кнула она. - Вернее, знать, что нечто развивается
в тебе, и гадать - _ч_т_о_ и _к_а_к_. Это ведь  так  унизительно,  Гордон!
Чувствуешь себя каким-то животным.
     Он поцеловал ее в щеку и продолжал гладить волосы.
     - Не надо волноваться. Я готов биться об заклад, что,  когда  он  или
она появится на свет, ты только взглянешь и тут же скажешь: "Господи,  нос
совсем как у Зиллейби!". А если нет, что ж, мы встретим это вдвоем, плечом
к плечу. Ты не одинока, родная,  ты  никогда  не  должна  думать,  что  ты
одинока Здесь я, здесь Уиллерс. Мы все тут,  чтобы  помочь  тебе,  всегда,
круглые сутки.
     Она повернула голову и поцеловала его.
     - Гордон, милый, - сказала она, собралась с силами и встала.  -  Надо
идти!
     Зиллейби долго смотрел ей вслед. Потом пододвинул кресло  к  неплотно
закрытой двери,  зажег  сигарету  и  устроился  получше,  чтобы  в  потоке
вопросов уловить истинное настроение деревни.



                       10. МИДВИЧ ДОГОВАРИВАЕТСЯ

     На долю января выпала задача смягчить последствия удара,  перестроить
эмоции в нужном направлении и, таким образом, выработать единое  отношение
к создавшейся ситуации. Описанное выше собрание можно  было  рассматривать
как  успех.  Оно  очистило  атмосферу  и  разрядило   напряженность,   его
участники, психологическая обработка которых продолжалась и позже, пока не
было наконец достигнуто согласие в мыслях, восприняли идею солидарности  и
взаимной помощи.
     Можно  было  ожидать,  что  немногочисленные  заядлые  индивидуалисты
займут обособленную позицию, однако и они, подобно  большинству,  не  были
заинтересованы в том, чтобы кто-то начал копаться в  их  частной  жизни  и
вытаскивать  ее  на  всеобщее  обозрение,  чтобы,  как  следствие,   улицы
деревушки оказались забиты машинами, а толпы идиотов-туристов  пялились  в
окна. Более того, тем двум-трем, что продолжали тосковать  о  сенсационной
славе, вскоре стало ясно, что мидвичцы не преминут ответить на их действия
всеобщим бойкотом. И если мистер Уилфред Уильямс даже и  подумывал  о  тех
барышах, которые могли бы сорвать "Коса  и  камень",  он  оказался  вполне
достойным членом общины, ибо был очень чувствителен к соображениям о явных
преимуществах устойчивой прибыли своего кабачка.
     Как  только  потрясение,  вызванное  внезапностью  удара,   сменилось
ощущением, что штурвал находится в надежных руках,  а  маятник  настроения
незамужней молодежи качнулся  от  ощущения  страха  к  почти  нескрываемой
браваде и возникло предчувствие перемен, похожее на то,  что  предшествует
началу  ежегодного  фестиваля  или  открытию  выставки  цветов,  самочинно
организованный комитет  смог  успокоиться,  решив,  что  ему  как  минимум
удалось ввести события в нужное русло.
     Первоначальный  состав  комитета,  сложившегося  из  супружеских  пар
Уиллерсов, Либоди, Зиллейби, а также окружной  медсестры  Даниельсон,  был
пополнен нами  и  мистером  Гриммом,  кооптированным,  чтобы  представлять
интересы нескольких перевозбужденных женщин - сотрудниц Грейнджа,  которые
волей-неволей обнаружили себя тесно повязанными проблемами Мидвича.
     Хотя мнение большинства на заседании  комитета,  состоявшемся  спустя
пять дней после собрания, можно было выразить словами: "Пока все идет  как
по маслу", члены его понимали, что  дальнейшее  никак  нельзя  пустить  на
самотек. Атмосфера, которую так успешно удалось создать,  могла,  как  это
чувствовали  все  собравшиеся,   смениться   обычными   предрассудками   и
предубеждениями.  Было  ясно  что  достигнутое  должно   подпитываться   и
укрепляться хотя бы какое-то время.
     - Что нам необходимо, - суммировала Анжела,  так  это  создать  нечто
вроде братства, противостоящего всеобщему несчастью, причем  то,  что  это
действительно несчастье, нам придется тщательно скрывать.
     Это мнение было одобрено всеми, за исключением  миссис  Либоди,  явно
пребывавшей в глубоком сомнении.
