удет
наблюдать за этой тварью, начиная с проклевывания  яйца,  затем  от  момента
имплантации до рождения, а потом...
   Ну, то, что  будет  потом,  действительно  беспокоило  Дарси.  Она  могла
разыгрывать из себя беспристрастного ученого на людях, но ей было  жутко  от
мысли,  что  в  качестве  хозяина   эмбриона   чужого   будет   использовано
человеческое существо. Чтобы амбиции Эддингтона стали  реальностью,  кому-то
придется умереть... а при ее жадном стремлении к назначению  на  эту  работу
будет ли она чувствовать себя сколько-нибудь менее виновной, чем  остальные?
Майкл упорно подчеркивал, что... "донором" будет кто-то,  кто  сам  страстно
желает этого: наркоман, которого обуревают ощущения, создаваемые королевским
желе, принесет в жертву свое тело для продолжения рода этого вида чужих.  Но
у таких людей... не все в порядке с головой: они  так  умственно  порабощены
своим пагубным пристрастием к желе, что вряд ли соображают,  на  какой  путь
встали, и уж наверняка не имеют  представления  о  ценности  жизни.  Так  ли
добропорядочно воспользоваться подобным недомыслием?
   С другой стороны, эти наркоманы в конце  концов  становятся  неспособными
работать и жить в нормальном обществе, потому что их пристрастие неисцелимо.
   И тем не менее справедливо ли считать, что  донор-наркоман,  используемый
для проклевывания яйца чужого и всего последующего, - в полном смысле  слова
личность, которая добровольно идет на смерть? У Дарси просто не было ответа.

   Глава 10

   Ахиро вышел на улицу за двадцать минут до  полуночи.  Несколько  мест  на
Манхэттене к ночи становились особенно мрачными: закуток здесь, закуток там,
больше всего в районе Центрального парка, не исключением  была,  конечно,  и
Третья авеню. Его целью был Мидтаун, точнее, двухстворчатая входная дверь на
юго-западном углу Восточной 49-й и Третьей авеню, но Ахиро слишком осторожен
и недоверчив, чтобы идти туда прямиком.  Вместо  этого  он  сделал  крюк  от
корпоративной штаб-квартиры "Синсаунд" в Вест-Сайде через Театральный район,
затем повернул обратно в лабиринт кварталов района Гармент,  а  пройдя  его,
двинулся на восток к  Мюррейхиллу  и  только  оттуда  направился  наконец  в
Мидтаун.
   В Церковь Королевы-Матки.
   Здесь не  встречались  ни  любители  ночных  полетов  на  аэроциклах,  ни
полуночники  в  сопровождении  нанятых  за   большие   деньги   механических
охранников.   Мидтаун   был   пристанищем   последних   отбросов   общества,
бездельников, от которых отвернулась удача, и то и дело  попадавшихся  Ахиро
на пути соблазнителей дешевыми средствами для временного забвения. Временное
забвение олицетворяли собой слонявшиеся по тротуарам проститутки без нижнего
белья и торговцы  желе,  готовые  исчезнуть  из  виду  при  первом  признаке
приближения замызганного  полицейского  автомобиля.  Ночь  была  холодной  и
сырой, предвещавшей затяжной дождь, а не январский снег, но  пристававшим  к
прохожим шлюхам любая погода, казалось, нипочем. На женщинах  были  короткие
декольтированные платья и грязные туфли  на  высоких  каблуках  со  стертыми
металлическими  набойками,   которые   высекали   искры   из   мостовой,   а
шлюхи-мужчины щеголяли в теннисках и  шортах  из  джинсовой  ткани,  туже  и
короче которых просто не могло быть.
   Зданию, в котором размещалась церковь, было не менее двухсот лет. В  свои
лучшие времена, века полтора назад, оно могло быть элегантным рестораном или
причудливо украшенным антикварным магазином, но не осталось даже  намека  на
его первоначальное назначение или на то, как здание могло  выглядеть  новым.
Покоробленные, сплошь покрытые  трещинами  доски,  кое-как  прибитые  поверх
обнажившихся  слоев  сгнившей  изоляции   и   лишь   местами   сохранившейся
известковой штукатурки, свидетельствовали  о  предпринимаемых  от  случая  к
случаю усилиях удержать здание от стремления в  буквальном  смысле  вывалить
свои внутренности на тротуар. Из покрытых белесой  губчатой  плесенью  стен,
ограждавших  углубление  входа,  торчали  кривые,  ржавые  гвозди.  В  самом
углублении  -  три  двухстворчатые  двери,  две  из  которых   крест-накрест
заколочены досками, хотя подобная преграда вряд ли могла стать  препятствием
для нью-йоркского "элемента". Вероятно, все три были когда-то громадными, от
пола до потолка, витринами.
