ались еще огни,  которые приближались к нам.  Под
навес над платформой вкатился мощный паровоз, за ним застучали вагоны.
     Аркадий  Михайлович достал  из  кармана  телеграмму,  чтобы  еще  раз
проверить,  в каком вагоне ехал Тарас Чуть.  В телеграмме стояло:  "Выехал
шестнадцатого поездом номер шесть вагон три место двенадцать Тарас Чуть".
     Мы подошли к третьему вагону.  Один за другим выходили пассажиры. Это
были мужчины с  чемоданами и  портфелями,  дамы с  коробками,  сумочками и
разными пакетами,  двое или трое вышли с  маленькими детьми,  но ни одного
подростка, которого можно было бы принять за Тараса Чутя, мы не увидели.
     Вот уже вышел и  последний пассажир.  Проводник поднялся на ступеньки
вагона, намереваясь запереть дверь на ключ. Мы растерянно переглядывались.
Черняк задержал проводника и спросил:
     - Товарищ,  в  вашем вагоне,  на двенадцатом месте,  должен был ехать
паренек из Староднепровска. Вы не замечали такого пассажира?
     Проводник оказался человеком приветливым.  Он подтвердил,  что такого
пассажира видел,  но  не  помнит,  выходил ли  он  из вагона.  Может быть,
мальчик спит  на  своей  полке?  Черняк  поднялся в  тамбур  и  следом  за
проводником вошел в вагон. Мы втроем остались ждать.
     Через минуту Черняк вернулся.
     - Товарищи, войдите сюда, - взволнованно сказал он.
     Охваченные тревогой, мы двинулись в вагон.
     - Мальчика нет,  -  пояснил Черняк,  -  но  на  третьей полке над его
местом остался чемоданчик.
     Когда мы очутились возле двенадцатого места - это была верхняя полка,
- Черняк предложил отпереть чемоданчик и  по  вещам  определить,  кому  он
принадлежит. Но проводник на это не согласился. В таких случаях полагалось
вызвать  представителя  железнодорожной  милиции  и   в   его  присутствии
составить официальный акт.
     Тем временем я  нагнулся и,  заглянув под лавку,  заметил там калоши.
Осмотрев новую находку,  мы  пришли к  выводу,  что они могут принадлежать
мальчику лет тринадцати-четырнадцати.
     - Э-э,  дело плохо, - горевал проводник. - Мальчик, наверное, отстал.
Вышел на какой-нибудь станции и не успел сесть в поезд.
     Пришлось взять  чемоданчик и  калоши и  вместе с  проводником идти  к
дежурному железнодорожной милиции.  Там чемодан открыли, и выяснилось, что
он   действительно  принадлежит  Тарасу  Чутю.   В   чемодане  лежали  его
ученический билет и тетрадь с надписанной фамилией.
     По  нашей просьбе,  на  предыдущие станции были  посланы телеграммы с
запросом,  не  знают ли там о  пассажире Тарасе Чуте,  отставшем от поезда
номер шесть на пути из Староднепровска.
     - Ответа раньше чем через два-три часа не получим,  - сказал дежурный
милиции.
     Оставаться на  вокзале было не к  чему.  Мы сели в  машину и  поехали
домой.  Аркадий Михайлович упрекал себя в  том,  что,  вызывая Тараса,  не
позаботился, чтобы мальчика сопровождал кто-нибудь из взрослых.
     - Не волнуйтесь,  -  успокаивал его Черняк. - Завтра утренним поездом
он будет здесь. Наверное, отстал, случается.
     Машина остановилась на  улице  Красных Ботаников.  Здесь  должны были
выйти профессор и Лида.
     - Когда возвращается Станислав? - спросил я девушку.
     - Станислав сегодня приехал.  Я забыла сказать вам об этом.  Зайдите.
Брат будет рад вас видеть. Он еще не спит, в кабинете горит свет.
     Странно,  что Лида забыла рассказать о приезде брата.  И говорила она
каким-то  безразличным тоном,  даже не  заботясь,  чтобы ее  слова звучали
вежливо.
     Все-таки  я  решил  пойти  с  ней.  Правду говоря,  я  по  Станиславу
соскучился.
     Майор в самом деле встретил меня с радостью,  хотя был уже первый час
ночи. Он внимательно выслушал рассказ о Тарасе Чуте и поинтересовался, что
нового в городе.
     Я  рассказал  о  заседании  комитета,  о  выступлениях инженеров,  об
активности Черняка, о своих размышлениях по этому поводу.
