нтересовал. - Вы мне скажите, - он показал на
больного, - этот мальчик будет жить?
     - Я почти уверена в этом.
     - Очень вам благодарен!  И имейте в виду: чужих паспортов он не крал,
а  своего не  имел.  Хотя он  выглядит,  как шестнадцатилетний,  ему всего
тринадцать лет.
     Через минуту мы были в  кабинете врача.  Аркадий Михайлович составлял
телеграмму в Староднепровск, а я звонил в редакцию, чтобы сообщить Черняку
новость. Редакторский телефон был занят, и я набрал номер общего телефона.
Трубку снял Догадов. Он сразу узнал мой голос.
     - Послушай, друг, - закричал я, - позови редактора. Важная новость.
     - А что именно?
     - Скажи, что нашелся Тарас Чуть.
     - Где?
     - Зови скорее!
     - Он жив?
     - Жив, жив! Давай Антона Павловича.
     Черняк  прибежал немедленно и,  судя  по  голосу,  чуть  не  плясал у
телефона.
     - Сейчас я приеду к вам на машине,  -  взволнованно сказал он.  - Как
проехать?.. Ну, ждите. Позвони следователю, я за ним заеду.
     Прокуратура откликнулась сразу.
     - Хорошо,  -  сказал,  выслушав меня,  Томазян.  - Вы еще кого-нибудь
оповестили о Тарасе, кроме меня?
     Я сказал.
     - Не следовало бы...  Больше никому не говорите и  предупредите всех,
чтобы об этом деле не разговаривали.  Телеграмму в Староднепровск без меня
не посылайте. Маковского задержите до моего приезда.


                                 11. СПОР

     Академик Саклатвала,  встречая меня, любезно улыбался, и, казалось, в
его глазах светилось даже сочувствие.
     В  самом  деле,  заведующий прессбюро  -  это  человек,  которому  по
должности  положено  заботиться  о  многочисленных  статьях,   посвященных
строительству,  о специальных страницах в газетах, о широкой популяризации
всего,  что касается проектируемого туннеля.  Но у  меня пока все обстояло
наоборот.  Два  раза в  месяц я  писал коротенькие информационные заметки.
Кроме  этого,  мои  обязанности сводились к  беседам с  журналистами.  Они
интересовались будущим строительством,  а мне приходилось убеждать их, что
сейчас писать что-либо о туннеле нет никакого смысла.
     - Не огорчайтесь,  -  несколько раз говорил мне Саклатвала.  -  Скоро
обстоятельства изменятся. Будет и на вашей улице веселее.
     Наконец академик вызвал меня и  сказал,  что  в  ближайшие дни начнет
набирать штат для моего бюро.
     Это было в начале зимы. У академика Саклатвалы снова собрались видные
специалисты.  Заседал  комитет  проектирования  колоссального   подземного
строительства.   Мое   место   было   за   небольшим  столиком,  рядом  со
стенографисткой.  Лучшее  место,  чтобы  наблюдать  и  слушать.  Я   видел
известных ученых,  инженеров,  экономистов и среди них - трех моих друзей:
профессора Довгалюка,  Антона Павловича Черняка и майора Шелемеху.  Летчик
сидел  на  краю  длинного  стола  между  двумя  военными  -  полковником и
инженер-полковником. Этих военных я видел впервые.
     Самыми  молодыми  среди  присутствующих  были  инженеры  Макаренко  и
Самборский.  Я обратил внимание на то, что они, хотя и сидели рядом, почти
не разговаривали и не смотрели друг на друга.
     Академик Саклатвала открыл заседание.
     - Товарищи,  -  начал  он,  -  есть  указание  правительства ускорить
работу. Эскиз проекта почти закончен. Итак, если мы признаем принципиально
возможным  начать  подготовку к  строительству,  на  это  немедленно будут
ассигнованы необходимые средства.  Наряду с  работой по  окончанию проекта
можно   будет   начать   заготовку  материалов,   проектирование  и   даже
строительство   соответствующих  заводов,   электростанций,   организовать
геолого-геодезическую разведку,  а  также  заложить на  трассе нашего пути
некоторые шахты.  Сейчас мы  заслушаем информацию полковника Файзулова,  а
потом инженеров Макаренко и Самборского.
     Полковник Файзулов тоже  сказал немного,  но  из  его  выступления мы
узнали,  что за рубежом уже известно о  подготовке к  какому-то подземному
строительству в нашем Союзе.
