филателисту,  как
добраться  до  страждущего  друга.  Лучше  справочного  бюро  объяснит.  И
Андрей_Т. со всех ног припустил через площадь к яично-желтому павильончику
под вывеской филателисты.
     Конечно, филателистом он был еще молодым, не  очень  опытным.  Многие
тайны этого почтенного хобби еще оставались для него  за  семью  печатями,
однако основные законы филателии были ему уже знакомы. Прилежное  изучение
журнала "Филателия СССР", ежегодника  "Советский  коллекционер",  а  также
измусоленного,  давно  утратившего  обложку  французского  каталога  Ивера
принесло свои плоды. Во всяком случае, главное он знал: а) самая  красивая
марка - это еще не самая ценная; б) самая ценная марка  -  не  обязательно
самая интересная, в) простое обрезание у марки зубцов не превращает  ее  в
редкую беззубцовую разновидность.
     В павильоне Андрея обступила тишина, прохлада  и  приятная  полутьма.
Вдоль стен высились застекленные шкафы, стеллажи  и  витрины,  уставленные
альбомами и кляссерами. Альбомы и  кляссеры  были  в  приятном  беспорядке
разбросаны по поверхности длинного стола посередине.  Альбомы  и  кляссеры
громоздились  на  табуретках  и  стульях.  Десятки  и  сотни  альбомов   и
кляссеров! Может быть, тысячи!.. Андрей Т. даже не представлял  себе,  что
такое может быть, хотя и знал, конечно, из литературы,  что  за  последние
полтора века в мире выпущено около миллиона марок...
     Не помня себя, он приблизился  к  столу  и  раскрыл  наугад  один  из
больших кляссеров. Кровь ударила в лицо, закружилась голова, его бросило в
жар: кляссер был набит "цеппелинами". И не подумайте, здесь были далеко не
одни только  марки,  посвященные  межконтинентальным  перелетам  дирижабля
"Граф Цеппелин", ничего подобного! Здесь были собраны все марки всех стран
с изображениями дирижаблей - именно так собрал бы их сам  Андрей_Т.,  если
бы был он не  школьником  восьмого  класса,  а  небольшим  государством  с
развитой  промышленностью  и   со   статьей   бюджета,   предусматривающей
пополнение и углубление государственных коллекций.
     Здесь был "цеппелины" Италии и "цеппелины" Лихтенштейна,  "цеппелины"
Парагвая и редчайшие "цеппелины" США, знаменитые немецкие "Поляр  Фарт"  и
"Зюдамерика Фарт", здесь были великолепные  советские  серии,  посвященные
дирижаблестроению, и все разновидности "Малыгина", ленинградские конверты,
доставленные дирижаблем ЛЦ-127 из  Ленинграда  в  бухту  Тихую,  а  оттуда
ледоколом "Малыгин" в Архангельск, со  всеми  сопроводительными  штампами,
штемпелями и отметками...
     Андрей Т. восседал в удобном высоком кресле, и в одной  руке  у  него
была большая филателистическая лупа, а пальцы другой сжимали  специальный,
удобно изогнутый филателистический пинцет, и настольная лампа с  козырьком
заливала  страницы  кляссера  ярким  матовым  светом,  и   он   листал   и
рассматривал, рассматривал и изучал, изучал и смаковал, и мир стал тесным,
теплым и необыкновенно уютным - не было в этом мире  ничего,  кроме  круга
света и красоты марок, сверкавших, словно драгоценные камни.
     Впрочем, был в этом мире еще комментатор. Но он скромно  оставался  в
тени, за границей яркого круга, и он был услужлив, ненавязчив  и  полезен.
Не надо было шарить по страницам  новенького  наисовременнейшего  Ивера  -
страница с искомой  серией  раскрывалась  как  бы  сама  собой,  и  только
мелькала на мгновение ловкая смуглая рука. Не надо было копаться  в  горах
справочной литературы -  негромкий  доброжелательный  голос  без  задержек
сообщал все самое интересное о каждой марке, о каждом конверте,  о  каждом
спецгашении. Не надо  было  тянуться  за  очередным  кляссером  -  он  сам
бесшумно выскакивал из темноты, направляемый и  раскрываемый  все  той  же
ловкой смуглой рукой.
     - Беззубцовые "цеппелины"! - восклицал потрясенный Андрей, и  мягкий,
доброжелательный голос немедленно подхватывал:
     - Совершенно верно. Причем обратите внимание  -  угловые  экземпляры,
огромные поля...
     - И без наклеек!
     - В идеальном состоянии.
