогулка ему не повредит,
и двинулся по дорожке к шоссе.
     Сразу же за калиткой какая-то незнакомая дама в голубоватом  твидовом
костюме взглянула на него, заколебалась, а затем все же решилась  подойти.
На ее щеках возник слабый румянец, но приблизилась она решительно. Бернард
снял шляпу.
     - Вы меня не знаете. Я мисс Лэмб, а кто вы такой,  мы  всегда  знали,
полковник Уэсткотт.
     Бернард ответил на ее слова легким поклоном, думая о том, кто же  эти
"мы". С успехом можно было предположить, что за словом "мы" скрывался весь
Мидвич. Бернард поинтересовался, чем может быть полезен.
     - Я к вам насчет Детей, полковник. Что с ними будет?
     Он ответил достаточно правдиво, что пока в отношении  Детей  никакого
решения не  принято.  Она  жадно  слушала,  глаза  ее  ни  на  секунду  не
отрывались от его лица, пальцы, затянутые в перчатки, намертво сцепились.
     - Но никакой жестокости не допустят, ведь правда? -  умоляющим  тоном
произнесла она. - О, я знаю, та ночь была ужасна, но это же  не  их  вина!
Они еще не ведают, что творят. Вы понимаете, они же еще совсем  маленькие!
Я знаю, они выглядят вдвое старше своего возраста, но что с того,  правда?
Они не хотели зла, которое  причинили.  Они  испугались!  А  разве  мы  не
испугались бы, явись к нам толпа, которая хочет сжечь  наш  дом?  Конечно,
испугались бы! Мы имели бы полное право защищаться, и никто не  посмел  бы
нас осудить! Господи, да если бы мужчины пришли в  мой  дом,  я  бы  стала
защищаться первым попавшимся под руку, - может быть даже топором!
     Бернард в этом очень сомневался. Зрелище маленькой  леди,  восставшей
против толпы с топором в руках, как-то не укладывалось в его голове.
     - Уж очень сильное средство они применили, - напомнил он ей мягко.
     - Я знаю, но, когда вы молоды  и  напуганы,  очень  легко  показаться
более жестоким, чем вы есть на самом деле. Помню, когда я  была  ребенком,
случалось так, что несправедливость заставляла меня внутренне кипеть. Если
бы у меня были силы поступить так,  как  хотелось,  это  было  бы  ужасно,
говорю вам, просто ужасно!
     - К сожалению, - указал он, - у Детей есть такая сила,  и  вы  должны
согласиться, что применять ее они не имеют права.
     - Да, - сказала она, - но все будет  иначе,  когда  они  подрастут  и
поймут. Я уверена! Больше они не будут! Люди кругом говорят, что  их  надо
выслать отсюда, но вы же так не сделаете, правда, не сделаете? Они  же  не
злые! Так получилось просто потому, что они испугались! Они раньше не были
такими! Если они останутся здесь, мы сможем научить их любви  и  мягкости,
сможем доказать, что люди не хотят им вреда...
     Она заглядывала ему в  глаза,  заламывала  руки,  слезы  готовы  были
хлынуть в любую минуту.
     Бернард  ответил  ей  ничего  не   выражающим   взглядом,   поражаясь
преданности, позволившей оценить шестерых убитых и много  тяжело  раненных
как результат ребячьей шалости. Он почти ощущал, как в ее мозгу  возникает
видение обожаемой тонкой фигурки с золотыми глазами,  загораживающей  весь
остальной мир. Она никогда не проклянет,  никогда  не  перестанет  любить,
никогда не поймет... Это ведь единственное удивительное, волшебное событие
за всю ее бесцветную жизнь. Сердце Бернарда обливалось кровью от жалости к
мисс Лэмб.
     Он смог лишь объяснить ей, что решение находится вне его компетенции,
и заверить, стараясь при этом не пробуждать несбыточных надежд,  что  все,
сказанное ею, он включит в  свой  доклад.  Затем  он  как  можно  вежливее
распрощался и ушел, чувствуя спиной ее встревоженный, укоризненный взгляд.