   Ахиро  до  смешного  легко  проскользнул  внутрь  и  остался,   казалось,
незамеченным, несмотря на его чистую, сухую одежду и умытое лицо.  Он  попал
сюда впервые и подивился размерам помещения и приличному освещению. Никто не
обращал на него внимания. Среда желе-наркоманов  объединяла  бездельников  и
клерков, банкиров и политиков: многие еще  держались  за  тонкие  нити,  что
тянули их обратно к нормальной жизни. Эти  нити  выдержат  недолго:  однажды
соблазнив, королевское желе никогда и никого не отпускало. Дуралеи.
   Некоторые уверяли, что это здание и прежде было Церковью, а не рестораном
или магазином, и Ахиро  это  казалось  более  вероятным.  Однако  и  теперь,
действительно  став  местом  поклонения  божеству,  оно  не  несло  на  себе
религиозной печати. Здесь не было ни церковных скамей, ни алтаря, ни чего-то
похожего на исповедальню. Стены выглядели так, будто когда-то были  отделаны
панелями, но  время,  насекомые  и  влага  уничтожили  все,  кроме  смутного
напоминания о несовременных методах украшения  интерьеров.  Помимо  главного
входа в помещении  были  и  другие  двери,  которые  вели  в  неиспользуемые
кладовые,  возможно  в  подвальные  помещения,  куда  никто  не  осмеливался
спускаться, но все,  кроме  одной,  были  заколочены  как  попало  прибитыми
досками. Исключением  была  массивная,  выглядевшая  очень  старой  дверь  в
дальнем конце помещения. Она была заперта. Ахиро пристально вгляделся в нее,
и у него не осталось сомнения, что признаки древности, облупившаяся краска и
все прочее не более чем надувательский камуфляж.  Он  мысленно  ухмыльнулся:
при ближайшем рассмотрении наверняка удалось бы обнаружить, что эта дверь не
только заперта, но  и  окована  сталью,  скрытой  под  заботливо  нанесенной
маскировкой.
   За этой преградой  находился  мир,  совершенно  не  похожий  на  то,  что
позволялось  видеть  желе-наркоманам.  Ни  один  прихожанин   этой   мирной,
задыхающейся в нищете церкви никогда бы не поверил в его  существование.  Не
могло быть сомнения, что в реальной жизни их священник - лысый  мужчина  лет
тридцати пяти, с лицом младенца и расчетливыми глазами - сотрудник  компании
"Медтех",  тайна  истинного  места  работы  которого  скрывается  с   особой
тщательностью. За этой дверью есть все необходимое для комфорта, которым  он
может  наслаждаться,  когда  пожелает.  В  его  взгляде  искрилась   радость
предвкушения приятного отдыха, пока  он  крохотными,  тщательно  отмеренными
порциями  раздавал  желе,  в  которое  выверенными  дозами  были   подмешаны
проходившие  опытную  проверку  новые  наркотические  и  другие  медицинские
средства.  Священник  был  единственным  человеком  в  церкви,  не   имевшим
пристрастия  к  желе;  он  даже  не  знал  вкуса  желе,  а  своей  профессии
евангелиста обучался на курсах компании "Медтех" вместе с сотнями таких  же,
как сам, фальшивых священников.
   Старательно  держась  позади  прихожан,  Ахиро  наблюдал,  как  священник
выдавал склянки с желе, монотонным голосом сопровождая  каждый  жест  своего
благодеяния фразой на латыни: "In nomine Matri Re gina",  то  есть  "Во  имя
Королевы-Матки".
   He в первый раз Ахиро задавался вопросом,  как  подобные  люди  сохраняют
маску невозмутимости на лице, произнося эти смешные слова.  Он,  несомненно,
ученый, такой же, как Дарси Вэнс и Майкл Брэнгуин.  Скрываясь  под  свободно
ниспадавшим до самого пола облачением, он видел в  этих  жалких  развалинах,
которые были когда-то человеческими  существами,  не  более  чем  подопытных
обезьян, собак или крыс в человеческой шкуре,  но  с  выжженными  наркотиком
душами. Едва волоча ноги, бесконечной  очередью  текли  прихожане,  созерцая
почти закрытыми глазами химически созданную в их сознании картину, и покорно
склоняли в поклоне головы. В ответ на  смешную  фразу  священника  их  худые
грязные  лица   озаряло   подобие   восторженной   улыбки,   скорбные   губы
раскрывались, и они повторяли за ним:
   - In nomine Matri Regina.
