льностью походило на небезызвестный первый блин, да вдобавок
и не просто первый, а самый первый из всех блинов. Впрочем, при всей своей
устрашающей  наружности,  толстяк  этот  был,  наверное,  не  из   опасных
противников, ибо все свои силы без остатка  употреблял  на  то,  чтобы  не
расползтись и не расплыться по полу...
     И был там удивительный мужчина, похожий на покосившуюся  вешалку  для
одежды. Он единственный из всей компании стоял, подпертый костылем спереди
и двумя костылями по бокам, а на нем висело расстегнутое пальто горохового
цвета, из-под которого виднелись:  висящий  до  полу  засаленный  шелковый
шарф, свободно болтающиеся полосатые брюки и шерстяной  полосатый  свитер,
не  содержащий  внутри  себя,  как  казалось,  ничего,  кроме   некоторого
количества слегка спертого воздуха. Сдвинутая вперед и  набок  широкополая
шляпа скрывала почти все лицо его, так что видеть можно  было  только  его
узкий, лаково поблескивающий подбородок и торчащую  далеко  вперед  узкую,
лаково поблескивающую трубку...
     И был там еще попсовый  -  нет,  не  просто  попсовый,  а  прямо-таки
забойный молодой  человек  с  длинными  прямыми  волосами,  с  одутловатым
прыщавым лицом и с глазами столь красными, воспаленными, что  они  тут  же
вызывали воспоминание об уэллсовском спящем, который проснулся.  Помещался
он в массивном кожаном кресле, развалившись поперек на манер сыщика  Пауля
Дрейка, покачивая ногой, перекинутой  через  подлокотник  и  облаченной  в
задубеневший от грязи клеш сверхъестественной ширины, копая в носу и то  и
дело поднося к свисавшей с губы сигарете роскошную зажигалку "Ронсон"...
     И еще был там  могучего  телосложения  хмырь  без  шеи,  в  пятнистой
лиловой майке, замшевых штанишках выше колен  и  кедах  на  босу  ногу,  с
бледной  безволосой  кожей,  испещренной  затейливой  татуировкой,   и   с
колоссальной щетинистой челюстью, которая непрерывно  и  весьма  энергично
двигалась, то ли перетирая попавшие в ротовую  полость  булыжники,  то  ли
умеряя зуд в воспаленных деснах. Глаз и лба у этого гражданина  почти  что
не  было,  во  всяком  случае,  чтобы  их  заметить,  зато  у  него   были
колоссальные,  под  стать  челюсти,  вилоподобные  длани,  и  ими   он   в
рассеянности сгибал и разгибал железный дворницкий лом...
     Всего их там было не менее двух десятков, нехороших и разных,  и  все
они поразительно различались друг от друга формами и  расцветками,  словно
бы принадлежали к различным зоологическим семействам, и в то  же  время  в
чем-то были схожи - наверное, в том, что самим обликом своим  и  повадками
дружно и нагло бросали вызов распространенному мнению, будто бы в человеке
все  должно  быть  прекрасно,  а   потому,   несомненно,   составляли   то
неопределенное   сообщество,   которое   принято   называть   дурной   или
неподходящей  компанией.  И  странное  дело,  хотя  каждый  из  них  являл
мерзопакость  совершенно  бредовую,  однако  у  Андрея,   остолбенело   их
разглядывавшего, шевелилось в глубине души ощущение, что они ему не совсем
знакомы, что где-то он их или таких же уже видывал - то ли на репродукциях
картин знаменитых художников, то ли на иллюстрациях  к  книгам  знаменитых
писателей, а может быть, и в натуре, живьем, во плоти...
     Вцепившись в мокрое железо  перил,  Андрей_Т.  понемногу  приходил  в
себя, оцепенение от первого шокового  удара  отпустило  его,  и  он  разом
ощутил волны ледяного  зловония,  поднимавшиеся  из  гигантской  кастрюли,
услыхал голоса, гулко раздававшиеся в этой железной бочке,  и  понял,  что
тут происходит.
     Происходил допрос.  Неподходящая  компания  допрашивала  пленника,  а
пленником был не кто иной,  как  старый  верный  друг  Генка  по  прозвищу
Абрикос.
     - Так что же,  юноша,  -  произнес  удивительный  мужчина,  подпертый
костылями, - так и будем все время молчать?
     - Он полагает, что мы тут  собрались  играть  с  ним  в  молчанку!  -
пропыхтел самый первый блин и рассмеялся собственной  шутке,  отчего  весь
пошел волнами, как плохо застывший студень.
     - В молчанку унд в гляделку, - добавил красноглазый юноша,  поигрывая
"Ронсоном".
     - Уж полночь близится, а толку нет  и  нет,  -  брюзгливо  проговорил
недобитый фашист в мундире без пуговиц и на  деревянной  ноге.  -  Сколько
можно   уговаривать   этого   молодчика?   Обед    проуговаривали,    ужин
проуговаривали...
     - Дайте его мне, - свистящим шепотом предложил  Хмырь-с-челюстью,  не
переставая жевать.
     - Помолчите, коллеги, -  сказал  удивительный  мужчина,  выбросил  из
трубки кольцо синего дыма и снова обратился к Генке: -  Как  мне  кажется,
вы, юноша, все еще не осознали, что выхода у вас нет и  говорить  вам  все
равно придется...
     - А он будет отвечать, - дребезжащим голосом  проворковала  двугорбая
старуха. -  Это  он  с  вами,  скверными  дядьками  и  тетками,  не  хочет
разговаривать, а мне он все расскажет. Ведь правда, моя лапочка?  Ведь  ты
расскажешь милой доброй старой бабушке, как формулируется  закон  Бойля  -
Мариотта?
     В ответ на этот странный  и  неожиданный  вопрос  Генка  только  едва
заметно повел плечом,  и  тогда  в  дело  вступила  эстрадная  халтурщица,
располагавшаяся с ногами на диване и горстями жравшая шоколадную  карамель
из расставленных вокруг нее  коробок.  Утерев  ладонью  пасть,  измазанную
