ничего.  Не  знаю,  хорошо ли,  что они увидятся,  но  перед такой опасной
операцией я не мог им в этом отказать.
     Больше я  ни  о  чем не  спрашивал.  Мы  дважды прошлись по  длинной,
спускавшейся к реке аллее и сели на скамью.
     - Вы знаете,  я люблю Лиду,  -  сказал Барабаш,  глядя вдаль и словно
обращаясь к кому-то,  кого он там видел.  -  Если эксперимент не удастся и
она умрет, у меня ничего в жизни не останется...
     Что я мог сказать ему?  Ведь ясно,  что Лида любит Ярослава.  Барабаш
должен это понимать.  Ну, а если эксперимент удастся? Барабаш рассчитывает
на ее благодарность?..
     Врач словно разгадал мои мысли. Он повернулся ко мне и сказал:
     - Я  знаю,  она любит Ярослава.  В свое время у них возникли какие-то
расхождения...  недоразумения... недоговоренности... Потом, кажется, после
катастрофы в шахте,  они помирились, все стало ясно. Но сейчас же вслед за
этим болезнь Лиды обострилась...  Вероятно,  это  было следствием сильного
нервного напряжения.  Сейчас  у  меня  только  одна  мысль  -  спасти  ее,
сохранить ей жизнь. Клянусь вам, я все сделаю, чтобы она осталась жить!
     Я крепко пожал руку врача.


                               6. ОПЕРАЦИЯ

     Операция,  которую решил сделать Барабаш,  была такой необычной,  что
весь  врачебный персонал  санатория собрался у  операционной.  Насколько я
понял,  речь шла  о  том,  что  больную отравят одним из  сильнейших ядов,
вызывающих смерть через самое короткое время,  а потом, применяя различные
способы,  спасут.  Яд,  резко воздействуя на весь организм, должен был так
повлиять на  раковую опухоль,  чтобы она  перестала развиваться,  а  потом
совсем рассосалась.
     Обязанности ассистентов   Барабаша   во   время   операции  выполняли
несколько врачей.  Один за другим они проходили по коридору и  исчезали  в
операционной.  Я  видел  их  озабоченные  лица и,  казалось,  ощущал,  как
напряжены все их нервы.  Если операция пройдет успешно, она положит начало
новой эпохе в развитии целой отрасли медицины.
     Ко мне подошла сестра и предложила мне ожидать в соседней комнате,  а
не стоять в коридоре.  Войдя в комнату, я увидел Макаренко. Я поздоровался
и спросил, как Лида перенесла свидание с ним.
     - Ей  стало  хуже,  она  почти потеряла сознание,  -  коротко ответил
Ярослав.
     Он  всегда  был  неразговорчив,   а  теперь  особенно  молчалив.   Он
машинально переворачивал страницы какого-то журнала, но выражение его лица
свидетельствовало, что он ничего не видит. Мы давно не виделись, но сейчас
я  не заметил особых изменений в его наружности.  Только морщинки на лбу и
черные круги под глазами говорили об усталости.
     - Ярослав Васильевич,  вы не знаете,  когда будут известны результаты
операции? - спросил я.
     - Мне  сказали,  что  о  первых результатах можно  будет узнать через
тридцать - сорок минут.
     Ярослав посмотрел на часы:
     - Сейчас я  поговорю с  сестрой.  Если будет возможно,  она  узнает и
скажет нам.
     Крепко сжав челюсти,  словно превозмогая боль,  он вышел в  коридор и
что-то  шепотом сказал сестре.  Та кивнула головой.  Макаренко вернулся ко
мне.
     - Из операционной еще никто не выходил, - сказал он.
     Это  мы  знали  и  раньше,  так  как  следили через открытую дверь за
коридором. Но вот из операционной вышел один из врачей-ассистентов, за ним
- сестра,  и они быстро куда-то побежали.  Прошло две-три минуты -  оттуда
выбежал  еще  один  врач.  Вернулась  с  какими-то  инструментами  сестра.
Вернулись оба  врача,  а  с  ними еще какой-то  новый врач.  Чувствовалась
лихорадочная торопливость,  которая увеличивала и нашу тревогу.  Макаренко
сидел  нахмурясь,  сжимая  руками  край  стола.  В  его  глазах отражалось
напряженное ожидание.
     Наконец к  нам вошла сестра.  Она сказала,  что больная без сознания,
что после первого же укола сердце почти остановилось,  но врачи, пользуясь
всеми  возможными  способами,  поддерживали  его  биение.  Больной  делали
искусственное дыхание и впрыскивали под кожу разные укрепляющие лекарства.