     Деревушка, по улице которой он сейчас проходил,  выглядела  сонной  и
притихшей. Надо полагать,  думал  он,  чувство  протеста  на  установление
Детьми блокады весьма сильно, но те немногие жители, которых он видел,  за
исключением нескольких беседующих  пар,  явно  занимались  сугубо  личными
делами. Единственный полисмен,  патрулировавший  сквер,  зевал  от  скуки.
Первый урок, преподанный Детьми и  заключавшийся  в  том,  что  собираться
толпой опасно, очевидно, был  усвоен  прочно.  Это  был  серьезный  шаг  к
диктатуре - неудивительно,  что  русским  так  не  понравился  ход  дел  в
Гижинске.
     Пройдя ярдов двадцать по Хикхэм-лейн, Бернард набрел на  двух  Детей.
Они сидели на обочине и смотрели на небо куда-то в западном направлении  с
таким вниманием, что даже не заметили, как он подошел.
     Бернард остановился, посмотрел в ту сторону, куда были направлены  их
взгляды, и тут же услышал звук реактивного самолета.  Самолет  был  хорошо
виден - серебристый абрис на синем летнем  небе,  где-то  на  высоте  пяти
тысяч футов.
     В тот самый момент,  когда  Бернард  его  увидел,  под  ним  возникло
несколько черных точек. Затем появились  белые  купола  парашютов  -  пять
штук, которые плавно спускались вниз. Самолет же продолжал лететь дальше.
     Бернард перевел взгляд на Детей как раз в  то  мгновение,  когда  они
обменивались довольными улыбками. Он опять взглянул вверх на самолет и  на
пять медленно опускающихся куполов. Он не очень разбирался в самолетах, но
был уверен, что  это  легкий  бомбардировщик  дальнего  радиуса  действия,
обычно имеющий на борту экипаж из пяти  человек.  Он  снова  посмотрел  на
Детей, и тут они его заметили.
     Все трое некоторое время рассматривали друг друга,  а  бомбардировщик
продолжал гудеть где-то над головой.
     - Это была, - заговорил Бернард,  -  очень  дорогая  машина.  Кое-кто
сильно рассердится, когда узнает, что с ней случилось.
     -  Это  предупреждение.  Но  им,  вероятно,  предстоит  потерять  еще
несколько машин, прежде чем они поймут, в чем тут дело, - сказал мальчик.
     - Вероятно. В  ваши  способности  поверить  не  так-то  легко.  -  Он
помолчал, продолжая наблюдать за Детьми. - Вам не нравится, когда они  над
вами летают, верно?
     - Да, - согласился мальчик.
     Бернард понимающе кивнул.
     - Это я могу понять. Но скажите мне,  почему  вы  всегда  в  качестве
предупреждения прибегаете  к  столь  сильным  мерам?  Разве  вы  не  могли
развернуть его обратно?
     - Но ведь мы могли и заставить его рухнуть вниз, - ответила девочка.
     - Думаю, да. Мы должны быть признательны, что вы так не поступили. Но
ведь нужный эффект был бы достигнут и в случае, если бы вы  повернули  его
назад. Так? Почему же вы столь жестоки?
     - Так эффективнее. Нам пришлось  бы  завернуть  множество  самолетов,
прежде чем поверили бы, что это делаем мы. А если они будут терять самолет
каждый раз, когда тот пролетает над нами,  им  придется  отреагировать,  -
объяснил мальчик.
     - Понятно... Предполагаю,  что  та  же  аргументация  годится  и  для
событий  прошлой  ночи?  Если  бы  вы   просто   отослали   толпу   прочь,
предупреждение выглядело бы не таким эффективным? - предположил Бернард.
     - А вы думаете иначе? - спросил мальчик.
     - Мне кажется, все зависит от того, как это сделано. Уверен,  что  не
было нужды заставлять их сражаться между робой с  такой  яростью.  Я  хочу
сказать, что если смотреть на вещи практически, то  с  политической  точки
зрения неразумно делать каждый раз лишний шаг,  который  только  усиливает
неприязнь и ненависть к вам.
