ода из озера.
     - Но нас обещают спасти.
     - Если успеют...
     Наступило молчание.  Каждый думал свою думу, искал выхода из тяжелого
положения...
     А  вода все прибывала.  Она доходила нам уже до икр.  В  это время из
кабины управления вылез бригадир.
     - Слушайте,   друзья,   -   обратился  он  к  нам,  -  в  кабину  уже
просачивается вода.
     Мы ожидали, что он скажет еще.
     - Моторы пока  не  работают.  Но  мне  нужно сидеть там.  Может быть,
все-таки   подадут  электроэнергию.   Вот   почему   я   хочу   запереться
по-настоящему.  Кабина  закрывается герметически,  только  воздуха  в  ней
хватит не  более чем на час.  Вы полезайте наверх,  там есть две выдвижные
лесенки. Поднимитесь еще на полметра повыше. Хотя меня и захлестнет водой,
но я потом выскочу. Мы будем перестукиваться. Когда нужно будет остановить
литостат -  разумеется,  если он пойдет,  - стучите ногами. Если подоспеет
помощь, пусть кто-нибудь из вас десять раз простучит мне, и я вылезу.
     Он сознательно шел навстречу опасности...
     Машинист скрылся в кабине и плотно закрыл дверь,  а мы полезли наверх
и  разместились на выдвижных лесенках.  На одной лесенке устроились Лида и
я, а на другой, метрах в шести от нас, - Гмыря.
     Скоро  вода  затопила задраенный люк,  ведущий  в  кабинку машиниста.
Теперь мы  были с  ним  разъединены.  Только трубка телефона еще на  палец
поднималась над  водой,  и  Гмыря время от  времени пользовался ею,  чтобы
сказать машинисту несколько слов.  Еще десять - пятнадцать минут, и техник
закрыл трубку, потому что вода почти сравнялась с ее краями.
     И  вдруг,  когда  всякая связь  с  машинистом прекратилась,  литостат
неожиданно задрожал, зашевелился. Значит, электрики добились успеха.
     Медленно,  вряд ли скорее, чем черепаха, подземный корабль повернулся
и  пополз.  Снова вспыхнула угасшая было надежда на спасение.  Преодолевая
поток,  литостат двинулся по направлению к туннелю.  Лампочки, светившие в
туннеле,   давали  нам  возможность  ориентироваться.  Но  как  это  делал
находившийся под водой машинист?
     Скоро  мы   почувствовали,   что   литостат  наткнулся  на   какое-то
препятствие.  Вероятно,  это  были вагонетки.  Мощная машина со  скрежетом
взяла немного в  сторону и  снова двинулась вперед.  Вода  поднималась все
выше и  выше,  и  меня тревожила мысль,  сможем ли мы добраться хотя бы до
выемки. Не остановит ли нас наводнение раньше?
     Но  что-то  иное остановило литостат.  Он  словно споткнулся и  вдруг
перестал  двигаться.   Глухое  гудение  электромоторов  замолкло.   Вокруг
успокаивалась вода, взволнованная могучей машиной.
     Мы  не  знали,  что  случилось,  но  догадались:  по-видимому,  снова
прекратилась подача электроэнергии.
     - Больше чем полдороги прошли!  -  крикнул нам Гмыря.  - Если бы было
посветлее, уже видны были бы выемка и поворот в туннель.
     После того как  техник перестал чувствовать ответственность за  жизнь
многих  людей,  он  словно  размагнитился.  Исчезла  твердость,  которую я
наблюдал у  него в первые часы моего пребывания в Северной штольне.  Он не
разговаривал и, казалось, начал дремать на своей лесенке.
     Снова воцарилась тишина.  Не слышно было даже шума воды, хотя уровень
подземного озера поднимался теми же темпами.
     Время от времени я или Лида стучали ногами по литостату,  и в ответ к
нам  доносилось едва слышное постукивание.  Машинист сообщал,  что он  еще
жив. Но мои часы показывали, что запас воздуха в кабинке кончается.
     - Может быть, ему пора выходить? - спросила Лида.
     В самом деле, машинист сидел в своей герметически закупоренной тюрьме
более часа. Запас кислорода уже должен исчерпаться. Человек еще дышит, но,
вероятно,  чувствует  слабость,  головокружение.  Машинист  должен  выйти!
Правда,  над ним воды больше чем на  метр.  Едва откроется люк,  как она с
силой  хлынет туда  и  может задавить машиниста раньше,  чем  он  вылезет.
