.
     Доктор Торранс безнадежно посмотрел на полковника Уэсткотта.  Бернард
пожал плечами и чуть заметно  кивнул.  Несчастное  лицо  доктора  Торранса
стало еще несчастнее. Он заговорил с явным принуждением:
     - Хорошо, сэр Джон, поскольку вы как бы отдаете мне приказ, у меня не
остается выбора, но я должен попросить вас тщательно  выбирать  выражения.
Дети у нас очень... э-э-э... чувствительные.
     Выбор последнего слова был не слишком удачен. В лексике  доктора  оно
имело вполне техническое  значение,  и  не  более  того;  в  понимании  же
начальника полиции это было  слово  из  разряда  тех,  которым  пользуются
психованные мамаши, говоря о своих испорченных до мозга костей детках,  и,
следовательно, оно  никак  не  могло  способствовать  укреплению  симпатии
начальника к Детям. Он издал возглас возмущения, а доктор Торранс встал  и
вышел  из  кабинета.   Бернард   открыл   было   рот,   чтобы   поддержать
предупреждение доктора, но  затем  решил,  что  этим  может  лишь  усилить
раздражение начальника полиции и скорее повлечет за собой новые беды,  чем
принесет пользу. "Проклятый здравый смысл, - думал  про  себя  Бернард,  -
бесценный дар, если его высадить на нужную почву, но в других условиях  он
может превратиться в заразу вроде полевого вьюнка". Они  сидели  в  полном
молчании, пока,  наконец,  не  вернулся  доктор  Торранс  в  сопровождении
мальчика.
     - Это Эрик, - сказал он, представляя мальчугана. Потом добавил: - Сэр
Джон Тенби хочет задать тебе несколько вопросов. Видишь  ли,  в  круг  его
обязанностей как начальника полиции графства входит составление доклада  о
происшествиях вчерашней ночи.
     Мальчик кивнул и перевел взор на сэра  Джона.  Доктор  Торранс  занял
свое место за письменным столом,  наблюдая  за  обоими  настороженно  и  с
беспокойством.
     Взгляд мальчика был тверд,  внимателен  и  не  выдавал  его  истинных
чувств. Сэр Джон ответил ему не менее твердым взглядом. "Мальчик  выглядит
крепким, - думал он. - Немного, может быть, худощав, но не тощий, а вернее
было бы сказать, тонкокостный - вот оно, правильное слово. Черты лица мало
что говорят, лицо  красивое,  но  без  той  внутренней  слабости,  которая
нередко сопровождает красоту у мужчин. С другой стороны,  и  силы  воли  в
лице не видно. Рот, пожалуй, несколько маловат,  хотя  и  на  бутончик  не
похож. В общем, такое лицо не содержит богатого материала  для  выводов  о
характере. Глаза,  однако,  еще  более  удивительны,  чем  говорили".  Ему
сообщили о странной золотистой окраске радужной, но никто  не  преуспел  в
описании их поразительного блеска и свойственного им удивительного эффекта
- какого-то свечения изнутри. На мгновение эти глаза вообще выбили его  из
колеи, но он тут же взял  себя  в  руки,  напомнив  себе,  что  фактически
придется иметь дело с недочеловеком: мальчику девять лет, а выглядит он на
шестнадцать,  да  к  тому  же  вскормлен  на  всяких  дурацких  -  теориях
самовыражения, неподавления и прочего в том же духе. Он решил обращаться с
мальчиком так, будто ему  действительно  шестнадцать,  избрав  тон  беседы
умудренного мужчины с еще неопытным юнцом, который практиками  этого  дела
почему-то считается показателем "мужского" разговора.
     - Серьезное происшествие случилось тут прошлой  ночью,  -  начал  сэр
Джон. - Наша задача -  выяснить  детали  случившегося  и  узнать,  что  же
произошло в действительности, кто виноват в этом  и  тому  подобное.  Люди
говорили мне, что виноват в этом ты и другие ребята. Что ты можешь сказать
по этому поводу?
     - Нет, - ответил не задумываясь мальчик.
     Начальник полиции кивнул - в любом  случае,  вряд  ли  можно  ожидать
немедленного признания.
     - А что в действительности произошло?
     - Жители деревни пришли сюда, чтобы сжечь Грейндж  дотла,  -  ответил
мальчик.
     - Ты в этом уверен?
     - Они сами говорили об этом, и вряд ли другая причина могла  привести
их сюда в столь позднее время, - парировал мальчик.
