Он в больничке.
     - Ах так! А как он себя чувствует? - спросил Зиллейби.
     - Спина болит здорово, но  картечины  уже  удалили,  так  что  доктор
обещает, что все будет хорошо, - ответил мальчуган.
     Противоречивость  моих  ощущений  росла.   С   каждой   минутой   мне
становилось все труднее поверить в то, что  все  мы  не  обманулись  из-за
своего неумения разобраться в Детях. Было непонятно, как можно  совместить
образ того Зиллейби,  который  стоял  сейчас  рядом  со  мной,  с  образом
Зиллейби, еще только утром вещавшего о  неизбежной  опасности,  угрожавшей
нам всем.
     Последний чемодан был вынут из машины. И тут  я  вспомнил,  что  этот
чемодан уже находился в автомобиле, когда мы начали грузить туда остальные
предметы. Чемодан был, видимо, очень  тяжел,  так  как  за  него  пришлось
взяться сразу двум  мальчикам.  Зиллейби  смотрел  с  какой-то  непонятной
тревогой за тем, как они поднимаются по ступеням,  а  потом  обернулся  ко
мне.
     - Благодарю за помощь, - сказал он, как будто отпуская меня.
     Я был разочарован. Эта сторона поведения  Детей  увлекла  меня,  и  я
решил, что послушаю его лекцию и смогу изучить реакции Детей в часы, когда
они находятся в своей компании и являют свою  истинную  детскую  сущность.
Зиллейби понял выражение моих глаз.
     - Я сам  просил  бы  вас  остаться,  -  объяснил  он,  -  но,  должен
признаться, мысли об Анжеле сегодня меня не покидают. Она сильно напугана,
вы знаете. Детей она всегда недолюбливала, но последние  дни  повлияли  на
нее особенно сильно, хотя она и старается это скрыть.  Сегодня,  я  думаю,
она особенно нуждается в собеседнике. Я так надеялся на вас,  мой  дорогой
друг... Было бы очень мило с вашей стороны.
     - О, конечно, - ответил  я.  -  Как  эгоистично  с  моей  стороны  не
подумать об этом. Конечно! Конечно!.. - А что я еще мог сказать?
     Он улыбнулся и протянул мне руку.
     - Прекрасно. Я очень вам благодарен, дорогой друг, и всегда знал, что
на вас можно положиться.
     Затем он повернулся к тем трем-четырем Детям, которые все  еще  ждали
его, и улыбнулся.
     - Там, наверное, уже теряют  терпение,  -  заметил  он,  -  веди  же,
Присцилла!
     - Я - Элен, мистер Зиллейби, - ответила ему девочка.
     - Ах так! Ну, неважно. Пошли, моя дорогая, - сказал Зиллейби,  и  они
вместе стали подниматься по ступеням.


     Я сел в машину и не торопясь поехал обратно. Проезжая через  деревню,
я заметил,  что  в  "Косе  и  камне"  полно  посетителей,  мне  захотелось
остановиться, дабы выяснить, каково настроение завсегдатаев. Но,  вспомнив
просьбу Зиллейби, я подавил искушение и проехал мимо. Я оставил машину  на
подъездной дорожке  Кайл-Мэнора,  чтобы  можно  было  сразу  же  ехать  за
Зиллейби, а сам пошел в дом. Анжела сидела в большой гостиной у  открытого
окна. По радио передавали концерт Гайдна. Она повернула голову, и,  увидев
ее лицо, я обрадовался, что послушался Зиллейби.
     - Радостная встреча, - сообщил я, отвечая на невысказанный вопрос.  -
Насколько я могу судить, это просто толпа очень милых  школьников,  только
удивительно похожих друг на  друга.  Нет  сомнений,  он  был  прав,  когда
говорил, что доверяет им.
     - Возможно, - нехотя согласилась Анжела, - но я им  не  верю.  Думаю,
что никогда не верила, еще с тех пор, как они заставили матерей  вернуться
в Мидвич. Мне удавалось прятать свои чувства,  пока  они  не  убили  Джима
Паули. Но с того момента они наводят на меня ужас. Я так рада, что удалось
отправить Майкла. Трудно предугадать, что они  выкинут  в  следующий  раз.
Даже Гордон не исключает, что они нервничают  и  могут  поддаться  панике.