Барабаш ни на минуту не отходил от нее. Минут через двадцать сердце начало
работать само, но потом его деятельность снова ослабела.
     - Если можно,  пусть к  нам зайдет кто-нибудь из врачей,  -  попросил
Макаренко.
     Сестра обещала передать его  просьбу.  Через  несколько минут  к  нам
пришел молодой врач, один из ассистентов Барабаша.
     Немного подробнее он повторил нам то, что мы уже слышали от сестры, и
объяснил,  что состояние больной очень тяжелое, но безнадежным его считать
нельзя.   Организм  больной,   поддерживаемый  разными  средствами,  может
пересилить  грозную  опасность.  Что  касается  самой  болезни,  препарат,
введенный в  кровь,  действует очень  сильно и,  без  сомнения,  влияет на
раковую опухоль благоприятно. В этом медики уже убедились.
     Снова  мы  с  Ярославом остались вдвоем.  Никто  из  нас  не  нарушал
молчания.   Мы   только  пристально  наблюдали  через  открытую  дверь  за
коридором.  Ярослав встал и  начал ходить из угла в  угол,  стараясь унять
волнение.
     Так прошло по  крайней мере полтора часа.  Никто к  нам не входил.  В
коридоре царила тишина. Быстро надвигались сумерки.
     Когда  уже  совсем стемнело,  Ярослав снова  попросил дежурную сестру
позвать кого-нибудь из  врачей.  На  этот  раз  к  нам  вышел Барабаш.  Он
выглядел усталым,  но в глазах его светились уверенность и радость.  Вслед
за  ним  из  операционной  начали  выходить  и   другие  врачи.   Они  шли
неторопливо,  обмениваясь мнениями,  и  это вселяло надежду,  что операция
закончилась благополучно.
     - Она спасена? - бросился навстречу Барабашу Макаренко.
     - Надеюсь,  -  ответил врач,  -  хотя окончательно утверждать еще  не
могу.
     - Расскажите, в каком она состоянии, - попросил я.
     - Мы,  врачи,  еще тревожимся за  судьбу больной,  но верим,  что все
закончится хорошо.
     - Как она себя чувствует?
     - До сих пор без сознания.  Сказать,  что кризис миновал целиком,  не
могу, но сердце, хоть и очень слабо, работает самостоятельно.
     - Когда же вы будете уверены? - вырвалось у Ярослава.
     Доктор потер ладонью лоб и тихо ответил:
     - Для  этого  нужно дня  два-три.  Вообще результаты операции следует
признать  удовлетворительными.  Мы  еще  будем  систематически  вводить  в
организм препарат, но он уже не будет действовать так сильно, как вначале.
     - К Лиде можно войти? - спросил Ярослав.
     - Она  без сознания.  Войдите.  Только не  нужно к  ней приближаться.
Будем осторожны.
     Получив разрешение, Ярослав надел халат. Я хотел сопровождать его, но
в это время мне подали телеграмму. Черняк вызывал меня в Москву. Очевидно,
кто-то известил его о моем пребывании в санатории.
     Когда Макаренко вернулся и узнал об этом, он словно очнулся, стряхнул
с себя овладевшую им задумчивость и сказал, что поедет вместе со мной.
     - Срок моего отпуска заканчивается завтра в одиннадцать часов утра, -
сказал он.
     Мы  выехали из "Соснового" поздно ночью.  За руль сел Макаренко.  Нас
провожал Барабаш.
     Находясь в  обществе Ярослава Макаренко,  я,  разумеется,  не  мог не
вспомнить  о  его  работе  на  строительстве Глубинного пути,  а  также  о
секрете, который открыл нам Самборский.
     В санатории,  целиком поглощенный совершавшимися там событиями,  я не
думал об этом.  Но теперь в моей голове один за другим возникали всђ новые
вопросы.  Ведь я до сих пор не знал главного:  как Макаренко добился такой
необыкновенной  скорости  движения  подземных  поездов,  не  знал,  в  чем
заключалась "макаренковская" система, вокруг которой шло столько споров во
время строительства.
     - Ярослав Васильевич,  -  обратился я к нему, - я узнал, что скорость
поездов на Глубинном пути будет совершенно необычайная,  что заслуга этого
изобретения принадлежит вам.
