сь, основы, на которых  стоит  этот  очень  сложный
мир. К счастью,  мы  -  люди  Запада  -  все  еще  сохраняем  определенный
этический каркас, хотя и у нас появились признаки того,  что  этот  скелет
уже не может с прежней  надежностью  выдерживать  груз  новых  знаний.  Вы
согласны со мной?
     Алан тяжело вздохнул. Воспоминания  о  своих  прежних  барахтаниях  в
сетях логических построений Зиллейби заставили его  избрать  самый  прямой
путь.
     - Видите ли, сэр, я хотел бы поговорить с вами  о  совершенно  другом
деле, - сказал он.
     Когда  Зиллейби  встречался  с  препятствиями,  прерывавшими  плавное
течение   его   речи,   он   старался   воспринимать    их    с    должной
снисходительностью. Поэтому он на время отложил анализ этического  каркаса
и ответил:
     - Конечно, конечно, мой мальчик. Разумеется! О чем же?
     - Это... это касается Феррилин...
     - Феррилин? Ах, да! Боюсь, что она уехала  в  Лондон  на  пару  дней,
чтобы навестить мать. Должна вернуться завтра.
     - З-э-э... но она же только сегодня вернулась, мистер Зиллейби!
     - Вот как! - воскликнул Зиллейби. Потом, подумав, добавил: - Конечно!
Она же ужинала с нами! И вы - тоже! - сказал он с торжеством в голосе.
     -  Да,  -  ответил  Алан   и,   продолжая   настойчиво   преследовать
представившийся ему шанс, бросился в изложение своих проблем, с  отчаянием
ощущая, что от заготовленных фраз не осталось камня на камне.
     Зиллейби терпеливо  слушал,  пока  Алан  продирался  к  концу  своего
повествования, завершив его словами:
     - И я надеюсь, сэр, что у  вас  не  будет  возражений  против  нашего
официального обручения...
     Тут глаза Зиллейби округлились.
     - Дорогой мой, вы, по-видимому, несколько преувеличиваете  мою  роль.
Феррилин вполне разумная девочка, и у меня нет ни малейшего сомнения,  что
к настоящему времени и Феррилин, и ее мать знают о вас все, что  нужно  и,
надо думать, уже приняли глубоко обоснованное решение.
     - Но я еще не встречался с миссис Холдер, - возразил Алан.
     - Ну, если бы вы были знакомы, то ориентировались бы в ситуации  куда
лучше. Джейн -  великий  организатор,  -  ответил  Зиллейби,  благосклонно
поглядывая на портрет на каминной полке. Затем он встал.  -  Что  ж,  свою
роль вы сыграли вполне достойно. Значит, и мне следует вести себя так, как
полагает нужным  Феррилин.  Не  будете  ли  вы  добры  собрать  здесь  всю
компанию, пока я распоряжусь насчет бутылки?
     Через несколько минут, когда  вокруг  него  собрались  жена,  дочь  и
будущий зять, Зиллейби поднял бокал.
     - Выпьем же, - объявил он,  -  за  соединение  любящих  душ.  Правда,
институт брака  в  том  виде,  в  котором  он  поддерживается  церковью  и
государством,  представляет  собой  удручающе  механистический  подход   к
проблеме партнерства и практически мало чем отличается  от  взглядов  Ноя.
Человеческий  дух,  однако,  могуч,  и  любви  нередко  удается  выжить  в
окружении  грубых  социальных  институтов  и  установок.   Поэтому   будем
надеяться...
     - Папочка, - прервала его Феррилин, - сейчас  уже  больше  десяти,  а
Алан должен добраться до своего лагеря вовремя, а то его засунут "на губу"
или еще куда-нибудь. Все, что тебе следует сказать, - это: "Долгой жизни и
долгого счастья вам обоим!"
     - О! -  воскликнул  мистер  Зиллейби.  -  А  ты  уверена,  что  этого
достаточно? Мне кажется, это слишком лаконично. Однако, если ты полагаешь,
что подобное обращение более соответствует данным обстоятельствам, я так и
скажу, дорогая. С большим удовольствием скажу.
     Что и сделал.
     Алан поставил пустой бокал.
     - Боюсь, то, что сказала Феррилин, близко к истине, сэр. Мне пора,  -
сказал он.
     Зиллейби, соболезнуя, покачал головой.
     - У вас сейчас тяжелое время. Как долго оно еще продлится?
     Алан ответил, что надеется освободиться от службы месяца  через  три.
Зиллейби снова кивнул.