     Он так же внимательно слушал.  Под конец я  спросил,  что случилось с
Лидой, почему она грустна.
     - Неприятности, - ответил, сразу нахмурившись, Станислав.
     - Какие? Это не секрет?
     - Нет. Она заболела.
     - Что с ней? - воскликнул я.
     - Диабет.
     - Разве это так страшно?
     - Форма довольно тяжелая. Надо соблюдать очень строгий режим. Барабаш
давно уже  подозревал.  Как теперь выяснилось,  он  когда-то  встретился с
врачом, лечившим Лиду на курорте, и тот сказал, что, по его мнению, у Лиды
диабет. Теперь вся надежда на эндокринологический институт.
     - Грустная история...
     Станислав помолчал.
     - Не будем об этом говорить.  Все равно помочь мы не можем... Лучше я
теперь расскажу тебе кое-какие новости.
     - Я слушаю.
     - Сегодня на заседании правительства академик Саклатвала делал доклад
о туннеле. Утверждено постановление о создании проектного комитета. Черняк
и Довгалюк - члены комитета. Кандидатуру ботаника отстаивал Саклатвала. Не
знаю,  что наш Аркадий Михайлович будет в этом комитете делать. В комитете
есть представители от вооруженных сил.  Один из них...  я. До весны проект
должен быть закончен. За проект отвечают Макаренко и Самборский.
     - Черняк об этом знает?
     - Еще нет. Завтра узнает.
     - Завтра будет в газетах?
     - Нет.  В  газетах об  этом объявят,  когда начнет работать прессбюро
комитета.
     - Будет такое бюро?
     - Признали целесообразным организовать.  Все  сообщения для  прессы -
только через него.  И вообще,  пока проект не будет закончен, писать нужно
поменьше,  потому что это еще экспериментальная работа. Ну, о прессбюро ты
завтра будешь знать больше меня.
     - Откуда?
     - Заведующим рекомендован ты.  Если ты согласишься, Саклатвала завтра
подпишет приказ.
     Я был до крайности удивлен.
     - Почему меня? - стал я допытываться у Шелемехи.
     - По моей рекомендации.  Академик сразу же поддержал.  Как журналист,
ты достаточно популярен.
     - Но я...
     - ...самая лучшая кандидатура,  - оборвал меня Шелемеха. - Саклатвала
так и сказал. Он ведь постоянный читатель твоих произведений.
     Сказать правду,  слышать о себе такие слова было весьма приятно,  и я
возражал очень невразумительно.


                     9. ПРОФЕССОРА ДОВГАЛЮКА ВЫЗЫВАЮТ

     С  тех  пор  как  я  возглавил вышеупомянутое прессбюро,  прошло  две
недели.  Новые обязанности пока отнимали очень мало времени.  Я должен был
раза  два  в  месяц  давать  небольшие информации о  работе  комитета  над
проектом подземного пути.  И,  хотя прессбюро состояло из  меня одного,  я
по-прежнему с увлечением работал в журнале.
     В  последнее время меня волновали две  вещи.  Первая -  болезнь Лиды.
Внешне болезнь как бы и  не отразилась на девушке.  Но исчезли ее энергия,
оптимистическое настроение,  я не слышал больше ее звонкого смеха.  Теперь
мне  приходилось видеть Лиду  часто,  так  как  она  работала в  одной  из
проектных  групп.  Лаборатория  металлов  изыскивала  новые  металлические
сплавы.  Лида испытывала новый вид специального сплава, который должен был
быть  более крепким,  чем  сталь,  и  более легким,  чем  алюминий.  После
окончания этой работы она собиралась ехать в санаторий лечиться.
     Часто заходивший ко мне Догадов рассказывал,  что в последнее время о
Лиде и  Барабаше много говорят.  Работая в  эндокринологическом институте,
доктор Барабаш уже  давно  занимался проблемой лечения диабета,  а  сейчас
отдался  этому  целиком.   В   ближайшее  время  он  должен  был  защищать
диссертацию о  лечении диабета.  Мой  коллега откуда-то  узнал,  что,  еще
будучи студентом медицинского института,  Барабаш проявлял к  этой болезни
большой интерес.  Догадов рассказывал также, что Барабаш влюблен в Лиду, а
она относится к нему не слишком приветливо.
     Из этих рассказов видно было,  что ни Догадов,  ни кто-либо другой не
знали о взаимоотношениях Лиды и Макаренко.
     За последнее время я  только один раз видел Лиду и  Макаренко вместе.