     - Но, - сказала она неуверенно, - мне кажется,  мы  должны  стараться
быть _ч_е_с_т_н_ы_м_и_, не правда ли?
     Мы смотрели на нее, не понимая, что последует за таким  началом.  Она
продолжала:
     - Так ведь это же действительно _н_а_к_а_з_а_н_и_е_, верно? Такое  не
могло случиться с нами без причины. Причина  обязательно  должна  быть.  И
разве наша обязанность не в том, чтобы понять, в чем она состоит?
     Анжела внимательно посмотрела на миссис Либоди,  недоуменно  наморщив
лоб.
     - Кажется, я не вполне вас понимаю, - начала она.
     - Хорошо, - объяснила миссис Либоди, - когда события - такие странные
события - внезапно обрушиваются на жителей какой-то общины, то  для  этого
всегда находится причина. Я имею в виду казни египетские, Содом и  Гоморру
и прочие.
     Наступило молчание. Зиллейби первым  ощутил  необходимость  разрядить
обстановку.
     - Что касается меня,  -  заявил  он,  -  то  я  всегда  считал  казни
египетские  примером  совершенно  ничем   не   оправданного   религиозного
эгоцентризма. Вроде того, что сейчас именуется "политикой с позиции силы".
Что же до Содома... - Тут он замолк на полуслове, так  как  поймал  взгляд
жены.
     - Э-э-э... - начал было викарий, поскольку все,  казалось,  ждали  от
него чего-то. - З-э-э...
     Анжела поспешила ему на помощь.
     - Мне кажется, из-за этого не стоит волноваться, миссис Либоди.  Если
бесплодие безусловно может считаться типичным проклятием, то я не припомню
случая, чтобы наказание выражалось в форме повышенного плодородия. В конце
концов, такая кара была бы просто неразумной, не правда ли?
     - Все зависит от того, каков плод, - мрачно ответила миссис Либоди.
     Опять воцарилось  неловкое  молчание.  Взгляды  всех  присутствующих,
исключая мистера Либоди, были обращены на  миссис  Либоди.  Глаза  доктора
Уиллерса встретились с глазами сестры Даниельсон, затем снова вернулись  к
Доре Либоди, которая, по-видимому, не  ощущала  особого  неудобства,  став
центром всеобщего  внимания.  Она  смотрела  на  нас,  как  будто  моля  о
прощении.
     - Мне очень жаль, но боюсь, что причина всего тут происходящего -  я,
- сказала она.
     - Миссис Либоди... - начал быстро доктор.
     Она подняла руку, как бы останавливая его.
     - Вы очень добры ко мне, - сказала она. - И я знаю,  что  вы  желаете
мне только блага. Но пришло время покаяния. Вы видите: я - грешница.  Если
бы я двенадцать лет назад родила собственного ребенка, ничего подобного не
произошло бы! А теперь я искупаю грех, нося в чреве ребенка,  зачатого  не
от мужа. Все это так очевидно. Мне жаль, что я навлекла несчастье  на  вас
всех. Но такова кара, и вы должны понять это. Как казни египетские...
     Викарий, весь красный и сконфуженный, прервал ее.
     - Я надеюсь, вы извините нас...
     Раздался стук  отодвигаемых  стульев.  Сестра  Даниельсон  подошла  к
миссис Либоди и заговорила с ней. Доктор Уиллерс сначала смотрел  на  них,
но потом, заметив, что  рядом  с  ним  стоит  викарий  и  хочет  о  чем-то
спросить, успокаивающе положил руку на плечо мистера Либоди.
     - Для нее это слишком сильный удар. Еще  бы!  Я  давно  уже  опасаюсь
чего-нибудь в таком роде Попрошу сестру Даниельсон проводить  ее  домой  и
дать успокоительного. Надеюсь, после крепкого сна все пройдет.
     Через несколько минут мы разошлись все - задумчивые и подавленные.


     Политика, предложенная Анжелой Зиллейби, приносила свои плоды.  Конец
января ознаменовался разработкой  такой  обширной  программы  общественной
деятельности и соседской взаимопомощи, что по нашему разумению, лишь самые
оголтелые индивидуалисты могли бы остаться в стороне от  наших  начинаний,
где им бы грозила опасность в скором времени вымереть от скуки.