     - Надеюсь, полученный опыт пойдет вам на пользу. Иногда мне жаль, что
сам я им не обзавелся. Для первой войны был слишком молод, во  вторую  был
откомандирован в министерство информации,  хотя  предпочел  бы  что-нибудь
более интересное. Ну, что ж, спокойной  ночи,  дружок.  Это...  -  Тут  он
прервал речь, пораженный внезапной мыслью. - Боже  мой!  Мы  так  привыкли
называть вас просто  Аланом,  что  я,  оказывается,  даже  не  знаю  вашей
фамилии. Может, наведем порядок в этом деле?
     Алан назвался, и они снова подали друг другу руки.
     Когда Алан и Феррилин вышли в холл, он посмотрел на часы.
     - Слушай, мне  надо  поторапливаться.  Увидимся  завтра,  любимая.  В
шесть. Спокойной ночи, родная.
     В дверях они горячо  и  торопливо  поцеловались,  и  Алан  сбежал  по
ступенькам  к  своей  красной  машине,  стоявшей  у  подъезда.   Зажигание
сработало четко, мотор взревел. Алан дал газу и, выбросив  фонтаны  гравия
из-под задних колес, умчался.
     Феррилин долго смотрела на удаляющиеся красные огни машины. Постояла,
прислушиваясь, пока рев мотора не превратился в едва  слышный  гул,  затем
закрыла парадную дверь. Входя в кабинет она заметила,  что  часы  в  холле
показывают 10 часов 15 минут.
     Итак, в 10.15 в Мидвиче ничего неординарного еще не случилось.
     С отъездом Алана мирная тишина  снова  распростерлась  над  селением,
только и мечтавшем поскорее завершить свой трудовой день и приготовиться к
наступлению такого же мирного и лишенного потрясений дня завтрашнего.
     Окна многих коттеджей еще отбрасывали желтые полосы света  в  темноту
теплого вечера, отражаясь в каплях  недавно  прошедшего  дождя.  Внезапные
взрывы голосов и смеха, раздававшиеся время от времени, были  не  местного
происхождения. Они исходили из телевизоров и прочей  звучащей  аппаратуры.
Эти звуки как бы создавали фон, при котором большая часть жителей  Мидвича
готовилась отойти ко сну. Многие - самые старые и самые юные - уже  спали,
а хозяйки торопились наполнить кипятком свои постельные грелки.
     Из  "Косы  и  камня"  выпроваживали   последних   клиентов,   которые
оттягивали свой уход, выпрашивая "посошок на дорожку". К 10.15 все,  кроме
Гарри  Кранкхарта  и  Альфреда  Уатта,  продолжавших  спор  о  минеральных
удобрениях, уже добрались до своих жилищ.
     Истекающему дню предстояло завершиться еще одним событием -  приездом
автобуса, который  должен  был  доставить  в  Мидвич  его  самых  светских
представителей, ездивших в Трайн. После этого у Мидвича  откладывать  свой
сон уже не было оснований.
     В доме викария мисс Полли Растон в 10.15 размышляла о том,  что  если
бы она улеглась в постель полчаса назад, то сейчас наслаждалась бы книгой,
бесполезно покоившейся у нее на коленях, а не играла бы роль свидетельницы
соперничества между дядей и теткой. Ибо в одном углу комнаты дядя Губерт -
преподобный Губерт  Либоди  -  пытался  участвовать  в  передававшейся  по
третьей программе дискуссии о дософокловой концепции эдипова комплекса,  в
то время как в другом углу тетя Дора беседовала по телефону. Дядя  Губерт,
справедливо считая, что наука не должна быть утоплена в чепухе, уже дважды
увеличивал громкость, причем звуковые возможности телевизора  были  далеко
не исчерпаны. Винить его в том, что он и не догадывался о  важности  того,
что ему казалось лишь пустой женской болтовней, было никак нельзя. Об этом
догадаться не смог бы никто.
     Звонили из Северного Кенсингтона  (Лондон),  где  миссис  Клюи  вдруг
ощутила нужду в  своей  старинной  подруге  миссис  Либоди.  К  10.15  им,
наконец, удалось добраться до сути дела.
     - А теперь, Дора, скажи, но только помни, что  мне  нужен  совершенно
о_т_к_р_о_в_е_н_н_ы_й_ ответ, как ты думаешь, в случае Кэтти, что лучше  -
белый шелк или белая парча?
     Миссис Либоди "тянула резину". Ясно,  что  в  таком  контексте  слово
"откровенный" никак нельзя было счесть случайностью, и, зная миссис  Клюи,
можно было, по  меньшей  мере,  сожалеть,  что  она  не  сделала  хотя  бы
легчайшего намека.  Вероятно,  сатин,  думала  миссис  Либоди,  но  ей  не
хотелось ставить на карту столь долгую  дружбу.  Она  попыталась  нащупать
верный ответ.