Как-то утром,  придя в  институт к  академику Саклатвале,  я  заметил их в
институтском саду на скамье возле клумбы с  астрами.  Было свежее и  ясное
осеннее утро.  Желтые кленовые листья словно ковром укрыли землю. Ни Лида,
ни  Макаренко  не  видели  меня,   и  я  издали  мог  их  наблюдать.   Они
разговаривали.
     Чтобы не потревожить их, я ушел из сада.
     Через несколько дней,  зайдя к  Шелемехе,  я встретил там Барабаша и,
оставшись с ним наедине, начал расспрашивать его о болезни Лиды.
     Доктор  подробно рассказал,  что  такое  диабет,  какие  бывают формы
диабета и чем он опасен.
     У  самого Барабаша был в  последнее время болезненный вид,  он сильно
похудел, его порывистые движения выдавали скрытую тревогу.
     Нужно сказать,  что  я  до  сих пор еще не  знал как следует молодого
врача. Иногда он казался мне очень хорошим, умным и симпатичным человеком,
а иногда вызывал какое-то раздражение.
     Я не знал,  известно ли Барабашу о взаимоотношениях Лиды и Макаренко,
но был уверен,  что Барабаш чувствует разницу в отношении девушки к нему и
к инженеру.
     Вторым  делом,   сугубо  занимавшим  мои  мысли,   было  таинственное
исчезновение Тараса Чутя.
     Пророчество Черняка  не  оправдалось:  мальчик на  следующее утро  не
появился.   Телеграфные  ответы,   полученные   железнодорожной  милицией,
свидетельствовали,  что  Тараса Чутя  нигде не  нашли.  Не  было его  и  в
Староднепровске.
     Мы узнали,  что Тарас Чуть - воспитанник детского дома.  Родители его
несколько лет назад умерли от какой-то эпидемии.  Мальчик учился в восьмом
классе.   Он   отличался  способностями  и  дисциплинированностью,  мечтал
поступить      на       географический       факультет       и       стать
путешественником-исследователем.  О его проекте никто не знал,  пока он не
получил приглашение из редакции "Звезды".  Только  тогда  он  рассказал  о
своих замыслах.  В детском доме не возражали против поездки, тем более что
если бы он не попал сразу в редакцию, то заехал бы к родственникам матери,
живущим совсем недалеко от вокзала.
     Специальное следствие показало,  что почти весь день,  проведенный  в
поезде,  мальчик  лежал на полке и читал книгу.  Проводник припомнил,  что
новый пассажир раза два просил у него чаю  и,  кажется,  ходил  обедать  в
вагон-ресторан.  Удалось также установить, что перед вечером мальчик играл
в шахматы с высоким пассажиром,  севшим в  поезд  днем.  Высокий  пассажир
сошел с поезда, не доезжая столицы. Был ли еще тогда Тарас на своей полке,
проводник не помнил.
     Аркадий Михайлович ездил в Староднепровск,  но ничего там выяснить не
смог.  Возможно,  что  следователь Томазян,  которому  было  поручено дело
Тараса  Чутя,  знал  больше,  чем  мы,  но  ничего не  говорил,  а  только
спрашивал.
     Прошло две недели.
     Аркадий Михайлович очень нервничал,  обвиняя себя в  том,  что  из-за
него Тарас исчез неведомо куда.
     Я  как-то  зашел к  старику,  чтобы немного успокоить его.  Профессор
встретил меня очень радостно,  провел в свой маленький кабинет,  посадил в
кресло,  а сам,  возбужденно шагая из утла в угол, начал рассказывать, что
он предпринимает для того, чтобы разыскать Тараса.
     - Я  хотел  еще  поместить в  газету  объявление,  но  следователь не
позволяет.  Просит немного подождать. Не понимаю. Ему все чудится какое-то
преступление.  А какое, скажите на милость, здесь может быть преступление?
Кому  этот  мальчонка нужен?  Денег у  него  не  было,  костюмчик и  обувь
дешевенькие, чемодан оставил в вагоне, калоши тоже...
     Профессор остановился, задумчиво посмотрел на книжные полки, которыми
были заставлены стены кабинета, и снова начал:
     - Я  думал,  случилось какое-нибудь несчастье в  дороге.  Но ведь все
несчастные случаи на железной дороге регистрирует железнодорожная милиция.
Были в тот день два несчастных случая,  но оба -  со взрослыми разинями. О
мальчике же ничего не известно.
     Прошло несколько минут. Вдруг тишину нарушил звонок телефона. Аркадий
Михайлович снял трубку и сказал:
     - Ага-а!