Хотелось постучать, чтобы он вылез, но не хватало силы воли подать сигнал,
толкнуть человека на  смертельный риск.  Однако  вода  поднималась,  и  мы
понимали,  что с каждой минутой выйти будет все труднее. Мы посоветовались
и  наконец решили  вызвать машиниста наверх.  Ведь  даже  если  бы  пришла
помощь,  на  которую мы  до  сих  пор  надеялись,  опасность при выходе из
кабинки не уменьшилась.
     - Стучите,  -  сказал  мне  Гмыря,  так  как  я  помещался почти  над
кабинкой.
     Я начал стучать.  Раз,  два, три... семь... десять... Я остановился и
прислушался. В ответ донеслись глухие удары. Машинист услышал нас и понял.
     Теперь нужно было приготовиться, чтобы сразу же прийти ему на помощь.
     Дверцы люка были устроены так,  что их  можно было открыть и  вверх и
вниз.  Это было хорошо,  потому что,  если бы  пришлось открыть их  вверх,
машинист не осилил бы давления воды.  Да, верно, и все мы вместе не сумели
бы это сделать.
     Как видно,  машинист открыл люк.  Вода вокруг нас забурлила,  на  ней
появились пузыри, но машинист не показывался.
     Я напряг все силы и ждал,  пока успокоится вода, чтобы нырнуть ему на
помощь. Лида поняла мой замысел и следила за мной. Но вот поверхность воды
почти успокоилась,  я набрал полную грудь воздуха и хотел уже нырнуть, как
вдруг неожиданно девушка меня удержала.
     Из  воды показалась обмотанная какими-то тряпками голова.  Я  схватил
машиниста  и  потащил  его  на  лесенку,   а  Лида,  наклонившись,  начала
разматывать его  голову.  Это  было  нелегко сделать:  голова была укутана
"герметически". Чувствовалось, что человек задыхается.
     Наконец нам  удалось освободить его.  Машинист тяжело дышал,  глубоко
вдыхал  в  себя  воздух,  ошалело смотрел на  нас  и  крепко сжимал руками
железные перекладины лесенки.
     В  этот  момент мы  все  почти  забыли об  угрожающей нам  опасности.
Нависшая над нами смерть ненадолго отступила, и мы торжествовали победу.
     Наконец машинист отдышался и с легкой усмешкой сказал:
     - Ну, думал - сердце разорвется.
     Он помолчал, посмотрел вокруг:
     - Все по-прежнему?
     Как мы и предполагали, последние минуты пребывания машиниста в кабине
были чрезвычайно тяжелыми. Гудело в голове, чувствовалась слабость. Все же
он хотел остаться в  кабине как можно дольше в  надежде,  что снова начнут
работать электромоторы...
     - Когда я услышал ваши сигналы,  я решил, не теряя времени, выходить.
Чтобы  не  захлебнуться,  я  обмотал голову прорезиненным плащом и  плотно
обвязал  его  вокруг  шеи.  Это  защищало от  воды  и  давало  возможность
некоторое время  дышать воздухом,  оставшимся в  складках плаща.  Ощупью я
открыл люк и впустил в кабинку воду.  Первый удар ее я принял в плечо,  но
на  ногах удержался.  Как только я  почувствовал,  что кабинка наполнилась
водой,  я полез в люк.  Когда я выплыл, у меня совсем иссякли силы, потому
что уже нечем было дышать. Без вашей помощи я не смог бы размотать плащ на
голове.
     Мы  с  волнением слушали рассказ машиниста.  Он  еще  немного посидел
возле нас и перебрался к технику.
     - Ты почему киснешь? - долетел до нас его голос.
     Гмыря ничего не ответил.
     - Следишь, как вода прибывает? Сколько сантиметров в минуту?
     Нужно сказать,  что, занятые спасением машиниста, мы за водой следить
перестали.  Теперь,  приглядевшись,  мы  убедились,  что  вода  больше  не
прибывает.  Во  всяком случае,  за  последние четверть часа ее  уровень не
изменился.


                             20. СВЕТ ГАСНЕТ

     Бесконечно долго тянется время...  Нервное напряжение и изнурительное
ожидание обессилили нас,  и  мы всђ меньше надеялись на спасение.  Вокруг,
как и  раньше,  темная вода.  Мы едва держимся на маленьких,  напоминающих
насесты для  кур лесенках.  Мы  уже не  способны даже на  разговоры.  Лида
вздрагивает и,  кажется,  вот-вот  упадет.  Моя  рука  вовремя  удерживает
девушку.  Ее одолевает сон.  Мне удается уговорить ее поменяться местами -
так,  чтобы она могла положить голову мне на колени и  подремать.  Девушка
соглашается на это предложение, но ставит условие:
     - Через полчаса разбудите меня, и тогда вы будете спать.