     - Не фальшивки?
     - Ни в коем случае. Взгляните  в  лупу.  Видите?  Растровая  сетка  -
квадраты, между тем как у фальшивок растровая сетка - точки...
     Но вот  наступил  момент,  когда  "цеппелины"  исчерпались,  и  тогда
комментатор предложил своим мягким голосом:
     - Может быть, вас интересует тема "космос"?
     - Ну... Это же просто раскрашенная бумага...  -  неуверенно  возразил
Андрей Т., повторяя заявление кого-то из собратьев-филателистов.
     - В каком-то смысле, безусловно,  да,  -  согласился  комментатор.  -
Торговцы марками ловко используют популярность этой темы  для  обделывания
своих сомнительных делишек... И все-таки не откажитесь взглянуть.
     Да, здесь было на что взглянуть! Яркие, словно  тропические  бабочки,
серии Экваториальной Гвинеи... Потрясающие  воображение  стереоскопические
блоки Бутана... Тяжелые, словно медали, чеканные марки молодых африканских
республик, выполненные на  золотой  фольге...  Пиршество  красок,  буйство
фантазии... Здесь  был  даже  один  из  знаменитых  сувенирных  листков  с
изображением Юрия Гагарина, побывавших с космонавтом  Георгием  Гречко  на
борту "Салюта"! Все автографы всех космонавтов! Марки "Лунной почты"!..
     - А вот  взгляните-ка  на  этот  конверт...  -  говорил  и  показывал
всезнающий и доброжелательный комментатор.  -  А  вот  обратите  внимание:
редкая типографская ошибка в дате - 1999 вместо 1969...
     Альбомы  и  кляссеры  следовали  один   за   другим   непрерывным   и
неиссякаемым потоком,  и  вот  постепенно  какое-то  смутное  беспокойство
начало овладевать Андреем.
     Почему все темнее становилось вокруг и все  ярче  разгорался  манящий
круг света, в котором возникали все новые  сокровища?  Почему  пинцет  как
будто бы сам собой тянулся к очередному шедевру, а лупа словно  бы  так  и
ловчилась, чтобы получше увеличить и выявить тонкий нюанс?  И  почему  все
никак не удавалось разглядеть в сгущающемся  сумерке  доброжелательного  и
всезнающего комментатора?.. И Спиридон, Спидлец, старый верный Спиха!  Как
это ты очутился там, на самом далеком шкафу,  в  самом  темном  углу?  Что
вообще происходит?
     Генка!
     Андрей Т. положил лупу и пинцет и рывком отодвинулся от стола  вместе
с креслом.
     - Извините, - пробормотал он. - Я очень вам благодарен, конечно...
     - Вы  еще  не  видели  самого  интересного,  -  мягко  остановил  его
комментатор. - Классику! Вы ведь знаете, что такое классика, не правда ли?
Старая Германия, Черный пенни в листах, британские колонии...
     -  Все  это,  конечно,  страшно  интересно,  -  виновато  пробормотал
Андрей_Т. и встал. - Но тут такое дело... Я очень спешу...  И  кстати,  не
могли бы вы мне сказать...
     -  Вы  не  понимаете,  -   проникновенно   и   внушительно   произнес
комментатор. - Мне следовало еще раньше объяснить вам...  Это  не  рядовой
просмотр,    молодой    человек.    Это    дарительный    просмотр!    Для
пятидесятитысячного посетителя! Вам разрешается выбрать себе любую  марку!
Такое выпадает раз в жизни...
     Андрей Т. впервые повернулся к нему лицом.
     - Дело в том... Начал он и остановился, разинув рот.
     Ну конечно же, это опять был Конь Кобылыч! Он совершенно уже усох, он
сделался настоящим карликом, смуглым  и  черным  карликом  с  ослепительно
белой манишкой и ослепительно белыми манжетами, но  это,  несомненно,  был
тот самый Конь Кобылыч!
     - По... послушайте... - заикаясь, проговорил Андрей Т. и отступил  на
шаг.
     - Да! - нестерпимым голосом взвизгнул комментатор Конь Кобылыч. - Да,
это я! Но какое это имеет значение? А это вы видели?
     Рука его, сверкнув манжетой, шестиметровой молнией метнулась во тьму,
выхватила из нее и грохнула на стол в  круг  света  плоский  металлический
ящик с четырьмя секретными замками разных систем.