   Идиоты, все до единого. Эта церковь -  фарс,  испытательный  полигон  для
наиболее спорных, тайно производимых в "Медтех" наркотиков и лекарств,  одна
из  тысяч  подобных  ей,  разбросанных  по  всему  миру.   Якобы   старинная
миниатюрная  статуэтка  матки  чужих  в  позе  на  согнутых  задних   лапах,
возвышавшаяся  на  пьедестале  возле   священника,   была   поделкой   особо
засекреченного   дочернего   предприятия   компании   "Медтех":   безделушки
производились сотнями. Эти страждущие мужчины и женщины...
   Ахиро мигом отмахнулся  от  блуждавших  в  голове  мыслей,  едва  его  не
перестававший искать взгляд упал на одного из прихожан в очереди.  Он  сразу
узнал мужчину, портрет которого видел на распечатке  из  графического  файла
Кина,  на  его  компьютерном  терминале   главной   информационной   системы
"Синсаунд". Кин пожелал, чтобы  Ахиро  доставил  Деймону  Эддингтону  именно
этого человека. Скоро он станет хозяином эмбриона чужого.
   Правда, пока он не знает этого.
   Ахиро не спускал с мужчины  глаз,  дожидаясь,  пока  подойдет  его  черед
приблизиться к священнику  и  получить  свою  порцию  желе.  Осчастливленный
наркоман сразу же направился к выходу вместе с другими,  вознесшими,  как  и
он, взгляды к небесам.  Что  такое  рисовалось  им  всем,  во  что  они  так
пристально вглядывались? Воздушные замки? Полеты  в  немыслимых  измерениях?
Кто  из  живших  в  нормальном  мире  мог  знать,  что  происходило  в  умах
желе-наркоманов?
   У этого наркомана были вьющиеся, слишком длинные  седые  волосы,  которые
росли лишь на затылке. Он так закатил глаза, что было невозможно  определить
их цвет. Поношенный красный пиджак, свободно наброшенный на плечи для защиты
от непогоды, подчеркивал бледность его  кожи,  покрытой  сеткой  голубоватых
вен. О том, как когда-то выглядел этот мужчина, можно было  судить  лишь  по
густым, еще очень темным бровям и меланхолической  складке  у  рта,  на  что
Ахиро обратил внимание, едва  тот  повернулся  к  нему  в  ответ  на  легкое
похлопывание по плечу.
   - Одну минуту, брат, - вкрадчиво заговорил Ахиро, одарив наркомана  самой
спокойной и безмятежной улыбкой, какую только можно изобразить  на  японском
лице.  Он  старательно  избегал  ее  превращения   в   глумливо-насмешливую,
напоминая себе, что этому человеку осталось жить считанные часы и поэтому он
заслуживает уважительного обращения. - Мой друг, вы тот прихожанин, которому
нынче ночью очень повезло.
   -  Я?  -  В  его  голосе  одновременно   слышались   детское   удивление,
безнадежность и горечь невосполнимой утраты. Уставившийся  в  никуда  взгляд
светился досадой мечтателя и доверчивостью ребенка.
   - Да, вы. - Ахиро взял мужчину под руку и обнадеживающе  сжал  его  тощий
локоть. - Нынче ночью, - продолжал он, с  таинственной  улыбкой  поворачивая
его в направлении Зала Пресли, - вы достигнете своего предназначения.

   Глава 11

   Кто-то найден! Деймон пытался не отвлекаться от разговора,  сосредоточить
внимание на том, что говорил Майкл Брэнгуин, -  ведь  тот  спрашивал  о  его
мечтах, музыке, жизни, наконец, но  ему  никак  не  удавалось  сосредоточить
мысли на его вопросах.
   Кто-то найден!
   Эти слова звучали  в  его  голове  песнопением  под  перезвон  серебряных
колокольчиков,   повторяясь    с    каким-то    средневековым    религиозным
благоговением. Как сказали ему эти мастера на все руки Брэнгуин  и  Вэнс,  в
любой момент может появиться Ахиро, который приведет того, кто станет ключом
к замку двери,  препятствующей  дальнейшему  прогрессу  самого  грандиозного
замысла  Деймона.  И  тем  не   менее   он   должен   сбросить   напряжение,
сосредоточиться и заставить себя слушать. Вот  заговорила  и  Вэнс,  явно  о
чем-то его спрашивая, - он видел это по ее озадаченно отвисшей  и  без  того
длинной челюсти и недоуменному  взгляду  честных  голубых  глазах.  В  конце
концов он понял ее вопрос: - Так этот чужой вам нужен для?.. Она снова о том
же?
