но придется пить из
одной бутылки, по очереди. Как вы знаете, на нашем корабле вин почти нет.
Только для экстренных случаев. Мы сделаем по два-три глотка в тот
знаменательный момент, который уже наступает. Через полминуты наш корабль
пересечет орбиту Земли.

Пайчадзе и я невольно вскрикнули от неожиданности.

- Этот сам по себе замечательный для нас момент совпал с днем нашего
великого праздника, - продолжал Камов. - Вот причина того, что мы собрались
в неурочный час. Выпьем же, мои дорогие друзья, за успешное окончание
первого большого космического рейса!

Бесшумно и стремительно несется в пространство советский звездолет. Каждую
секунду остается позади двадцать восемь с половиной километров пути.
Невидимая я неосязаемая "дорога Земли" промелькнула как молния, но зоркий
глаз нашего командира увидел ее, а сердце советского человека подсказало
замечательную мысль - отпраздновать великий праздник именно в этой точке.
Сюрприз был большой и радостный. И я и Пайчадзе горячо благодарили Камова.

- Поблагодарите также и Константина Евгеньевича. Он помог мне точно
рассчитать момент и скрыть его от вас, чтобы сюрприз был приятнее. - Теперь
понимаю, - сказал Пайчадзе, - почему вы так туманно ответили мне, когда я
спрашивал, в какой момент мы достигнем орбиты Земли. Признаюсь, я подумал,
что вы равнодушны. Камов засмеялся:

- Я еще на Земле знал, что мы пересечем ее орбиту именно 7 ноября, и хотел
пока скрыть это от вас всех, но Константин Евгеньевич, между делом, сам
вычислил все и обрадовал меня своим открытием. Пришлось готовить сюрприз
вдвоем и скрывать от вас двоих такое замечательное совпадение.

- Как странно, - сказал я, - что мы находимся далеко от Земли и все-таки
чувствуем себя как бы на ней.

- Мне не совсем понятна ваша мысль, - сказал Камов.

- Мне тоже она непонятна, - засмеялся я, - но, тем не менее, мне кажется
это странным.

- А мне, - сказал Белопольский, - это кажется вполне нормальным. Люди
всегда жили только на Земле. Сознание ее постоянного присутствия так
глубоко вкоренилось в нас, что очень трудно за короткий срок отвыкнуть от
мысли, что она тут, под нами. Это не мысль, - повернулся он к Камову, - а
скорей ощущение.

- Во всяком случае, - ответил Камов, - у меня такого ощущения нет.

- У меня тоже, - сказал Пайчадзе.

- Это потому, что вы покинули Землю не в первый раз. Но мне представляется
несомненным, что во время полета на Луну такое ощущение у вас было.

Камов отрицательно покачал головой.

- Я не помню, чтобы у меня оно было, - сказал он. - Впрочем, во время этого
полета нам некогда было заниматься анализом наших ощущений. Он был слишком
коротким.

Кстати, - сказал я, - вы никогда не рассказывали нам о полете на Луну.

И я и Арсен Георгиевич, - ответил Камов, - рассказали все на страницах
газет и журналов. Я думаю вы читали об этом полете.

Конечно читал, - сказал я. - Но, может быть, вы могли бы рассказать
что-нибудь, о чем не писали раньше?

- Мы все рассказали, - сказал Пайчадзе.

Камов посмотрел на него и усмехнулся:

- Откровенно говоря, мы утаили один эпизод.

- Расскажите? - попросил я.

- Не стоит, - сказал Пайчадзе. - Ничего интересного.

- Разрешите нам судить об этом.

- С удовольствием расскажу, - сказал Камов. - Арсен Георгиевич скромничает.
Когда мы опустились на поверхность Луны, то были вынуждены выходить из
корабля, чтобы собрать образцы лунных пород. Эти выходы мы делали по
очереди, так как выйти вдвоем было очень рискованно.

- Почему? - спросил я.

- Потому что на Луне нет атмосферы.

- Все-таки не понимаю. Я читал, что вы были одеты в костюмы вроде
водолазных.

