ательным  пальцем,   произносит   как   бы   в
нерешительности "Гм!" и вынимает из футляра тонкую серебряную трубочку.
     КЛЕТЧАТЫЙ (бормочет): Смотреть страшно...
     Павел Павлович аккуратно отвинчивает колпачок и принимается капать из
трубочки в яичницу - на каждый желток по капле.
     НАТАША: Какой странный запах... Вы уверены, что это съедобно?
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Это, душа моя, "ухе-тхо"... В буквальном пере воде  -
"желчь водяного". Этому составу, деточка, восемь веков...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ (стучит пальцем по  столешнице):  Довольно,  довольно!
Феликс Александрович, продолжайте! О чем вы договорились  с  Курдюковым  в
больнице?
     ФЕЛИКС: С Курдюковым? В больнице? Н-ну... Ни о чем определенном мы не
договаривались. Он обещал поставить бутылку коньяку...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: И все?
     ФЕЛИКС: И все...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: И ради этого вы поперли  на  ночь  глядя  через  весь
город в больницу?
     ФЕЛИКС: Н-ну... Это же почти рядом...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Курдюков ваш хороший друг?
     ФЕЛИКС: Что вы! Мы просто соседи! Раскланиваемся... Я  ему  отвертку,
он мне пылесос...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Понятно. Посмотрите, что у вас получается. Не слишком
близкий ваш приятель, чувствующий себя уже вполне  неплохо,  вызывает  вас
поздно вечером к себе в больницу только для того, чтобы пообещать  распить
с вами бутылку коньяка. Я правильно резюмировал ваши показания?
     ФЕЛИКС: Д-да...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым в больнице?
     ФЕЛИКС: Ей-богу, ни о чем!
     КЛЕТЧАТЫЙ: Врет, брешет! Не знаю, о чем они там  сговорились,  но  на
лестнице было у  них  крупное  объяснение!  Он  по  ступенькам  сыпался  -
красный, как помидор! Врет!
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (негромко): А всего-то  и  надо  было  вам,  ротмистр,
сделать два шага вверх по лестнице. Вы бы все и услышали, а мы бы здесь  и
не гадали...
     КЛЕТЧАТЫЙ (смиренно): Виноват, ваше сиятельство.  Однако  пусть  этот
аферист объяснит нам,  господа,  что  означали  слова:  "О  себе  подумай,
Снегирев! О себе!" Эти слова я слышал прекрасно и никак не  могу  взять  в
толк, к чему они!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым?
     ФЕЛИКС: Господа! Да что вы ко мне пристали, в самом деле?
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым?
     ФЕЛИКС: Наташа! Да кто это такие? Что им нужно  от  меня?  Скажи  им,
чтобы отстали!
     Клетчатый коротко гогочет.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Слушайте меня внимательно. Мы отсюда не уйдем до  тех
пор, пока не выясним  все,  что  нас  интересует.  И  вы  нам  обязательно
расскажите все. Вопрос только - какой ценой. Церемониться мы не будем.  Мы
не умеем церемониться. И должно быть  тихо,  даже  если  вам  будет  очень
больно...
     Он берет саквояж, ставит на стол, раскрывает,  извлекает  автоклавчик
и, звякая металлом и стеклом, принимается снаряжать шприц для инъекций.
     Феликс наблюдает эти манипуляции, покрываясь испариной.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Разумеется мы бы предпочли получить от вас информацию
быстро, без хлопот и в чистом виде, без примесей. Я  думаю,  это  в  ваших
интересах...
     Клетчатый скользящим шагом пересекает комнату и намеревается встать у
Феликса за спиной.  Феликс  в  панике  отодвигается  вместе  со  стулом  и
оказывает загнанным между столом и книжной стенкой.
     КЛЕТЧАТЫЙ (шепотом): Тихо! Сидеть!
     ФЕЛИКС (с отчаянием): С-слушайте! Какого дьявола? Наташа! Пал Палыч!