   - Для музыки, мисс Вэнс. Мне  необходимо  услышать  чистое  звучание  его
голоса.
   Не заметила ли она раздражение в его  тоне?  Деймон  надеялся,  что  нет.
Обычно он об этом не беспокоился, потому что привык  работать  один,  делать
записи и смешивать звуки, полагаясь лишь  на  себя.  Но  эта  программа  так
далека от нормальной сферы его деятельности, что  он  не  решался  чуждаться
этих двоих, которые будут работать вместе  с  ним  над  ее  воплощением.  Он
ничего не знал о существе,  которое  вскоре  окажется  в  его  распоряжении,
ничего. Как о нем заботиться, кормить... да и едят ли эти твари?  У  Деймона
не было на этот счет никаких соображений, но ему была ненавистна сама  мысль
о зависимости от других, особенно ливрейных лакеев "Синсаунд", по доброй  ли
воле они служат или по принуждению. Однако на этот
   раз с зависимостью приходилось мириться, как с неизбежным злом.
   - Вы считаете, что крики чужих музыкальны? - Вэнс даже не пыталась скрыть
сомнение.
   В первое мгновение Деймон разозлился.  Затем  почувствовал,  что  вспышка
гнева уступила место признанию ее редкой искренности.  Ублюдок  Джарлат  Кин
допустил какую-то очень серьезную недоработку в околпачивании этой  женщины.
В тоне ее голоса не было и намека на насмешку, он звучал только изумлением и
искренним любопытством. Она просто не в  состоянии  по  достоинству  оценить
потенциал открывающихся возможностей, но художник, в конце концов, Деймон, а
не она. Стоит ли опускаться до объяснения ей - да и другим  тоже  -  красоты
своего искусства? Он один понесет крест ответственности за  донесение  своих
виртуозных творений до  сознания  остального  заблуждающегося  мира.  И  это
действительно нелегкая задача.
   - Они созвучны... ненависти, -  пояснил  он,  -  ярости.  Неужели  вы  не
понимаете, что крик чужого заключает в себе то единственное в нынешнем мире,
что  еще  роднит  людей,  к  чему  широкая   публика   неравнодушна?   Наших
современников  отличает  только  неистовая  злоба,  стремление   ненавидеть.
Рафинированный до чистейшей, первозданной формы крик чужого - это и есть  то
единственное, что еще осталось в сердце человеческого существа.
   - О, это поразительно, мистер Эддингтон! - вмешался в разговор  Брэнгуин.
Его лицо светилось радостью понимания, а  Вэнс  одарила  обоих  скептическим
взглядом, но не стала перебивать пожилого биоинженера. - Дарси, можете ли вы
себе  представить,  что  мы  на  пороге  объединения  двух  разных  областей
деятельности? Мне кажется, это великое дело - наука  служит  искусству.  Тем
более вашему  искусству,  мистер  Эддингтон.  В  наших  руках  золотая  жила
благоприятной  возможности  слить  эти  две  области  во  что-то  совершенно
оригинальное, возможно, даже открыть целое новое направление.
   Вэнс сунула руки в карманы халата  и  какое-то  время  покусывала  нижнюю
губу, прежде чем снова взглянуть на Деймона.
   - Но... нет ли у вас желания  изучить  это  животное  в  каком-то  другом
ракурсе, мистер Эддингтон? Не интересно ли вам узнать, как  оно  мыслит  или
как существует в нашем мире, несмотря на его очевидное отличие от родного?
   Деймон нетерпеливо замахал руками. Ладно, по  крайней  мере  это  честно.
Вэнс заранее запрограммирована; неважно, пытался он лишь убедить  себя,  что
сможет изменить ее образ мысли, или действительно верил в такую возможность,
- это было бы пустой тратой времени.
   - Я композитор, -  сказал  он,  -  а  не  ученый.  Научная  сторона  этой
программы - ваше дело.
   Он поднял руки на уровень глаз и стал сгибать пальцы, сперва  по  одному,
затем все разом. Всем своим существом он ощущал  переполнявшую  его  ярость,
никогда не иссякающую злобу, которая закипала в нем, стоило лишь подумать  о
"Синсаунд", Кине и безмозглой, жаждущей преступлений,  голодной  массе  этих
пожирателей так называемой музыки его родной компании.