шоколадом и губной помадой, она решительно заявила:
     - Если уж на то пошло, гораздо  интереснее  было  бы  выяснить  схему
промышленного производства серной кислоты.  Да  и  лабораторная  схема  не
помешала бы...
     - Пусть он мне насчет квадратных уравнений все обскажет, не то  я  из
него кишки вытяну и на барабан намотаю... -  просвистел  Хмырь-с-челюстью,
не переставая жевать.
     -  Позвольте,  позвольте!  -  взревел   человек-ишак,   вскакивая   и
опрокидывая при этом свою табуретку. - Я ведь так ничего и  не  услышал  о
строении инфузории! И еще мне так и не сказали, почему при смачивании лица
одеколоном мы ощущаем охлаждение...
     - Не  сметь  без  очереди!  -  рявкнул  недобитый  фашист  и  треснул
деревяшкой об пол.
     Тут почтенная компания чудовищ словно взорвалась.  Разом  разверзлись
все два десятка глоток, угрозы, проклятия и призывы  к  тишине  и  порядку
смешались в сплошной  нечленораздельный  гам,  железные  стены  гигантской
кастрюли загудели, и затряслась даже решетка  галереи,  на  которой  стоял
Андрей Т. уже недобитый фашист схватился врукопашную  с  человеком-ишаком,
уже двугорбая старуха вцепилась с яростью в  патлы  эстрадной  халтурщицы,
уже Хмырь-с-челюстью (не переставая жевать) с угрожающим видом поднял  над
головой лом... Но вот красноглазый  юноша,  так  и  не  покинувший  своего
кресла, отделил  от  губы  сигарету,  сунул  в  рот  два  пальца  и  издал
оглушительный  свист,  от  которого  у  Андрея  засвербило   в   ушах.   И
столпотворение в кастрюле мгновенно утихло.
     - Продолжайте, - сказал красноглазый удивительному мужчине.
     Тот выпустил в гнусный воздух кастрюли два  синих  дымовых  кольца  и
вытянул в сторону Генки длиннющий костлявый палец.
     - Отвечайте, юноша, и не медлите,  -  произнес  он.  -  Какие  страны
играют ведущую роль в мировом производстве хлопчатобумажных тканей?
     Генка молчал.
     - Каков удельный  вес  США  в  производстве  электроэнергии  развитых
капиталистических стран?
     Генка едва заметно повел плечом.
     - Какое минеральное сырье из стран Южной Азии  вывозится  на  мировой
рынок?
     Генка был недвижим.
     Кто бы они ни были, эти жуткие инквизиторы-экзаменаторы -  диверсанты
ли разведчики из другого мира или служители неведомого культа, - с  Генкой
им не повезло. Во-первых, Генка был прирожденным троечником и ничего этого
(из физики, математики, биологии и, тем более, из экономической географии)
не знал и знать не хотел. Но самое главное - он был из  тех,  кто  никогда
никому и ничего  не  уступают.  Особенно  если  его  припирают  к  стенке.
Андрей_Т. сам был свидетелем того, как Генку в  метро  приперла  к  стенке
почтенная пожилая женщина, увешенная сумками и  кошелками.  Генка  проехал
восемь остановок, в том числе  и  ту,  где  им  нужно  было  выходить.  Он
краснел, бледнел, читал газету, в которую были  завернуты  его  ботинки  с
коньками, даже притворялся мертвым, но места своего так  и  не  уступил...
Да, этой банде уродов следовало бы схватить кого-нибудь послабее  духом  и
покрепче знаниями!
     - А скажи мне, малтшик, -  вкрадчиво  произнес  недобитый  фашист,  -
какими характеристиками отличается танк Т-34 от танка Т-6 "Тигр"?
     Это он попал в яблочко. Генка  на  всю  школу  славился  великолепным
знанием танковой, артиллерийской,  авиационной  и  ракетной  техники,  как
отечественной так и иностранной, как современной, так  и  давно  прошедших
эпох. Неужели?.. Генка есть Генка. Он едва заметно повел плечом и  сплюнул
в сторону. Между уродами прошло движение.
     -  Однако  же,  юноша,  -  проговорил  удивительный  мужчина,  -   вы
воображаете, что наше  терпение  безгранично.  Но  перед  вами  не  тюфяки
какие-нибудь, не рохли и не слабонервные интеллигенты! Попробуйте  напрячь
свое убогое воображение и представить себе, что  станется  с  вами,  когда
после полуночи у нас будто развязаны руки!
     Двугорбая старуха облизнулась.  Самый  первый  блин  плотоядно  потер
руки. Эстрадная халтурщица хихикнула.  Хмырь-с-челюстью  сломал  лом  и  с
лязгом швырнул обломки на железный пол.
     Андрей Т. взглянул на светящийся циферблат. Черные стрелки показывали
без пяти минут новогоднюю ночь. Вдруг что-то лязгнуло под  его  ногой.  Он
поглядел... Шпага. Мокрая, ржавая, холодная, как все здесь.  Но  -  шпага.
Оружие. Сила! Только силу можно было противопоставить этому купающемуся  в
зловонии амфитеатру разбойников. У Алексея Толстого сказано как-то не так,
и вообще никакой здесь не амфитеатр, но это  как  раз  неважно.  Андрей_Т.
обтер рукоять шпаги полой куртки.
     - Надо полагать,  -  говорил  удивительный  мужчина,  -  вы  все  еще
надеетесь на помощь вашего приятеля Андрея Т. напрасно. Полночь  близится,
близится время крайних воздействий, близится ужасное  для  вас  испытание,
юноша, а тем временем! - удивительный мужчина  возвысил  голос.  -  А  тем
временем ваш так называемый друг мирно  сидит  себе  в  окружении  любимых
своих марок, смакует свое любимое фруктовое мороженое и о вас даже  думать
забыл!
     - Врешь! - взревел Андрей Т. и выскочил на железные перила. -  Врешь!
- вскричал он и одним  прыжком  приземлился  на  самой  середине  железной
кастрюли рядом с Генкой. - Выходите! Выходите! Выходите все! На  меня!  На
одного!