     Наташа сидит на диване, уютно поджавши под себя ноги. Она подпиливает
пилкой ногти.
     НАТАША (ласково-наставительно): Феликс, милый, надо рассказать.  Надо
все рассказать, все до последнего.
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Да уж, Феликс Александрович, вы уж пожалуйста!  Зачем
вам лишние неприятности?
     ФЕЛИКС (он сломлен, дрожащим голосом): Да-да, надо.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Отвечать будете?
     ФЕЛИКС: Да-да, обязательно...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: О чем вы сговорились с Курдюковым?
     Феликс не успевает ответить, да он и не знает, что отвечать.
     Дверь в комнату распахивается, и на пороге объявляется Курдюков. Он в
мокром пальто не по росту, из-под пальто виднеются больничные подштанники,
на ногах - мокрые растоптанные тапки.
     - Ага! - с фальшивым торжеством произносит он и вытирает рот  тыльной
стороной кулака, в котором зажата огромная стамеска. - Взяли гада? Хорошо!
Молодцы. Но как же это вы без меня? Непорядок, непорядок,  не  по  уставу!
Апеллирую к вам, магистр! Не  по  уставу!  Итак:  кто  ему  рассказал  про
эликсир?
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ (вскакивая): Он знает про эликсир?
     НАТАША (тоже подскочив): То есть как это?
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Что-что-что?
     КЛЕТЧАТЫЙ: А что я вам говорил?
     КУРДЮКОВ: Хе! Он не только про эликсир знает! Он мне намекал, что ему
и про источник известно! Он мне и Крапивкин Яр называл, сукин сын!
     Все взоры устремляются на Феликса.
     ФЕЛИКС (бормочет, запинаясь): Ты что  Курдюков?  Какой  еще  эликсир?
Крапивкин Яр - знаю, а эликсир... Какой эликсир?
     Курдюков наклоняется к нему, уперев руки в боки:
     - А Крапивкин Яр, значит, знаешь?
     ФЕЛИКС: З-знаю... Кто же его не знает?
     КУРДЮКОВ: Ладно, ладно! "Кто ж его не знает..."  А  что  ты  мне  про
Крапивкин Яр намекал давеча? Помнишь?
     ФЕЛИКС: Про Крапивкин Яр? Когда?
     КУРДЮКОВ: А сегодня!  В  больнице!  "Вот  поправишься,  Костенька,  и
пойдем мы с тобой прогуляться в Крапивкин  Яр..."  У  меня  глаза  на  лоб
полезли! Откуда? Как узнал? Я тебя предупреждал давеча? "Молчи! Ни единого
слова! Никому!" Говорил я тебе или нет?
     ФЕЛИКС: Ну говорил! Так ведь ты про что говорил? Ты же ведь...
     КУРДЮКОВ:  А!  Признаешь!  Правильно?  А  раз  признаешь  -  не  надо
запираться! Честно признайся: кто тебе  рассказал?  Наташка?  В  постельке
небось рассказала? Расслабилась?
     Он  оглядывается  на  Наташу  и  шарахается,  заслоняясь  кулаком  со
стамеской: Наташа надвигается на него  неслышным  кошачьим  шагом,  слегка
пригнувшись, с хищно шевелящимися пальцами, норовящими выцарапать глаза.
     НАТАША (яростно  шипит):  Ах  ты,  паскуда  противная,  душа  гадкая,
грязная, ты что же это хочешь сказать, пасть твоя черная, немытая?
     КУРДЮКОВ (визжит): Я ничего не хочу сказать! Магистр,  это  гипотеза!
Защитите меня!
     Наташа вдруг останавливается, поворачивается  к  Ивану  Давыдовичу  и
спокойно произносит:
     - Все  ясно.  Этот  патологический  трус  сам  же  все  и  разболтал.
Обожрался тухлятиной, вообразил, что подыхает, и со страху  все  разболтал
первому встречному...
     КУРДЮКОВ: Вранье! Первый был  доктор  из  "скорой  помощи"!  А  потом
санитары! А уж только потом...