     В конце февраля я известил Бернарда, что дела в целом идут гладко, во
всяком случае куда лучше чем мы могли  надеяться  в  начале.  Имели  место
конечно, кой-какие провалы в кривой,  которой  можно  было  бы  изобразить
настроение местных жителей, без сомнения,  такие  провалы  неизбежны  и  в
будущем, но в целом обстановка быстро улучшалась. Я сообщил  ему  о  наших
делах в дополнение  к  моему  последнему  сообщению,  но  ничем  не  сумел
пополнить информацию о взглядах и  настроениях,  царивших  в  Грейндже,  о
которой он меня запрашивал. То ли научные работники считали, что это  дело
подпадает под действие их подписки о неразглашении, то ли им казалось, что
лучше притвориться будто они считают именно так, но только попытка извлечь
из них сведения для Бернарда оказалась пустым номером.
     Поскольку мистер Гримм продолжал  оставаться  единственным  связующим
звеном между Грейнджем и деревней, мне представлялось, что  для  получения
более полной информации я должен или получить  полномочия  открыть  Гримму
официальную подоплеку своего любопытства, или Бернарду придется обратиться
к нему лично. Бернард предпочел  второй  вариант,  и  встреча  с  мистером
Гриммом была назначена на время очередного визита последнего в Лондон.
     Мистер Гримм зашел к нам по возвращении оттуда, видимо,  считая  себя
теперь в праве поделиться  с  нами  частью  своих  неприятностей,  которые
преимущественно касались его взаимоотношений с отделом личного состава.
     - Они  там  просто  помешались  на  дисциплине  и  пунктуальности,  -
жаловался он. - Ума не приложу,  что  я  буду  делать,  когда  шесть  моих
сотрудниц заявят претензии насчет денежной помощи, освобождения от  работы
по состоянию здоровья и превратят черт знает во что  такие  аккуратненькие
графики отпусков. А все это скажется на выполнении плана работ.  Я  сказал
полковнику Уэсткотту, что, если его департамент желает  сохранить  дело  в
тайне, это можно сделать лишь официально, причем на очень высоком  уровне.
Иначе в самом близком времени нам придется давать объяснения. Но  я  никак
не могу понять, почему данный частный аспект проблемы  представляет  такой
интерес для военной разведки. А как вы думаете?
     - Какая жалость, - ответила ему Джанет. - Когда мы услышали что у вас
назначена встреча с Бернардом, мы обрадовались, решив,  что,  может  быть,
вам удастся просветить в этом отношении нас самих.


     Жизнь Мидвича,  казалось,  катилась  по  привычной  колее,  но  через
несколько дней один из подземных ключей выбился на поверхность и  причинил
нам немало беспокойства.
     После   того   заседания   комитета,   который    завершился    столь
преждевременно по вине миссис Либоди, последняя  перестала,  что  было,  в
общем, понятно, играть сколько-нибудь активную  роль  в  деле  налаживания
гармонии в жизни  Мидвича.  Когда  она  появилась  после  нескольких  дней
отдыха, нам показалось, что она пришла в норму и решила относиться ко всей
ситуации так, как относятся к тому, о чем в приличном обществе  просто  не
говорят.
     Однако в первых числах марта настоятель церкви Сент-Мэри в  Трайне  и
его жена доставили в Мидвич миссис Либоди в своем  автомобиле.  Они  нашли
ее,  как  с  некоторым  смущением  сообщил  мистеру   Либоди   настоятель,
проповедующей на Трайнском рынке, стоя на перевернутом ящике.
     - Э-э...
     - Э-э... проповедующей? - Боязнь за жену сочеталась у нашего  викария
с беспокойством другого рода. - Я... э-э... Не можете ли вы сказать о чем?
     - Ах, о... о... Боюсь, что о чем-то  совершенно  фантастическом...  -
уклончиво ответил настоятель.
     - Но ведь я должен знать о чем. Доктор меня наверняка спросит!
     - Ну, э-э... Это был как бы призыв к покаянию. В духе евангелического
учения о фатуме... Люди Трайна должны смириться  и  молить  о  прощении  в
страхе перед гневом Господним, возмездием и адским пламенем... Боюсь,  это
несколько не совпадает со взглядами нашей церкви... Излишне мрачно, знаете
ли... И, по-видимому, жители Трайна должны особенно  избегать  какого-либо
общения с людьми из  Мидвича,  которые  уже  несут  на  себе  бремя  Божия
наказания. Если жители Трайна не  внемлют,  не  исправятся,  то  возмездие
падет и на них...