     То, что я услышал дальше, заставило меня насторожиться.
     - Да,  это его квартира, - сказал профессор. - Ну? Да, да, это я сам.
Да, профессор Довгалюк. Слушаю вас... Откуда? Ага.
     Наступила  длинная  пауза.   Профессор  внимательно  слушал  и  вдруг
взволнованно крикнул:
     - Как его зовут?
     Сразу же лицо его выразило крайнее разочарование.
     - Нет, я такого не знаю.
     Снова последовала долгая пауза.
     - Кто со мною говорит?  Как?  Корсакова?  Хорошо. Сколько к вам езды?
Хорошо. Постараюсь сейчас выехать.
     Когда он положил трубку, я спросил:
     - Что-нибудь о Тарасе?
     - Нет,  -  покачал головой профессор. - О каком-то Адриане Маковском.
Не имею о нем ни малейшего представления.
     - А что случилось, Аркадий Михайлович?
     - Вы же слышали.
     - Нет, это вы слышали, а не я.
     - Да, да... Говорили из Демидовской хирургической больницы. У них уже
две  недели  лежит  тяжело  раненный юноша  Адриан Маковский.  И  никто  в
больнице не  знает,  есть ли у  него тут какие-нибудь родные или знакомые.
Сегодня он  пришел  в  сознание и  назвал,  видите ли,  профессора Аркадия
Михайловича Довгалюка,  то  есть  меня.  А  потом  опять потерял сознание.
Придется...
     - Аркадий Михайлович, можно с вами?
     - Пожалуйста. Только едем сейчас же.


                             10. ПАЛАТА ‘ 32

     Пока профессор  собирался,  я  задумался  над  фамилией  неизвестного
больного:  она показалась мне удивительно знакомой. Адриан Маковский... Не
читал  ли я о нем что-то совсем недавно?  Я напряг память и вспомнил,  что
видел это имя в одном из последних номеров вечерней газеты. Но где оно там
фигурировало?
     - Аркадий Михайлович, есть у вас "Вечерка" за последние числа?
     - Нет. А что?
     Я объяснил. Но газеты не было, и мы решили не задерживаться.
     Демидовская больница находилась очень далеко, и добраться до нее было
трудно.  Решили ехать автобусом,  так как по  телефону профессору сказали,
что автобусная остановка возле самой больницы.
     Спустя полчаса мы подъехали к расположенному посреди небольшого леска
красному трехэтажному зданию.  Через калитку в железных воротах мы прошли,
никого не встретив.  Только у подъезда,  в вестибюле,  мы увидели  наконец
швейцара  и  нескольких  посетителей.  Швейцар  не обратил на нас никакого
внимания,  если не считать бдительного взгляда,  брошенного на нашу обувь,
Очевидно,   его   больше   всего  интересовала  чистота  ног  посетителей.
Убедившись,  что тут все в порядке,  он не  спеша  возобновил  разговор  с
какой-то старушкой.
     Не  успели мы  осмотреться,  как  в  вестибюль вошла сестра.  Аркадий
Михайлович подошел к ней и спросил:
     - Скажите, пожалуйста, где можно видеть доктора Корсакову?
     Пристально взглянув на него, сестра в свою очередь спросила:
     - Вы профессор Довгалюк?
     - Да. Меня просили сюда приехать.
     - Мы с нетерпением ждем вас. Сейчас я попрошу сюда доктора.
     Один   из   посетителей,   юноша,   сидевший  в   углу,   внимательно
прислушивался к  разговору.  Едва сестра скрылась за дверью,  он подошел к
Аркадию Михайловичу.
     - Я тоже жду вас, профессор, - сказал он.
     Довгалюк удивленно посмотрел на него.
     - Моя фамилия Маковский, - сказал юноша. - Адриан Маковский.
     - Прошу прощения, - Аркадий Михайлович оглядел юношу с головы до ног,
- прошу прощения, но вы, как я вижу, совершенно здоровы!
     - Я? Разумеется, я здоров. Меня сюда вызвали.
     - И вас вызвали?
     - Главный врач вызвал меня по делу о моем паспорте.
     Тут память моя совершенно прояснилась. Я вспомнил, что читал в газете
объявления об  утерянных документах и  среди  них  было  одно  с  фамилией
"Маковский".
     - Я потерял паспорт, - объяснял тем временем юноша, - а может быть, у
меня его украли. Я дал об этом объявление. Позавчера оно было напечатано в
газете, а сегодня мне позвонили, позвали сюда и сказали, чтобы я ждал вас.