     НАТАША: Ты им все разболтал, гнида?
     КУРДЮКОВ: Никому! Ничего! Он уже и так все знал!
     Клетчатый, оставив Феликса,  начинает  бочком-бочком  придвигаться  к
Курдюкову.  Заметив  это,  Курдюков  валится  на   колени   перед   Иваном
Давыдовичем.
     КУРДЮКОВ: Магистр! Не велите ему! Я  все  расскажу!  Только  попросил
съездить его к вам... Назвал вас, виноват. Страшно мне было очень... Но он
и так уже все знал! Улыбнулся этак зловеще и говорит: "Как же, знаю,  знаю
магистра..."
     ФЕЛИКС: Что ты несешь? Опомнись!
     КУРДЮКОВ: "Поеду, говорит, так и быть, поеду, но вечерком  мы  еще  с
тобой поговорим!"  Я  хотел  броситься,  я  хотел  предупредить,  но  меня
промывали, я лежал пластом...
     ФЕЛИКС: Товарищи, он все врет. Я не понимаю, чего ему от  меня  надо,
но он все врет...
     КУРДЮКОВ: А вечером он уже не скрывался! Поймите  меня  правильно,  я
волнуюсь, я не могу сейчас припомнить его речей в точности, но про все  он
мне рассказал специально, чтобы доказать свою осведомленность...
     ФЕЛИКС: Врет.
     КУРДЮКОВ: ...Чтобы доказать свою осведомленность и  склонить  меня  к
измене! Он сказал, что нас пятеро, что мы бессмертные...
     ФЕЛИКС: Врет.
     КУРДЮКОВ (заунывно, словно  бы  пародируя):  "В  Крапивкином  Яре  за
шестью каменными столбами под белой звездой укрыта пещера, и в той  пещере
эликсира источник, точащий капли бессмертия в каменный стакан..."
     ФЕЛИКС: Впервые эту чепуху слышу. Он просто с ума сошел.
     КУРДЮКОВ (воздевши палец): "Лишь пять ложек  эликсира  набирается  за
три года, и пятерых они делают бессмертными..."
     ФЕЛИКС: Он же из больницы сбежал, вы видите...
     КУРДЮКОВ (обычным голосом): Он вас назвал, магистр.  И  Наташечку.  И
вас, князь. А пятого, говорит, я до сих пор не знаю...
     Все смотрят на Феликса.
     ФЕЛИКС (пытаясь держать себя в руках): Для меня все  это  -  сплошная
галиматья. Горячечный бред. Ничего я этого не знаю, не понимаю и  говорить
об этом просто не мог.
     Все молчат.
     Феликс встает, и на него сзади наскакивает Курдюков.  Он  обхватывает
Феликса левой рукой за лицо, чтобы зажать  рот,  а  правой  с  силой  бьет
стамеской  в  спину  снизу  вверх.  Стамеска  тупая,  рука   у   Курдюкова
соскальзывает, и ни какого убийства не получается. Феликс лягает Курдюкова
ногой, тот отлетает на Ивана  Давыдовича,  и  оба  они  вместе  с  креслом
рушатся на пол.
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (насмешливо): Развоевались!...
     НАТАША (она уже возлежит на диване): Шляпа. И всегда он  был  шляпой,
сколько я его помню...
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Но соображает быстро, согласитесь...
     Иван Давыдович, наконец,  поднимается,  брезгливо  вытирая  ладони  о
бока, а Курдюков остается на полу -  лежит  скорчившись,  обхватив  руками
голову.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ:  Господа,  так  все-таки  нельзя.  Так  мы  весь  дом
разбудим. Я попрошу, господа...
     ФЕЛИКС (дрожащим голосом): Слушайте,  а  может,  хватит  на  сегодня?