     - Там  еще  не  имеют  достаточного  представления о  значении  этого
строительства,   -   говорил  полковник,   -   но,   очевидно,  скоро  это
представление получат.  Нет никакого сомнения в  том,  что задуманное нами
гигантское сооружение, помимо народнохозяйственного, будет иметь и большое
оборонное  значение.  Разумеется,  засекретить наше  строительство нам  не
удастся.  Шила в мешке не утаишь.  А тут шило такое, что пройдет через всю
нашу страну до самого Тихого океана. Вот почему мы стоим за возможно более
скорое начало и окончание строительства. Военное командование выделило нас
троих для работы в комитете,  а потом - в совете начальника строительства.
Инженер-полковник    Дубков    будет    заниматься    обороннотехническими
сооружениями,  а  майор Шелемеха -  вопросами обороны надземных строений с
воздуха.
     После  полковника  Файзулова  докладывали  Макаренко  и   Самборский.
Странное дело:  споры,  возникшие между инженерами в  самом начале работы,
теперь разгорелись еще сильнее.  Единственное,  в чем они были согласны, -
это намеченная трасса туннеля:  пятьдесят шестая параллель и  ни на шаг от
нее!  Но,  когда речь заходила о  диаметре,  о внутреннем оборудовании,  о
количестве материалов, энергии, рабочей силе, тут мнения их расходились.
     - Макаренко хочет строить туннель с излишним великолепием,  -  уверял
Самборский.  -  Но туннель -  не метрополитен. Сегодня страна еще не может
позволить себе такой роскоши,  да  это и  не нужно.  Предложения Макаренко
обойдутся в  лишних два,  а  может быть,  и  три миллиарда рублей,  работы
затянутся на лишний год!
     И, когда он приводил цифры, с ним нельзя было не согласиться.
     В   противоположность   ему,   доводы   Макаренко   были   обоснованы
недостаточно.  Он  главным образом настаивал на том,  что такое сооружение
должно быть долговечным.
     Снова,   как  и   прежде,   большинство  присутствующих  поддерживало
Самборского.
     Военные  представители  по  этому  поводу  не  выступали.   Полковник
Файзулов подошел к Саклатвале и тихо сказал ему, что в этих вопросах у них
тоже нет единого мнения и они должны посоветоваться с командованием.
     Я сидел неподалеку и слышал этот разговор. Меня очень заинтересовало,
кто же из военных поддерживает Макаренко.
     Заседание  окончилось.  Саклатвала прекратил дебаты  заявлением,  что
выступления членов комитета дают  ему  смелость в  ближайшие дни  доложить
правительству о  возможности начать подготовительные работы.  Что касается
установок  Макаренко  и   Самборского,   он  обещает  объективно  изложить
правительству их содержание.
     - Кроме  того,  -  сказал  академик,  -  члены  правительства  читают
стенограммы наших выступлений.
     После  заседания академик  на  несколько минут  задержал  меня,  и  я
спросил у него:
     - О несогласиях между Самборским и Макаренко можно писать?
     - Разумеется,  можно,  -  чуть улыбнувшись,  ответил он.  -  Только я
просил бы делать это в академическом,  так сказать, плане. Окончательно мы
условимся обо всем после моего доклада правительству.
     В  вестибюле я догнал Шелемеху и Аркадия Михайловича.  Летчик любезно
предложил довезти и меня в своей машине.
     Дорогой мы с Аркадием Михайловичем много говорили, а Шелемеха молчал.
Я  высказал мнение,  что  аргументы Самборского убедительнее,  чем  доводы
Макаренко. Профессор согласился со мной.
     - Мне кажется, - сказал он, - что поведение Макаренко можно объяснить
только его упрямством.  Эта черта всегда была в его характере. Я помню его
совсем мальчишкой.  Он и тогда был такой же...  Это постоянно вредит ему в
жизни.
     - Во всяком случае,  -  заметил я,  -  это может привести к тому, что
Макаренко не будет работать на строительстве.
     - Конечно. Он такой, что может отказаться, если сделают не по нем.
     - Нет,  это вы  слишком,  -  отозвался наконец майор.  -  Работать он
будет,   Аркадий  Михайлович.   И...   я,   знаете,  не  убежден  доводами
Самборского.  Правда,  в  технике я  слаб.  Может быть,  меня  убеждают не
столько цифры, сколько... Самборский, конечно, выступал очень пылко, но...
     - Что "но"? - спросил Аркадий Михайлович.