     - Ну и что же?  -  неохотно откликнулся Макаренко.  Очевидно,  ему не
хотелось отвлекаться от своих мыслей.
     - Мне,   свидетелю  всех  событий  и  борьбы  между  вами  и  другими
инженерами,  очень  хочется знать,  как  вы  добились таких исключительных
результатов. Ведь это не секрет?
     - Нет,  теперь уже не  секрет.  Просто мы выкачали из туннеля воздух.
Там почти абсолютная пустота, и поезда, не встречая сопротивления воздуха,
мчатся со скоростью около тысячи километров в час.
     Какое на редкость простое объяснение! Я оказался на положении мудреца
из известной басни, который никак не мог открыть обыкновенный ларчик.
     Суть так называемой "макаренковской" системы в том и заключалась, что
в  туннеле создавался вакуум.  Для этого и нужно было герметизировать весь
Глубинный путь. Огромное воздушно-вентиляционное хозяйство предназначалось
именно  для  выкачивания воздуха.  Авиация  давно  достигла  бы  таких  же
скоростей,  если бы не сопротивление воздуха -  препятствие, которое очень
трудно преодолеть.  Чтобы избежать это препятствие, конструкторы самолетов
работают над созданием стратосферной авиации. А Макаренко решение проблемы
сверхскорости искал под землей...


                      7. СМОТРИТЕЛЬ ПОДЗЕМНОГО САДА

     Утром в  половине седьмого Макаренко распрощался со  мной.  Он спешил
выехать в Иркутск, где находилось Центральное управление Глубинного пути.
     Я  отправился к Черняку и рассказал ему о своей поездке в "Сосновое",
о  состоянии Лиды,  об  опасной операции.  Выслушав меня,  Антон  Павлович
грустно покачал головой. Но тут же перешел к делу.
     - В  ближайшее  время  мы  сможем  опубликовать  в  прессе  некоторые
сведения о значении Глубинного пути,  - сказал он. - Вы должны поездить по
подземной дороге,  посмотреть на нее глазами корреспондента и  подготовить
материал для наших газет.
     - Когда я должен выехать?
     - Сегодня же.  Поезжайте с остановкой в Глубочайшей.  Кстати, на этой
станции увидите нашего старика - Аркадия Михайловича.


     Поезд  двинулся медленно,  без  малейшего толчка.  Проводник попросил
меня пройти на свое место.
     Специальный прибор  на  стенке  вагона  показывал  скорость  движения
поезда.  Когда  стрелка  приблизилась  к  тысяче,  я  удивился:  ничто  не
свидетельствовало о такой невероятной скорости.  Правда,  немного трясло и
что-то  гудело,  но все это почти не отличалось от звуков,  сопровождавших
движение обычного скорого поезда.
     Следя   за   количеством  пройденных  километров,   пассажиры   могли
рассчитать,  к  какому  городу  мы  приближаемся.  Немало  людей  вышли  у
Иркутска,  где пересели на поезд,  идущий в сторону от главного пути -  на
юг.  Когда наш поезд промчался мимо Байкала,  я перешел в последний вагон,
чтобы остаться в Глубочайшей.
     В  мои  планы входило пробыть здесь некоторое время и  ознакомиться с
работой коллектива сотрудников станции.  Зная,  что здесь работает Аркадий
Михайлович Довгалюк,  я  хотел было поискать его.  Но  какова же  была моя
радость,  когда я  вдруг увидел его на  платформе вокзала!  Профессор ждал
электродрезину, чтобы ехать на плантации Верхнего озера.
     Старик обнял меня  и  начал расспрашивать о  поездке,  о  друзьях,  о
событиях.  Пришлось рассказать ему о своих приключениях последних дней,  о
встречах с Шелемехой,  Черняком,  Макаренко,  Барабашем и Лидой.  Здоровье
Лиды очень волновало старика, и он долго расспрашивал меня о моем свидании
с ней и об операции.
     Ответив  на  все  вопросы Аркадия Михайловича,  я,  в  свою  очередь,
поинтересовался его  жизнью  и  работой в  последнее время.  Мне  еще  раз
хотелось посмотреть подземные сады, и я сказал об этом профессору. Аркадий
Михайлович охотно согласился взять меня с собой на Верхнее озеро, известил
об этом диспетчера и  попросил поскорее прислать электродрезину.  Скоро мы
двинулись  в  путь.   Девушка-шофер  уверенно  вела  машину  по  лабиринту
подземных переходов,  соединявших вокзал с Верхним озером. Через некоторое
время мы проехали железные ворота и очутились на территории "лесничества".