     - Ладно, не будем пока вникать во  все  эти  "почему"  да  "по  какой
причине". Давай начнем вот с чего: ты говоришь, что часть из них пришла  с
намерением  сжечь  школу.  Тогда  можно  предположить,  что  другая  часть
явилась, чтобы остановить это дело, а в  результате  между  ними  началась
драка?
     - Да, - согласился мальчик, но уже менее решительно.
     - Тогда, надо думать, ты и твои друзья  ничего  общего  с  дракой  не
имели? Просто оказались зрителями?
     - Нет, - ответил мальчуган,  -  нам  пришлось  защищаться.  Это  было
необходимо, иначе они сожгли бы здание.
     - Ты хочешь сказать, что вы начали  кричать,  чтобы  одни  остановили
других или что-то в этом духе?
     - Нет, - терпеливо сказал мальчик. - Мы заставили  их  драться  между
собой. Мы могли бы просто прогнать их прочь, но, если бы мы так поступили,
они позже вернулись бы опять. Теперь этого уже не  случится,  они  поняли,
что лучше нас оставить в покое.
     Начальник помолчал, он явно был в замешательстве.
     - Ты сказал, "заставили" их драться между собой. Как вы это сделали?
     - Это очень трудно объяснить. Думаю, вы не поймете, - сказал мальчик,
как бы вынося окончательное решение.
     Сэр Джон покраснел.
     - И все же мне хотелось бы узнать,  -  произнес  он,  сохраняя  имидж
великодушного человека, прощающего незаслуженно нанесенный  ему  моральный
ущерб.
     - Это бессмысленно, - сказал ему мальчик. Он  говорил  спокойно,  без
презрения, он просто сообщал непреложный факт.
     Лицо начальника стало багровым. Доктор Торранс поспешил вмешаться:
     - Это в высшей степени малопонятное явление, сэр Джон, причем  такое,
в котором мы все тут пытаемся  разобраться  уже  много  лет,  но  с  очень
скромным результатом. Может быть, ближе всего к истине будет сказать,  что
Дети "пожелали", чтобы люди в толпе набросились друг на друга.
     Сэр Джон поглядел на доктора  Торранса,  потом  на  мальчика.  Что-то
пробормотал, но постарался взять себя в руки. Тяжело дыша, он обратился  к
мальчугану, но теперь в его голосе явственно слышался гнев.
     - Как бы это  ни  было  сделано  -  этим  мы  займемся  позже,  -  ты
признаешь, что вы несете ответственность за то, что произошло?
     - Мы ответственны лишь за то, что защищались, - ответил мальчик.
     - Ценой четырех жизней и тринадцати покалеченных в то время,  как  вы
могли, как ты говорил, просто отогнать их.
     - Они хотели убить нас, - холодно ответил ребенок.
     Начальник полиции долго глядел на него.
     - Я не понимаю, как именно вы сделали это, но пока принимаю  на  веру
ваше собственное признание. А так же  твои  слова,  что  в  этом  не  было
необходимости.
     - Но тогда они снова явились бы сюда.  И  в  этом  случае  все  равно
пришлось бы прибегнуть к тому же средству, - сказал мальчик.
     - Это только твое предположение. Все  твое  отношение  к  этому  делу
просто чудовищно! Неужели ты  не  чувствуешь  жалость  к  этим  несчастным
людям?
     - Нет, - ответил мальчик. - А  с  какой  стати?  Вчера  один  из  них
пытался застрелить одного из нас. Нам приходится защищаться.
     - Но не с помощью вендетты же! Для вашей защиты существует  закон,  и
для каждого...
     - Закон не защитил Уилфреда от выстрела.  Он  не  защитил  бы  и  нас
прошлой ночью. Закон, наказывает преступника  _п_о_с_л_е_  того,  как  тот
совершил преступление. Нам это не подходит - мы хотим остаться в живых.
     - И тем не менее, вы решаетесь - ты сам сказал это -  брать  на  себя
смелость распоряжаться чужими жизнями?
     - Стоит ли нам все время возвращаться к одному и тому же?  -  спросил
ребенок. - Я ответил на ваши вопросы, поскольку считал, что  будет  лучше,
если вы правильно оцените ситуацию. Раз вам не удалось уяснить ее суть,  я
попробую выразиться яснее. Ситуация такова: если со стороны кого бы то  ни
было будет сделана попытка вмешаться в нашу жизнь или нанести  нам  ущерб,
мы станем защищаться. Мы показали, на что способны, и  надеемся,  что  это
послужит   предупреждением   для   других   и   предотвратит    дальнейшие
неприятности.