     Я  был  удивлен.  Сколько  я  помнил,  Шелемеха всегда  говорил очень
уверенно и ясно, без пауз и умолчаний.
     - ...но я согласен с аргументами Макаренко, - подумав, сказал он.
     - Отчасти  вы  правы,  -  задумчиво  сказал  профессор.  -  Макаренко
фантаст.    Поэтому   у   него   перспектива   больше.   Зато   Самборский
непревзойденный мастер любого конкретного дела.
     Мое  любопытство  в  отношении  того,  кто  из  военных  поддерживает
Макаренко, было удовлетворено.
     Шелемеха внезапно перевел разговор на другую тему. Он спросил Аркадия
Михайловича, как здоровье Тараса Чутя.
     - Мальчик выздоравливает, хотя выглядит очень плохо и говорить еще не
может,  -  охотно ответил профессор.  -  К  нему  никого не  пускают.  Это
Томазян, как мне кажется, распорядился, чтобы Тараса никто не видел.
     - Когда же выяснится наконец, как он попал с поезда в больницу?
     - Не знаю. Я сам этим очень интересуюсь.
     - Когда  можно  будет  с  Тарасом говорить,  вы,  Аркадий Михайлович,
позовите и меня.
     - Хорошо.
     Я  обратился к  профессору с  той же просьбой и получил его согласие.
Тем временем мы подъехали к гостинице, и я вышел из машины.
     В  гостинице  портье  сообщил  мне,  что  меня  ожидает  дама.  Очень
удивленный, я быстро поднялся в приемную.
     Действительно,  в пустой приемной,  повернувшись лицом к окну, стояла
женщина.  На  ней  было  элегантное пальто из  серого каракуля и  такая же
шапочка.  По-видимому,  она  очень внимательно всматривалась в  сумеречную
темноту за окном,  а может быть, глубоко задумалась, потому что обернулась
только тогда, когда я подошел совсем близко и спросил:
     - Простите, вы хотели...
     Я не договорил. Передо мной стояла Лида Шелемеха.
     - Да, Олекса Мартынович, у меня к вам просьба.
     - Зайдемте ко мне.


                      12. РАЗГОВОР С ЛИДОЙ ШЕЛЕМЕХА

     Не  сняв  пальто  и   не  слушая  моих  приглашений  присесть,   Лида
остановилась  посреди  комнаты.  Светлые  пряди  волос,  выбившись  из-под
шапочки, прикрывали ее ухо и щеку. Сильная электрическая лампочка освещала
девушку, давая возможность видеть каждую черточку ее лица.
     "Зачем она  пришла,  что  случилось?"  -  думал  я,  но,  не  решаясь
спросить, заговорил о заседании комитета.
     В глазах Лиды блеснул интерес. Перебив меня, она спросила:
     - Разумеется, Ярослав был там?
     - Макаренко? Был.
     Она прошлась по комнате и зажгла настольную лампу.
     - Электричество режет мне глаза. Погасите, пожалуйста, верхний свет.
     Я  поспешил выполнить ее  просьбу.  Лида села в  кресло и  достала из
сумочки конверт.
     - Я  прошу  вас  передать это  письмо  инженеру Макаренко.  Я  хотела
послать письмо почтой, но не уверена, что оно до него дойдет.
     Я был удивлен.  Зачем ей передавать письмо? Ведь она могла поговорить
с Макаренко,  тем более что он живет в этой же гостинице и уже,  вероятно,
дома.
     - Вас удивляет моя просьба?  Я уезжаю на два месяца в Ессентуки.  Мой
поезд отходит на  рассвете...  А  я  уже  десять дней не  могу увидеться с
Ярославом.
     - Почему? - вырвалось у меня.
     - Инженер Макаренко занят,  -  с иронией сказала Лида.  - Десять дней
назад он исчез,  чтобы работать над своим проектом.  Я думала, что сегодня
он вернется к себе в гостиницу, но, оказывается, он снова звонил сюда, что
еще несколько дней его не будет.
     Для  меня это  было новостью.  Правда,  я  знал,  что Макаренко много
работает, но о его исчезновении ничего не слышал.
     - Это манера инженера Макаренко,  -  с горечью сказала Лида.  -  Свою
работу он ставит превыше всего.
     - Да, он много работает. Энергичный и настойчивый человек.
     - Возможно... Когда он появится, пожалуйста, передайте ему письмо. Вы
ведь соседи...  И...  я надеюсь, вы никому не расскажете об этом маленьком
поручении.
     - Обещаю, - торжественно сказал я.