     - Это вы должны увидеть, молодой человек...  -  сипел  Конь  Кобылыч,
торопливо нажимая клавиши, набирая цифры на миниатюрном телефонном  диске,
чем-то щелкая, клацая и стрекоча. -  Это  мало  кто  видел,  а  вы  сейчас
увидите... И может быть,  не  только  увидите...  Как  пятидесятитысячному
посетителю...  Ваше  право...  Конечно,  придется  выполнить   целый   ряд
формальностей... Вот, прошу вас!
     Крышка стального ящика  откинулась.  На  черном  бархате  под  плитой
броневого стекла в отсветах лампы лежала она.
     Единственная. Неповторимая. Уникальная. Фантастически знаменитая.
     - Розовая Гвиана! - благоговейно прошептал Андрей Т.
     - Она! - сверкая глазами, подтвердил Конь Кобылыч.
     - Но ведь ее нет даже в британской королевской коллекции!
     - А у нас есть!
     - Обалдеть можно... - жалобно простонал Андрей Т.
     И наступила тишина почтительного созерцания.
     Нет, лучше скажем так. Указанная тишина попыталась  наступить,  но  у
нее ничего не получилось.
     Вмешался забытый Спиридон. Вмешался негромко,  но  самым  решительным
образом! Он запел незамысловатую  песенку,  от  которой  у  Андрея  всегда
почему-то  бежали  мурашки  по  спине  и  становилось  грустно  и   весело
одновременно.  Это  был  песенка  о  веселом  барабанщике,  всего  лишь  о
барабанщике, но Спиридон пел ее от души, и получалось как-то так, что дело
не только в том, что веселый барабанщик в  руки  палочки  кленовые  берет.
Главное, оказывается, в том, что мир огромен и сложен, и дел в этом мире у
человека невпроворот, что жизнь  коротка,  а  вселенная  вечна,  и  смешно
тратить свои лучшие годы на ерунду, а любая марка, даже самая  знаменитая,
есть всего-навсего кусочек раскрашенной  бумаги,  и  стоит  она  никак  не
больше, чем пачка других раскрашенных кусочков бумаги,  которую  предложат
за нее в распродаже...

                   Но вглядись - и ты увидишь
                   Как веселый барабанщик
                   С барабаном вдоль по улице идет... -

     пел Спиридон, и Андрей, сдерживая  накипающие  слезы,  слушал  его  и
давал себе слово больше никогда, никогда...
     Почтительное созерцание не состоялось.  Даже  не  бросив  на  Розовую
Гвиану прощального взгляда, Андрей Т. молча двинулся вдоль стола  в  самый
темный угол, чтобы взять Спиху в свои хозяйские руки  и  прижать  к  своей
хозяйской груди. Он уже подошел к шкафу,  когда  за  спиной  его  раздался
нечеловеческий, каркающий звук. Он обернулся, и в  то  же  мгновение  Конь
Кобылыч выхватил из-под мышки лазерный пистолет. Ослепительный луч  просек
темноту  на  головой  Андрея  и  вонзился  прямо  в  грудь  транзисторному
менестрелю.
     Андрей_Т.  задохнулся  от  ужаса,  а  Спиридон  жалобно  пискнул   на
полуслове и замолк. Посередине шкалы диапазонов у него тлело,  остывая  на
глазах, раскаленное вишневое пятно.
     - Это подло! - закричал Андрей Т. он  сорвал  Спиридона  со  шкафа  и
спрятал за спину. - За что? Что он вам сделал?
     Конь Кобылыч стоял на другом конце стола и смотрел на него,  выставив
вперед отвратительную физиономию.
     - Иди! - просипел он. - Иди и сдохни!
     - Скотина вы, - сказал Андрей Т. - такой  приемник  загубили,  такого
певуна...
     Ему и самому было немножко странно, что  он  не  испытывает  никакого
страха перед этим фантастическим мерзавцем с фантастическим  оружием.  Ему
было только горько за Спиху, тревожно за Генку  и  досадно  за  потерянное
время. Но зато он знал теперь, куда  идти:  шкаф  медленно  повернулся  на
невидимой оси и открыл проход в промозглую ржавую тьму.
     Место  было  совершенно  непонятное.  Андрей_Т.  шагал  по   железным
решетчатым галереям и время от времени спускался  по  крутым  железным  же
трапам. Решетки галерей и ступеньки трапов были ржавые  и  мокрые.  Справа
тянулась мокрая шершавая стена.  Слева  тянулись  мокрые  ржавые  железные
перила. За перилами была непроглядная пропасть, и, насколько хватал  глаз,
ничего больше не было. Сверху сквозь переплетения  балочных  и  решетчатых
конструкций,  тоже,  несомненно,  железных,  ржавых  и   мокрых,   сочился
жиденький ржавый свет. Все. Сначала Андрей Т. решил, что попал в  какую-то
необычную шахту, потом подумал о внутренностях старого океанского лайнера,
потом представил себя в заброшенной  тюрьме  и  в  конце  концов  перестал
думать об этом вообще.
