ть  шахту,   нам  пришлось  воспользоваться  гусеничным
электровозом.   На  этой  машине  был  установлен  сильный  прожектор,  на
несколько сот метров освещавший дорогу. Мы надели шлемы с звукофильтрами и
уселись на электровоз.
     Сначала  мы  осмотрели  подземелье в  той  части,  где  проектировали
постройку разных сооружений.  Подземелье это протянулось приблизительно на
семь километров. Строительство здесь не было закончено и наполовину.
     Если бы не шлемы с звукофильтрами,  барабанные перепонки у работавших
здесь  людей  едва  ли  смогли бы  долго выдерживать оглушительный скрежет
полутора десятков литостатов и грохот конвейеров, выносящих породу.
     Наша машина быстро прошла подземелье и вышла к туннелю, показавшемуся
мне даже тесным.  Здесь наш электровоз не  мог уже так свободно двигаться.
Он  шел  среди целого потока больших пустых вагонеток,  катившихся куда-то
вдаль.
     - Там работает новая  машина,  -  объяснил  нам  Кротов:  -  литостат
"С-26". Последняя новинка, специально для прогрызания самых твердых пород.
Гордость Самборского... В породе очень часто попадаются драгоценные камни,
- указывая на нагруженные вагонетки, продолжал свои объяснения Кротов. - В
этом районе мы находим главным образом ярко-вишневые гранаты, буро-красные
сердолики,  розовые турмалины и светло-красные рубины. Но у нас совершенно
нет времени заниматься  их  собиранием.  В  недалеком  будущем,  очевидно,
внимательно  переберут  всю  вывезенную на поверхность породу.  Теперь нас
интересуют только алмазы.  Очень интересуют,  так как они  необходимы  для
буровых инструментов. К сожалению, именно алмазов в этой местности мало.
     Мы  осмотрели гордость Самборского -  литостат "С-26".  Потом инженер
повел нас к Лиде Шелемехе.
     - Там вы найдете и упрямого палеонтолога,  -  сказал Кротов.  - Это у
нас  район  так  называемой Северной штольни.  На  сто  метров  выше,  над
штольней,   -   подземное  озеро.  Наша  беда.  Для  безопасности  туннеля
необходимо провести оттуда реку и установить шлюзы. Мы от этого озера пока
хорошо отгородились. А то чуть было не начался потоп.
     Электровоз выбрался из  туннеля,  обогнул поток вагонеток,  проскочил
над ними по горбатому мостику и быстро помчался к Северной штольне. Въехав
в  нее,  мы заметили,  что в ней гораздо больше света,  чем во всех других
здешних подземельях.
     - Это сделано специально для приезжих, - вздохнув, проговорил Кротов.
- Между прочим,  профессор,  - обратился он к ботанику, - мне кажется, это
место будет едва ли не лучшим для ваших первых опытов.
     Аркадий Михайлович сам уже внимательно оглядывал все вокруг и  что-то
шептал себе под нос.
     Тем  временем  наш  экипаж  остановился  около  группы  людей,   тоже
осматривавших стены  штольни.  Здесь  царила относительная тишина,  и  все
поснимали шлемы.  Я сразу увидел Лиду.  Возле нее стоял Догадов. Очевидно,
новоявленный палеонтолог,  встретив девушку,  так  обрадовался этому,  что
забыл  о  костях своих  допотопных животных.  Узнал я  также и  нескольких
инженеров  и  химиков,  которых  видел  в  лаборатории  новейших  сплавов.
Большинство же присутствующих было мне незнакомо.
     Догадов мгновенно подбежал к  электровозу и  поздоровался с Кротовым.
Ни  меня,   ни  профессора,   ни  Тараса  он  не  узнал:  мы  были  хорошо
замаскированы шахтерской одеждой и шлемами.
     - Товарищ Кротов!  - крикнул он инженеру. - Я нашел единомышленников,
которые тоже  считают варварством то,  что  вы  не  даете мне  возможности
вырыть костяк бронтозавра... А от Макухи вы ничего не получили?
     - Послушайте,  Догадов,  -  спокойно,  тоном,  свидетельствующим, что
палеонтолог напрасно тратит силы на уговоры,  сказал Кротов,  - у вас есть
еще три часа.  Если вы будете возле своих костей,  а не здесь,  вы успеете
вытащить их все.
     - Мне необходимо на это два дня!