Вы знаете, где мой паспорт?
     Аркадий Михайлович посмотрел на меня поверх очков, потом повернулся к
юноше, беспомощно развел руками и сказал:
     - Голубчик мой, впервые слышу и о вас и о вашем паспорте. Может быть,
нам объяснят, в чем дело, те, которые нас сюда вызвали?
     Вернулась сестра.
     - Снимите,  пожалуйста,  пальто и  наденьте халат,  -  предложила она
профессору. - Пойдем в палату. Доктор ждет вас возле больного.
     - Со мной этот товарищ, - Аркадий Михайлович указал на меня.
     - Товарищ тоже наденет халат.
     Выдав нам халаты,  сестра повела нас на второй этаж. В конце длинного
коридора она отворила дверь в тридцать вторую палату.
     В  большой,  с  голыми стенами комнате стояли три  кровати.  Две были
пусты,  на третьей лежал больной. Над ним склонилась светловолосая женщина
в халате.
     Как только мы вошли, она улыбнулась профессору и сказала:
     - Здравствуйте,  Аркадий Михайлович.  Я  не  видела вас больше десяти
лет,  но  узнала  сразу.  Когда  я  училась в  школе,  вы  преподавали нам
ботанику.
     Довгалюк,  по  всей  вероятности,  не  узнал свою бывшую ученицу,  но
приветливо пожал ей руку.
     - Очень приятно! Я к вашим услугам.
     - Прошу вас подойти к больному и посмотреть на него.  Он без сознания
сейчас... Знаете ли вы его?
     Склонившись  вместе  с   профессором  над   больным,   я   пристально
вглядывался в  его  лицо.  Насколько позволяли разглядеть бинты,  это  был
подросток со вздернутым носом и тонкими, плотно сомкнутыми губами.
     - Аркадий Михайлович, ведь вы видели фотографию? - спросил я.
     - Видел. Да разве по ней можно узнать?
     Фотографию   Тараса    Чутя    Аркадию   Михайловичу   показывали   в
Староднепровском детском доме.
     - Может быть,  и он, - проговорил наконец профессор, но уверенности в
словах его не было.  - Попрошу вас, - обратился он к врачу, - покажите мне
его уши.
     Умелые  пальцы  Корсаковой осторожно отогнули  марлю,  и  из-под  нее
показалось сначала одно, а потом и другое ухо. Меня они ничем не поразили.
Но Аркадия Михайловича этот осмотр совершенно удовлетворил.
     - Видите,  -  прошептал он,  -  уши без мочек.  А  верх левого словно
чуть-чуть срезан.
     Врач, сестра и я смотрели на профессора, ничего не понимая.
     - Это его приметы,  - объяснил он нам, но понял его только я. - О них
мне  сказали  в  Староднепровском  детском  доме.  Это  он...  он,  он!  -
взволнованно повторял профессор.
     - Вы знаете его? - спросила сестра.
     - Это Тарас Чуть, - ответил профессор, не сводя глаз с больного.
     - Так он не Адриан Маковский? - спросила доктор.
     - Нет,  Адриан Маковский сидит в  вестибюле.  А это Тарас Чуть...  Но
расскажите же нам о состоянии его здоровья и как он попал к вам.
     - Присядьте, профессор.
     Аркадий Михайлович сел у постели на предложенный ему стул.
     - Очень прошу вас, товарищ Корсакова, объяснить нам, что с мальчиком.
     - Состояние его тяжелое,  но не безнадежное, - ответила та. - Правда,
первые дни  мы  почти не  верили,  что он  выживет.  Его принесли к  нам с
проломленной головой и разбитой грудью.  Кроме того,  у него сломана рука.
Его  нашли  возле  высокого моста,  по  которому проходит железная дорога.
По-видимому,  он  упал с  этого моста и  разбился.  Мы три раза делали ему
операцию.  Только прошлой ночью он впервые пришел в  сознание и проговорил
несколько слов...  Из  всего,  что  он  говорил,  я  разобрала только вашу
фамилию,  профессор.  Он повторил ее несколько раз.  Я  и решила позвонить
вам.  Ведь мы ничего об этом мальчике не знаем.  Мы думали,  что его зовут
Адрианом Маковским -  при  нем  нашли паспорт на  это  имя,  -  но  вчера,
прочитав  в  газете  объявление  об  утерянном  паспорте  на  имя  Адриана
Маковского, мы вызвали владельца паспорта сюда.
     - Видел,   видел  этого  владельца,  -  кивнул  профессор.  Настоящий
Маковский его совершенно не и