     В стене справа изредка попадались  мокрые  ржавые  железные  двери  с
разнообразно-однообразными надписями типа: "Пожарный выход".  Или:  "Выход
здесь". Или: "Входа нет. Выход". Или даже: "А вот и выход". Один разок  из
чистого любопытства Андрей Т. приоткрыл дверь с  надписью  "Самый  простой
выход  из"  и  полюбовался  спящим  дедушкой,  после  чего  закрыл   дверь
поплотнее, вытер руку о штаны и пошел  дальше,  более  не  останавливаясь.
Впрочем,  чем  дальше  он  шел,  тем  чаще  стали  попадаться  двери  либо
заставленные штабелями пустых ящиков, либо  просто  забитые  крест-накрест
досками.  Возможно,  это  свидетельствовало  о  том,  что  противник   уже
отказался от попыток остановить Андрея Т. путем запугивания, дезинформации
и подкупа. Если это так, то теперь Андрею предстоял открытый бой.
     Тут была одна трудность: у него не было собственного опыта  настоящих
боев. Участия в случайных кампаниях после уроков в качестве сражателя  или
сражаемого считать  за  опыт  в  нынешних  обстоятельствах,  очевидно,  не
стоило. Правда, на первый взгляд он мог бы опереться, с одной стороны,  на
боевой опыт дедушки-подполковника, а с  другой  -  на  обширный  материал,
вычитанный в батальной литературе и  высмотренный  в  кино.  Однако,  если
судить по дедушкиным рассказам, наука побеждать сводилась главным  образом
к науке обеспечивать свои войска в достаточных количествах  боепитанием  и
пищевым довольствием, что опять-таки мало подходило к  обстоятельствам.  А
из литературы и кино Андрею, как на грех, ничего сейчас  не  вспоминалось,
кроме отчетливой, но  довольно  бесполезной  фразы:  "Наступать!  Они  уже
выдыхаются!"
     Одним  словом,  как  ни  верти,  наиболее   разумным   представлялось
следующее: приостановить  стремительное  продвижение,  попытаться  собрать
информацию  о  противнике,  спокойно  оценить  обстановку  и   тогда   уже
действовать в соответствии. И он стал охотно замедлять шаги и через минуту
остановился, прижимая локтем к боку навеки умолкшего  Спиридона,  и  вдруг
увидел перед собой Генку.
     - Генка... - прошептал Андрей Т., не веря глазам.
     Абрикос был совершенно таким же, каким он видел его в последний  раз,
когда они прощались после школы "до  следующего  года",  -  в  распахнутой
настежь кожаной  куртке,  с  голубой  сумкой  аэрофлота  через  плечо,  со
снежинками в волосах на непокрытой голове, и решительно непохоже было, что
он терпит какое-то бедствие.
     - Генка! - заорал Андрей Т. вне себя от радости. - Ура! Бежим!
     - Я не Генка, - виновато произнес Генка.
     Андрей Т. заморгал. Он увидел, что да, это, пожалуй, действительно не
Генка. Вернее, не совсем Генка.  Во-первых,  настоящий  Генка  никогда  не
говорил виновато, просто не  умел.  Во-вторых  (и  это  показалось  Андрею
главным), этот Генка просвечивал насквозь. Правда, не очень сильно, а так,
слегка. Читать сквозь него газету было бы,  наверное,  затруднительно,  но
вот смотреть телевизор, например...
     - А... А кто же ты... вы? - растерянно спросил Андрей Т.
     - Я - напоминание, - ответил прозрачный Генка и смущенно усмехнулся.
     Это смущение было легко и понять, и простить. Действительно, смешно и
неловко называть себя напоминанием, если  ты  огромен,  как  танк,  имеешь
толстые румяные щеки, густые и кудрявые (оч-чень попсовые!) Волосы до плеч
и пусть тщательно скрываемый, но вполне различимый прыщ  на  лбу.  Но  вот
чего нельзя было простить, так это бьющего в глаза  намека,  который  был,
несомненно, заложен в столь лирическом имени.
     - Напоминание? - проговорил Андрей Т., ощетиниваясь.  -  А  кому  же,
интересно, это напоминание?