     Она отдала мне письмо.
     Некоторое время мы  молчали.  Потом Лида  встала и  протянула мне  на
прощание руку. Я не знаю, что меня толкнуло на это, но у меня вырвалось:
     - Лидия Дмитриевна, я перед вами виноват.
     - В чем? - удивленно посмотрела она на меня.
     Я помолчал, досадуя на свою несдержанность.
     - У меня ваша сумочка... которую вы потеряли у моря...
     Лида вспыхнула.
     - Уверяю вас, никто об этом не знает. Я хотел ее вернуть, но не знал,
чья она... Потом догадался... Мне очень совестно...
     - Вы прочитали письмо, которое там было?
     Я склонил голову. Последовало долгое молчание.
     - Верните мне его, пожалуйста.
     Пришлось вытащить из шкафа большой чемодан и достать из него сумочку,
которую до сих пор я так старательно оберегал от чужого глаза.
     Лида открыла сумочку, перебрала ее содержимое и вынула письмо.
     Читала она его долго и  внимательно.  Сидя против нее,  я видел,  как
менялось выражение ее  лица.  Наверное,  это  письмо было  для  нее  очень
ценным. Да иначе и быть не могло.
     Я  любовался Снежной  Королевой,  как  называл ее  Ярослав Макаренко.
Правда,  болезнь уже отразилась на ней,  а может быть, и взаимоотношения с
Макаренко сыграли  роль.  Я  вспомнил  слова  Барабаша,  что  при  диабете
больному очень вредны острые душевные переживания,  так  как  они ускоряют
развитие болезни.
     Лида дочитала письмо,  сложила его и  положила в  сумочку,  с которой
пришла сюда.
     - Вы не в претензии, что я забираю вашу находку?
     - Лидия Дмитриевна!
     - Я  очень вам  благодарна.  В  сумке,  кажется,  не  было ни  одного
предмета,  который указывал бы,  кому она принадлежит.  Итак,  я  не  могу
сердиться на вас за то, что вы прочитали письмо... Как вы ее нашли?
     - Вы  припоминаете вечер  у  моря  накануне вашего отъезда с  курорта
домой?.. Я ждал вас тогда с этой сумочкой до полуночи, не читая письма.
     - Откуда вы знали, что на следующий день я должна уехать?
     - Я слышал ваш разговор с...
     - ...с  Юрой...  Это  вы  сидели  на  скамейке,  когда  мы  пришли на
набережную?
     - Я.
     Девушка легонько вздохнула.
     - Лидия Дмитриевна, что вас так волнует? Я вижу, в последнее время вы
очень нервничаете. Неужели из-за нездоровья?
     Болезненно улыбаясь, она посмотрела на меня:
     - Вы дипломат, Олекса Мартынович. Я вспоминаю, как вы сравнивали меня
с белой розой. К сожалению, я не знала тогда, что вы читали это письмо.
     - Уверяю вас, я сказал это только потому, что чувствовал правильность
сравнения, сделанного когда-то Ярославом Васильевичем.
     - Я  ни  в  чем  вас  не  виню.  Я вспомнила просто так.  Вы хотите о
чем-нибудь спросить меня?..  Но вы  и  так  знаете  больше,  чем  кто-либо
другой.
     - Позвольте мне  быть  с  вами совсем откровенным.  После того как  я
догадался,  кто автор этого письма и кому оно адресовано,  я узнал и много
другого... Но совсем не все.
     - Вы хотите знать все?
     - Нет,  простите.  Хотя моя профессия и  требует,  чтобы я  ко  всему
проявлял интерес,  но в данном случае это было бы нечто большее,  чем даже
неделикатность.  Просто я не понимаю, почему вы нервничаете, когда вам это
вредно. И сержусь на вас за это.
     - Иначе говоря, вы обвиняете меня?
     - Если друг может обвинять.
     Лида сдвинула шапочку и рассматривала светлое пятно на столе.
     Я  чувствовал себя неловко.  Без  сомнения,  девушка считает,  что  я
вмешиваюсь в дело, которое меня не касается и не должно касаться.
     - Знаете,  -  неожиданно проговорила Лида,  -  я  вам доверяю...  Вам
покажется  странным...  но  нужно  ведь  с  кем-нибудь  поделиться  своими
мыслями... Я сама себя не понимаю. Может быть, вам удастся понять...