   - Композитор имеет дело с тем, что слышит  и  чувствует  душой,  а  не  с
биологическими процессами. Музыка - единственная  вещь,  которая  имеет  для
меня значение. Я хочу проклюнуть яйцо и слышать вопли... этого существа... с
самого его рождения в боли и крови, - с  жаром  продолжал  Деймон,  -  хочу,
чтобы оно дралось, убивало, изрыгало злобу. Я хочу записать каждый звук.
   Его руки сами собой сжались в кулаки, он молотил ими воздух, отбивая ритм
каждого смыслового акцента.
   Кто-то найден!
   Едва он открыл рот, чтобы продолжить пылкую речь, дверь  улья  скользнула
вбок и  с  металлическим  Щелчком  замерла,  открыв  вход.  Все  трое  разом
обернулись, и Деймон впервые в жизни увидел легендарную  личность,  носившую
имя Ахиро. Высокий худой японец с зачесанными  назад,  словно  приклеенными,
черными волосами и неровным косым шрамом через  правую  бровь  и  всю  щеку.
Глубоко  посаженные  черные  глаза  ответили  твердым,  немигающим  взглядом
уставившемуся на него Деймону.  Плавными  и  размеренными  движениями  Ахиро
напоминал выслеживающую добычу кобру. Рядом с Ахиро деловито шагал  -  слава
Богу, наконец-то! - наркоман-фанатик, который проклюнет яйцо...
   - Кен?
   Ставший  внезапно  писклявым  собственный  голос,   назвавший   вошедшего
человека по  имени,  показался  Деймону  посторонним,  каким-то  странным  и
совершенно незнакомым, словно синтезированным звучанием  сжимаемой  в  комок
тонкой проволоки.
   Повернувшееся к нему лицо было  лицом  обогнавшего  его  на  целую  жизнь
человека, который был известен в колледже под именем  Кена  Фасто  Петрилло,
для краткости просто Кен Фастер. Большая  часть  некогда  пышных  каштановых
волос исчезла, а те, что остались, окружали виски и  затылок  лысого  черепа
сероватыми от  въевшейся  грязи,  совершенно  седыми  и  чрезмерно  длинными
прядями. Королевское желе выполнило свою работу. Деймон знал, что они одного
возраста, но Кен выглядел не на один десяток лет старше. Глаза... Хотя  нет,
глаза остались прежними. Голубые, устремленные  в  далекую  даль,  они,  как
всегда, блуждали  в  его  дневных  видениях,  из  которых  Кен  черпал  свои
рапсодии.
   Наркотики наркотиками, но с памятью и связностью мысли у Кена все было  в
порядке. Увидев композитора, он растянул свои длинные сухие губы  в  улыбке,
на которую было больно смотреть.
   - Каким образом... Привет, Деймон.
   - Вы знаете этого человека?
   Деймон посмотрел на Брэнгуина  и  увидел  ужас  во  взгляде  биоинженера;
выбора не было, и он утвердительно кивнул. Выражение  лица  Вэнс  было,  как
всегда, настороженным, но безразличным.
   - Он был...  это  лучший  гитарист,  какого  мне  когда-либо  приходилось
слушать. -  Деймон  бросил  взгляд  на  Ахиро,  но  лицо  японца  оставалось
каменным. - Я... хочу поговорить с ним, - неуверенным тоном произнес Деймон.
Ахиро кивнул и мотнул головой в  сторону  стола  в  дальнем  конце  внешнего
помещения  улья,  за  которым  члены  команды  Деймона  отдыхали  во   время
перерывов. Деймон сделал долгий глубокий вдох и подошел  к  Кену:  -  Пойдем
туда, хорошо? Мы... так давно не виделись.
   Кен молча подчинился и сел на стул у ближнего к стеклянной  клетке  конца
стола. Он выглядел значительно более раскованным, чем Деймон,  для  которого
было невыносимо встретиться взглядом с человеком, некогда бывшим его другом.
   - Кен, - начал он наконец, - ты... ты знаешь, зачем тебя привели сюда?
   Рот Кена снова растянулся в широкой улыбке.
   -  О,  конечно,  Деймон.  Твой  человек  все  объяснил  по  дороге.  -  В
подтверждение своих слов он усердно кивал головой.
   Деймон попытался проглотить ком в горле, но во рту было сухо.
   - И ты добровольно..