     - К сожалению, ничего не могу сделать, - развел руками Кротов. - Я не
имею никакого права ради костей задержать строительство хотя бы на минуту.
Даже если бы это были кости самого Адама.
     - Но  ведь  это  имеет величайшее значение для  науки!  -  поддержала
Догадова Лида.
     - Эх,  дорогая моя, - засмеялся инженер, - его наука сейчас мало меня
интересует...  Вот если бы  дело касалось вашей науки,  ну,  тогда,  может
быть, я и согласился бы задержать строительство...
     Товарищи Лиды  тоже рассмеялись.  По-видимому,  практицизм Кротова им
понравился.
     - Кроме  того,   -   прибавил  инженер,  -  если  наш  многоуважаемый
палеонтолог  так  интересуется  своей  наукой,   то   пусть  воспользуется
последними часами,  а  не...  вербует здесь себе  союзников,  а  главное -
союзниц.
     Теперь смеялись все. Даже Лида не удержалась от смеха.
     Догадов принадлежал к  людям,  которые никогда за словом в  карман не
лезут.  Он начал спорить. Пока он наскакивал на Кротова, мы втроем подошли
к Лиде, чтобы пожать ей руку. Но она не узнала нас, и мы сняли наконец уже
надоевшие нам шлемы.
     Мы поздоровались со всеми знакомыми и незнакомыми.
     - Ну, как наш палеонтолог? - спросил я Лиду.
     - Догадов? - переспросила она. - Да как будто бы ничего... Вы надолго
сюда?
     - На несколько дней. А вы?
     - Вероятно, пока не пустим завод.
     Догадов, увидев меня, бросился пожимать мне руку и требовать, чтобы я
защитил его от притеснений Кротова.
     Я  еще  не  успел определить свою позицию в  этом деле,  как  Кротов,
торопливо махнув нам рукой, сказал, что в конце дня надеется встретиться с
нами, и, оставив нас в штольне, уехал куда-то на электровозе.
     Аркадий Михайлович и  Тарас  пошли  осматривать места  для  подземных
насаждений, работники лаборатории занялись своими изысканиями.
     Только я  остался без  дела.  Вот почему я  очень обрадовался,  когда
Догадов предложил мне посмотреть на кости необыкновенного зверя.
     - Какая хорошая девушка эта Лида! - сказал он мне дорогой.
     Я  шел вслед за ним.  Почему-то мне не захотелось откликнуться на эту
фразу.
     Вдруг я услышал позади легкий шум.  Я оглянулся и увидел Тараса. Меня
удивили его насупленное лицо и угрюмый взгляд, которым он нас проводил.
     Кому адресовался этот взгляд?


                            14. НАУЧНЫЙ СОВЕТ

     На сессию Научного совета меня вызвал телеграммой Черняк.
     Нужно  было  немедленно вылететь  самолетом.  Вместе  со  мной  летел
Кротов.   Он  получил  радиограмму,  в  которой  Макаренко  предлагал  ему
немедленно прибыть  в  Иркутск,  чтобы  информировать совет  о  работе  на
участке.
     Охваченный волнением,  я  вошел в  небольшой круглый зал,  где должно
было состояться заседание.  Зал  был еще полупустым.  За  столиком,  между
трибуной  и  местом  председательствующего,  разместились стенографистки и
энергично чинили свои карандаши.
     До  начала  заседания  оставалось  около  получаса,  и  у  меня  было
достаточно времени,  чтобы разглядывать одного за  другим входивших в  зал
людей.  Создавалось впечатление,  что  заседания  Научного  совета  решено
проводить  без  всякой  торжественности.   Не   было  ни  фотографов,   ни
кинооператоров,  ни  даже  обычных  репортеров.  Журналистов  представляли
только Черняк и я.
     Антон  Павлович  сел  возле  меня.  Он  называл  мне  членов  совета,
входивших в зал,  и давал короткие характеристики тем, кто, по его мнению,
заслуживал внимания.  Так я узнал,  что очень тучный гражданин,  в котором
было не меньше полутораста килограммов веса,  - профессор Лорис, известный
знаток туннельного строительства и  давний оппонент Саклатвалы едва ли  не
во  всех научных дискуссиях.  Он  разложил на  пюпитре огромное количество
различных бумаг  и  книг,  которыми,  вероятно,  собирался пользоваться во
время заседания.  Заметив Черняка,  профессор Лорис приветливо кивнул ему.
