света - не было звезды, Мы шли под дождь и пили воду из  луж...  Мы
хотели песен - не было слов,  Мы  хотели  спать  -  не  было  снов..."  Из
прихожей справа появляется Базарин.
     Базарин: Можно? У вас там опять замок заклинило...
     Проходит на середину комнаты, озирается, останавливается у  стола  и,
зябко потирая руки, читает оставленную  на  столе  опись.  Потом  пожимает
плечами, снова озирается, берет телефонную трубку и быстро набирает номер.
Некоторое время  слушает,  потом  нервным  движением  бросает  трубку.  Из
спальни выходит Кирсанов.
     Кирсанов: А, это ты... Куда звонишь?
     Базарин: Да так... Занято все время... Ну,  можешь  меня  поздравить.
"Дармоед города Питера".
     Кирсанов: То есть? (И тут до него доходит). Ну да?! Тоже получил?
     Базарин: Пожалуйста, прошу полюбоваться...  (Вынимает  из  нагрудного
кармана и протягивает Кирсанову сложенную повестку).
     Кирсанов (кричит): Шурка! Зоя! Идите сюда! Кузьмич повестку получил!
     Первым выскакивает Пинский, за ним появляется Зоя Сергеевна с теплыми
кальсонами в руках.
     Пинский: Что такое? Что случилось? Епиходов кий сломал?
     Кирсанов: Нашего полку  прибыло.  (Читает  с  выражением).  "Дармоеды
города Питера! Все дармоеды города Питера и  окрестностей  должны  явиться
сегодня, двенадцатого  января,  к  восьми  часам  утра  на  площадь  перед
городским крематорием..." Ого! Ничего себе, выбрали местечко!
     Пинский: Какие все-таки подонки!
     Кирсанов (продолжает читать): "...иметь при  себе  документы,  в  том
числе: аттестат, диплом и удостоверения  об  окончании  специализированных
курсов, а также необходимые письменные принадлежности..." Заметьте,  ни  о
деньгах, ни о драгоценностях  -  ни  слова.  "Дармоеды,  не  подчинившиеся
данному   распоряжению,   будут   мобилизованы   приводом.  Председатель -
комендант..." Ну, и так далее. Что ж, все как у людей.
     Пинский (глубокомысленно): Это они, видимо придурков набирают.
     Кирсанов (с укоризной): Шура!
     Пинский: Ничего не Шура! Ты не понимаешь! Придурок в лагере -  фигура
почетная, дай нам бог всем стать придурками... Олег Кузьмич, а кто вам эту
штуку доставил? Все тот же самый?
     Базарин:  Представьте  себе,  нет.  Такой   маленький,   толстенький,
немолодой уже... В очках, очень вежливый. Но ничего,  конечно,  толком  не
объяснил, потому что и сам не знает.
     Пинский: Ясно.  Ну  что  ж,  Олег  Кузьмич,  надо  вам  собираться...
Позвольте несколько советов. Берите вещи теплые, поношенные,  прочные,  но
самые неказистые. Никакого новья, никакой "фирмы", вообще  лучше  никакого
импорта... Сало есть у вас дома? Возьмите сала.
     Базарин: Да откуда у меня сало?
     Пинский: А что - вы не  любите  сало?  Вот  странно!  Глядя  на  вас,
никогда бы не подумал...
     Базарин: Я, если хотите знать, вообще свинины не люблю и не ем.
     Кирсанов (мрачно усмехаясь): "Для чего же ты не ешь  свинины?  Только
турки да жиды не едят свинины..."
     Зоя Сергеевна (из спальни): Слава, иди сюда!
     Кирсанов: Иду! (Уходит.)
     Пинский: Прошу прощенья, Олег Кузьмич, я тоже вас покину,  а  то  они
там без меня наворотят... Этот обалдуй электробритву хотел с собой  взять,
еле-еле я успел перехватить. (Уходит.)
     Базарин сейчас же подходит к телефону и снова набирает номер. Видимо,
снова занято.
