е.
   Первый раз в жизни, подспудно ощутив чье-то присутствие, он  не  смог
проснуться, только тело зашевелилось во сне, скрипнули  зубы  да  ладонь
машинально нашарила рифленую рукоять оружия...
   Что-то мягкое коснулось  его  напряженного  разума.  Будто  ласковые,
заботливые пальцы пробежались по налитым кровью рубцам, истомной  дрожью
скользнули вдоль позвоночника, разлились в груди щекочущим теплом...
   - КИМПС... - раздался долгий, протяжный, идущий  из  немыслимой  дали
стон...
   ...Он очнулся с резким, болезненным, непроизвольным вскриком.
   Немая пустота рванулась к нему со  всех  сторон,  ломая  разум  своей
оглушающей тишью...
   Скрипнув зубами, Рогман удержал себя от необдуманных  движений.  Если
есть кто-то рядом, то лучше не шевелиться...  Пусть  идет  на  невольный
вскрик, если жить надоело...
   Какой-то звук все же пробивался извне, текучий, знакомый, как бегущие
под туникой щекотливые капли ледяного пота...
   Каждая клеточка его тела ныла от напряжения, пальцы правой руки свело
судорогой на рукояти оружия.  Барабанные  перепонки  впитывали  звенящую
тишину окружающего Мира, словно та текла пульсирующими волнами...
   Такое пробуждение не назовешь приятным. Чувство неосознанной тревоги,
острое, как нож, полосовало по нервам, заставляя его  окаменеть,  слушая
тишину...
   "Капель..." - наконец осознал Рогман тот звук,  что  присутствовал  в
окружающей его тиши.
   Где-то далеко, в сумрачных глубинах уровня капала вода.
   От сердца отлегло.
   Кап... Кап... Кап...
   Он уже окончательно проснулся, но глаз не открывал. Тело задеревенело
от неудобной позы  и  жесткой  постели,  но  он  не  торопился  подавать
признаки жизни. Лежал и слушал, как затаившийся зверь, - не почудится ли
реального,  уже  не  относящегося  к  бредовому  сновидению  шороха,  не
скрипнет ли кусок пластика под неосторожной  поступью...  но  в  вязкой,
осязаемой тишине продолжал звучать лишь монотонный  звук  срывающихся  с
неведомой высоты капель...
   Он был блайтером, и этим сказано все. Само  слово,  что  состояло  из
двух половин:  "блай"  -  темнота  и  "тер"  -  ищущий,  -  звучало  как
проклятие.
   Ищущий-В-Темноте... Их  было  немного,  рабов  разного  рода-племени,
которые  отличались  от  других  несчастных  лишь  своей  паранормальной
способностью выживать там, куда этнамы и смотреть-то боялись. А именно -
в Пустых Секторах.
   Рогман широко открыл глаза. Его зрачки  описали  полукруг,  обшаривая
вечный сумрак уровня. В ладони правой руки приятной тяжестью угнездилась
покрытая  рифленой  резиной  рукоять,  из  которой  начинался   длинный,
плоский, обоюдоострый клинок. Его металл отливал серо-голубым, как глаза
самого Рогмана...
   Законы этнамов, запрещающие оружие, действовали лишь там,  где  горел
свет.  Рогман  зло  скривил  губу,  словно  отвечая  такой  мимикой   на
собственную мысль.
   Да, в Городе он автоматически становился клонгом, серой тенью...
   Послушным, униженным рабом, чье тело неизменно скрывает  бесформенная
хламида с глубоким капюшоном. Здесь же, в Пустых  Секторах,  действовали
иные  правила.  На  сумеречной,  исковерканной  равнине  царили   законы
выживания, написанные кровью десятков несчастных, которых посылали  сюда
на сбор артефактов.
   Насколько понимал Рогман, рабы  его  профессии  существовали  всегда,
наверное, с тех незапамятных пор, когда падение Мрачных Богов превратило
в руины огромный участок Мира.