Мне казалось,  что этот толстяк должен быть очень добродушным человеком. Я
сказал об этом Черняку.
     Тот улыбнулся:
     - Послушаешь,   как   он   будет  донимать  докладчиков  репликами  и
вопросами.  Он  их  заставит попотеть...  Он  знает на память проекты всех
больших туннелей, строившихся за последние пятьдесят лет.
     - Неужели он так свиреп? - недоверчиво спросил я.
     - Вообще  необыкновенный добряк,  но  в  диспуте не  знает  жалости к
оппоненту.
     Потом он  обратил мое  внимание на  стройного,  с  проседью брюнета в
светлом костюме.
     - Этот  инженер  уже  имеет  звание  академика,  хотя  серьезно начал
изучать технику только лет  пятнадцать назад.  До  этого он  был  неплохим
художником.   Его  зовут  Антон  Револ.   Лучший  знаток  железнодорожного
транспорта, конструктор новейших паровозов.
     Меня интересовало, собирается ли Револ выступить. Во всяком случае, я
не  видел возле него ни  единой бумажонки.  Выглядел этот академик немного
самоуверенным.
     Сосед уже обращал мое внимание на  розовощекого,  с  седой бородкой и
крючковатым носом  деда.  Старик переходил с  места на  место и  громко со
всеми здоровался.  Это  был  превосходный специалист по  механике,  бывший
сотрудник Саклатвалы,  а  теперь  директор  Института прикладной механики,
профессор Кучин. Он остановился возле худого, истощенного блондина. Черняк
отрекомендовал  мне   блондина  как   самого  въедливого  из   всех  здесь
присутствующих.  Это  был  выдающийся  горный  инженер  Опок.  Он  добился
молниеносных темпов в  постройке новых  шахт  и,  кроме того,  прославился
несдержанностью    языка,     вечными    болезнями    и     исключительной
работоспособностью.
     Возле  Опока  Кучин задержался.  Между ними  сейчас же  возник пылкий
спор.   Их  окружили.   Я  не  слышал,  о  чем  шел  опор,  но  вид  обоих
свидетельствовал, что Опок побеждает, потому что Кучин то и дело обращался
к  слушателям,   словно  просил  поддержки.  Впрочем,  слушатели,  хотя  и
придерживались нейтралитета, были явно не на его стороне.
     Я уже хотел подойти к спорщикам,  но в эту минуту в зал вошла большая
группа участников заседания. Среди них находился и Кротов. Я пригласил его
сесть вместе с  нами и  познакомил с Черняком.  Инженер Кротов был в числе
нескольких  практических  участников  строительства,  приглашенных на  эту
сессию академиком Саклатвалой.
     Антон Павлович заметил,  что из  тридцати шести членов совета прибыли
только двадцать девять.  Кроме того, были приглашены восемнадцать нечленов
совета. Вместе с секретарями и стенографистсками в зале к моменту открытия
сессии должно было собраться человек шестьдесят.
     Минут за  семь до  начала из  боковой двери вошел в  зал  Макаренко и
почти одновременно у главного входа показался маленький Самборский.
     И тут сразу же проявилось отношение к ним аудитории.
     Самборский, проходя между стульями, почти со всеми здоровался. Каждый
старался его остановить и  сказать ему что-нибудь приятное.  Даже издалека
его приветствовали восклицаниями,  в которых чувствовалась явная приязнь к
молодому энергетику, конструктору, умелому организатору.
     Макаренко аудитория встретила сдержанным шепотом.  Все  словно  бы  и
смотрели на  инженера,  но вместе с  тем каждый избегал встретиться с  ним
взглядом.  Только Кротов,  Кучин и Черняк приветливо кивнули Ярославу,  но
искреннее,  чем у  всех,  это вышло у Кротова.  Казалось,  и Кучин и Антон
Павлович ощущают какую-то неловкость,  а  их отношение к главному инженеру
туннельных сооружений неясно им самим.
     Без сомнения,  Макаренко знал о враждебном отношении к себе. И сейчас
он остро почувствовал это, о чем говорили и злой блеск его глаз, и горькая
усмешка.
     Макаренко прошел к  трибуне для докладчиков и  остановился возле нее,
ни  на  кого  не  глядя  и  перебирая какие-то  бумаги.  Неужели он  будет
выступать первым?  Это было бы странно. В таких условиях Саклатвала должен
был  бы  сначала дать  слово  другим и  тем  самым  хоть  немного ослабить
напряженную атмосферу, создавшуюся вокруг его ближайшего помощника.