     - О, - сказал мистер Либоди, стараясь сохранять спокойствие, - а  она
не говорила, какую форму приняли наши страдания?
     - Кара, - ответил настоятель Сент-Мэри, - приняла специфическую форму
нашествия...  э-э-э...  детей.  Это,  разумеется,  вызвало  взрыв   грубых
насмешек. В  высшей  степени  прискорбное  событие.  Конечно,  когда  жена
обратила мое внимание на... э-э... состояние миссис  Либоди,  происшествие
стало более понятным, хотя и не менее огорчительным. Я... О, вот и  доктор
Уиллерс! - настоятель явно почувствовал облегчение.


     Примерно через неделю, где-то около полудня, миссис Либоди  поднялась
на нижнюю ступеньку Мемориала павшим воинам и начала пророчествовать.  Для
этого случая она оделась в рубище, сняла туфли и  намазала  лоб  золой.  К
счастью, в это время на улице было мало народу,  и  миссис  Брант  удалось
уговорить ее уйти домой, так ничего и не сказав. В течение часа  слухи  об
этом разнеслись по всей деревне, но само слово миссис Либоди -  каково  бы
оно там ни было - осталось непроизнесенным.
     Вслед за этим пошли  разговоры,  что  доктор  Уиллерс  порекомендовал
миссис Либоди провести некоторое время в больнице, что  было  встречено  в
Мидвиче скорее с сожалением, чем с удовлетворением.


     В середине марта, впервые после свадьбы, в гости к Зиллейби  приехали
Феррилин и Алан. Поскольку Феррилин до времени увольнения Алана  из  армии
жила в крошечном шотландском городишке среди абсолютно чужих людей, Анжела
не хотела тревожить ее письмами, рассказывающими о положении в Мидвиче  во
всех подробностях. Но теперь вся информация стала достоянием Феррилин.
     Выражение тревоги на лице Алана, когда перед ним развернулась во всей
красе картина этого сложного дела, заметно выросло. Феррилин выслушала все
молча, лишь время от времени бросая  быстрые  взгляды  на  Алана.  Она  же
первой нарушила наступившее молчание.
     - Знаете, - сказала она, - у меня все время было  ощущение,  что  тут
что-то не так. Я имею в виду, что не должно же... - Здесь  она  замолчала,
как будто пораженная пришедшей ей в голову мыслью. - Боже  ты  мой,  какой
ужас! А я же чуть ли не силой завладела Аланом! Он  же  вправе  предъявить
мне обвинение в понуждении, противозаконном заявлении и прочих  прелестях!
Чем плохое основание для развода?! Бог мой! Ты  не  хочешь  развестись  со
мной, милый?
     В  уголках  глаз  наблюдавшего  за  ней  Зиллейби  собрались   мелкие
морщинки.
     Алан положил ладонь на руку Феррилин.
     - Думаю, нам не следует торопиться с этим, не так ли? - ответил он.
     - Любимый! - шепнула Феррилин, сжимая руку мужа. Обменявшись с Аланом
долгим взглядом, она, случайно повернув  голову,  уловила  выражение  лица
Гордона. Бросив в его сторону намеренно  равнодушный  взгляд,  она  задала
Анжеле какой-то незначительный  вопрос,  касавшийся  поведения  мидвичцев.
Через полчаса обе дамы вышли, оставив мужчин в одиночестве. Алан заговорил
сразу же, как только закрылась дверь.
     - Позволю себе заметить, сэр, что удар слишком силен, верно?
     - Боюсь, что вы правы,  -  согласился  Зиллейби.  -  Могу  предложить
только одно утешение - последствия  удара  со  временем  станут  ощущаться
слабее. Самое болезненное - открытый вызов нашим предрассудкам (я  имею  в
виду мужские предрассудки) - уже позади. Для женщин, к сожалению, это лишь
первый барьер из тех, что им придется преодолеть.
     Алан покачал головой.
     - Боюсь, что для Феррилин это страшный  удар...  Так  же  как  и  для
Анжелы, - спохватился он. - Все это свалилось на них так  неожиданно...  А
такие вещи требуют, так сказать, постепенного привыкания...
     - Дорогой мой, - сказал Зиллейби, - как муж Феррилин вы вправе думать
о ней что угодно, но вот чего вы не должны делать,  хотя  бы  ради  вашего
собственного спокойствия, так это недооценивать ее. Я сомневаюсь, чтобы от
ее внимания ускользнула хоть какая-нибудь мелочь. О том, что она сама  уже
давно все сообразила, достаточно  ясно  говорит  ее  последняя,  наигранно
легкомысленная реплика, ибо она знала, что, если покажется вам испуганной,
вы тут же начнете о ней беспокоиться.