                   Вперед, вперед! И не сдаваться!.. -

     хрипло запел вдруг оживший Спиридон.
     На Андрея, расставив чудовищные лапы, шел Хмырь-с-челюстью.  За  ним,
отставая на шаг, выдвигались, ухмыляясь и переглядываясь, недобитый фашист
и  красноглазый  юноша.  Андрей Т.  мрачно  усмехнулся  и сделал  глубокий
выпад...


     Прекрасное новогоднее солнце било сквозь морозное окно.
     - Пришел твой, - сказал дедушка.
     - Который час? - хриплым со сна голосом спросил Андрей Т.
     - Начало одиннадцатого, - сказал дедушка и удалился.
     Приблизился Генка-Абрикос, совершенно красный с мороза, со снежинками
в попсовых волосах и без Автодрома. Он уселся на табурет и  стал  смотреть
на Андрея жалкими, виноватыми глазами. Многословные и несвязные объяснения
его сводились к тому, что вырваться от Кузи оказалось невозможно, а  потом
Славка принес новые диски, а потом Кузин папан приготовил шербет, а  потом
забарахлил магнитофон, а потом пришла Милка... Ну, разумеется - Милка! Так
бы и сказал с самого начала...
     - Знаешь, Абрикос, - сказал Андрей Т., прерывая на самой середине все
эти малодостоверные объяснения, - хочу тебе подарок  сделать.  Новогодний.
Бери мою коллекцию марок.
     - Ну?! - воскликнул восхищенный и виноватый Генка.
     В  передней  послышались  шаги  и  голоса.  Это  вернулись  родители,
сбежавшие из Грибановской  Караулки,  потому  что  не  в  силах  оказались
выдержать   видения   любимого   Андрюшеньки,   распростертого   на   ложе
фолликулярной ангины.
     Генка-Абрикос бубнил что-то благодарное и виноватое, а Андрей_Т лежал
на спине, обеими руками держа Спиху, Спиридона, Спидлеца  этакого,  глядел
на его страшную сквозную рану - круглую дыру с  оплавленными  краями  -  и
слушал.