     Но  вот Макаренко ясными глазами оглядел зал.  Его взгляд остановился
на  Самборском,  который в  эту минуту усаживался за  круглый стол как раз
напротив своего бывшего друга. Они обменялись едва заметным кивком головы,
как   малознакомые  люди.   Я   понял,   что  между  инженерами  произошел
окончательный разрыв,  что  место  крепкой дружбы заняла вражда,  если  не
глубокая ненависть.
     Макаренко посмотрел на  меня.  В  его глазах была печаль -  такая же,
какую  я  видел  во  время  нашего давнего ночного разговора.  Невыразимая
жалость,  тоска стиснули мое  сердце.  Я  мгновенно забыл все,  что  мне в
последнее время довелось слышать о нем. Чтобы хоть немного подбодрить его,
я энергично закивал ему головой.
     Вероятно,  на  меня обратили внимание,  потому что Черняк,  улыбаясь,
прошептал мне:
     - Боюсь,  что  многим твое  поведение кажется сейчас по  крайней мере
бестактным.
     - А тебе? - резко спросил я его.
     Я  хотел  в  конце концов знать,  что  думает о  главном инженере мой
редактор.
     Но он был неплохим дипломатом. Его ответ ничего мне не сказал.
     - Я с интересом жду доклада Макаренко.
     Уже поздно было начинать с  ним спор.  До начала заседания оставалось
две минуты.
     Из  той  же  боковой двери,  из  которой раньше  вышел  Макаренко,  в
сопровождении своего секретаря появился академик Саклатвала.
     Среди  присутствующих я  внезапно заметил еще  одного  знакомого:  за
рядами кресел, на обычном стуле, сидел Акоп Томазян.
     "Ого,  мой  Шерлок Холмс  тоже  интересуется тем,  что  здесь  сейчас
произойдет!" - подумал я.
     Саклатвала занял свое  место.  Вид  у  него  был  утомленный,  взгляд
какой-то  отсутствующий,  голос тихий.  Он сказал,  что время уже начинать
работу,  что  семи членов совета нет,  но  двое из  них на  днях приедут в
Иркутск и  успеют принять участие в следующих заседаниях сессии.  Потом он
коротко  рассказал о  положении дел  на  строительстве Глубинного пути,  о
перспективах работы и о том,  какие вопросы должна решить настоящая сессия
Научного совета.
     Сообщение, что первым о состоянии туннельных работ доложит Макаренко,
все восприняли с явным удовлетворением.
     Опершись на трибуну,  положив перед собой папку с бумагами, Макаренко
начал  свой   доклад.   Говорил  он   негромко  и   тем   самым  заставлял
присутствующих напрягать слух и  сохранять тишину.  Речь его звучала очень
спокойно и по-деловому.
     Он рассказывал о  работах на отдельных участках туннеля,  то и дело в
образных  выражениях  сравнивал  достижения  отдельных  технических групп,
пояснял  причины  отставания  других  групп,  называл  количество вынутого
грунта,  говорил о скоростях проходки туннеля. Целый раздел своего доклада
он посвятил энергетическому хозяйству.  Он подчеркнул заслуги в  этом деле
Самборского,   сказал,   что  возлагает  большие  надежды  на  Байкальский
электрокомбинат и  что  комбинат этот  благодаря усилиям  его  строителей,
особенно инженера Самборского,  вскоре даст  строительству Глубинного пути
неограниченное количество энергии, недостаток которой до сих пор замедляет
пробивку туннеля.
     Все необыкновенно внимательно следили за докладом.
     Откровенно говоря, весь этот ливень расчетов и сухих формул, которыми
так охотно оперировал Макаренко, начал меня утомлять. Общее впечатление от
первой  половины  доклада  у  меня  сложилось  такое,   что  строительство
разворачивается совершенно нормально,  что  на  отдельных участках туннеля
уже    прокладываются    железнодорожные   пути,    продолжается    монтаж
электрооборудования, что в ближайшем будущем Забайкальская зона соединится
с Западносибирской и Дальневосточной.  Я видел, что члены и нечлены совета
не собираются возражать или что-нибудь опровергать в  сказанном Макаренко.
Никто не бросил ему ни единой реплики.