- Не в этом дело, - ответил Камов, - отсутствие на Луне атмосферы опасно в
другом смысле. Вы знаете, что Земля ежедневно встречает на своем пути
множество мелких тел. Только в редких случаях эти частицы вещества
достигают ее поверхности. Обычно они сгорают на значительной высоте
благодаря трению о воздух. Мы часто наблюдаем это явление и неправильно
называем его "падающими звездами". Таким образом земная атмосфера надежно
защищает нас от этой ежедневной бомбардировки. На Луне нет такой защиты, и
тысячи камней различных размеров с огромной скоростью, в десятки раз
быстрее полета пули, непрерывно падают на лунную почву. Это делает лунные
прогулки очень опасными. Каждый такой камешек несет смерть.

- И вы все-таки выходили?

- Вернее, выбегали. Не могли же мы вернуться на Землю с пустыми руками. Так
вот, во время одного такого выхода крохотный кусочек метеорита ударил меня
в голову. Он пробил стальной шлем и застрял в кости черепа. Я упал, потеряв
сознание. Как ни мало было отверстие в шлеме, но через него стал выходить
воздух и спустя минуту я был бы мертв, если бы не Арсен Георгиевич. Правда,
он был одет в "лунный" костюм, но все же я никак не могу понять, как он
успел с такой быстротой казаться возле меня. Я очнулся уже на корабле.

- Вы упали метрах в сорока от двери, - сказал Пайчадзе. - На Луне тяжесть в
шесть раз меньше, чем на Земле. Я был около вас в пять прыжков. Сразу
заметил отверстие. Оно было ясно видно.

- И могли сами погибнуть вместе со мной.

- Странное рассуждение! - сказал Пайчадзе. - Не мог я не пытаться спасти
вас. Был бы убийцей.

- Больше того, - сказал Камов. - Когда он перенес меня на корабль, я долго
не приходил в сознание. Время пребывания на Луне истекало. Арсен Георгиевич
закончил сбор образцов. Он несколько раз выходил из корабля, рискуя жизнью.

- А вы бы не сделали так? - спросил Пайчадзе.

- Положим, сделал бы, - рассмеялся Камов.

- Но все же ваше поведение было неблагоразумно.

Даже Белопольский не мог не улыбнуться.

- Я нигде не читал о том, что вы были ранены на Луне, - сказал я. - Почему
вы умолчали об этом?

- Из осторожности! - ответил Камов. - Мы боялись, что если этот случай
станет известным, нам не разрешат третьего космического рейса.

- Не думаю, - сказал Белопольский. - Мало ли что может случиться. Это не
причина прекращать исследование Вселенной.

Мы долго не расходились в это утро (утро, конечно, только по часам), делясь
воспоминаниями, говоря о будущем развитии звездоплавания и о нашем полете.
Астрономические наблюдения, до этого дня не прекращавшиеся на корабле ни на
одну минуту, были как будто забыты.

Прошло часа три, и все вошло в обычные рамки. Белопольский и Пайчадзе
занялись наблюдениями. Камов принял дежурство у пульта. Праздник закончился.

Но судьба захотела, чтобы этот день ознаменовался еще одним событием.
Произошла встреча, которая чуть не погубила наш корабль, хотя и доставила
большое удовлетворение нашим ученым товарищам. Осуществилась мечта
астрономов Земли, - сказал Пайчадзе, когда все уже кончилось. - На такое
счастье даже в мыслях не смели рассчитывать. Теперь я самый счастливый
астроном.

- Я тоже! - отозвался Белопольский. На его всегда хмуром лице сияла улыбка,
а голос звучал непривычно мягко. - Теперь мне уже нечего желать. Кроме
Марса разумеется, - прибавил он.

Для меня также это событие было исключительно интересно. Моя коллекции
снимков обогатилась изумительными, уникальными кадрами. Благодаря тому, что
я всегда держал мои аппараты в полной боевой готовности, мне удалось
заснять всю эту необычайную, почти фантастическую встречу от начала до
конца.

- Не будь вас, сказал Камой, - мы, вероятно, не успели бы сделать ни одного
снимка. Это было бы большим ущербом для науки. Помните, вы сомневались,
оправдает ли ваша работа участие в полете? Одним только сегодняшним днем
ваше присутствие на корабле оправдано.

Едва не ставшая роковой, встреча произошла в двадцать один час пятнадцать
минут. Я только что собрался удалиться в каюту на отдых, когда неожиданно
сработал автомат радиопрожектора. Дробный звон наполнил звездолет, и сердце
невольно сжалось от сознания близости внезапно возникшей неведомой
опасности.