     Особых изменений за то время,  что меня здесь не было,  не произошло,
но большинство растений, особенно цветы и травы, очень выросли.
     Нас встретили "лесничие", как профессор называл своих помощников. Все
это были люди, мне незнакомые.
     - А где Черепашкин? - спросил Аркадий Михайлович.
     - Куда-то девался.  Его уже нет несколько часов.  Сказал,  что пойдет
просить, чтобы усилили вентиляцию. Вообще в последнее время он здесь почти
не  бывает.  Заглянет на часок и  снова едет наверх,  -  рассказал один из
сотрудников.
     Черепашкин был в команде Аркадия Михайловича за старшего.
     Воздух на  плантации действительно был не таким,  как во время нашего
прихода сюда с Саклатвалой.  Тогда он поражал свежестью и ароматом цветов.
Теперь,  хотя запах цветов был достаточно силен,  ни легкости, ни приятной
свежести не ощущалось.
     Профессор  посмотрел  на  приборы,   показывающие  химический  состав
воздуха,  и убедился, что кислорода в нем значительно меньше нормы. Совсем
плохо было с влажностью.
     Качество воздуха в  этом секторе туннеля зависело от  вентиляционного
хозяйства.
     - Не дают воздуха сколько необходимо, - объяснил Аркадий Михайлович.
     - Скажите Кротову. Он здесь?
     - Здесь. Я уже жаловался ему, - говорил профессор, - но сам он ничего
не может сделать. Нужно специальное разрешение Саклатвалы.
     - И никого другого?
     - Ну,  Макаренко  или  Самборского.  Кстати,  Самборский инспектирует
здесь электрическое хозяйство.
     - Тем лучше. Значит, можно обратиться непосредственно к нему.
     Мы  нашли  Самборского в  управлении сектора  в  одном  из  помещений
подземного вокзала.
     - Очень рад вас видеть! - приветливо сказал инженер.
     Аркадий Михайлович сразу же перешел к делу.
     - С  вентиляцией  трудновато,   -   пояснил  инженер,  когда  Аркадий
Михайлович кончил говорить.  - Все внимание сосредоточено теперь на работе
помп.  Мы должны следить, чтобы в туннеле не оставалось даже самой малости
воздуха. От этого зависит скорость наших поездов. Но я думаю, что на вашем
участке вентиляцию все-таки можно улучшить. Сейчас отдам распоряжение.
     - Очень благодарен, - сказал Аркадий Михайлович.
     - Вы извините,  мне пора наверх,  - проговорил Самборский. - Там меня
ждет  Кротов.  Вашей просьбы,  Аркадий Михайлович,  я  не  забуду.  Будьте
здоровы!
     - Позвольте и  мне вместе с вами,  -  попросил я.  -  Мне хотелось бы
повидать Кротова.
     - Пожалуйста, - охотно согласился Самборский.
     Мы проводили профессора до дрезины и  вдвоем отправились к подъемному
пункту. По дороге Самборский вдруг остановился и сказал мне:
     - Послушайте, как гудит стена.
     Я  прижался ухом к стене.  Она немного вибрировала.  Я услышал глухой
шум. Это за стеной в туннеле проносились электропоезда.
     Глубинный путь работал на полную мощность.  Он был наглядным примером
силы, уверенности и точности технической мысли советских людей.


                                8. АВАРИЯ

     Самборский шел  очень быстро,  и  я,  хотя был значительно выше его и
ступал  шире,  едва  поспевал за  ним.  Маленький инженер всегда отличался
необыкновенной подвижностью.
     - Вы надолго к нам? - спросил он меня.
     Я  коротко рассказал ему о  своих задачах.  Ведь Самборский во многом
мог помочь мне.
     - Давайте,  в таком случае, пройдемся с вами по главным пунктам нашей
магистрали,  -  сказал  инженер.  -  Я  сейчас инспектирую туннель,  чтобы
узнать, можно ли увеличить подачу энергии на все линии Глубинного пути.
     - Буду очень рад, если вы возьмете меня с собой, - ответил я.
     Мы приблизились к подъемному пункту и вошли в лифт. Устройство кабины
явилось для  меня  новостью.  В  ней  могло поместиться человек пятьдесят.
Кабина была оборудована откидными стульями и сетками для ручного багажа. В
одном из углов стоял шкафчик с надписью:  "Аварийный запас". В нем имелись
продукты и  вода на случай,  если бы лифт вдруг остановился на полдороге и
людям пришлось бы в нем пробыть некоторое время.