     Но,  присмотревшись к Опоку,  я заметил,  что он пропускает мимо ушей
все, о чем говорит докладчик, и с явным нетерпением ждет чего-то другого.
     Но  вот  Макаренко  перешел  к  другой  части  своего  доклада  -   к
оборудованию стен туннеля,  к  перегородкам между участками,  к воздушному
хозяйству и нового вида электровозам и вагонам в туннеле.
     - Наш туннель,  - сказал он, - будет принадлежать к типу герметически
закупоренных.
     - Почему? - прозвучал вдруг вопрос.
     Я не заметил, кто именно задал его.
     Вопрос расшевелил слушателей.  Все сразу насторожились,  и, казалось,
каждый хотел спросить о том же самом.
     Макаренко спокойно докладывал дальше:
     - Такого типа туннели требуют исключительного внимания к  внешнему их
оборудованию.  Вот  почему  нам  придется  несколько увеличить затраты  на
специальные  материалы   и   оборудование  перегородок  между   отдельными
секциями.  К  тому же ведь нужна специальная изоляция подземных вокзалов и
других помещений.
     Он  снова  перешел  к  подсчету  материалов,  необходимых для  такого
оборудования,  определил, сколько нужно рабочих. Далее он отметил, что все
это, как ему кажется, задержит строительство туннеля немногим более чем на
полгода.
     На лицах едва ли не всех слушателей выразилось удивление. Ведь именно
с  обвинением в  задержке строительства туннеля  они  собирались выступать
против Макаренко.  Казалось бы,  он должен защищаться,  а  главный инженер
туннельных сооружений атаковал Научный совет. Он настойчиво доказывал, что
задержка строительства совершенно необходима.
     - Почему мы  настаиваем на герметически закрытом туннеле?  -  спросил
Макаренко и  тут  же  ответил:  -  Для  этого у  нас  есть очень серьезные
основания.  Первое: из опыта горных работ известно, что в глубоких шахтах,
проходящих в различных грунтах,  в различных геологических условиях, могут
встретиться  рудничный  и   болотный   газы.   Вы   знаете,   как   быстро
распространяются газы.  Особенно быстро они распространятся в туннеле, где
будут существовать исключительной силы течения воздуха. Появление опасного
газа может привести к  ужасной катастрофе на большом пространстве.  И  вот
для  того,  чтобы  избежать  катастроф или  чтобы  локализовать несчастный
случай, если он все-таки произойдет, мы и предлагаем герметизацию туннеля.
Разделение  туннеля  на  герметические  секторы  воспрепятствует  созданию
воздушной тяги...  А  во  время войны,  особенно химической,  герметизация
туннеля даст возможность защитить его и от этой опасности.
     По  моим соображениям,  ему нельзя было отказать в  логичности.  Свое
предложение он очень хорошо обосновал.
     Но  в  зале  неожиданно  прозвучало  слово,  как  хлыстом  стегнувшее
докладчика:
     - Ерунда!
     Это сказал Опок. Сказал во весь голос.
     Макаренко покраснел,  однако доклада не  прервал и  ничем не  выказал
своего возмущения.
     Возле меня тихонько выругался Кротов.
     - Вот безобразие! - прошептал он, кивая на Опока. - Будешь выступать,
тогда и скажешь.
     Впрочем,  он  скоро успокоился.  Докладчик перешел к  теме,  наиболее
интересной для моего соседа: Макаренко заговорил о вентиляции.
     - В   горном  строительстве  вентиляция  как  санитарно-гигиеническое
мероприятие имеет величайшее значение.  Не буду говорить, в каких размерах
нам придется строить вентиляционные установки. Они определяются масштабами
нашего  строительства.  У  нас   есть   специальная   служба   вентиляции.
Запроектирован   ряд   мощных   вентиляционных  агрегатов,  которые  дадут
возможность  очень  быстро  заменять  воздух   в   туннеле.   Испорченный,
загрязненный,   а   может  быть,  и  отравленный  воздух  с  помощью  этих
вентиляционных станций можно будет выкачать в течение нескольких минут. Во
всем  туннеле  от  Москвы  до  Тихого  океана можно будет сменить негодный
воздух на свежий в течение каких-нибудь десяти минут.
     - Лишняя роскошь! - проговорил кто-то.
     Докладчик не обратил внимания и  на эту реплику.  Я  видел,  что лица
большинства членов совета все больше мрачнеют. Некот