     - Конечно, для столь юной новобрачной... Хотя  Кэтти  вряд  ли  можно
считать _о_ч_е_н_ь_ юной, и поэтому...
     - Разумеется, не очень юной, - согласилась миссис Клюи и замолчала.
     Миссис  Либоди  мысленно  предала  анафеме  как  настойчивость  своей
подруги, так и третью программу супруга,  мешавшую  ей  трезво  мыслить  и
отыскивать верное решение.
     -  Что  ж,  -  сказала  она  наконец.  -  И  тот  и  другой  материал
очаровательны, разумеется, но для Кэтти я бы...
     И в это мгновение ее голос в трубке прервался.
     Далеко отсюда, в Северном  Кенсингтоне,  миссис  Клюи  с  нетерпением
дожидалась ответа и посматривала на часы. Не  дождавшись,  она  нажала  на
рычаг, а потом набрала ноль.
     - Я хочу принести жалобу, - заявила она. - Меня только что прервали в
разгар очень важного разговора.
     Станция ответила, что попытается соединить ее снова. Через  несколько
минут она проинформировала миссис Клюи о тщетности своих усилий.
     - Безобразно работаете! - распалилась миссис Клюи. - Я подам  на  вас
письменную  жалобу.  Отказываюсь   оплачивать   хотя   бы   минуту   сверх
фактического времени разговора. С какой это стати я стану платить за такую
работу! Нас прервали точно в десять семнадцать.
     Работник станции ответил с подобающим тактом  и  записал  для  отчета
время окончания разговора: 22.17 мин. 26 сент.



                             3. МИДВИЧ УСНУЛ

     С 10.17 информация из Мидвича поступает  эпизодически.  Все  телефоны
отключились. Автобус, следовавший через Мидвич, до Стауча не  добрался,  а
грузовик, отправленный на розыски автобуса, не вернулся обратно.  В  Трайн
поступило сообщение от ВВС о каком-то неопознанном  летающем  объекте,  не
принадлежащем ВВС, который был засечен радарами вблизи Мидвича,  возможно,
в момент посадки. Некто, живущий в Опали, позвонил, что в  Мидвиче  пожар,
но противопожарных мер, видимо, не  принято.  Пожарная  машина  из  Трайна
выехала, но дальнейших сведений о ней не поступило. Полиция Трайна выслала
патрульный автомобиль с целью установить, что же случилось с  пожарниками,
но и полицейская машина канула в неизвестность. Из Оппли пришло известие о
втором пожаре, но, видя, что его не тушат, позвонили по телефону констеблю
Бобби в Стауче, который на велосипеде отправился  в  Мидвич.  О  нем  тоже
больше известий не было.


     Рассвет 27 сентября больше  всего  напоминал  кучу  грязного  тряпья,
мокнувшего в корыте неба, с просачивающимся через  него  капля  за  каплей
серым светом. Тем не менее, и в Стауче, и в Оппли петухи  уже  пропели,  а
другие пташки приветствовали рассвет более мелодичными трелями. В Мидвиче,
однако, петухи молчали.
     К тому же в Оппли и Стауче, как и всюду, во всех домах  уже  тянулись
из постелей руки, чтобы заглушить звон будильников, тогда  как  в  Мидвиче
будильники звенели, пока завод не иссяк.
     В  других  поселках  заспанные  мужчины  уже   выходили   из   домов,
приветствуя товарищей по  несчастью  сонным  пожеланием  доброго  утра.  В
Мидвиче же никто и никого не приветствовал.
     Мидвич пребывал в трансе.
     В то время  как  остальной  мир  уже  принялся  наполнять  окружающее
пространство шумом  своей  деятельности,  Мидвич  продолжал  спать.  Спали
мужчины, спали женщины, спали лошади и коровы,  спали  овцы,  спали  куры,
ласточки, кроты и мыши. Мидвич потонул в глубокой тишине, нарушаемой  лишь
шепотом листьев, боем церковных часов  да  плеском  воды  в  речке  Оппли,
срывающейся с мельничной плотины.
     Рассвет еще не окреп и только-только начинал разгораться, когда пикап
оливкового цвета с плохо различимой в сумерках надписью: "Почта и телефон"
выехал из Трайна с целью восстановить связь  между  Мидвичем  и  остальным
миром.