     Базарин: Ч-черт...
     Вешает трубку, принимается нервно ходить взад-вперед, лихорадочно моя
руки воздухом. Слышно, как в отдалении играет музыка, и Юрий Шевчук хрипло
кричит: "Предчувствие-е-е... гражданской войны!.." Базарин останавливается
около телефона, кладет руку на  трубку  и  снова  настороженно  озирается.
Потом снимает трубку и набирает номер.
     Базарин: Алло. Семьсот два дайте, пожалуйста...  Николай  Степанович?
Ах, это Сергей Сергеевич... Пардон, не узнал вас... Да, богатым  будете...
Вы знаете, Сергей Сергеевич,  мне  тут  не  совсем  удобно  разговаривать,
поэтому разрешите, я  коротко.  Понимаете,  я  получил  довольно  странную
повестку. Я бы даже сказал,  оскорбительную.  И  дело  не  в  том,  что  я
напуган, как здесь некоторые, мне бояться нечего, но я не желаю  принимать
этот тон, все эти выражения, это оскорбительно... мне кажется, я этого  не
заслужил.  Во-первых,  я  не  понимаю,  кто,  собственно,   проводит   это
мероприятие... что это за организация такая - "Социальная Ассенизация"?  И
что это за должность такая - "председатель-комендант"? Это же  несерьезно,
это же оперетта какая-то! Такое впечатление, будто это  мероприятие  имеет
только одну цель  -  оскорбить  человека...  Что?..  Представьте  себе:  в
крематорий! Это же просто издевательство какое-то... Что?
     Входит Александр, волоча за лямку потрепанный рюкзак, Базарин смотрит
на него, но в то же время как бы и не видит, - все внимание его  приковано
к разговору.
     Базарин: Это я понимаю... Это я п... Да,  все  это  правильно,  но  я
всегда полагал, что есть граждане, само положение которых... Что?.. Ах, вы
так ставите вопрос... Ну, тогда конечно... хотя я со своей стороны...  Да,
разумеется... Хотя я со своей стороны... Что? Слушаюсь. Понял. Хорошо.  (С
расстроенным видом кладет трубку.) Канцелярия чертова, аппаратчики...
     Александр (жадно): А что они вам сказали?
     Базарин: Что они мне сказали? Хе! Что они мне могли сказать?  (Словно
очнувшись.) Кто это - "они"? Ты про кого спрашиваешь?
     Александр: Ну эти...  с  которыми  вы  разговаривали.  Я  понял,  это
какое-то большое начальство...
     Базарин (язвительно): Начальство, мочальство... Ты, собственно,  чего
сюда приперся? Рано еще.
     Александр: Не знаю. У меня там все спят. А я заснуть никак не могу...
Так что они вам сказали?
     Базарин (язвительно): Они мне сказали, что мероприятие находится  под
контролем. Под полным контролем! Так что, голубчик  мой,  можешь  собирать
свои вещички и отправляться в свой крематорий.
     Александр (тупо): Мне не  в  крематорий  назначено,  мне  на  стадион
"Красная Заря"...  А  может  быть,  вы  еще  кому-нибудь  позвоните,  Олег
Кузьмич?
     Базарин: Все. Больше некому.
     Александр (нещадно хрустя суставами пальцев):  Я  все-таки  никак  не
могу понять, что же это такое с нами происходит? Куда нас, в конце концов,
забирают? Это что - мобилизация какая-то? Или,  наоборот,  наказание?  Или
еще чего-то? Что мы там - каналы  будем  копать?  Или  это  переподготовка
какая-нибудь? Или перевоспитание очередное? А может быть, и вообще тюрьма?
Только если это тюрьма, то абсолютно непонятно - за что? У нас  же  сейчас
не тридцать седьмой год! Даровая рабсила  понадобилась?  Опять  же  не  те
времена: мы же съедим больше, чем настроим. Сколько раз уже сказано было и
доказано было, что рабский труд нерентабелен... И вообще, как это можно  -
всех под одну гребенку? А если у меня бронхиальная астма?  Я  хоть  завтра
достану справку, что у меня бронхиальная астма...  Я  вообще  не  понимаю,
кому это все понадобилось? Зачем? Это же просто экономически невыгодно!  И
без того вся экономика  по  швам  трещит,  а  они  тут  разыгрывают  такие
мероприятия... Я, между прочим, системный программист, какой же смысл меня
на лопату ставить, на киркомотыгу какую-нибудь?
     Базарин (проникновенно): Я другого не могу понять. Я самого  принципа
понять не могу! Ну, хорошо: евреи. Это я понимаю.  Это  еще  можно  как-то
понять...
     Александр: А что они? Вы знаете что-нибудь?
     Базарин: Подожди, не отвлекайся... Я  могу  понять  экспроприацию.  В
конце концов, финансовое положение действительно требует чрезвычайных мер.
Но не таких же! Пусть будет реформа, сколь угодно жесткая...  Пусть  будет
налоговая система, самая беспощадная... И даже не в  этом  дело!  В  конце
концов, есть же люди, которые, так сказать, являются опорой! Так  сказать,
костяком!  Нельзя  же  опору  подрубать!  Я  понимаю,  что  настала   пора
радикального лечения организма. Я, кстати, давно уже  это  утверждаю...  и
призываю... Однако это уже получается не лечение, это уже какой-то мрачный
анекдот! Усекновение головы - лучшее средство от мигреней...
     Александр(вставляет):  Главное  не  понятно,  чего  они  этим   хотят
добиться...
     Базарин (отмахивается от него): Чего они хотят добиться - это как раз
понятно. Контроль утрачен над обществом,  неужели  ты  не  видишь?  Страна
захлебывается  в  собственных  выделениях...   Крутые   меры   необходимы!
Ассенизация необходима! Вот оно - откуда у них это слово!  Слишком  далеко
мы зашли - понимаешь, в чем дело? Теперь легко не  отделаемся,  и  поделом
нам всем - по вору и мука!
     Александр: Ну да... А я-то здесь причем? Тоже  мне  -  нашли  вора...
Сами напахали невесть чего, а я должен за это расплачиваться?
     Базарин: Конечно, должен! Тебе,  Саня,  между  прочим,  уже  тридцать
годиков миновало, не маленький! Не только мы пахали, но и вы пахали!
     Александр: А дети мои причем?
     Базарин: Это несерьезный разговор. Чего ты  от  меня  хочешь?  Таковы
законы истории. Когда приходит время расплачиваться, расплачиваются все  -
и виновные, и ни в чем не повинные. Это тебе не ресторан, не жди, никто не
скажет: "Счет - мне, пожалуйста".
     Из спальни, слева, выходят Пинский, Зоя Сергеевна и Кирсанов.
     Пинский (втолковывает): ...а самое правильное  -  взять  сейчас  твой
"жигуль" и дернуть куда-нибудь подальше...
     Кирсанов: Ну что ты за глупости опять порешь! Ну, поймают же, мерзко,
за ухо приволокут, как поганых щенков...
     Пинский (орет): Да кто тебя будет ловить? Кому ты нужен? Отсидишься у
себя в псковской - и вася-кот!
     Кирсанов (орет): Сам ты дурак! Я же  тебе  объясняю:  колес  нет,  ни
одной целой покрышки нет, ни одной!
     Пинский: У тебя никогда ничего нет, когда нужно.
     Кирсанов: Да! У меня никогда ничего нет! И  отстань  от  меня!  Я  на
старости лет зайца из себя изображать не намерен! Ты второй  раз  разговор
на эту тему заводишь, и я тебе окончательно говорю: не желаю слушать!
     Пинский (с отчаянием): Господи ты боже мой, ну кто мог подумать,  что
все это будет так мерзко, так срамно, унизительно, позорно...  Беспомощные
дряхлые старикашки, ведь это мы итоги с  вами  подбиваем!  Срамная  жизнь,
срамное подыхание!
     Кирсанов (топает  в  бешенстве  ногами):  Прекрати!  Не  желаю  этого
слушать! Не позволю! Откуда ты знаешь? Мы еще посмотрим! Вот соберется нас
пятьдесят тысяч на площади, мы еще посмотрим, что из этого получится!  Это
тебе не прежние времена! Рабов больше нету! Я на этой площади уже один раз
выступал, я и второй раз выступить могу! Они еще пожалеют, что согнали нас
всех в одно место!..
     Голос у него  срывается,  и  он  принимается  надрывно  кашлять.  Зоя
Сергеевна торопливо подсовывает ему чашку остывшего чая, а  он  отстраняет
эту чашку и все тщится провозгласить еще что-то, но только отчаянно  сипит
и больше ничего не может.
     Пинский (перепугавшись): Да ладно тебе, ну хорошо, хорошо,  успокойся
только, ради бога... (Дергает Кирсанова за мочку  уха  и  похлопывает  его
ладонью между лопаток, издавая губами поцелуйные звуки.)  Черт  знает  что
они с нами делают...
     Зоя Сергеевна (сердито): А ты бы, между  прочим,  язык  свой  мог  бы
поменьше распускать...
     Пинский: Ну, хорошо, ну, виноват, не буду  больше...  (Базарину)  Ну,
как вы тут, Олег Кузьмич? Что это вы там про рестораны рассуждали?
     Базарин (с изумлением): Я? Про рестораны?
     Пинский   (поспешно):   Наверное,   мне    послышалось.    Виноват...
(Александру) Что, Саня, собрался уже? Это хорошо.  Молодец.  (Решительно.)
Знаешь что? Пойдешь со мной.
     Александр: У меня же "Красная Заря"...
     Пинский: А наплевать на "Красную  Зарю".  Давай  мне  твою  повестку,
сейчас  я  там  все  переправлю   и   напишу   "исправленному   верить"...
(Спохватывается.) Нет, это  я  чепуху  говорю.  С  жидами  тебе  лучше  не
связываться. От жидов, голуба моя, держись сегодня подальше. А вот если  с
отцом тебя наладить  -  это  хорошая  идея!  Ты  как  считаешь,  Станислав
Александрович?
     Александр (тупо повторяет): У меня  же  "Красная  Заря",  дядя  Шура.
"Красная Заря"...
     Пинский (нетерпеливо): Господи, да  неважно  это.  Кому  какое  дело?
Давай повестку, я тебе сейчас же все переправлю...
     Александр (отступая на шаг): Ну нет, не надо... Еще хуже будет. Зачем
это мне?.. Вот если бы папа со мной пошел...
     Пинский (некоторое время смотрит на него ошеломленно, затем  кривится
в усмешке): Да, это замечательная идея. Там, в твоей компании, папа  будет
как раз на месте - самый старый распутник города Питера.
     Кирсанов (севшим голосом): Я требую, чтобы здесь перестали  нагнетать
ужасы! Неужели не понятно, что сейчас  не  те  времена.  Настоящий  террор
невозможен -  я  утверждаю  это  с  полной  ответственностью.  Все  это  -
очередная глупость нашего начальства, и ничего больше. Сегодня же  вечером
все мы будем дома. (Жадно пьет остывший чай  из  стакана.)  А  если  и  не
будем, то все равно не пропадем...
     Голос из прихожей: Хозяева! Есть тут кто?
     В дверях появляется Егорыч,  местный  сантехник,  неопределенных  лет
мужчина, кургузый, в кургузом пиджачке и изжеванных брюках. В руке у  него
мотается зажженная свечечка, на ногах он держится нетвердо.
     Егорыч: Я извиняюсь, я  звоню,  звоню,  никто  не  выходит,  а  дверь
открытая... С-нислав  С-саныч,  я  извиняюсь,  конечно,  я  тебя  спросить
х-чу... Х-глупость какая-то. Прихожу домой, супруга моя не спит,  говорит:
повестку т-бе принесли, доигрался. Фамилие  мое,  адрес  мой.  Явиться  на
Вторую  сортировочную.  Ладно.  Все  понятно.  Одно  непонятно:   какие-то
удивительные слова попадаются... какой-то мздоним... нзаданим... Посмотри,
пожалуйста. Может, это вообще не ко мне?
     Пинский (берет у него  повестку):  Какой  еще  там  бздоним...  Гм...
Действительно,   какое-то   странное  слово.   И  еще  вдобавок   от  руки
накорябано... А-а-а! (Хохочет.) Ну, так все правильно,  Егорыч!  "Мздоимцы
города Питера"!
     Егорыч: Какие?
     Пинский: Мздоимцы! Которые мзду имут, понимаешь?
     Егорыч: Ну?
     Пинский: Ну, вот и явишься. Куда там тебе? Вторая сортировочная?
     Базарин: Перестаньте издеваться над человеком,  Александр  Рувимович!
(Раздраженно выхватывает повестку из руки Пинского.) Дайте сюда... (Читает
про себя.) Черт знает что...
     Пинский: Вот именно, Олег  Кузьмич!  Только  не  черт  знает  что,  а
правильнее сказать: мать иху так. Как видите, и до тети Моти добрались.
     Егорыч: Я извиняюсь...
     Пинский (обнимая его за плечи): Не надо, Егорыч, не извиняйся. Иди ты
к себе домой и собирай манатки. Теплое бери  и  курева  дня  на  три...  А
драгоценности, которые ты стяжал, оставь на  столе.  Да  опись  не  забудь
приложить... в трех экземплярах.
     Егорыч (бубнит): Я, Александр Рувимыч, все  понимаю.  Я  ведь  насчет
слова пришел... Слово какое-то непонятное. И супруга моя не знает...
     Они удаляются в прихожую.
     Базарин (ни с того ни с сего): Сантехник - это еще не народ.
     Кирсанов (сморщившись): Я только умоляю тебя, Олег. Не  надо  никаких
высокопарностей. Народ, не народ... Одна половина  народа  погонит  другую
половину народа рыть канал. Так у нас всегда было, так у нас и будет.  Вот
и все твое политпросвещение.
     Базарин: Ты, кажется, призывал не паниковать.
     Кирсанов: А я и не паникую. Я высокопарностей не люблю.  Ты  еще  нам
про  родниковые   ключи  истоков  расскажи...   или  про  почву  исконную,
коренную... (Обрывает себя и обращается  к  Александру.)  Александр,  тебе
денег дать?
     Александр (уныло): Мне уже мама дала.
     Кирсанов (роется в бюро): Хорошо, хорошо... Не помешает. Вот тебе еще
сотня. Сунь ее куда-нибудь... в носок, что ли...
     Пинский (вернувшись): Подожди, подожди... Ты что ему - одной бумажкой
даешь? Совсем сдурел на старости лет! Мелкими давай! Мелкими! Есть у тебя?
     Кирсанов: Есть тут что-то... Мало.
     Пинский: Ничего, ничего, зато целее  будут...  (Александру.)  Возьми.
Рассуй по разным карманам.
     Александр (уныло): Спасибо... Папа, так ты, может быть, действительно
со мной пошел бы?
     Кирсанов: Нет. Ты пойдешь со мной. И не спорь. И перестань ныть!  Дай
твою повестку... (Берет у сына повестку и рвет ее на клочки.)
     Александр (ужасным голосом): Что ты наделал?!
     Кирсанов: Все! Ты свою повестку потерял! И не ныть!  Взрослый  мужик,
стыдись!
     Зоя Сергеевна  (Александру):  Хорошо,  хорошо,  правильно.  За  отцом
присмотришь. И вообще вдвоем вам будет легче...
     Александр (ноет): Ну, а если спросят? Что я им скажу тогда? Что?
     Пинский: Скажешь, что подтерся по ошибке... (Взрывается.) Да кто  там
тебя спросит, обалдуй с Покровки? Кому ты там нужен?  Паспорт  отберут,  и
весь разговор... Слушайте, панове, а может, паспорт не брать с собой?  Ну,
потерял я паспорт, начальник! Еще в прошлом годе потерял! По пьяному делу!
А?..
     Базарин (неприязненно): По-моему, это противозаконно. Обман властей.
     Пинский: Ах-ах-ах! Власти обманул гадкий мальчик! Власть  к  нему  со
всей душой, а он, пакостник, взял  ее  -  и  обманул!  Дед  плачет,  бабка
плачет...
     Кирсанов: Да нет, не в этом же дело, Шура. Противно же это,  мелко...
Лганье какое-то семикопеечное... У тебя получается, что если власть у  нас
подоночная, так и мы все должны стать подонками...
     Пинский: Ну, нет так нет, я  же  не  настаиваю.  Я  только  хотел  бы
подчеркнуть,  что  чистенький,  подлинненький  паспортишко,  где-нибудь  в
хорошеньком загашнике, - это вещь архиполезная, государи мои!..
     Из прихожей, из коридора, ведущего в комнату Сергея, доносится  топот
и шарканье, слышится голос Артура: "Ничего, ничего, пошли, не упирайся..."
И  вот  Артур  появляется  в  гостиной,  таща  за  собой  за   руку   вяло
сопротивляющегося Сергея.
     Артур: Вот, я его вам привел. (Сергею.) Говори, закаканец! Ведь  тебе
же хочется это сказать. Ну! Говори!
     Сергей (смущенно и сердито): Отстань,  африканец,  отпусти  руку!  Не
делай из меня попугая.
     Артур (отпускает его): Я  тебя  прошу:  скажи.  Думай,  что  хочется;
делай, что хочется; и говори, что хочется!..
     Кирсанов: Сергей, что ты еще натворил?
     Сергей (моментально окрысившись): Да ничего я не  натворил!  Сразу  -
натворил! (Артуру.) Говорил же я тебе, сундук кучерявый...
     Артур: Станислав Александрович, я вас очень прошу:  ну  помолчите  вы
несколько минут! Почему вы никогда не чувствуете,  когда  надо  помолчать?
Вам надо помолчать, а вы все норовите поскорее принять  меры,  даже  и  не
попытавшись узнать, в чем дело... (Сергею.) Будешь говорить? Нет? Тогда  я
скажу. Понимаете, он испытал жалость. Мы там сидели как люди, ловили кайф,
и было все нормально, и вдруг он сказал: мы вот сидим здесь с тобой, а они
там - одни,  и  помирают  со  страху,  и  у  них  ведь  теперь  ничего  не
осталось... Я удивился, а он сказал: у них на старости лет  осталась  одна
погремушка - ихняя демократия и гласность,  а  теперь  вот  у  них  и  это
отбирают. Потрясли перед носом и тут же отобрали. Насовсем. Он сказал: мне
их жалко, мне до того их жалко, что даже плакать хочется. И я увидел,  что
он плачет...
     Сергей: Не было этого! Хватит ерундить-то!
     Артур: Было это, Серый, было! Ты уже этому не веришь, я и  сам-то  не
верю, хотя ведь и пяти минут не прошло, да только - было! И я тогда  вдруг
понял: это минута добра. Бывает момент истины, знаете? - а это была минута
добра. И я опять удивился: как же так? Откуда же оно взялось,  это  добро?
Да еще целая минута! Через какую  щель  оно  проползло?  И  кто  его  сюда
пропустил? И вообще, при чем тут я? И я сказал  ему:  не  бери  в  голову,
Серый! Они получили только то,  что  сами  хотели  получить  -  ни  рюмкой
больше, ни рюмкой меньше. А он мне сказал: ну и  что  же?  Тем  более  они
несчастны, и еще больше их от этого жалко... Я снова  попытался  объяснить