     - Ну и страх тоже, - указал мальчик.
     - О, так вы хотите нагнать на нас страху? Зачем?
     - Только затем, чтобы вы оставили нас в покое, - ответил  ребенок.  -
Это ведь лишь перемирие, а не конец. - Его золотые глаза были обращены  на
Бернарда, а взгляд - тверд и серьезен. - Рано или поздно, но вы попробуете
нас убить. Как бы мы себя ни вели, вы все равно  захотите  стереть  нас  с
лица Земли. Наши позиции могут быть укреплены лишь в том случае,  если  мы
перехватим инициативу.
     Мальчик говорил спокойно, но его слова с  легкостью  пробивали  броню
роли, разыгрываемой сейчас Бернардом. Каким-то внутренним оком он различал
в  словах  мальчика,  казавшегося  шестнадцатилетним,   голос   совершенно
взрослого человека.
     - На минуту, - рассказывал нам позже Бернард, - это  меня  ошеломило.
Никогда в жизни я еще не был так близок к панике,  как  в  это  мгновение.
Комбинация из взрослого и ребенка казалась  мне  исполненной  устрашающего
смысла, угрожающего самому  фундаменту  установившегося  порядка  вещей...
Сейчас это кажется мелочью, но тогда было откровением  и,  клянусь  Богом,
привело  меня  в  ужас.  Внезапно  я  прозрел  -  вся  их   двойственность
заключалась  в  том,  что  индивидуально  это  были  дети,  коллективно  -
взрослые. Они говорили со мной,  _п_р_и_н_о_р_а_в_л_и_в_а_я_с_ь_  к  моему
уровню.
     Бернарду потребовалось время, чтобы взять себя в руки. Когда ему  это
удалось, он вспомнил сцену с начальником полиции,  которая  тоже  ужаснула
его, но в каком-то ином, гораздо более элементарном плане. Он  внимательно
всмотрелся в мальчика.
     - Ты Эрик? - спросил он.
     - Нет. Иногда я бываю Джозефом. Но сейчас  я  -  мы  все.  Нам  нужно
поговорить с вами.
     Бернард уже полностью овладел собой. Он не торопясь присел на обочину
с детьми и заговорил с нарочитой серьезностью.
     - Обвинения в намерении  убить  вас  кажутся  мне  преувеличением,  -
сказал он. - Разумеется, если вы будете продолжать так,  как  начали  себя
вести в последние дни, мы возненавидим вас  и  отомстим  вам  или,  вернее
сказать, нам придется защищать себя от вас. Однако, если вы измените  свое
поведение, - что ж, тогда посмотрим. Неужели вы так сильно ненавидите нас?
Если нет, тогда какой-нибудь modus vivendi, я уверен, вполне возможен.
     Он посмотрел на мальчика, все еще питая слабую  надежду,  что  с  ним
надо разговаривать попроще, как обычно говорят с  детьми.  Но  тот  быстро
развеял иллюзии Бернарда. Он покачал головой и ответил:
     - Вы рассуждаете не на том  уровне.  Тут  нет  вопроса  о  любви  или
ненависти. Они тут вообще ни при чем. И переговорами этот вопрос  тоже  не
решается. Тут дело  в  биологической  необходимости.  Вы  не  можете  себе
позволить не убить нас, так как, если вы этого не сделаете, вы обречены...
- Он сделал паузу, как бы давая Бернарду время оценить значение этих слов,
а затем продолжил: - У проблемы есть еще и политическая сторона, требующая
немедленного решения, причем последнее должно приниматься на базе  логики.
Уже сейчас ваши политики, которые знают о нашем  существовании,  вероятно,
обсуждают вопрос, не принять ли им решение по русскому образцу.
     - О, значит, вам известно о русских?!
     - Да, конечно. Пока Дети в Гижинске были  живы,  нам  не  приходилось
бояться за себя, но, когда они погибли, возникли два следствия: во-первых,
был нарушен баланс сил, а во-вторых,  пришло  понимание,  что  русские  не
пошли бы на наруш