     Сэр Джон безмолвно смотрел на мальчика, костяшки его сжатых  в  кулак
пальцев побелели, а лицо пошло пятнами. Он  приподнялся  со  стула,  будто
хотел броситься на мальчишку,  потом,  раздумав,  рухнул  в  свое  кресло.
Прошло несколько секунд, пока  он  почувствовал  себя  снова  в  состоянии
разговаривать. Наконец  задыхающимся  голосом  он  обратился  к  мальчику,
который на протяжении всех  этих  секунд  критически  рассматривал  его  с
каким-то холодным любопытством.
     - Ах ты, дрянь этакая! Ах ты, мерзкий паршивец! Да как ты  смеешь  со
мной так разговаривать! Ты  что,  не  понимаешь,  что  я  представляю  тут
полицию страны! Если нет, так самое времечко понять, и, клянусь  Богом,  я
тебе  это  разъясню!  Ты  как  разговариваешь  со  взрослыми,  ты,  мелочь
пузатая?! Ишь ты, он видите ли не желает, чтобы им  наносили  ущерб!  Они,
видите  ли,  будут  защищать  себя!  Вот  оно  как!  Да  ты  подумал,  где
находишься? Тебе, парень, еще предстоит научиться...
     Внезапно он умолк и безмолвно уставился на мальчика.
     Доктор Торранс  приподнялся,  наклонился  над  столом  к  мальчику  и
протестующе произнес "Эрик...", но не сделал ни  единого  движения,  чтобы
вмешаться.
     Бернард Уэсткотт даже не шелохнулся на своем стуле и лишь впитывал  в
себя происходящее.
     Губы начальника полиции затряслись, нижняя  челюсть  отвисла,  глаза,
вылезшие  из  орбит,  выкатились  еще  больше.  Волосы  на  голове  слегка
зашевелились. На лбу и висках выступил пот, струйки  его  текли  по  лицу.
Неразборчивые икающие звуки вырывались из широко открытого рта.  По  щекам
текли потоки слез. Он дрожал  крупной  дрожью,  хотя  не  мог  сделать  ни
малейшего движения. Потом, когда истекли долгие-долгие  секунды,  он  смог
шевельнуться. Поднял трясущиеся руки и неуклюже прижал их к  лицу.  Из-под
ладоней неслись странные тонкие крики. Потом он соскользнул  с  кресла  на
колени и рухнул на пол. Там, все еще продолжая дрожать,  он  распростерся,
стараясь вжаться в пол, издавая при этом  пронзительные  вопли  и  царапая
скрюченными пальцами ковер, в который, казалось, хотел зарыться. Потом его
вырвало.
     Мальчик отвел взгляд от сэра Джона. Доктору Торрансу он сказал, будто
отвечая на заданный вопрос:
     - Он не пострадал. Он хотел запугать меня, поэтому мы  показали  ему,
каково это -  быть  испуганным.  Теперь  он  кое-что  понял.  Когда  вновь
наладится работа его желез, он придет в себя.
     Затем мальчик  повернулся  и  вышел  из  комнаты,  предоставив  обоим
мужчинам в молчании смотреть друг на друга.
     Бернард  вытащил  носовой  платок  и  вытер  пот,  крупными   каплями
выступивший у него на лбу. Доктор Торранс сидел не двигаясь, лицо  у  него
было  мертвенно-серого  цвета.  Оба  одновременно  глянули  на  начальника
полиции. Сэр Джон лежал рыхлой грудой,  видимо,  без  сознания  и  долгими
жадными вздохами всасывал в себя воздух. Время от  времени  его  сотрясала
жуткая дрожь.
     - Бог мой! - воскликнул Бернард. Он снова перевал взгляд на Торранса.
- И вы провели тут _т_р_и _г_о_д_а_!
     - Никогда не было ничего похожего  на  это,  -  отозвался  доктор.  -
Кое-какие возможности мы подозревали, но Дети никогда не проявляли  к  нам
вражды. Возблагодарим Бога за это!
     - Да, для вас могло обернуться и похуже, - ответил  Бернард  и  снова
посмотрел на сэра Джона.
     - Нашего приятеля следовало бы удалить отсюда раньше, чем он придет в
себя. Нам тоже лучше в это время ему не показываться на глаза  -  в  таких
ситуациях человек вряд ли захочет встретиться со свидетелями.  Пошлите  за
его коллегами, пусть заберут. Скажите, что с ним случился приступ.