     - Хорошо,  - отвечаю я, обнимаю ее левой рукой, чтобы она не упала, а
правой изо всех сил щиплю себя за  ухо,  потому что чувствую,  что вот-вот
засну сам.
     Она спит,  и это наполняет меня радостью.  Пусть выспится! Я не стану
будить ее  ни через полчаса,  ни через час.  Буду сидеть так,  пока хватит
сил,  оборву себе уши,  выдеру все волосы на  голове,  но  не засну.  Наши
соседи смотрят на  нас  и  готовятся последовать нашему примеру.  До  меня
доносится их  спор,  кому  раньше  спать.  Каждый  уступает свою  очередь.
Побеждает машинист.  Он  садится на верхнюю перекладинку,  техник спускает
ноги  в  воду  и  кладет  голову на  колени машинисту.  Смотрю на  часы  и
убеждаюсь,  что эти люди находятся в  шахте почти тридцать часов.  Да и  я
здесь уже  около двадцати часов.  А  сколько еще придется пробыть на  этих
куриных насестах?
     Я смотрю на Лиду.  Усталая,  измученная,  как она все-таки прекрасна!
Светлые локоны выбились из-под шерстяной шапочки и  падают на чистый,  без
единой морщинки лоб.  Глаза прикрыты длинными ресницами, маленькое, словно
выточенное ушко чуть измазано грязью. Я чувствую прилив отеческой нежности
к девушке, и в то же время завидую... трудно сказать, кому - Макаренко или
Барабашу. Я так и не знаю, кого из них любит эта девушка.
     Мне  вспомнилась первая встреча у  моря,  голос девушки,  вспомнились
темнота на приморском бульваре и шум прибоя.
     Но  что  такое?   В  туннеле  начинает  темнеть.  Последние  лампочки
тускнеют,  в  них  еще  некоторое время  блестят искорки и  вдруг  угасают
совсем.   Теперь  нас  окружают  могильный  мрак  и  тишина.  Я  сижу  как
окаменелый.  Машинист тоже не говорит ни единого слова.  Я его понимаю: он
боится разбудить техника,  как и я -  Лиду.  Осторожно поднимаю ее и,  как
маленькую,  беру на руки. Не знаю, откуда взялись у меня силы, но я крепко
держу свою ношу, охваченный заботой только о ней.
     Охватив ногами перекладинки лестницы,  чтобы не упасть,  я напряженно
вглядываюсь в темноту, ожидая, не появятся ли там спасительные огоньки. Но
ничего нет... Только от напряжения иногда что-то сверкнет в глазах и сразу
же исчезнет.
     Слышу,  как машинист разбудил Гмырю, и тот едва не упал в воду. Потом
Гмыря кричит мне, что придумал, как всем уснуть. Он советует привязаться к
лесенке. Я негромко отвечаю ему и благодарю за совет.
     Кажется, они привязали себя поясами к лесенке и уснули.
     Я  думаю о  том,  что  если  нам  суждено погибнуть,  то  лучше всего
встретить смерть во сне.  Но сон,  так одолевавший меня, исчез. Верно, мне
суждено бодрствовать за всех в этой глубокой могиле.
     Фосфорический  циферблат  часов   показывает,   что   время   тянется
невероятно медленно. Чтобы чем-нибудь отвлечься, я пробую считать секунды.
Пытаюсь досчитать до  пятисот или  до  тысячи,  сбиваюсь и  начинаю снова,
снова сбиваюсь... Потом начинаю вспоминать стихи любимых поэтов. Но ничего
не могу вспомнить до конца.
     Мысли  скакали и  все  время  возвращались к  тому,  что  делается на
поверхности.  Где Макаренко,  Кротов,  Догадов, Аркадий Михайлович, Тарас?
Вспомнился Томазян.  Может быть, он сегодня или завтра прилетит сюда и уже
не застанет своего Ватсона?..
     И  неожиданно мне  пришла в  голову одна мысль,  которая,  объяснила,
почему нас не спасли и...  вероятно, не спасут. Чтобы попасть с подземного
вокзала  в  Северную  штольню,   нужно  пройти  туннель.   Высота  туннеля
сравнительно с высотой других подземелий значительно меньше.  Там литостат
этой лесенкой,  на  которой мы  сидим,  будет касаться потолка.  Очевидно,
туннель почти доверху заполнила вода,  в  нем не могут плыть ни лодки,  ни
плоты.  Если  даже допустить,  что  вода из  подземного озера вся  вышла и
уровень ее в штольне больше не поднимется, то, пока из туннеля не выкачают
или  не  выпустят в  море  хотя  бы  часть  воды,  сюда  никто  не  сумеет
пробраться.  Значит,  мы обречены на длительное пребывание в  этом склепе,
без еды, даже без возможности поспать. И еще этот мрак...