     - Вы так думаете? - недоверчиво спросил Алан.
     -  Уверен,  -  ответил  Зиллейби.  -  И  она  совершенно  права.   От
беспомощного, взволнованного мужчины толку  никакого.  Самое  лучшее,  что
может сделать муж, это скрыть свою тревогу и непоколебимо  стать  рядом  с
женой, олицетворяя мощь и разум и параллельно  выполняя  кой-какие  мелкие
организационные функции. В данном случае я  дарю  вам  плоды  собственного
достаточно богатого опыта.
     Он может также  выполнять  роль  представителя  современной  науки  и
здравого смысла, но при этом должен действовать исключительно тактично. Вы
же  не  имеете  никакого  представления  о  мудреных  пословицах,   важных
приметах, старушечьих наговорах, цыганских предсказаниях и бог знает о чем
еще, что завоевало такую популярность в нашей деревушке за последние  дни?
Мы стали просто кладом для любителей фольклора. Знаете ли вы, что теперь у
нас по пятницам считается  опасным  проходить  мимо  церковных  врат?  Что
ношение зеленого платья почти  приравнивается  к  самоубийству?  Что  есть
тминное печенье очень опасно? Известно ли вам, что если  нож,  иголка  или
спица упадут на пол острым концом,  то  родится  мальчик?  Нет?  Я  так  и
предполагал. Но  это  не  имеет  значения.  Я  собрал  целый  ворох  такой
человеческой мудрости, надеясь,  что  она  поможет  мне  утихомирить  моих
издателей.
     Алан  с  запоздалой  учтивостью  осведомился  о  том,  как   движется
очередной "Труд". Зиллейби печально вздохнул.
     -  Предполагалось,  что  я  сдам   окончательный   вариант   "Сумерек
Великобритании" к концу следующего месяца. Но  пока  написаны  только  три
главы этой остросовременной в будущем работы. И если бы я мог вспомнить, о
чем там идет речь, то наверняка нашел бы,  что  они  безнадежно  устарели.
Трудно сконцентрироваться, когда над головой у тебя как дамоклов меч висит
creche [колыбель (фр.)].
     - Вот что меня удивляет - как вам удалось удержать все это  в  тайне?
Мне казалось, что на это не было никаких шансов, - заявил Алан.
     - И я так считал, - признался Зиллейби. - И не перестаю удивляться до
сих пор. Я думаю, что это своего рода вариация  на  тему  сказки  о  голом
короле, а может быть, - своеобразная инверсия гитлеровской большой  лжи  -
правда слишком велика, чтобы поверить в нее. Но заметьте,  Оппли  и  Стауч
распускают о нас весьма нелестные слухи, хотя  и  не  имеют  ни  малейшего
представления о реальных масштабах того, что тут происходит. Мне говорили,
что в обоих поселках в ходу гипотеза, будто мы все тут предаемся  каким-то
древним разнузданным обрядам. Во  всяком  случае,  тамошние  обитательницы
буквально подбирают юбки, когда мы  проходим  мимо.  Должен  сказать,  что
мидвичцы  ведут  себя  перед   лицом   подобных   провокаций   с   большим
достоинством.
     - Иначе говоря, вы хотите  сказать,  что  всего  лишь  в  миле-другой
отсюда никто не подозревает о том, что  случилось  у  нас?  -  недоверчиво
спросил Алан.
     - Не сказал бы. Просто они не хотят этому верить.  Надо  думать,  они
слыхали немало, но предпочли думать, что это  сказка,  которая  прикрывает
нечто гораздо более простое, хотя и  более  безнравственное.  Уиллерс  был
прав, сказав, что  нечто  вроде  рефлекса  самозащиты  обороняет  среднего
мужчину или женщину от представлений, вызывающих тревогу, - разумеется,  в
том случае, если эти представления не попали в печать. Одно слово в газете
- и все кончено:  восемьдесят-девяносто  процентов  немедленно  кинутся  в
противоположную крайность и поверят чему  угодно.  Грязные  мысли  жителей
других поселков нам даже на руку. Ведь газетчикам просто не за  что  будет
ухватиться, если они не получат информации прямо из Мидвича.
     Внутренняя напряженность - вот  что  было  самым  тяжелым  в  течение
пер