     Через пять минут они уже сидели на ступеньках крыльца, наблюдая,  как
отбывает машина начальника полиции, который все еще был без сознания.
     - Придет в себя, когда наладится деятельность  желез!  -  пробормотал
Бернард. - Пожалуй, они лучше разбираются в области физиологии,  нежели  в
психологии. Этот человек сломлен, сломлен до конца своих дней!



                               19. В ТУПИКЕ

     После пары стаканчиков неразбавленного виски, с лица Бернарда  начало
сходить то выражение потрясения, с  которым  он  вернулся  из  Грейнджа  в
Кайл-Мэнор.  Рассказав  нам  о  жутком  интервью  начальника  полиции,  он
закончил так:
     - Знаете, одно из  редких  возрастных  качеств  Детей,  которое  меня
поразило, это их неспособность правильно оценивать  собственную  силу.  За
исключением, пожалуй, объявленной ими блокады Мидвича, все, что они делали
до сих пор, сделано с каким-то колоссальным перерасходом энергии. То,  что
может быть теоретически вполне оправдано, они  на  практике  превращают  в
нечто совершенно непростительное. Они хотели припугнуть сэра Джона,  чтобы
тот оставил их в покое, но зашли куда дальше и ввергли беднягу в состояние
панического ужаса, доведя его до безумия.  Их  действия  привели  к  такой
деградации личности, которая была омерзительна для окружающих и  ничем  не
может быть оправдана. Это непростительно.
     Зиллейби спросил своим тихим мелодичным голосом:
     - А может быть; мы смотрим на это под неправильным углом зрения? Вот,
полковник, вы говорите  "непростительно",  что  подразумевает,  будто  они
хотят быть прощенными. А почему? Разве  нас  интересует,  прощают  ли  нас
шакалы или волки за то, что мы их убиваем? Нет, не интересует.  Нам  нужно
только одно - обезвредить их, и все.
     Фактически наше господство на планете стало столь полным, что  волков
нам приходится убивать очень редко, а большинство из  нас  вообще  забыли,
что значит противостоять в одиночку какому-либо  другому  виду.  Но  когда
возникает нужда, мы ни минуты  не  колеблясь,  безоговорочно  поддерживаем
тех, кто борется с опасностью, от кого бы она ни  исходила  -  от  волков,
насекомых, бактерий или фильтрующихся вирусов. Мы не  даем  им  пощады,  а
следовательно, не ждем от них и прощения.
     Особенность нашего противостояния с  Детьми  заключается,  видимо,  в
том, что мы с самого начала оказались не в состоянии понять, какую  угрозу
они несут нашему виду, тогда как у них не было никакого сомнения,  что  мы
для них смертельно опасны. А они _н_а_м_е_р_е_н_ы_ выжить любой ценой. Нам
следовало  хотя   бы   вспомнить,   к   чему   может   привести   подобная
целенаправленность. Ее результаты мы каждодневно можем наблюдать  в  наших
собственных садах, где идет постоянная и  свирепая  война  без  соблюдения
правил и законов, война без малейшего намека на жалость или милосердие.
     Зиллейби говорил безо всякой аффектации, и было ясно, что сказанное -
результат глубокого анализа. Правда, как это бывало с Зиллейби  и  раньше,
разрыв между его теоретическими  построениями  и  реалиями  жизни  казался
слишком  велик,  и  слушатели  не  могли   проникнуться   уверенностью   в
безусловной правоте оратора.
     Наконец Бернард произнес:
     - Дети, безусловно, резко изменили свою тактику. Раньше они время  от
времени пользовались внушением или давлением, но, если исключить несколько
самых ранних инцидентов, они почти не  прибегали  к  насилию.  И  вдруг  -
взрыв! Можете ли вы  сказать  мне,  когда,  по  вашему  мнению,  произошел
перелом, или же этот процесс нарастал постепенно?
     -  Могу,  и  совершенно  определенно,  -  отозвался  Зиллейби.  -  Ни
малейшего намека на что-либо подобное не  возникало  до  случая  с  Джимом
Паули и его машиной.
     - А это случилось... подождите-ка... в последнюю среду, т.е. третьего
июля. Интересно... - начал он, но не закончил, так как гонг позвал  нас  к
ленчу.