     Проснулась  Лида.  Она  повернула  голову,  попробовала  подняться  и
испуганно спросила:
     - Что это?
     - Выспались? - ответил я вопросом на вопрос.
     - Где мы?
     - До сих пор в Северной штольне.
     - А почему темно?
     - Что-то с электричеством... погасли лампочки,
     Наконец она пришла в  себя и вспомнила то,  что ей,  верно,  казалось
ужасным сном. Как хотелось, чтобы это в самом деле был только сон!
     - А где машинист и техник?
     - Они привязали себя поясами к лестнице и спят.
     - Вы говорите правду?
     В голосе ее звенела тревога.
     - Правду.
     - Их можно позвать?
     - Можно. Вы хотите, чтобы я их разбудил?
     - Нет, нет...
     Она  сказала это  так  нерешительно,  что  я  понял:  ее  сомнения не
исчезли.
     - Уверяю вас... Можно позвать...
     - Не  нужно.  Не  будите  их,  -  спокойнее  сказала  она.  -  Теперь
поменяемся местами. Вы должны поспать. Я буду вас держать.
     - Мы  можем сделать так,  как они:  привяжем себя к  лестнице.  Будет
спокойнее, и мы сумеем спать. Хотя сон у меня пропал.
     - А вы хотели спать? Почему же вы меня не разбудили?
     - Вы спали недолго. И так сладко спали. Жалко было будить.
     Лида замолчала.  Я хотел рассеять ее печальные мысли, но не знал, как
это сделать.  Мы поудобнее устроились на своих местах,  и я привязал ее, а
потом себя к лесенке.
     - Ярослав сказал, что спускается к нам на помощь?
     - Да. Он, вероятно, уже где-нибудь поблизости и делает все возможное,
чтобы пробраться сюда на лодке.
     - Почему же его так долго нет?
     - Теперь сюда трудно пробраться.  Может быть,  нам  придется провести
здесь больше суток, пока подоспеет помощь.
     Я  объяснил  ей,   что,   по-видимому,  штольне  больше  не  угрожает
затопление:  вода  прибывать перестала.  Должно  быть,  все  верхнее озеро
вытекло в туннель.
     - Послушайте,  - вдруг изменившимся голосом проговорила Лида, - они к
нам не проедут.
     - Почему?
     Случилось то,  чего я так боялся:  девушка вспомнила высоту туннеля и
постигла безнадежность нашего положения. Мои выдумки не могли обмануть ее.
     - Они  быстро выпустят воду  из  туннеля,  -  сказал я  и  снова стал
обсуждать   план   прорыва   перегородок,   разделявших   Забайкальский  и
Дальневосточный секторы Глубинного пути.
     - На это нужно много дней. Мы здесь не выдержим.
     Она долго молчала и наконец спросила:
     - Есть ли у вас спички, бумага и карандаш?
     - Есть блокнот и авторучка, но спичек нет. Зачем вам?
     - Я хотела бы написать письмо. Его найдут когда-нибудь.
     - Не говорите так!
     Должно быть, голос мой звучал не очень твердо, потому что она сказала
шепотом:
     - Вы  сами  не  верите  в  возможность спасения.  Конечно,  мы  будем
цепляться за жизнь до последней минуты... но...
     Я   начал   обстоятельно   рассказывать  ей   о   самых   невероятных
приключениях, в которых спасение человека было подобно чуду. Лида молчала,
и я не мог угадать, как действуют на нее мои слова.
     Немного   спустя   она   заговорила   голосом,    полным   грусти   и
нерешительности:
     - Вы сильный. Может быть, вам посчастливится выжить...
     - Лидия Дмитриевна!
     - Не  перебивайте.  Вы  можете называть меня просто Лидой.  Так будет
короче.  Теперь,  слушайте.  То, что вы сейчас услышите, вы должны помнить
только в том случае,  если я погибну. Если я останусь в живых, вы забудете
наш разговор. Хорошо?
     Я молчал. Она поняла молчание как знак согласия и продолжала:
     - Когда вы  увидите Ярослава,  скажите ему,  что я  его очень любила.