Может, вы завтра зайдете? Ведь, ей-богу, дождемся, что кто-нибудь  милицию
вызовет...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Сядьте. Сядьте, я вам говорю!...  (Пауза).  Вот  что,
господа. Ситуация переменилась. Я бы сказал, она усложнилась. Я,  господа,
прошу вас основательно  усвоить,  что  сегодня  нам  ничего  здесь  делать
нельзя. (Он  принимается  собирать  обратно  в  саквояж  свои  медицинские
причиндалы). Если мы оставим здесь труп, милиция разыщет нас очень быстро.
Это понятно?
     КЛЕТЧАТЫЙ:  Виноват,  герр  магистр,  не  совсем  понятно.   Нам   не
обязательно  оставлять  труп  здесь!  Можно  выкинуть  его в окно. Седьмой
этаж... Вдребезги! Самоубийство!
     НАТАША (решительно): Нет, господа, я тоже против. Все знают, что мы с
Феликсом дружили, вчера он ко мне заходил,  ночью  меня  не  было  дома...
Зачем мне это надо? Затаскают по следователям. Я вообще против того, чтобы
Феликса трогать. Его надо принять.
     КУРДЮКОВ (выскакивает из угла, как черт из коробочки): Это за чей  же
счет? Сука! Шлюха ты беспардонная!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Да тише вы, Басаврюк! Сколько можно повторять? Ти-ше!
Извольте не забывать, что это по вашей вине все мы сидим здесь и не знаем,
на что решиться...
     И тут Феликс взрывается. Он  грохает  ладонью  по  столу  и  голосом,
сдавленным от страха и ненависти, объявляет:
     - Убирайтесь к чертовой матери! Все до одного! Сейчас же! Сию минуту!
Чтобы ноги вашей здесь не было!
     Клетчатый, хищно присев, делает движение к Феликсу.
     ФЕЛИКС (Клетчатому): Давай, давай, сволочь, иди! Ты,  может,  меня  и
изуродуешь, бандюга, протокольная морда, ну и я здесь тоже все разнесу!  Я
здесь вам такой звон устрою, что не только дом -  весь  квартал  сбежится!
Иди, иди! Я вот сейчас для начала окно высажу с рамой...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ (резко): Прекратите истерику!
     ФЕЛИКС (бешено): А вы заткнитесь! Заткнитесь и выметайтесь отсюда  со
всей своей бандой! Немедленно!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ (очень спокойно): Вашу дочь зовут Лиза...
     ФЕЛИКС: А вам какое дело?
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вашу дочь зовут  Лиза,  ваших  внуков  зовут  Фома  и
Антон, живут они на Малой Тупиковой, шестнадцать. Правильно?
     Феликс молчит.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Я надеюсь, вы понимаете, на что я намекаю?
     ФЕЛИКС: Чего вам от меня надо - вот чего я никак не пойму!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Сейчас поймете. Судьбе было угодно, чтобы вы проникли
в нашу тайну...
     ФЕЛИКС: Никаких тайн я не знаю и знать не хочу.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Пустое, пустое. Следствие закончено. Не об  этом  вам
надлежит думать. Вам предстоит сейчас сделать  выбор:  умереть  или  стать
бессмертным. Вы готовы сделать такой выбор?
     ФЕЛИКС медленно качает головой.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Почему?
     ФЕЛИКС: Почему? Да потому, что нет у меня никакого выбора...  Если  я
выберу смерть, вы меня выкинете  в  окно...  А  если  я  выберу  это  ваше
бессмертие - я вообще не знаю, какую гадость вы мне тогда  сделаете.  Чего
от вас еще ждать?
     НАТАША: Святая дева! До чего же глупы  эти  современные  мужчины!  Я,
помнится, моментально поняла, о чем идет речь...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Не забывайте, мадам, это было пятьсот лет назад...