     - Как это кому? Тебе, конечно, - с дурной наивностью призрака ответил
Генка-напоминание.
     - Ах, мне? - Андрей Т. понизил голос до  шипения.  -  И  кто  же  это
просил тебя мне что-нибудь напоминать?
     - Никто не просил.
     -  А  если  никто  не  просил,  так  чего  же  ты  лезешь  со  своими
напоминаниями?
     - А ты чего?
     - Чего я чего?
     - Чего ты тут затормозил? Испугался?
     - Я испугался?
     - Ты.
     - Я?
     - Ты.
     - Я испугался?
     -  Я  не  знаю,  испугался  ты  или  не  испугался,   -   пробормотал
Генка-напоминание, делаясь от неловкости еще прозрачнее. - Я только  вижу,
что ты затормозил, а времени до полуночи осталось всего ничего, вот я и...
     - А тебя просили? - разразился Андрей Т. - Тебя  просили  напоминать?
Без тебя, думаешь,  не  помнят?  Я  в  напоминаниях  не  нуждаюсь!  Я  без
напоминаний  сто  лет  обходился  и  еще  сто  лет  обойдусь!   Мне   твои
напоминания...
     Тут он обнаружил, что разговаривает сам с собой, и замолчал, остывая.
Шмыгнул носом, и  поправил  Спиридона  под  мышкой.  Покосился  на  темную
пропасть за ржавыми перилами. Еще  раз  шмыгнул  носом.  Покосился  на  то
место, где только что маячило напоминание. И,  не  давая  себе  больше  ни
секунды на раздумья, ринулся вниз по гремящим железным ступенькам.
     Он ураганом несся по  дребезжащим  решетчатым  галереям,  он  обвалом
ссыпался по гудящим трапам, он  проскальзывал  под  какими-то  нависающими
фермами, он был ловок, стремителен, могуч, упруг, гибок  и  неудержим.  Не
было ему преград ни в море, ни (тем более) на суше. Не были ему страшны ни
льды,  ни  (смешно  сказать!)  неведомые  хозяева  этого   ржаво-железного
балагана. Даешь Генку! Была ясная цель, была стальная решимость этой  цели
достигнуть, и он не нуждался  ни  в  каких  позорных  напоминаниях.  Жаль,
конечно, что нет в руках ракетного ружья, или штурмового автомата, или, на
худой конец, хотя бы боевого штатива, но ведь главное оружие - решиться!..
     И вот он оказался  на  самой  нижней  галерее,  над  самым  последним
трапом, и странная, наводящая оторопь сцена открылась перед ним.
     Действие происходило на дне гигантской, метров  пятьдесят  диаметром,
кастрюли с  низкими,  в  лошадиный  рост,  железными  стенками.  На  самой
середине кастрюли возвышался Генка Абрикос. Он стоял в  знакомой  до  боли
позе, расставив ноги, заложив руки за  спину  и  угрюмо  набычившись,  как
сотни раз стоял у доски, когда до такой степени не знал урока, что не  мог
даже пользоваться подсказками. Но  Андрей_Т.  лишь  мельком  оглядел  его,
привычно отметив натренированным глазом и попорченную прическу, и подбитый
глаз, и ссадины  на  костяшках  пальцев.  Все  это  было,  конечно,  очень
интересно, однако по-настоящему  внимание  Андрея  с  первого  же  взгляда
целиком поглотила удивительная публика, вольно расположившаяся у  стены  в
левой части кастрюли на множестве  кресел,  стульев,  диванов,  кушеток  и
прочих седалищ. В течение первых секунд невероятная пестрота красок и форм
в этой массе народа не давала Андрею сосредоточиться, и только  постепенно
обрел он способность выделять из нее отдельные фигуры.
     Была там омерзительного  вида  старуха  в  сером  штопаном  балахоне,
который вздымался у нее на спине двумя острыми  горбами  разной  величины.
Физиономия у нее тоже была серая, нос загибался ястребиным клювом,  правый
глаз горел кровавым огнем наподобие катафота, а  на  месте  левого  тускло
отсвечивал большой шарикоподшипник, подбородка же у нее не  было  вовсе  -
торчали там, на месте подбородка, растопыренные желтые зубы.  Словом,  это
была такая старуха, что от нее надлежало бежать со  всех  ног  немедленно,
стремительно и в бесконечность...
     Был там страхолюдный толстяк в бесформенном  костюме  в  красно-белую
шашечку, распространившийся на четыре стула и половину тахты,  целая  гора
нездорового ноздреватого сала. Лицо его общими  очертаниями  и  цветом,  а
также выразите