                   Будет полдень, суматохою пропахший,
                   Звон трамваев и людской водоворот,
                   Но прислушайся - услышишь,
                   Как веселый барабанщик
                   С барабаном вдоль по улице идет... -

     негромко пел Спиридон, и эта песенка, как всегда, была уместной, и от
нее тихонечко и сладко щемило сердце.


                            Аркадий СТРУГАЦКИЙ
                             Борис СТРУГАЦКИЙ

                           ЧЕЛОВЕК ИЗ ПАСИФИДЫ




                                    1

     Тридцать первого марта барон  Като  устроил  товарищескую  вечеринку.
Офицеры собрались в отдельном кабинете  ресторана  "Тако".  Сначала  чинно
пили подогретый сакэ и говорили о политике, о  борьбе  сумо  [национальная
японская борьба]  и  о  регби,  затем,  когда  господин  начальник  отдела
удалился, пожелав подчиненным хорошо провести вечер, расстегнули мундиры и
заказали  виски.  Через  полчаса  стало  очень  шумно,  воздух  наполнился
табачным дымом и кислым запахом маринадов. Все говорили,  не  слушая  друг
друга. Барон Като щипал официанток. Савада плясал,  топчась  среди  низких
столиков,  молодежь  хохотала,  хлопала  в  ладоши  и  орала  "доккой-са!"
[ритмичный напев (нечто вроде русского "тра-ля-ля!")]. Кто-то встал и ни с
того ни с сего  сипло  затянул  императорский  гимн  "Кимигига  е"  -  его
потянули за брюки и усадили на место.
     В самый разгар веселья в кабинет  с  визгом  вбежала  официантка,  ее
преследовал рослый румяный янки в пилотке  набекрень.  Это  был  известный
дебошир и весельчак Джерри - адъютант  и  личный  переводчик  командующего
базой ВМС США "Шарк". Джерри обвел озадаченных таким  нахальством  японцев
пьяными глазами и гаркнул:
     - Здорово, джапы!
     Тогда капитан Исида, не вставая, схватил его за ногу и сильно  дернул
к себе. Джерри как подкошенный обрушился прямо на  блюда  с  закусками,  а
барон Като с наслаждением ударил его по глазам эфесом кортика. Американца,
избитого и облепленного маринованной редькой, вышвырнули обратно  в  общий
зал.
     Контр-демарша против ожидания не последовало - вероятно, на этот  раз
Джерри  развлекался  без  компании.  Офицеры  отложили  кортики  и  пустые
бутылки, выпили еще по чарке виски  и  стали  расходиться.  Капитан  Исида
возвращался с бароном Като. Барон  покачивался,  таращил  глаза  на  яркую
весеннюю луну и  молчал.  Только  у  дверей  дома  Исида  он  вдруг  запел
шатающимся голосом.
     Исида сочувственно похлопал его по плечу и отправился спать. Под утро
ему приснился сон. Он видел этот сон уже несколько раз. Он  снова  "кайгун
тайи", капитан-лейтенант императорского флота,  и  стоит  в  боевой  рубке
эсминца "Миками". Вокруг  расстилается  черное  в  багровом  свете  заката
Коралловое море, а навстречу, из призрачной мглы стремительно  надвигаются
три американских торпедоносца. Он уже различает азартные  лица  пилотов  и
тусклые  отблески  на  боках  торпед.  "Огонь!  Огонь!"   -   кричит   он.
Торпедоносцы растут, их крылья закрывают все небо. Ослепительная  вспышка,
удар - и он с замирающим сердцем летит куда-то в пустоту...
     - Проснись же, Исида! - сердито сказал барон Като.
     Исида перевернулся на спину и открыл глаза.  В  комнате  было  душно.
Яркое утреннее солнце проникало сквозь щели бамбуковой шторы. У  изголовья
сидел на корточках барон Като, жилистый,  широкоплечий,  с  темной  щеткой
усов под вздернутым носом.
     - Проснулся?
     - Почти, - Исида потянулся за часами. - Семь  часов...  Почему  такая
спешка?
     - Живо одевайся, поедем. Расскажу по дороге.
     Исида не стал больше расспрашивать. Через пять минут они  сбежали  по