Пусть он не ревнует меня к Юрке.  Юрий -  очень хороший и, вероятно, редко
кто способен любить сильнее,  чем он.  Он посвятил мне всю жизнь. Иногда я
верила в то, что люблю его, чаще старалась уверить себя в этом. Но никогда
я не могла избавиться от мыслей о Ярославе и не переставала мечтать о нем.
Он сам отказался от меня. Он говорил, что делает это ради меня, потому что
верит - Юрий спасет, Юрий все сделает, чтобы вылечить меня. Может быть, он
говорил это искренне...  Но я  чувствовала другое:  больше,  чем меня,  он
любил  свои  причудливые  проекты,  фантастические замыслы.  Вот  чему  он
подчинял свою жизнь,  вот  перед чем должно было отступить личное счастье.
Что ж... он добился своего... - горько прошептала она.
     - Лида, вы в самом деле думаете так о Ярославе?
     - Это  человек,  который весь охвачен одной страстью.  Когда он  меня
встретил,  он  заколебался...  Я  уверена,  что он  долго боролся со своим
чувством...  Наконец любовь была побеждена. Мне так хотелось встретиться с
ним  и  не  расставаться!  Наши  встречи были такими короткими,  редкими и
такими до боли счастливыми!  Скажите, что, умирая, я думала о нем... Может
быть,  этого и не нужно,  но я хочу, чтобы он знал о моей любви... Скажите
ему и забудьте о нашем разговоре. Пусть это будет только его тайна.
     Я  слушал  и  думал,   что  Лида,  вероятно,  ошибается  относительно
Ярослава. Я думал о таинственности, окружающей этого инженера. Без всякого
сомнения, он тоже любил Лиду, но только ли его проекты препятствовали этой
любви?  Не было ли правды в словах инженера Опока и академика Револа?  Где
настоящая причина, вынудившая его отказаться от Лиды? И что могло толкнуть
такого человека на  преступление,  что  могло заставить его  калечить себе
жизнь? Почему он так непомерно много работал и жил аскетом? Нет, я путался
и ничего не понимал. Я не мог поверить, что Макаренко преступник.
     - Вы передадите ему то, о чем я вас просила?
     - Лида,  я уже забыл все,  что вы мне сказали.  Я уверен, что вы сами
скоро будете разговаривать с  Ярославом.  Когда мы выйдем отсюда и  увидим
над собой солнце, вам все покажется иным.
     - Вы хотите сказать,  что я ошибаюсь?  Нет.  Боюсь, что вы находитесь
под  влиянием толков,  которые сейчас идут  вокруг Ярослава.  Я  ничему не
верю.  И  вы  ведь знаете Стася,  моего брата.  Так  вот,  он  безгранично
доверяет Ярославу.  Мы с  ним почти никогда не говорили на эту тему,  но я
знаю.
     Итак,  Станислав Шелемеха - третий человек, кроме Лиды, который верит
Ярославу Макаренко. Кротов, Догадов и Шелемеха. Но Догадов и Шелемеха мало
разбираются в тех сложных вопросах техники,  о которых все инженеры спорят
с Макаренко!
     - Это было бы страшно...  -  вдруг прошептала Лида.  - Тогда лучше не
выйти отсюда.
     В   ее   словах  мне  послышалось  сомнение.   Неужели  она  все-таки
сомневалась в  человеке,  которого любила?  От  этой мысли у  меня сжалось
сердце.
     Вдруг послышался гул мотора, литостат под нами вздрогнул и ожил. Наши
соседи проснулись и громко нас окликали.
     Где-то  там,  за  пределами этого  темного затопленного пространства,
электромонтеры наладили подачу тока.  Машинист оставил моторы включенными,
и литостат сразу зашевелился.
     Что  будет дальше?  Сначала мы  не  понимали,  какой это нам угрожает
опасностью,  и даже обрадовались, что о нас заботятся, что где-то думают о
нашем спасении.  Но,  когда машина медленно двинулась с места и мы поняли,
куда она пойдет, нас охватило отчаяние. Литостат, направленный к выходу из
штольни,  дойдет  до  выемки,  целиком погрузится в  воду  и  утопит своих
пассажиров.
     Под  нами  гудели  моторы.  Окутанный мраком  литостат  медленно полз
вперед,  и  мы,  охваченные ожиданием катастрофы,  слушали  это  гудение и
напрасно вглядывались в беспросветную мглу.
     Машинист  крикнул  мне  и  Лиде,  чтобы  мы  подавали  голос,  а  он,
ориентируясь на голос,  попробует доплыть до нас.  Мы не знали,  зачем это
нужно,  но  поступили,  как  он  просил.  Если  бы  литостат шел  быстрее,
намерение машиниста окончилось бы  п