     Она с минуту помолчала, потом, волнуясь, заговорила снова:
     - Когда-то  -  это  было несколько лет назад -  я  случайно встретила
Ярослава.  Не скажу, чтобы он сразу мне понравился... Но вы знаете об этом
из его письма...  Когда он уехал,  я  часто думала о  нем.  И  неожиданная
встреча на  маленькой станции -  она казалась мне шуткой -  поразила меня.
Мне показалось,  что я начинаю его любить... Тогда я была на первом курсе,
а  он  готовился к  защите дипломной работы.  Мы  провели вместе несколько
чудесных дней. Я всегда с большим удовольствием вспоминаю эти дни. Сколько
было  смеха  и  радости!..  Те  чудесные  дни,  казалось,  предвещали  нам
радостное будущее. Мы стали большими друзьями... хотя перед расставанием и
поспорили. Я настаивала, чтобы он поскорее защитил свой дипломный проект и
сейчас же после этого переехал в наш город. Он почти согласился, но твердо
обещать отказался.  Мы разъехались.  Очень скоро Ярослав написал мне, но я
на  его письмо не  ответила.  Я  спрашивала себя:  действительно ли я  так
сильно люблю его,  что должна связать с  ним свою жизнь?  И  мне почему-то
начало  казаться,  что  это  только увлечение,  которое быстро пройдет.  В
другом письме он  написал,  что в  ближайшее время приехать не  сможет.  Я
рассердилась и  снова не  ответила.  Только после четвертого письма я  ему
написала.  В  этом письме он упрекал меня за молчание и заявлял,  что и он
пишет в  последний раз.  Я испугалась и ответила.  Потом написала еще одно
письмо,  в  котором почти  призналась,  что  люблю  его.  Оба  мои  письма
вернулись с надписью,  что адресат выехал...  Ну,  а это письмо я получила
после длинного перерыва.
     Я внимательно смотрел на нее.
     - Спустя некоторое время появился Юра.  Собственно,  я  с  ним  очень
давно знакома.  Мы вместе учились в школе. Это прекрасный человек. Я люблю
его за  ум,  за  работоспособность,  за чуткость,  за доброту...  Мы часто
проводили с  ним  вместе  и  каникулы.  Сначала мы  были  с  ним  в  одном
институте,  но через год он перешел в  медицинский.  Вот почему он окончил
позже меня.  Юра был дружен со всеми моими товарищами, к нему очень хорошо
относились в  моей семье,  хотя Станислав иногда и  подшучивал над ним.  Я
знала,  что Юра любит меня.  Такая любовь встречается редко. Для Юры никто
не  существует,  кроме  меня...  Дальнейшее вам  известно.  Снова появился
Ярослав... Я не буду от вас скрывать... Я до сих пор его не понимаю. Может
быть,  моя болезнь... Лучше нам с Ярославом не встречаться. Работа поможет
ему забыть меня.
     Я покачал головой:
     - Лидия Дмитриевна, на таких, как Ярослав, не нужно сердиться.
     - Не понимаю.
     - Говорят,  что  великий изобретатель Эдисон в  день  своей  женитьбы
зашел в  лабораторию и  так увлекся каким-то исследованием,  что позабыл о
свадьбе. Невеста и гости прождали полдня и едва разыскали его.
     - Вы меня не понимаете,  Олекса Мартынович. Я не ревную его к работе.
Я  сама  люблю  работать и  знаю,  что  значит отдаваться работе.  Но  для
нормального человека во  всем  существуют границы...  Впрочем,  дело не  в
этом. Вы не понимаете, что со мною происходит.
     - Я понимаю вас,  Лидия Дмитриевна. Я уверен, что вы любите Ярослава,
но боитесь сделать больно Юрию.
     - Оставьте!  -  нервно проговорила девушка и поднялась с кресла.  - И
довольно об этом.  Вот письмо.  Прошу передать его Макаренко...  Спокойной
ночи!
     Я выразил свое удовлетворение тем, что завтра она едет на курорт. Там
она все спокойно обдумает, снова обретет душевное равновесие, потому что с
нею не будет ни Юрия, ни Ярослава.
     Лида порывисто качнула головой.
     - Юра едет со мной. Он сейчас работает над диссертацией, тема которой
связана с моей болезнью...  Очевидно, он ищет новые способы ее лечения. До
свиданья.
     - До свиданья, - тихо ответил я.
     Вдруг, уже у самой двери, Лида обернулась:
     - Юра  сменил  свою  профессию ради  меня.  Он  специально перешел  в
медицинский институт,  когда узнал,  что я заболела.  Он п