   Предания говорят, что это были  воистину  страшные  времена,  оттого,
наверное, и исчезнувших Богов всякий называет по-разному, кто Падшими, а
кто и Мрачными... Сам Рогман, будь ему дана воля решать,  назвал  бы  их
немного иначе - Яростными, ведь кому, как не Ищущему-В-Темноте, знать  о
том, что скрывают в себе вставшие на дыбы руины Мира. По его мнению, они
источали именно ярость.
   Боги, уходя, сжали эту часть Мира в своем могучем  кулаке  и  бросили
под ноги неблагодарным выкормышам, дерзнувшим поднять  на  них  руку,  -
нате, живите, самонадеянные твари!..
   ...Не обнаружив опасности, он наконец выпрямился,  легко  и  бесшумно
соскользнув по наклонной стенке приютившего его  контейнера.  Пружинисто
приземлившись, еще раз огляделся и  только  после  этого  позволил  свой
ладони расслабиться, не так крепко сжимать теплую  рукоять  самодельного
клинка.
   Видимо, ему приснился обыкновенный  кошмар...  Обрывки  сна  все  еще
заполняли часть его сознания. Он силился, но не мог понять ускользающего
смысла полуосознанных картин. В душе  осталась  лишь  сладкая,  кусающая
сердце боль, рожденная звуком далекого, нереального голоса...
   Присев на корточки, Рогман сунул левую руку  за  пазуху  подпоясанной
ремнем туники и достал соевый брикет. Фляга на поясе была пуста,  но  об
этом можно позаботиться позже  -  звук  срывающихся  капель  по-прежнему
звучал где-то поблизости, монотонно и отчетливо. Если вода не  отравлена
Невидимой Смертью, то он сможет  не  только  напиться,  но  и  пополнить
запас.
   За те два года,  что  прошли  после  памятного  полета  в  трубу,  он
изменился, возмужал, окреп.
   Сейчас на вид ему можно было  дать  лет  девятнадцать-двадцать.  Одет
просто: кусок грубой ткани,  обернутый  вокруг  тела  и  скрепленный  на
правом плече неким подобием броши, составлял весь его гардероб.  Светлые
волосы перехвачены по лбу  тонким  нейлоновым  шнурком,  концы  которого
свисали от левого  виска.  На  концах  шнурка  крепились  маленькие,  но
увесистые шарики, - шнур являлся не только деталью  скудного  гардероба,
но и оружием, которое в отсутствие карманов было  принято  носить  таким
образом.
   Пояс на тунике резко отличался от остальных деталей  одежды.  Кожаный
шнур с хитрым замком не только держал узкую петлю,  что  чуть  отвисала,
отягченная голубовато-серым клинком из невиданного материала, еще к нему
был  приторочен  мешок  из  плотной  ткани,  который,  хотя  и  оказался
наполовину набит разного рода добычей, не мешал при ходьбе и не ощущался
Рогманом как груз.
   Постепенно   его   мысли,   растревоженные   странным    сновидением,
переместились в  более  практическую  плоскость.  Тщательно  пережевывая
безвкусную, отдающую травой массу, он покосился на притороченный к поясу
полупустой  мешок,  прикидывая,  сколько  времени  еще  осталось  в  его
распоряжении.
   Получалось - немного. Сухость во рту, неестественное напряжение  мышц
лица,  легкий  зуд  под  коленями  -  верные  признаки   приближающегося
предела...
   Однажды  он  задержался,   решив   пренебречь   этими   ненавязчивыми
симптомами, и узнал, что такое ломка...
   От непрошеных воспоминаний сразу расхотелось есть, а сухость  во  рту
стала такой, что кусок соевой галеты едва не застрял в горле.
   "Поганые  боги!.."  Рогман  едва  не  поддался   абсурдному   желанию
зашвырнуть подальше кусок недоеденного брикета.
   "Предел... Вот и снится всякая чушь... - зло и тоскливо подумал он.
   Спрятав еду, он приподнялся, выглянув поверх хаотичного нагромождения
порожних пластиковых ящиков.
   А заветная цель-то, вот она, близко...  Так  близко,  что  кажется  -
рукой подать...
   Рогман уже не в первый раз наблюдал раскинувшийся в  сумраке  пейзаж,
но все равно терялся, изнывая от подспудного желания плюнуть  на  все  и
хотя бы раз достичь невозможного...