лестнице в прихожую, быстро обулись и выскочили во  двор.  У  ворот  стоял
новенький штабной "джип". Мальчишка-шофер в каскетке с желтым  якорем  над
козырьком включил зажигание и вопросительно оглянулся на офицеров.
     - В Гонюдо, - коротко распорядился барон.
     Исида откинулся на спинку сиденья.
     - Где это - Гонюдо? - спросил он.
     - Курортное местечко на побережье. В трех милях от Аодзи.
     "Джип" миновал бетонные, поросшие травой стены  арсенала  на  окраине
города и понесся по прямому, мокрому от росы шоссе. Справа  между  холмами
синело море. Исида жадно глотал свежий ветер.
     - Так вот, - сказал барон Като, - кинокомпания "Ямато-фируму" снимает
видовую картину "Пейзажи  Японии".  Вчера  вечером  в  Гонюдо  прибыли  их
кинооператоры.
     - Выгнать, - сказал Исида. Он не любил видовых фильмов.  Кроме  того,
его слегка мутило.
     - Они получили разрешение от губернатора...
     - Все равно выгнать.
     - Погоди. Разрешение на съемку от японских властей у них есть. Но тут
вмешались американцы. Они объявили, что не допустят возни с киноаппаратами
вблизи военной базы.
     - Ах вот как? - Исида снял фуражку и расстегнул воротник  мундира.  -
Значит, вмешались американцы?
     Барон Като кивнул.
     - Вот именно. И какка [его превосходительство (япон.)] приказал мне и
тебе отправиться туда и уладить дело.
     - Гм... А при чем здесь мы? То есть очень приятно лишний раз натянуть
нос  амэ,  но  какое  отношение  имеет  штаб  военно-морского   района   к
"Ямато-фируму"?
     - Приказ есть приказ, - неопределенно сказал барон. Он  покосился  на
шофера и нагнулся к уху  Исида:  -  За  разрешение  производить  съемки  в
окрестностях  оборонных  объектов  "Ямато-фируму"   заплатила   префектуре
кругленькую сумму. И, говорят, кое-что перепало господину начальнику штаба
нашего района. Ведь окрестности Аодзи - одно  из  самых  красивых  мест  в
Японии.
     - Ах вот как! - Капитан Исида снова надел  фуражку,  опустил  ремешок
под подбородок и задремал.
     Шоссе проходило по насыпи в полукилометре от берега. Был отлив.  Море
отступило, обнажив широкую полосу песчаного дна. Блестели на солнце лужи и
заводи. По мелководью, высоко подоткнув полы разноцветных кимоно,  бродили
женщины и дети с граблями и совками  -  они  собирали  съедобные  ракушки.
Барон Като достал из-под  сиденья  полевой  бинокль  и  попытался  получше
рассмотреть голые ноги молоденьких девушек.  Но  "джип"  трясло,  и  барон
увидел только прыгающие пестрые пятна. Он разочарованно опустил бинокль. В
эту минуту шофер оглянулся и сказал:
     - Гонюдо, господин барон.
     Исида зашевелился, протер глаза кулаками и сладко, с  прискуливанием,
зевнул.
     Они миновали нарядные домики, утопающие в зелени и цветах, и  выехали
на пляж, где у светло-голубого  павильона  беспокойно  колыхалась  большая
толпа  скудно  одетых  курортников.  Скандал,  по-видимому,   достиг   уже
критической  точки.  Любопытные  наседали  друг  на  друга,  подпрыгивали,
стараясь заглянуть через головы.  Барон  и  Исида  на  ходу  выскочили  из
"джипа" и остановились, прислушиваясь. Из недр толпы  доносились  яростные
возгласы на японском и английском языках:
     - Да поймите же вы...
     - Я вас вышвырну отсюда со всеми вашими...
     - Keep quiet, lieutenant, do keep quiet, for Lord's sake!  [Спокойно,
лейтенант, ради бога, спокойно! (англ.)]
     - У нас есть разрешение от самого губернатора!
     - А я вам говорю - убирайтесь!
     - Keep quiet... [Спокойно... (англ.)]
     - Это Джерри, - сказал Исида.
     Барон ухмыльнулся.
     - Ничего. Он был пьян как свинья. К тому же амэ и в трезвом  виде  не
способны отличить одного японца от другого. Пойдем.
     Он  врезался  в  толпу,   б