     - Разве  случалось что-либо  подобное?  -  спросил я  у  Самборского,
указывая на шкафчик.
     - Нет, - ответил он. - У нас не может быть таких аварий. Этот шкаф мы
поставили сюда с расчетом на невероятный случай.
     Мы вышли на дневной свет.
     Кротов работал теперь наверху,  и  мне  хотелось поговорить с  ним  о
насосах,   выкачивающих  из  туннеля  воздух.   Хотя  воздуха  в   туннель
просачивалось совсем мало, все-таки он влиял на скорость поездов и немного
тормозил их.  Вот  почему хорошо налаженное воздушное хозяйство имело  для
Глубинного пути исключительное значение.
     В последнее время из-за усиленного движения поездов воздуха в туннеле
стало  больше.  Чтобы выкачивать его,  энергетики уменьшили подачу энергии
всем другим службам,  в  том числе и  вентиляционной.  Отразилось это и на
плантациях профессора Довгалюка.
     Выйдя из  лифта,  мы  узнали,  что  Кротов осматривает сейчас одну из
вентиляционных шахт.  Шахта  находилась недалеко,  и  пройтись  по  земной
поверхности, да еще в такой чудесный день, было очень приятно.
     Я посмотрел на Высокую беседку. Так никто и не собрался ее достроить.
Вершины горного  хребта,  где  чуть  заметной  полоской  виднелся  водопад
Учан-Чан,  напомнили мне о недавнем прошлом,  о приятной прогулке вместе с
Ярославом и Лидой.
     Недалеко  от  станции  находились огромные  горловины  вентиляционных
шахт.  По  одним из  них воздух поступал под землю,  по  другим выходил из
туннеля на  поверхность.  Горловины были так удачно замаскированы,  что их
можно было увидеть только вблизи.
     Мы направились к этим горловинам. Стоял ясный день. В ближайшем леске
щебетали птицы. Около леска виднелся небольшой поселок.
     Мы  прошли уже половину дороги от подъемной станции до вентиляционных
горловин,  как вдруг бешеный порыв ветра сильно толкнул меня и  повалил на
землю.
     Послышались шум и свист. Вокруг сразу полегла трава.
     Я хотел подняться,  но едва поднимал голову,  как сильный ветер снова
прижимал меня к земле.
     Самборский упал рядом со мной и тоже безуспешно старался подняться. Я
видел его удивленное и немного испуганное лицо.
     Мелькнула мысль, что это неожиданный смерч. Сердце сжалось от страха.
Немного подняв голову и посмотрев вокруг,  я успел заметить, как втянуло в
горловину вентиляционной шахты стаю каких-то  птичек.  Со  стороны леска и
поселка послышался странный гул. Я посмотрел туда и увидел, что лесок лег,
словно высокая трава в  поле  во  время бури.  В  воздухе носились ветки и
листья.  Вдруг  с  грохотом повалились трубы  вентиляционной шахты,  и  их
обломки поглотила горловина.
     Прошло несколько минут, и все стихло.
     Самборский вскочил на  ноги.  Я  сделал то  же  самое и  увидел,  что
навстречу нам, вытирая ладонью окровавленную голову, бежит Кротов.
     - Что случилось? - бросился к нему Самборский. - Вы ранены?
     - Авария! - крикнул Кротов. - В туннель прорвался воздух!
     - Немедленно радируйте в Иркутск,  -  приказал Самборский.  -  Сейчас
вызываю санитарную и спасательную службы.
     Он побежал к подъемной станции. Кротов и я поспешили за ним.
     На вокзале,  через который прошел весь прорвавшийся в туннель воздух,
мы увидели несколько десятков раненых людей.  Здание было во многих местах
довольно сильно повреждено.
     Значительно хуже обстояло дело в туннеле. Весь Глубинный путь делился
на  секторы.  Автоматические шлюзы-заслонки с  помощью  могучих механизмов
молниеносно поднимались и  опускались,  пропуская поезда.  В  этом  районе
участок между  шлюзами-заслонками занимал почти полторы тысячи километров.
Это составляло около двухсот миллионов кубометров пустоты.  Воздух могучим
потоком ринулся в подземелье,  и первые поезда, встретившиеся на его пути,
так резко затормозили,  что передние вагоны с  грохотом разбивались один о
другой.  Из диспетчерских пу