   Перед ним во всей своей мрачной красе лежал Перевал Тьмы - место, где
издревле  обитали  мечты  всех  рабов,   неисчислимого   количества   их
поколений...
   Вот только цепь, на которую посажен  каждый  из  них,  коротка  -  не
дотянешься до мечты, только взвоешь, корчась в ломке, там, где  застанет
срок, а потом, если не  хватит  сил  повернуть,  доползти  назад,  чтобы
валяться в ногах насупленного хозяина, то  умрешь  в  страшных  муках  и
судорогах, глядя издалека на сумеречные вершины и ущелья,  за  которыми,
по преданиям, лежала та самая страна Богов...
   Рогман вздрогнул, отгоняя наваждение. Он-то знал самого  себя  -  мог
часами смотреть  на  чудовищный  зев  провала,  который  вобрал  в  себя
пространство  нескольких  обвалившихся  уровней  древнего  Мира.  Серая,
исковерканная,   испещренная    прихотливыми    разломами    ущелий    и
нагромождениями покореженных  конструкций  наклонная  плоскость  уходила
вверх, так далеко, что ее верхняя грань, то есть сам  перевал,  терялась
не столько в сумраке, сколько в дымке испарений.  Отчего-то  воздух  там
уплотнялся, завиваясь плотным, но невесомым кружевом...
   "КИМПС!!!" - внезапно полыхнул в его голове  знакомый  по  сновидению
голос.
   Это уже не походило  на  кошмар,  рожденный  нездоровым,  беспокойным
забытьем. Да и на зовущий стон тоже... То,  что  прозвучало  в  сознании
Рогмана, исходило оттуда, из-за сумеречных вершин, и звучало как  полный
отчаяния, но изрядно приглушенный расстоянием вопль!..
   Кто-то звал его из-за Перевала Тьмы?!
   Он вздрогнул, опять окаменев от  внутреннего  напряжения,  но  вокруг
стояла прежняя звонкая тишина...
   Нет... Рогман тряхнул головой,  отгоняя  наваждение  проклятых  мест,
потому как отлично знал, что посмотрит на перевал и  повернет  назад.  И
никакие зовущие, потусторонние голоса не заставят  его  сделать  роковую
ошибку, вторично поддавшись жестокому искушению,  которое,  наверное,  и
рождало эти галлюцинации... "Не время еще..."  -  успокаивая  сам  себя,
подумал он.
   Цепь была коротка, но если ее не порвать, то растянуть хотя бы можно?
- этим вопросом задавался не он один,  но  не  у  всех  Ищущих-В-Темноте
мечта заглянуть за сумеречный перевал была так сильна, как у него.
   Мечта...
   На лицо Рогмана набежала новая тень непрошеных воспоминаний.
   Он  слишком  хорошо  помнил,  что  родилось  в  нем  раньше  мечты  о
невиданных землях, лежащих за Перевалом Тьмы.
   Прежде он обрел свою цепь, а уж потом начал  рваться  с  нее,  словно
ополоумевший лимминг...
   Сюда, в Пустые Сектора, он попал несколько лет назад...
   ...Рогман все же заставил себя сунуть руку за пазуху и достать оттуда
недоеденный брикет. Как бы ни было скверно на душе, а  кормить  себя  он
обязан: путь назад предстоял неблизкий, и мало ли чего не хочется...
   Откусывая отдающую травой соевую  массу,  он  продолжал  настороженно
шарить  взглядом  по  сторонам,  а  мысли  текли,  облекаясь   в   форму
воспоминаний, таких ненужных сейчас, непрошеных, незваных...
 
*** 
 
   ...Процесс  обучения  блайтеров  протекал  весьма   незамысловато   и
болезненно.
   Рогмана  посадили  в  клетку.  Рядом  с  ним  стояло  еще   несколько
неказистых металлических узилищ, в одном из которых сидел незнакомый ему
сентал, другое занимал пойманный где-то дикий, и  еще  несколько  клеток
поменьше делили между  собой  крыса-переросток,  подслеповатый  кнурт  с
нижних уровней, - полуразумное, похожее  на  собаку  существо  с  рыжей,
свалявшейся  клоками  шерстью,  и  два  нетопыря  с  широкими  кожистыми
крыльями, которые достигали в своем размахе почти что метра.