Оставаться тут  чудовищно  глупо:  наши  жизни  полностью  зависят  от  их
настроения или от вспышки детской раздражительности...
     Как вы  думаете,  найдется  кто-то,  кто  примет  всерьез  ультиматум
полковника Уэсткотта? Я, честно говоря, думаю, что нет.  Но  это  принудит
Детей к действию, чтобы заставить с ними считаться. Им  придется  убеждать
самовлюбленных, упрямых и тупоголовых чинуш. Бог знает, к каким  средствам
они прибегнут. После того что тут произошло, я  боюсь.  Я  очень  боюсь...
Ведь им совершенно безразлично, что произойдет со всеми нами...
     - Ну, если они  начнут  демонстрировать  свои  возможности  здесь,  -
попытался я ее успокоить, - это вряд ли принесет им выгоду. Они отправятся
в  Лондон  с  Бернардом,  как  уже  намекали.  Если  Дети  расправятся   с
какой-нибудь лондонской шишкой так, как с начальником полиции...
     Мои слова были прерваны яркой вспышкой, похожей на молнию, и  сильным
подземным толчком, от которого затрясся весь дом.
     - Что это?! - вскрикнул я. И больше ничего не успел сказать. Взрывная
волна, достигшая окна, чуть не сбила меня  с  ног.  Донесся  звук  взрыва,
гулкий, раскатистый, рвущий барабанные перепонки.
     Дом заходил ходуном.
     Потом раздался  грохот  чего-то  рушащегося,  затем  дребезг  и  звон
бьющегося стекла и, наконец, наступила полная тишина.
     Без какой-то определенной цели я промчался мимо Анжелы,  скорчившейся
в своем кресле, и через открытое окно выпрыгнул прямо  на  газон.  В  небе
кружились сорванные с деревьев  листья,  медленно  планируя  на  землю.  Я
посмотрел на дом. Две толстые плети плюща сорвались со стены  и  неряшливо
свисали вниз. Окна восточного фасада смотрели на меня пустыми  глазницами.
В них не осталось ни одного целого стекла. Я посмотрел  в  противоположную
сторону - сквозь кроны деревьев ширилось красно-белое сияние.  У  меня  не
было ни малейшего сомнения в том, что произошло.
     Я бросился обратно в гостиную, но Анжелы там, уже не было, ее  кресло
пустовало. Я окликнул ее и не услышал ответа.
     Наконец я нашел Анжелу в кабинете Зиллейби. Пол  комнаты  был  усыпан
битым стеклом. Одна портьера сорвалась с  карниза  и  теперь  валялась  на
софе.  Часть  семейных  реликвий  Зиллейби  слетела  с  каминной  доски  и
рассыпалась по решетке. Анжела полулежала  в  кресле  за  столом,  лицо  и
обнаженные руки покоились на кожаной обивке стола. Она не подняла  головы,
когда я вошел.
     Сквозь  открытую  дверь  и  выбитые  стекла  врывался  сквозняк.   Он
подхватил листок бумаги, лежавший на столе около руки Анжелы, и  смел  его
на пол.
     Я поднял его. Это было  письмо,  написанное  характерным  заостренным
почерком Зиллейби. Читать его не было нужды. Все стало ясным, еще когда  я
увидел красно-белое зарево в той стороне, где лежал Грейндж.  Тогда  же  я
вспомнил и тяжелый ящик, в котором, как я думал, находились  магнитофон  и
прочее оборудование. Да и не  мне  это  письмо  предназначалось.  Когда  я
положил его обратно  рядом  с  рукой  Анжелы,  мой  взгляд  лишь  случайно
выхватил из середины несколько строк.
     - "...доктор скажет тебе, что это вопрос всего лишь нескольких недель
или месяцев. Поэтому, не надо  горевать,  моя  любовь...  А  что  касается
прочего, что ж, мы слишком долго жили в прекрасном саду и  начисто  забыли
прописные истины борьбы за существование. Было ведь  сказано:  "Si  furies
Romae, romani  vivito  more"  [если  Рим  безумствует,  римляне  -  нищают
(лат.)]. Это очень разумная мысль, но есть и еще  более  точное  изречение
для выражения того же самого: "С волками жить - по волчьи выть".

ЎҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐ“
’          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         ’
’         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        ’
џњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњЋ
’        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       ’
’    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    ’
 ҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐҐ”