думчиво  потер
рукой подбородок. - Фокусы эти... с огнем, со спичками...  Видимо,  Комлин
работал еще над какими-то вопросами, помимо нейтринной акупунктуры. Но над
какими?
     Горчинский молчал.
     - И опыты над собой он делал неоднократно.  У  него  кожа  на  черепе
сплошь покрыта следами этих ваших присосков.
     Горчинский молчал по-прежнему.
     - Вы никогда прежде не замечали у Комлина способности быстро  считать
в уме? Я имею в виду до того, как он показывал вам свои фокусы?
     - Нет, -  сказал  Горчинский.  -  Не  замечал.  Ничего  подобного  не
замечал. Теперь вы знаете все, что знаю  я.  Да,  Андрей  Андреевич  делал
опыты над собой. Испытывал на себе  нейтринную  иглу.  Да,  полоснул  себя
бритвой по руке... Хотел проверить на себе, как нейтринная игла  заживляет
раны. Не вышло... тогда. И он вел параллельно какую-то работу в  тайне  от
всех. От меня тоже. Что за работа, не знаю.  Знаю  только,  что  она  тоже
связана с нейтринным облучением. Все.
     - Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом? - спросил инспектор.
     - Нет. Никто не знал.
     - И вы не знаете, какие эксперименты  производил  Комлин  без  вашего
участия?
     - Нет.
     - Свободны, - сказал инспектор. - Можете идти.
     Горчинский поднялся, не поднимая глаз, повернулся к выходу. Инспектор
глядел на его затылок. На затылке белели проплешины - не  одна,  а  именно
две, как и показалось ему в самом начале.
     Директор смотрел в окно. Низко над площадью повис небольшой вертолет.
Сверкая ртутным серебром фюзеляжа, тихонько покачиваясь, принялся медленно
поворачиваться вокруг оси. Сел. Из него вылез пилот в  сером  комбинезоне,
легко спрыгнул на асфальт и пошел к зданию института, на  ходу  раскуривая
папироску. Директор узнал вертолет  инспектора.  "На  заправку  ходил",  -
рассеянно подумал он.
     Инспектор спросил:
     - А не ведет нейтринная акупунктура к поражению психики?
     - Нет, - ответил директор. - Комлин утверждает, что не ведет.
     Инспектор откинулся на спинку кресла и стал  глядеть  в  матово-белый
потолок.
     - Директор сказал негромко:
     - Горчинский уже не сможет работать сегодня. Напрасно вы так...
     - Нет, - возразил инспектор.  -  Не  напрасно.  И  простите,  товарищ
Леман, вы меня удивляете. Сколько, по-вашему, у нормального человека может
быть лысин? И эти шрамы на руках... Досто-ойный ученичок Комлина.
     - Люди любят свое дело, - сказал директор.
     Несколько секунд инспектор молча глядел на директора.
     - Плохо они его любят, - сказал он, - по старинке, товарищ  Леман.  И
вы их, этих людей, плохо любите. Мы богаты. Самая богатая страна  в  мире.
Мы  даем  вам  любую  аппаратуру,  любых  подопытных  животных,  в   любом
количестве. Работайте, исследуйте, экспериментируйте... Так почему  же  вы
так легкомысленно транжирите людей? Кто  вам  позволил  так  относиться  к
человеческой жизни?
     - Я...
     - Когда, наконец, прекратится это безобразие?
     - Это первый случай в нашем институте, - сердито сказал директор.
     Инспектор покачал головой.
     - В вашем институте... А в  других  институтах?  А  на  предприятиях?
Комлин - это восьмой случай за последние полгода.  Варварство!  Варварский
героизм! Лезут в автоматические ракеты, в  автобатискафы,  в  реакторы  на
критических режимах... - он с трудом усмехнулся. - Ищут кратчайшего пути к
истине, к победе над природой. И  нередко  гибнут.  И  вот  ваш  Комлин  -
восьмой. Разве это допустимо, профессор Леман?
     Директор упрямо насупился.
     - Бывают обстоятельства, когда это  неизбежно.  Вспомните  о  врачах,
прививавших себе холеру и чуму.
     - Эти мне исторические аналогии... Вспомните, в какое время мы живем!
     Они помолчали. Близился вечер, в дальних от окон углах кабинета росли
прозрачные серые тени.
     - Между прочим, - сказал вдруг директор, не глядя на собеседника, - я
распорядился вскрыть сейф Комлина. Мне принесли его рабочие записи. Думаю,
вам тоже будет интересно ознакомиться с ними.
     - Разумеется, - сказал инспектор.
     - Только, - директор слабо улыбнулся, - в них слишком много... м-м...
специального. Я мельком проглядел кое-что, и боюсь, вам  будет  трудно.  Я
возьму их на сегодняшний вечер к себе и, если хотите, попытаюсь  составить
для вас конспект...
     Инспектор откровенно обрадовался.
     - Только не возлагайте на меня больших надежд, - поспешно предупредил
директор. - Эти нейтринные иглы... Это было для всех как гром средь ясного
неба. Никто и представить себе не мог  чего-ибо  подобного.  Комлин  здесь
пионер, первый в мире. Так что это может оказаться не под силу и мне.
     Директор ушел.
     Может быть, записи Комлина помогут. Инспектору очень хотелось,  чтобы
они помогли. Он представил себе Комлина с обоймой нейтринных присосков  на
голом черепе, взвешивающего склеенные спички. Нет, это не акупунктура. Это
что-то совсем новое, и Комлин, видимо, сам не верил  себе,  если  проводил
такие страшные опыты над собой, таясь от товарищей.
     Славное время,  хорошее  время!  Четвертое  поколение  коммунистов  -
смелые, самоотверженные люди.  Они  по-прежнему  неспособны  беречь  себя,
напротив, они с каждым годом все смелее идут в огонь, и требуются огромные
усилия, чтобы расходовать этот океан энтузиазма с  максимальным  эффектом.
Не по трупам своих лучших представителей, а  по  следам  могучих  машин  и
точнейших приборов должно идти человечество к господству над  природой.  И
не только потому, что  живые  могут  сделать  много  больше,  чем  сделали
мертвые, но и потому, что самое драгоценное в мире - это Человек.
     Инспектор тяжело поднялся и  побрел  к  двери.  Передвигался  он  без
торопливости. Это, во-первых, было у него в крови;  во-вторых,  сказывался
возраст, а в третьих - нога.
     - Ноют старые раны, - бормотал он себе под нос, когда  ковылял  через
пустую приемную директора, сильно припадая на правую ногу.



                                    3

     Ранним утром следующего дня, как раз в тот час, когда врачи, так и не
сумевшие разобраться в причинах заболевания, с радостью  отметили,  что  к
больному Комлину возвращается речь, - именно в этот час Рыбников  и  Леман
снова сидели в директорском кабинете за огромным пустым столом.  Инспектор
держал на коленях блокнот, перед директором лежала пачка  бумаг:  записки,
диаграммы, чертежи, рисунки - рабочие записи Андрея Андреевича Комлина.
     Директор говорил быстро, иногда бессвязно, уставившись  покрасневшими
от   бессонной   ночи   глазами   куда-то   сквозь   инспектора,    иногда
останавливаясь, словно прислушиваясь с изумлением  к  собственным  словам.
Инспектор слушал, и последовательность и  связь  событий  становились  для
него все более понятны. Вот что он узнал.
     Облучением мозга нейтринными  пучками  Комлин  занялся  не  случайно.
Во-первых, этот вопрос был совершенно неясен.  Методика  получения  пучков
нейтрино "практической" плотности  была  разработана  совсем  недавно,  и,
получив нейтринный генератор, Комлин решил немедленно опробовать его.
     Во-вторых, Комлин многого ждал  от  этих  опытов.  Излучения  высоких
энергий  (нуклоны,  электроны,   гамма-лучи)   нарушают   молекулярную   и
внутриядерную структуру белков мозга. Они разрушают мозг.  Они  неспособны
давать каких-либо изменений в организме, кроме патологических. Эксперимент
подтверждает это. Другое дело нейтрино, крохотная нейтральная частичка без
массы покоя. Комлин рассчитывал, что воздействие нейтрино  не  вызовет  ни
взрывных  процессов,  ни  молекулярной  перестройки,  что  нейтрино  будет
вызывать в ядрах мозговых белков умеренное  возбуждение,  будет  усиливать
ядерные поля и, быть может, вызовет в мозговом веществе совершенно  новые,
неизвестные еще науке  силовые  поля.  Как  оказалось,  все  предположения
Комлина блестяще подтвердились.
     - Я понял в записях далеко не все,  -  прервал  себя  директор,  -  а
кое-чему просто не мог поверить. Поэтому я расскажу лишь о самом главном и
о том, что может пролить свет на таинственную историю с фокусами. Хотя это
тоже достаточно невероятно.
     Начав опыты над  животными,  Комлин  сразу  же  натолкнулся  на  идею
нейтринной акупунктуры. Подопытная обезьяна поранила лапу. Рана затянулась
и зажила необыкновенно быстро. Так же  быстро  исчезли  у  нее  из  легких
темные пятна - следы туберкулеза, столь обычного для  обезьян,  живущих  в
умеренном климате.
     Работа с нейтринной акупунктурой развивалась успешно. Несколько собак
было отравлено  различными  видами  биологических  ядов.  Нейтринная  игла
вылечила животных очень быстро; причем хроматография показала,  что  почти
весь яд был выделен животными в несвязанном виде. Игла Комлина в  три-пять
дней расправлялась с нарывами  и  гнойниками  и  излечивала  туберкулез  у
обезьян в десятки раз быстрее и успешнее самых мощных антибиотиков.
     На этом этапе, когда Комлин еще  не  разрабатывал  метод  лечения,  а
только  доказывал  его  принципиальную  осуществимость,   никакой   прямой
необходимости эксперимента над  человеком  не  было.  В  своем  знаменитом
докладе  Комлин  высказывал  предположение  о  существовании  в  организме
человека и животных скрытых целебных сил, пока еще неизвестных  науке,  но
уже  выявивших  себя  при  опытах  с  нейтринной  акупунктурой.   Подробно
излагалась программа  перехода  от  опытов  над  животными  к  опытам  над
человеком  -   программа   осторожная,   учитывающая   возможные   ошибки,
предусматривающая  постепенный  переход  от  самых   простейших   и   явно
безопасных  нейтринных  уколов  к   более   сложным   и   комбинированным.
Предполагалось привлечение к опытам больших коллективов врачей, физиологов
и психологов. Но...
     Инспектор  не  ошибся.  Комлин  работал  не   только   с   нейтринной
акупунктурой. Очень скоро опыты с  нейтринным  генератором  показали,  что
необычайное возрастание целебных сил  организма  -  важное,  но  вовсе  не
единственное  следствие  облучения  мозга  пучками  нейтрино.   Подопытные
животные вели себя странно. Не все и не всегда. Излеченные кратковременным
воздействием нейтринной иглы обычно не обнаруживали никаких  отклонений  в
своем поведении, но "любимцы", над которыми производились многочисленные и
разнообразные опыты, приводили обоих исследователей в  изумление.  И  там,
где молодой лаборант Горчинский видел только забавные или  досадные  шутки
природы, интуиция большого ученого подсказала Комлину новое открытие.
     Пес  Генька  (полное  имя  Генератор)  обнаружил   вдруг   склонность
показывать цирковые фокусы, которым его никто никогда не  учил:  ходил  на
задних и даже на передних лапах, "здоровался",  и  Горчинский  застал  его
однажды за странным занятием. Пес сидел на табуретке, уставившись  в  одну
точку, и через  правильные  промежутки  времени  приподнимался  и  коротко
гавкал, после чего садился снова. Горчинского он не  узнал  и  зарычал  на
него.
     Комлина поразил случай с павианом Корой. Кора сразу  после  облучения
сидела в камере с Комлиным и мирно с  ним  "беседовала".  Вдруг  ее  точно
током ударило. Обезьяна увидела что-то в углу, грозно и жалобно  заворчала
и принялась пятиться. Ни уговоры, ни ласки не помогали.  Кора,  отбежав  в
противоположный угол, сжалась в комок и просидела  так  целый  час,  следя
глазами за чем-то невидимым, и время от времени издавала  резкий  вопль  -
сигнал опасности. Затем это прошло, но Комлин с удивлением заметил, что  с
тех пор Кора, входя в камеру, прежде  всего  оглядывалась  на  злосчастный
угол.
     Однажды Горчинский прибежал к Комлину с криком: "Скорее! Скорее!" - и
потащил его в обезьянник. В  одной  из  камер  обезьянника  сидел  молодой
гамадрил и жевал банан. Ни в банане, ни в гамадриле  ничего  страшного  не
было, но  и  сторож  и  Горчинский  в  один  голос  утверждали,  что  были
свидетелями чего-то совершенно фантастического. По их словам, они  застали
гамадрила в тот момент, когда он с видимым интересом наблюдал за  кусочком
бумаги, неторопливо, но уверенно ползущим по полу по направлению  к  нему,
гамадрилу. Гамадрил потянулся  к  бумажке  лапой,  и  Горчинский  бросился
искать Комлина. Сторож утверждал, что обезьяна съела  бумажку,  во  всяком
случае  в  камере  ее  обнаружить  не   удалось.   Попытка   воспроизвести
удивительное явление не увенчалась успехом.
     - Вот  что  Комлин  написал  по  этому  поводу,  -  сказал  директор,
протягивая инспектору кусок миллиметровки.
     Инспектор  прочел:  "Массовая  галлюцинация?   Или   иное?   Массовая
галлюцинация с участием гамадрила - сама по себе вещь удивительная. Но тут
что-то есть. С этим зверьем - обезьянами и собаками - ничего  не  узнаешь.
Надо самому".
     Комлин  начал  проводить  опыты  над  собой.  Скоро  об  этом   узнал
Горчинский и не замедлил последовать примеру начальника. Кажется, по этому
поводу у них даже был небольшой скандал. В конце концов Горчинский  обещал
больше не экспериментировать,  а  Комлин  обещал  пробовать  только  самые
простые, непродолжительные и безопасные уколы. Горчинский так и не  узнал,
что Комлин уже не занимается нейтринной акупунктурой.
     - К сожалению, -  продолжал  свой  рассказ  директор,  -  в  записках
Комлина  сохранилось  довольно   мало   сведений   относительно   поистине
поразительных результатов его экспериментов. Записи становятся  все  более
отрывочными и неудобочитаемыми, чувствуется, что зачастую Комлин не  может
подобрать слов для описания  своих  ощущений  и  впечатлений,  выводы  его
теряют стройность и полноту.
     Несколько страниц, вырванных из тетради, Комлин посвятил  необычайной
способности запоминать, появившейся у него после одного из  экспериментов.
Он записал: "Мне достаточно взглянуть на предмет один раз, и я вижу его во
всех  подробностях,  как  наяву,  отвернувшись  или  закрыв   глаза.   Мне
достаточно бросить беглый взгляд на страницу книги, чтобы затем  прочитать
ее по "изображению", отпечатавшемуся у меня в мозгу. Кажется, на всю жизнь
я запомнил несколько глав из "Речных заводей" и всю четырехзначную таблицу
логарифмов от первой до последней цифры. Огромные возможности!"
     Встречаются среди  записей  и  соображения  очень  общего  характера.
"Память, многие рефлексы и навыки,  -  написал  Комлин  твердым  почерком,
словно раздумывая, - имеют определенную, пока неясную для нас материальную
основу. Это азбука. Нейтринный пучок просачивается в эту основу и  создает
новую память, новые рефлексы, новые  навыки.  Или  не  создает,  а  только
вызывает появление опосредствованно. Так было с Генькой,  Корой,  со  мной
(мнемогенез - творение ложной памяти)".
     Наиболее интересному и удивительному из всех  открытий  Комлина  были
посвящены  последние   несколько   страничек,   соединенных   канцелярской
скрепкой. Директор взял эти странички и поднял их над головой.
     - Здесь, - сказал он очень серьезно, - ответ  на  ваши  вопросы.  Это
нечто вроде конспекта или черновика будущего доклада. Прочесть?
     - Читайте, - сказал инспектор.
     "Усилием воли  нельзя  даже  заставить  себя  мигнуть.  Нужна  мышца.
Нервная система играет роль датчика импульса, не больше. Ничтожный разряд,
и сокращается мышца, способная передвинуть десятки килограммов,  совершить
работу, огромную в сравнении с энергией нервного импульса. Нервная система
- это запал в пороховом погребе, мышца - порох, сокращение мышцы - взрыв".
     "Известно, что усиление процесса мышления усиливает  электромагнитные
поля, возникающие где-то в клетках мозга. Это биотоки. Сам  факт,  что  мы
способны это обнаружить, означает, что процесс  мышления  воздействует  на
материю. Правда, не непосредственно. Я  беру  интеграл,  усиливается  поле
мозга, смещается стрелка прибора, улавливающего и  измеряющего  это  поле.
Чем не  психодвигатель?  Поле  -  мышца  мозга".  "Появляется  способность
считать чрезвычайно быстро. Как я это делаю - сказать не могу.  Считаю,  и
все.  1919*237=454803.  Считал  в  уме  в  течение   четырех   секунд   по
секундомеру. Это прекрасно, но это совсем  не  то.  Электромагнитное  поле
резко усиливается, а другие поля, если они существуют? Мышца  развита.  Но
как ею управлять?"
     "Получается. Вольфрамовая спираль.  Вес  4,732  грамма.  Подвешена  в
вакууме на нейлоновой нити. Я просто смотрел на нее, и она отклонилась  от
начального положения на пятнадцать с небольшим градусов.  Это  уже  нечто.
Режим генератора..."
     - Я говорил с Горчинским, - сказал  директор,  закончив  чтение  ряда
цифр. - Сегодня ночью он видел вакуумный колпак с подвешенной  спиралькой.
Потом прибор исчез: видимо, Комлин разобрал его.
     "Психодинамическое поле - мышца мозга - работает. Не знаю, как это  у
меня получается. И ничего нет странного в том,  что  не  знаю.  Что  нужно
сделать, чтобы согнулась рука? Никто не  ответит  на  этот  вопрос.  Чтобы
согнуть руку, я сгибаю руку. Вот и все. А ведь бицепс  -  очень  послушный
мускул. Мышцу надо тренировать. Мышцу  мозга  нужно  научить  сокращаться.
Вопрос -  как?  Интересно,  ни  одной  вещи  я  не  могу  поднять.  Только
передвигаю. И не по произволу. Спичку и бумагу - всегда вправо. Металл - к
себе. Лучше всего обстоит дело со спичками. Почему?"
     "Психодинамическое  поле  действует  через  колпак  из  стекла  и  не
действует через газету. Чтобы действовать на предмет, мне надо видеть его.
Воздух (насколько я понимаю) начинает в точке  приложения  поля  двигаться
турбулентно. Гашу свечу. Расстояние в пределах "нейтринника", по-моему, не
играет роли".
     "Убежден,  что  возможности  мозга  неисчерпаемы.  Необходима  только
тренировка и определенная активация. Придет время, и человек будет считать
в уме лучше любой счетной машины, сможет за несколько  минут  прочитать  и
усвоить целую библиотеку..."
     "Это страшно утомляет. Раскалывается  голова.  Иногда  могу  работать
только под непрерывным облучением и к  концу  весь  покрываюсь  потом.  Не
надорваться бы. Сегодня работаю со спичками".
     На этом записи Комлина кончались.
     Инспектор сидел зажмурившись и думал о том, что когда-нибудь эти идеи
принесут свои плоды.
     Но все это еще будет, а пока  Комлин  лежит  в  госпитале.  Инспектор
открыл глаза, и взгляд его упал на кусок миллиметровки. "...С этим зверьем
- обезьянами и собаками - ничего не узнаешь. Надо самому", - прочитал  он.
Может быть, Комлин прав?
     "Нет, Комлин не прав. Не прав дважды. Он не должен был идти на  такой
риск в одиночку. Даже там, где не могут  помочь  ни  машины,  ни  животные
(инспектор снова взглянул на кусок миллиметровки), человек не имеет  права
вступать в игру со смертью. А то, что  делал  Комлин,  было  именно  такой
игрой. И вы, профессор Леман, не будете директором института,  потому  что
не понимаете этого и, кажется, завидуете Комлину. Нет, товарищи, говорю  я
вам! Под огонь мы вас не пустим. В наше время вы, ваши жизни  дороже,  чем
самые грандиозные открытия".
     Вслух инспектор сказал:
     - Я думаю, что можно  писать  акт  расследования.  Причина  несчастья
понятна.
     - Да, причина понятна, - проговорил директор.  -  Комлин  надорвался,
пытаясь поднять шесть спичек.


     Инспектора провожал директор. Они  вышли  на  площадь  и  неторопливо
двинулись к вертолету. Директор был  рассеян,  задумчив  и  никак  не  мог
приспособиться к неспешной, ковыляющей походке инспектора. У самой  машины
их догнал Александр Горчинский, взлохмаченный и  мрачный.  Инспектор,  уже
пожав руку директору, взбирался в кабину - это было трудно ему.
     - Андрею Андреевичу значительно лучше, - негромко сказал Горчинский в
широкую спину инспектора.
     -  Знаю,  -  сказал  инспектор,  усаживаясь,  наконец,  с   довольным
кряхтением.
     Подбежал пилот, торопливо вскарабкался на свое место.
     - Будете писать рапорт? - осведомился Горчинский.
     - Буду писать рапорт, - ответил инспектор.