   Обучение сводилось к тому, что  в  центре  помещения  между  клетками
раб-сентал устанавливал стол, на котором Хозяин, которого  звали  Ургун,
бережно раскладывал принесенные из хранилища вещи.
   Узникам  предписывалось  подойти  вплотную   к   прутьям   клетки   и
внимательно  смотреть  на  разложенные   предметы,   стараясь   накрепко
запомнить их очертания. При этом все помещение  оставалось  погружено  в
плотный сумрак.
   Раб-сентал ходил  между  клетками.  В  одной  его  руке  была  зажата
дубинка,  от  прикосновения   которой   между   телом   и   наконечником
проскакивала яркая голубая  искра,  вызывая  адскую  боль  в  пораженном
месте, а в  другой  он  держал  плошку  с  бледно-синими  гранулами.  Их
полагалось вложить в рот, под язык, и смотреть на  сумеречные  очертания
разместившихся на столе предметов.
   Рогман  не  знал,  что  такое  наркотик.  Его  первое  знакомство   с
бледно-голубым  веществом  прошло  вполне   спокойно,   доза   оказалась
достаточно слабой, и  в  первый  момент  он  действительно  почувствовал
странный, прямо-таки эйфорический прилив сил - его  зрение  обострилось,
разум,  казалось,  сам  потянулся  к  разложенным  на  столе  предметам,
накрепко впитывая в память их контуры, но это достаточно быстро  прошло,
состояние упоенной  ободренности  длилось  не  больше  десяти-пятнадцати
минут, и вслед за ним на удивленного юношу вдруг обрушились такие апатия
и слабость, что он, не удержавшись на ногах, медленно ополз на пол своей
клетки.
   Раб-сентал понимающе усмехнулся и протянул ему миску  с  голубоватыми
гранулами.
   Только  много  позже  Рогман  понял,  какую  недопустимую  ошибку  он
совершил, впервые взяв эту ядовитую пакость.
   Понимание пришло примерно через неделю.
   Просто в какой-то из дней никто  из  узников  этой  страшной  "школы"
вдруг не получил обычной порции наркотического вещества.
   Последствия не заставили себя ждать.
   Уже на второй день после последнего приема голубоватых гранул  Рогман
увидел, как беснуется в своей клетке непомерно большая крыса.
   Она бессмысленно кидалась на прочные стальные  прутья,  разбиваясь  о
них в кровь, пыталась грызть их, обламывая зубы, потом вдруг забилась  в
конвульсиях, изрыгая отвратительную пену...
   Следом за ней  нечто  подобное  произошло  и  с  другими  обитателями
клеток.
   Рогман, как оказалось, держался дольше  всех.  Он  тоже  почувствовал
себя не лучшим образом. Сухость во рту, спазмы мышц  лица,  ноющая  боль
под коленями и жажда, жгучая, сводящая с ума жажда, хотя рот  был  полон
свернувшейся клубком слюны...
   Его мучили страшные галлюцинации. Сидеть на месте  не  представлялось
никакой возможности. Стоило лишь на мгновение сосредоточиться  на  своих
муках, и все: тело мгновенно выскакивало из-под контроля мозга, само  по
себе рвалось бежать куда-то, биться в  кровь  о  прутья  клетки...  руки
начинали рвать свою  же  плоть,  в  исступленном  желании  сделать  хоть
что-нибудь, хоть как-то унять непонятный, сжигающий изнутри огонь...
   Ему хотелось одного - этих самых проклятых гранул.  Впервые  в  жизни
Рогман понял, что  готов  на  все,  лишь  бы  почувствовать  под  языком
горьковатый катышек...
   Когда бороться с самим собой уже  не  было  никаких  сил,  в  комнате
появился Хозяин.
   Остановившись подле стола, в центре помещения,  он  долгим,  пытливым
взглядом обвел клетки с узниками.