С самого отлета с Земли еще ни разу не раздавался на нашем корабле грозный
сигнал.

Стремительно пролетел мимо меня Камов и кинулся к пульту.

Я не бросился за ним, а остался там, где меня застала тревога. Пайчадзе,
находившийся в этот момент у окна застыл на месте, не спуская глаз с
командира. Мое тело напряглось в ожидании команды, в готовности немедленно
выполнить ее, какова бы она ни была.

Но никакой команды не последовало.

Корабль неожиданно вздрогнул, и меня с силой бросило на стену. Страшный
грохот тугой волной ударил в уши. Мысль о катастрофе мелькнула на короткую
секунду, а в следующую я уже понял, что случилось: Камов без предупреждения
включил один из двигателей. Впервые я без шлема услышал его работу.

К счастью для нас, чудовищный грохот продолжался не более пяти секунд.
Снова настала тишина, и я почувствовал себя свободным от неожиданной
тяжести. У меня кружилась голова и сильно звенело в ушах. Я видел у пульта
сосредоточенно-серьезное, но спокойное лицо Камова и понял, что неведомая
опасность миновала.

- К левым окнам! - крикнул Сергей Александрович. - Мельников, к съемке! - И
прильнул к перископу.

Я бросился к киноаппарату, вмонтированному в левую стенку корабля, и, еще
ничего не понимая, молниеносно открыл объектив и включил ленту. Затем с
лихорадочной быстротой схватил переносную камеру и открыл "свое" окно.

Сначала я ничего не увидел. Как всегда, темная бездна была усеяна
бесчисленными точками немигающих звезд. Все было как всегда.

Но вот впереди нас из-за борта корабля начала выступать ярко освещенная
изломанная линия края какого-то исполинского предмета. Он быстро
увеличивался в размерах, вырастая на глазах, и, казалось, со страшной
быстротой несся прямо на корабль.

Я видел причудливые нагромождения скал, острые скалы, глубокие черные
трещины - сверкающую в лучах солнца колоссальную гору, готовую раздавить
маленький звездолет, который бесстрашно мчался ей навстречу.

Момент - и бесформенная глыба поравнялась с окном корабля, закрыв собой все
видимое пространство. До нее было так близко, что, казалось, стоило
протянуть руку, чтобы дотронуться до светло-серой поверхности, по которой,
прыгая на выступающие скалы и проваливаясь в глубокие ущелья, с
молниеносной быстротой промчалась тень нашего корабля.

Показался неровный, ломаный край, и вся масса как бы растаяла в
пространстве позади нас. Видение исчезло с непостижимой быстротой. Снова
спокойно сверкала звездная глубина мира. Необъятная пустота вновь
распахнулась вокруг корабля, и казалось, что и не было никогда уродливого
обломка, промчавшегося мимо и едва не прекратившего наш космический рейс.

Все заняло не больше двадцати секунд.

Ошеломленный и даже, пожалуй, немного испуганный, я машинально остановил
аппарат. Снимать больше было нечего.

Камов глубоко вздохнул. Его лицо было очень бледно. Он вынул платок и
усталым движением вытер лоб.

- Что это было? - тихо спросил я Арсена Георгиевича.

- Астероид. Одна из карликовых планеток, неизвестная астрономам.

- Мы первые увидели ее, и... так близко, - прошептал Белопольский.

- На подобную встречу был один шанс из миллионов, - сказал Камов, - но я
никогда не прощу себе моего самоуверенного заявления, что она невозможна.

- Зачем так говорить? - нахмурился Пайчадзе. - Опасаться встречи с
астероидом надо за орбитой Марса. Там главный пояс. Вблизи орбиты Земли они
редки. То, что произошло сейчас, совершенно исключительный, редчайший
случай.

- Но этот редчайший случай мог стоить вам жизни, - сказал Камов.

- И вам также, - вмешался Белопольский. - Предупредить подобное
столкновение современная техника еще не в состоянии. Если бы оно произошло,
то никто не был бы виноват.

Камов молчал несколько секунд.

- Вы, конечно, правы, - сказал он. - Я виню себя только в том, что говорил
о невозможности встречи. Это полезный урок, и не только нам, но и всем
звездоплавателям будущего. Кто дежурит у пульта?

- Я, - ответил Белопольский.