     В Стауче он ненадолго остановился у будки-автомата, чтобы  проверить,
не обнаружил ли Мидвич признаков жизни. Мидвич их не обнаружил и продолжал
находиться в глубокой летаргии, в коей пребывал с 10.17  прошлого  вечера.
Пикап  снова  двинулся  вперед,  яростно  дребезжа  в  неуверенном   свете
разгоравшегося утра.
     - Бог ты мой! - сказал линейный мастер  своему  компаньону-шоферу.  -
Бог  ты  мой!  Этой,  значит,  мисс  Огл  нынче  уж  не   отвертеться   от
неприятностей с ее величеством королевой из-за ейных грехов.
     - Непонятно мне это, -  возразил  шофер.  -  Если  хочешь  знать,  то
старушонка эта вечно подслушивает разговоры - и  днем  и  ночью,  было  бы
только кому разговаривать. Так оно и  идет  одно  к  одному,  -  несколько
загадочно закончил он.
     Выехав из Стауча, пикап круто свернул вправо и примерно  полмили  или
около  того  трясся  по  окружному  проселку.  Затем  свернул  еще  раз  и
столкнулся  с  ситуацией,  потребовавшей  от  водителя   напряжения   всех
умственных сил.
     Первой  обнаружилась  почти  опрокинувшаяся  набок  пожарная  машина,
колеса которой с одного борта глубоко погрузились в кювет; далее  виднелся
черный лимузин, наполовину въехавший на откос с другой стороны дороги.  За
ним лежал велосипед и неподвижное тело человека рядом.
     Шофер резко вывернул руль, намереваясь описать нечто вроде латинского
"S", чтобы избежать столкновения с  одной  из  машин,  но  закончить  этот
маневр не смог, так как  пикап  вынесло  на  узенькую  бровку,  проволокло
несколько ярдов, и машина боком застряла в зеленой изгороди.
     Час спустя первый утренний  автобус  на  большой  скорости,  так  как
пассажиры (ребятишки, учившиеся в школе Трайна) на него садились только  в
Мидвиче, с грохотом выехал  на  тот  же  поворот  и  аккуратно  застрял  в
промежутке  между  пожарной  машиной  и  пикапом,  полностью  заблокировав
дорогу.
     На  другой  мидвичской  дороге,  той,  что  соединяла  его  с  Оппли,
аналогичное скопление машин придавало ей  некоторое  сходство  со  свалкой
изношенных механизмов, вдруг  возникшей  тут  за  ночь.  На  этой  стороне
первым, кому удалось избежать столкновения, был почтовый грузовичок.
     Один из сидевших в нем мужчин вышел и зашагал вперед, чтобы  выяснить
причину катастрофы. Он уже подходил к задней двери неподвижного  автобуса,
когда, без всякого предупреждения, как-то странно  сломался  и  рухнул  на
землю.  У  водителя  отвисла  челюсть,  и  он  ошеломленно   уставился   в
пространство. Тут его взгляд упал на лица  пассажиров  автобуса,  сидевших
совершенно неподвижно. Водитель дал задний ход, развернулся и  помчался  в
Оппли, чтобы оттуда позвонить по первому попавшемуся телефону.
     Почти одновременно то же самое произошло с водителем хлебного фургона
на дороге из Стауча, так что примерно через 20 минут на обоих  подходах  к
Мидвичу были предприняты сходные акции. Первыми примчались  машины  скорой
помощи,  чем-то  смахивающие  на  механизированных  сэров  Галахадов  [сэр
Галахад - один из рыцарей легендарного короля  Артура].  Задние  двери  их
распахнулись.   Оттуда,   на   ходу   застегивая   пуговицы   халатов    и
предусмотрительно гася огоньки сигарет, вышли форменно одетые мужчины. Они
оглядели завалы профессиональным, уверенным взглядом, вытащили  носилки  и
собрались идти вперед...
     На дороге из Оппли первая пара  санитаров  достигла  лежащего  ничком
почтальона, но, когда санитар, шедший  впереди,  поравнялся  с  телом,  он
вдруг закачался, согнулся и рухнул на ноги уже имевшейся жертвы.  Санитар,
что шел сзади, выпучил глаза. Из возгласов, раздавшихся за его спиной,  он
уловил только слово  "газ",  молниеносно,  словно  обжегся,  бросил  ручки
носилок и быстро отступил назад.
     Был  устроен  "военный"  совет.  Наконец  водитель  "скорой  помощи",
покачав головой, вынес вердикт.
     - Не наша это работа,  ребята,  -  заявил  он  с  видом  профсоюзного
деятеля, вносящего важное предложение. -  Я  так  считаю,  что  тут  нужны
пожарники.