     НАТАША: Четыреста семьдесят три!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Да-да, конечно... Тогда ведь все это было  в  порядке
вещей: бессмертие, философский камень, полеты на метле... Вам ничего тогда
не стоило поверить первому  слову!  А  вы  представьте  себе,  что  пишете
заметку для газеты "Кузница кадров", а тут к  вам  приходят  и  предлагают
бессмертие...  (Он  пристально,  изучающе  смотрит  на  Феликса,  а  потом
начинает с выражением, словно читая  по  тексту,  говорить.)  Недалеко  от
города,  в  Крапивкином  Яру,  есть  карстовая  пещера,  мало  кому  здесь
известная. В самой глубине ее, в гроте, совсем уже  никому  не  известном,
свисает со свода одинокий сталактит весьма необычного  красного  цвета.  С
него в каменное углубление капает эликсир жизни. Пять ложек  в  три  года.
Этот эликсир не спасает ни от яда, ни от пули, ни от меча. Но  он  спасает
от старения. Говоря современным языком, это некий  гормональный  регулятор
необычайной мощности. Одной ложечки в три года достаточно для того,  чтобы
воспрепятствовать  любым  процессам  старения  в  человеческом  организме.
Любым! Организм не стареет! Совсем не стареет. Вот  вам  сейчас  пятьдесят
лет. Начнете пить эликсир, и вам всегда  будет  пятьдесят.  Всегда  вечно.
Понимаете? По чайной ложке в три года, и вам всегда пятьдесят лет.
     Феликс пожимает плечами. Не то чтобы он поверил всему этому, но  речь
Ивана Давыдовича, а в  особенности  научные  термины  производят  на  него
успокаивающее действие.
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Беда, однако, в том, что ложечек всего пять. А значит
и  бессмертных  может  быть  только  пять.  Со  всеми  вытекающими  отсюда
последствиями. Понятно? Или нет?
     ФЕЛИКС: Шестой лишний?
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Истинно так.
     ФЕЛИКС: Но ведь я, кажется, не претендую...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: То есть вам угодно выбрать смерть?
     ФЕЛИКС: Почему - смерть? Меня это вообще не касается! Вы идите  своей
дорогой, а я - своей... Обходились же мы друг без друга до сих пор!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Я вижу, что вы  пока  не  поняли  ситуацию.  Эликсира
хватает только на пятерых. Надо объяснять, что желающих нашлось бы гораздо
больше! Если бы сведения распространились,  у  нас  бы  просто  отняли  бы
источник, и мы бы перестали быть бессмертными. Понимаете? Мы все  были  бы
давным-давно мертвы, если бы не сумели до сих пор - на протяжении веков! -
Сохранить тайну. Вы эту тайну узнали,  и  теперь  одно  из  двух:  или  вы
присоединяетесь к нам, или, извините, мы будем вынуждены вас уничтожить.
     ФЕЛИКС: Глупости какие... Что же, по-вашему, я  побегу  сейчас  везде
рассказывать вашу тайну? Что  я,  идиот?  Меня  же  немедленно  посадят  в
психушку!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Может быть. И даже наверное.  Но  согласитесь  -  уже
через неделю сотни и сотни дураков  выйдут  на  склоны  Крапивкина  Яра  с
мотыгами и лопатами. Люди так легковерны, так жаждут чуда! Нет,  рисковать
мы не станем. Видите ли, у нас есть опыт.  Мы  можем  быть  спокойны  лишь
тогда, когда тайну знают только пятеро.
     ФЕЛИКС: Но я же никому не скажу! Ну зачем это  мне,  сами  подумайте!
Дочерью своей клянусь!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Не надо. Это бессмысленно.
     В кабинете появляется Павел Павлович с подносом, на  котором  дымятся
шесть чашечек кофе.
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: а вот и кофеек! Прошу!  (Наташе).  Прошу,  деточка...
Ротмистр! Магистр, прошу вас... Вам приглянулась эта чашечка!  Пожалуйста!
Феликс Александрович! Я вижу,  они  вас  совсем  разволновали  -  хлебните
черной бодрости, успокойтесь... Басаврюк, дружище, старый боевой конь, что
ты забился в угол? Чашечку кофе - и все пройдет!
     Обнеся всех, он  возвращается  к  журнальному  столику  с  оставшейся
чашечкой и, очень довольный, усаживается в кресло.