- Продолжайте дежурство!

И с этими словами Камов покинул обсерваторию.

- Вы собирались отдохнуть? - обратился ко мне Пайчадзе, когда за командиром
корабля закрылась дверь. - Идем вместе. На сегодня хватит.

Войдя в каюту, мы удобно расположились в своих сетках по обе стороны
круглого окна.

- Я все думаю о фразе Константина Евгеньевича, - сказал я. - Помните, он
говорил, что современная техника не в состоянии предотвратить подобное
столкновение. Но разве невозможно соединить радиопрожектор с каким-нибудь
автоматом, который бы изменил полет корабля в случае появления препятствия,
снабдить корабль подобием автопилота?

- Такого прибора нет, - ответил Пайчадзе. - Что возможно на самолете,
невозможно на космическом корабле. Не забывайте - мы летим по инерции.
Двигатели не работают. Чтобы изменить направление полета, надо включить их.
Предварительно рассчитать, столкнется появившееся тело с кораблем или нет,
в какую сторону надо повернуть корабль, никакой автомат не может. Пока не
может, - прибавил он. - В будущем такой аппарат будет.

- Об этом я не подумал. Остается радоваться, что случай благоприятствовал
нам.

- "Случай"! - повторил Пайчадзе.- У нашего командира верный глаз, твердая
рука. В момент встречи я наблюдал один объект прямо впереди и, когда
появилась эта маленькая планетка, заметил ее сразу после сигнала тревоги.
Она находилась правее и выше линии нашего полета. Было неизбежно
столкновение. Ее траектория пересекала путь корабля. Любой на месте Камова
свернул бы в сторону, но Сергей только затормозил корабль, настолько, чтобы
пропустить планету перед носом звездолета. Нужен безошибочный глазомер и
большое хладнокровие, чтобы решиться на такой маневр. Учтите, - у него не
было ни одной секунды на размышление.

Арсен Георгиевич говорил внешне спокойно, но я обратил внимание, что он
назвал Камова по имени. Это происходило только тогда, когда Пайчадзе бывал
сильно взволнован.

- На каком расстоянии от планеты мы пролетели?

- Не больше шестисот метров.

Только сейчас я понял всю величину опасности, которой избежал наш корабль.

- При таком маленьком расстоянии планета могла притянуть нас к себе, -
сказал я.

- При скорости корабля, - ответил Пайчадзе, - этот крохотный член солнечной
системы не мог оказать никакого действия. Корабль не отклонился от своего
пути ни на один миллиметр. Даже тело величиной с Луну не повлияет заметно
на звездолет, летящий со скоростью двадцати восьми километров в секунду. А
такая крошка и подавно.

- Хороша крошка! - сказал я, вспомнив исполинскую глыбу.

Пайчадзе засмеялся.

- В астрономии, - сказал он, - Земля считается маленькой планетой. Астероид
диаметром не больше тридцати километров - совсем пылинка. Но, как ни мала
эта планетка, меня удивляет, что она еще не открыта. Ее орбита близка к
орбите Земли.

- На ней не написано название, - сказал я. - Может быть, это одна из тех,
которые известны на Земле.

Я спохватился, когда увидел, как сдвинулись брови Пайчадзе, но было поздно:
фраза уже вылетела.

- Извините, Арсен Георгиевич! - поспешил я сказать. - Я пошутил. Признаюсь,
что шутка неудачна.

- Пояс астероидов, - сказал он, словно не слышал моих слов, - расположен
между орбитами Марса и Юпитера. Есть предположение - там когда-то
находилась большая планета, но по неизвестным причинам раскололась на
части. Малые планеты - обломки одной большой. Сегодня мы видели такую
планету с близкого расстояния и могли убедиться, что это обломок, а не
самостоятельно образовавшееся тело. В этом - случае оно бы имело шаровидную
форму. Теория образования астероидов как обломков большой планеты
подтверждается. Это очень важный результат сегодняшней встречи. Как я
сказал, пояс астероидов расположен между орбитами Марса и Юпитера, но есть
астероиды, которые выходят за эти пределы. В настоящее время известны
орбиты трех тысяч пятисот двадцати малых планет. При подготовке экспедиции
возможность встречи была учтена. Были произведены расчеты местонахождения
каждого известного (он подчеркнул это слово) нам астероида, орбиту которого
мог пересечь корабль. Ни с одним мы не должны встретиться. Выходит,
виденный обломок - малая планета, неизвестная на Земле.