     - А по мне - так уж лучше  солдаты,  -  откликнулся  санитар.  -  Тут
противогазы требуются, а не просто маски от дыма, вот что.



                           4. ОПЕРАЦИЯ "МИДВИЧ"

     Примерно в то время, когда мы с Джанет подъезжали к Трайну, лейтенант
Алан Хьюэс стоял рядом со старшим пожарным Норрисом на  дороге  из  Оппли.
Они заинтересованно следили, как один из пожарных пытался достать  длинным
багром поверженного санитара. Наконец крюк за что-то уцепился и потащил за
собой тело. Оно проехало по асфальту ярда  полтора,  после  чего  внезапно
село и выругалось.
     Алану показалось, что он никогда не слышал ничего более  прекрасного,
чем  эта  брань.  Та  острая  тревога,  с  которой  он  прибыл  на   место
происшествия, несколько улеглась еще тогда, когда выяснилось,  что  жертвы
этого невероятного события  потихоньку,  но  достаточно  отчетливо  дышат.
Теперь же стало ясно, что, по крайней мере, одна из  предполагаемых  жертв
не   обнаруживает   никаких   явных   отрицательных   последствий    почти
полуторачасового пребывания в бесчувственном состоянии.
     - Отлично, - сказал Алан. - Если с  ним  все  в  порядке,  то  весьма
вероятно, что и со всеми остальными - тоже, хотя все это и  не  приближает
нас к ответу на вопрос - что же все-таки произошло?
     Следующим, кого выволокли из  зоны,  был  почтальон.  Он  пробыл  без
сознания дольше, чем санитар, но его пробуждение было столь же внезапным и
окончательным.
     - Граница, видимо, очень четкая и стоит на месте, - добавил Алан. - А
кто-нибудь слышал о неподвижном газе, да еще при  ветреной  погоде?  Сущая
нелепица!
     -  Испарением  капель,  разбрызганных  по  земле,  тоже   ничего   не
объяснишь, - отозвался старший пожарный.  -  Будто  их  по  голове  кто-то
трахнул. Я о такой воздушно-капельной инфекции и не слыхивал, ей-богу.
     Алан утвердительно кивнул.
     - Да, - согласился ой, - летучее вещество давно уж унесло бы  ветром.
Тем более, что его должны были бы распылить еще прошлым вечером, чтобы оно
могло воздействовать на пассажиров  автобуса.  Ведь  автобус  прибывает  в
Мидвич в 10.25, а я сам проехал этот отрезок  шоссе  несколькими  минутами
раньше. Тогда тут все было в порядке. Автобус я встретил, когда въезжал  в
Оппли.
     -  Интересно,  как  далеко  вглубь  простирается  зона  поражения?  -
задумчиво произнес пожарный. - Наверняка она довольно широка,  иначе  были
бы и машины, ехавшие навстречу.
     Они с любопытством взглянули на отрезок дороги, ведущей в Мидвич.  За
машинами  дорога  была  чиста,  девственно  пустынна,  сверкающий  асфальт
тянулся вплоть до первого поворота. Все было как на  обычной  дороге,  уже
почти  высохшей  после  сильного  ливня.  Теперь,  когда  утренний   туман
разошелся, видна стала колокольня  мидвичской  церкви,  возвышающаяся  над
зелеными  изгородями.  Если  позабыть  первый  план  картины,   то   ничем
таинственным впереди и не пахло.
     Пожарные с помощью солдат из взвода Алана продолжали вытаскивать тех,
кто лежал поближе. Перенесенное, по-видимому, никаких следов на жертвах не
оставило. Каждый, кого вытягивали за черту, немедленно садился и  уверенно
заявлял, что в услугах "скорой помощи" не нуждается.
     Теперь надо было выволочь трактор, преградивший  путь  к  автобусу  с
пассажирами. Алан оставил  сержанта  и  старшего  пожарного  распоряжаться
работами, а сам перелез через изгородь.  Тропинка  за  ней  взбиралась  на
небольшой холмик, позволявший  получше  рассмотреть  окрестности  Мидвича.
Алан увидел несколько крыш, в том  числе  крыши  Кайл-Мэнора  и  Грейнджа,
верхушку развалин аббатства, а также две струйки дыма. Мирная картина. Еще
несколько шагов - и он достиг точки, откуда  увидел  валявшихся  на  земле
четырех овец. Зрелище встревожило Алана, но не потому, что он опасался  за
овец,  а  потому,  что  это  указывало  на  гораздо  большую  ширину  зоны
поражения, чем он рассчитывал.  Алан  задумчиво  см