     Феликс жадно, обжигаясь, выхлебывает свой кофе, ставит пустую чашечку
на стол и озирается.
     Один только Павел Павлович с  видимым  наслаждением  вкушает  "Черную
бодрость". Иван же Давыдович хотя и поднес свою чашечку  к  губам,  но  не
пьет а пристально смотрит на Феликса. И Наташа не пьет: держа  чашечку  на
весу, она внимательно следит за Иваном Давыдовичем. Ротмистр ищет, где  бы
ему присесть.  А  Курдюков  у  себя  в  углу  уже  совсем  было  нацелился
отхлебнуть и вдруг перехватывает взгляд Наташи и замирает.
     Иван Давыдович осторожно ставит свою чашечку на стол и отодвигает  ее
от себя указательным пальцем. И тогда Курдюков с проклятием  швыряет  свою
чашечку прямо в книжную стенку.
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ  (хладнокровно):  Что,  муха  попала?  У  вас,  Феликс
Александрович, полно мух на кухне...
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Князь! Ведь я же вас просил! Ну куда мы денем труп?
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (ерничает):  Труп?  Какой  труп?  Где  труп?  Не  вижу
никакого трупа!
     Наташа  высоко  поднимает  свою  чашечку  и  демонстративно  медленно
выливает кофе на пол. Ротмистр, звучно крякнув, ставит свою чашечку на пол
и осторожно задвигает ногой под диван.
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Ну, господа, на вас не  угодишь...  Такой  прекрасный
кофе... Не правда ли, Феликс Александрович?
     КУРДЮКОВ: Гад ядовитый! Евнух византийский! Отравитель! За что? Что я
тебе сделал? Убью!
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Басаврюк! Если вы еще  раз  позволите  себе  повысить
голос, я прикажу заклеить вам рот!
     КУРДЮКОВ (страстным шепотом): Но он же отравить меня хотел! За что?
     ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Да почему вы решили, что именно вас?
     КУРДЮКОВ: Да потому, что я сманил у  него  этого  треклятого  повара!
Помните, у него был повар, Жерар Декотиль? Я его переманил, и с тех пор он
меня ненавидит!
     Иван Давыдович смотрит на Павла Павловича.
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (благодушно): Да я и думать об этом забыл! Хотя  повар
и на самом деле замечательный...
     Феликс, наконец, осознает происходящее. Он  медленно  поднимается  на
ноги. Смотрит на свою чашку. Лицо его искажается.
     ФЕЛИКС: Так это что - вы меня отравили? Павел Павлович?
     ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Ну-ну, Феликс Александрович! Что за мысли?
     КЛЕТЧАТЫЙ  (благодушно  разглагольствует):   Напрасно   беспокоитесь,
Феликс Александрович. Это он, конечно,  целился  не  в  вас.  Если  бы  он
целился в вас, вы бы уже у нас тут похолодели... А вот в кого он целился -
это вопрос! Конечно, у нас здесь  теперь  один  лишний,  но  вот  кого  он
считает лишним?..
     ФЕЛИКС:  Зверье...  Ну  и  зверье...  Прямо   вурдалаки   какие-то...
Клетчатый:
     А  как  же?  А  что  прикажете  делать?   У   меня,   правда,   опыта
соответствующего пока нет. Не знаю, как это у них раньше проделывалось.  Я
ведь при источнике всего полтораста лет состою.
     Феликс смотрит на  него  с  ужасом,  как  на  редкостное  и  страшное
животное.
     КЛЕТЧАТЫЙ: Сам-то я восемьсот  второго  года  рождения.  Самый  здесь
молодой, хе-хе... Но здесь, знаете ли, дело не в годах.  Здесь  главное  -
характер. Я не люблю, знаете ли, чтобы со мной шутили... Быстрота и натиск
прежде всего, я так полагаю. Извольте, к примеру, сравнить  ваше  нынешнее
положение с тем, как я себя вел при аналогичном, так  сказать,  выборе.  Я
тогда в этих краях по жандармской части служил и занимался преимущес