Он искоса взглянул на меня и улыбнулся обычной ласковой улыбкой.

- Астрономия - точная наука, - сказал он. - Спокойной ночи, Борис
Николаевич!

НА МАРСЕ

27 декабря 19...года.

Марс!..

Каким далеким и недостижимым казался он там, на Земле!

И вот мы на Марсе!

Марс!.. Хочется без конца повторять это слово!

За окнами корабля раскинулась ночь. Первая ночь для нас за шесть месяцев!

Солнца не видно. Оно зашло за линию горизонта совершенно так же, как это
происходит на Земле.

Заход Солнца! Такое простое, такое знакомое явление показалось нам
необычайным и полным таинственного смысла. Небольшое и холодное, в
сравнении с нашим, "земным". Солнцем, оно бросило последние лучи на
неподвижный звездолет и скрылось. Алмазная россыпь звезд в привычных
сочетаниях знакомых с детства созвездий покрыла не по-земному темное небо.
Песчаная пустыня, заросли голубовато-серых растений и неподвижные воды
озера, на берегу которого опустился корабль, погрузились в мрак.

Завтра, с восходом солнца, мы выйдем из звездолета. Завтра!

Камов приказал нам отдыхать. Арсен Георгиевич спит в гамаке, подвешенном
между окном и дверью. Я сижу на своей постели. Сна нет! Возбужденные нервы
надо чем-то успокоить.

Дневник - старое, испытанное средство.

Опишу прибытие на Марс.

...Наш замечательный звездолет явился в ту точку пространства, где была
назначена встреча, в точно рассчитанное время.

Приближаясь, мы видели Марс, ярко освещенный солнцем, почти прямо впереди
себя и могли день за днем наблюдать его постепенное увеличение. Планета не
была оранжево-красного цвета, какой я привык видеть ее с Земли. Из окон
корабля она выглядела оранжево-желтой.

Сначала я предполагал, что причиной этого является скорость нашего корабля,
но Пайчадзе объяснил мне, что эта скорость недостаточна, чтобы вызвать
заметное укорочение световых волн, даже идущих к нам навстречу.

- Чтобы красный цвет мог показаться желтым, - сказал он, - скорость корабля
должна быть в пятьсот раз больше. Тогда длина волны красного цвета
укоротится и станет длиной волны желтого; вызовет в глазу соответствующее
восприятие. Это может случиться с одиночной спектральной линией, а Марс
дает непрерывный спектр.

- Но почему же его цвет так изменился? - спросил я.

- Этот вопрос стоит и передо мной. Вероятно, потому, что нет атмосферы за
окнами корабля. Когда я найду объяснение, сообщу его вам.

Мы находились в обсерватории вдвоем, Камов и Белопольский отдыхали.

Я пристально вглядывался в маленький, но уже отчетливо очерченный диск
планеты.

Крохотный шарик, как мне казалось, заметно для глаз приближался. Что ждет
нас там, у конечной цели нашего долгого пути?..

- Как вы думаете, - спросил я, - есть на Марсе разумные существа?

- На такой вопрос можно ответить только одно: наука не занимается гаданием.
Никаких признаков разумных существ не замечено.

- А как же каналы?

Он пожал плечами.

- Скиапарелли, открывший на Марсе тонкие прямые линии, назвал их "каналь".
По-итальянски это значит: "пролив", необязательно имеющий искусственное
происхождение. Отсюда это недоразумение. Тонкие прямые линии видны с Земли.
Мы их фотографируем. Нет оснований считать, что это результат сознательной
деятельности. Сейчас, близко от Марса, я этих каналов совсем не вижу.

- Как так?

- Очень просто. Сначала они были видны в телескоп корабля все ясней и
отчетливей. А когда мы приблизились, тонкие линии начали расплываться,
стали тускнеть. Потом они совсем исчезли.

- Выходит, что они только обман зрения?

- Скорей не зрения, а расстояния. Но должна быть причина такой иллюзии.
Противники Скиапарелли и Лоуэла считали, что каналы - обман зрения,
вызванный расстоянием. Возможно, они были правы.

Мне показалось, что Арсену Георгиевичу неприятна эта тема, и я перевел
разговор на другое. Может быть, уда