     - Мой опыт в области  инопланетных  вторжений,  -  говорил  Зиллейби,
приступая  к  заправке  знаменитого  фирменного  салата,  -  до  сих   пор
обогащался  из  посторонних  источников,  а  потому  может   быть   назван
гипотетически-безличностным или, еще лучше, безличностно-гипотетическим. -
Он задумался, как бы пробуя сказанное на вкус, и продолжил:  -  Во  всяком
случае, этот опыт достаточно обширен, и все же, как ни странно, я не  могу
припомнить ни одного случая, который мог бы оказаться хоть чем-то полезным
для нас. Все без  исключения  примеры  хоть  и  малоприятны,  но,  скорее,
примитивны, чем коварны.
     Возьмите, например, марсиан Уэллса.  В  качестве  изобретателей  луча
смерти  они  еще  кое-как  смотрятся,  однако  в  остальном  их  поведение
совершенно  обыденно:  они  просто-напросто  ведут  примитивную  кампанию,
используя оружие, на порядок превосходящее оружие противника. Впрочем, там
мы могли хоть отвечать ударом на удар, тогда как здесь...
     - Только не клади кайенский перец, дорогой, - сказала Анжела.
     - Чего не класть?
     - Кайенский перец. От него икота бывает.
     - Верно, верно, а где сахар?
     - Слева от тебя, дорогой.
     - Ах, да... Так о чем это я?
     - Об уэллсовских марсианах, - напомнил я.
     -  Ну,  разумеется.  Так  вот,  перед  вами   прототип   бесчисленных
вторжений. Супероружие, против которого человек будет храбро сражаться  до
тех пор, пока его не спасет какой-нибудь из нескольких возможных вариантов
развития событий. Естественно, в Америке все, как всегда, больше и  лучше.
Нечто совершает посадку. Из  него  вылезает  Некто.  Через  десять  минут,
безусловно благодаря великолепным  коммуникациям,  столь  характерным  для
этой великой страны, начинается паника на всем пространстве от  океана  до
океана, дороги и  города  забиты  бегущим  населением.  Кроме  Вашингтона,
разумеется. Там, по контрасту, колоссальные, неохватные глазом толпы стоят
молча - бледные, но уповающие, устремившие взгляд  к  Белому  Дому,  в  то
время как где-то в горах Кэтскилл некий  до  поры  до  времени  безвестный
профессор с дочкой и грубоватым молодым ассистентом трудятся как  безумные
акушерки, обеспечивая появление  на  свет  deus  ex  laboratoria  [бог  из
лаборатории (лат.)], который спасет мир в последний момент...  Вернее,  за
минуту до наступления такого момента.
     В нашей стране, полагаю, сообщение о таком вторжении было бы принято,
во  всяком  случае  -  в  определенных  кругах,  с   оттенком   известного
скептицизма, но, думаю, вы согласитесь, что  американские  писатели  знают
свой собственный народ лучше, чем мы.
     И каков же в конечном счете результат?  Да  просто  еще  одна  война.
Мотивации упрощены, оружие усложнено, но общий  рисунок  не  нов.  И,  как
следствие, ни один из прогнозов - ни спекулятивный, ни экстраполярный - ни
в малейшей степени нам не подходят. Причем  именно  в  тот  самый  момент,
когда это явление произошло в действительности. Как  подумаешь,  так  всех
этих футурологов становится просто жаль, если учесть  количество  энергии,
затраченной ими на прогнозы.
     И  Зиллейби   с   наслаждением   принялся   за   салат   собственного
производства.
     - Одна из моих вечных проблем, - заметил я ему, - заключается в  том,
чтобы  угадать,  когда  именно  вы   говорите   буквально,   а   когда   -
метафорически.
     - На этот раз, уверяю тебя, можешь понимать все буквально, - вмешался
Бернард.
     Зиллейби бросил на него косой взгляд.
     - Вот, значит, как? И никаких возражений? - удивился он. - Скажите-ка
мне, полковник, а сколько времени прошло с тех пор, как вы впервые поняли,
что вторжение - реальный факт?
     - Лет восемь, примерно, - ответил ему Бернард. - А вы?
     - Примерно столько же. Может, чуть-чуть побольше. Мне эта идея  сразу
же пришлась не по душе, не нравится она мне и сейчас, а дальше,  вероятно,
будет нравиться еще меньше. Но пришлось  принять.  Добрая  старая  аксиома
Холмса, знаете ли: "Когда мы  отбросим  невозможное,  то,  что  останется,
каким бы невероятным оно ни казалось, и  будет  истиной".  Я,  однако,  не
знал, что так считают и в официальных кругах. И как вы решили поступить?
     - Ну