   Как понял потом Рогман, крыса, кнурт и  дикий  были  к  тому  моменту
мертвы. В живых оставались сен-тал, он  сам  и  два  огромных  нетопыря,
рассаженных по разным клеткам.
   Ургун подошел к клеткам с нетопырями и долго,  пристально  смотрел  в
глаза обессилевшим от ломки существам. Тогда Рогман еще не понимал,  что
тот беседует с ними. Сам он научился такому разговору гораздо позже.
   Следующим был он.
   Хозяин подошел к клетке Рогмана,  который  без  сил  лежал  на  полу,
уставившись погасшим, бессмысленным взором в противоположную стену.  Его
одежда была изодрана в клочья и перемазана кровью.
   - Ты будешь служить мне, клонг... - жутко усмехнулся Ургун, присев на
корточки и заглядывая в глаза Рогману.  -  Каждый  предмет,  принесенный
тобой из Сумеречной Зоны, будет вознагражден одной гранулой, - он разжал
ладонь, и щекочущий запах наркотика полоснул обоняние Рогмана...
   Еще минуту назад он собирался умереть, вконец обессилев от  мук.  Ему
казалось: пусть с ним делают  что  хотят,  как  и  в  случае  с  Нейрой,
последним задержавшимся  в  его  сознании  чувством  было  отвращение  к
мучителю и стойкое желание умереть, но не подчиниться...
   Однако вся его решимость мгновенно растаяла.
   Он не ведал, что творил. С диким рычанием Рогман вскочил,  ударившись
о прутья клетки. Из уголков его рта стекала слюна. Он дрожал всем телом,
впитывая этот запах, а изнутри его уже сотрясали  сладостные  конвульсии
ПРЕДВКУШЕНИЯ, и разум оказался бессилен перед этим.
   Вытянув язык,  он  раболепно  слизывал  с  волосатой  ладони  крупицы
раздавленной в порошок гранулы, ненавидя, презирая себя за слабость...
   Так он стал блайтером.
   Через несколько дней его вместе с сенталом и двумя огромными летучими
созданиями ночью, когда  город  спал,  вывели  через  тайный  проход  на
окраину Сумеречной Зоны и оставили там, предупредив, что  их  срок  -  -
ровно неделя, дальше неизбежно начнется ломка.
   Из первой вылазки вернулись только Рогман и один нетопырь.
   Сентал и собрат  летучего  создания  навсегда  сгинули  на  просторах
Сумеречной Зоны, пополнив собой длинный список жертв этого  страшного  и
таинственного места...
 
*** 
 
   ...Наваждение схлынуло вместе с последним отправленным в рот кусочком
брикета.
   "Мечта..." - с неизъяснимой горечью мысленно повторил он, подбирая  с
ладони последние крошки безвкусной массы. Это слово виделось ему,  будто
маленькое живое существо, что  постоянно  присутствовало  рядом,  бежало
теплым комочком где-то у твоих ног, и, в конце концов,  являлось  именно
тем, ради чего стоило жить...
   Странное, сосущее чувство  в  груди,  именно  оно  оказалось  сильнее
страха перед физическим страданием.  Стандартный  срок  был  коротким  -
неделя. А до подножия Перевала Тьмы - три с половиной  дня  пути.  Ровно
столько, чтобы прийти к подножию, взглянуть в туманную, сумеречную  высь
и повернуть обратно, к проклятому Городу...
   Рогман был упрям. Однажды он попытался начать  восхождение,  наплевав
на  срок,  переоценив  свои  силы.  Получилось  из  рук  вон  плохо.  Он
задержался на целые сутки,  карабкаясь  по  вздыбленным  в  незапамятные
времена стенам Мира, метр за метром приближаясь к Мечте, а когда  понял,
что на подъем нужна неделя, не меньше, и скрепя сердце повернул обратно,
то было уже поздно.
   Цепь натянулась, карая ослушника, и он упал,  раздираемый  ломкой,  в
одном дневном переходе от Города...
   В тот раз ему повезло, после стычек с дикими окраину Сумеречной  Зоны
патрулировали отряды  солдат.  Его  подобрали  и  отволокли  к  хозяину,
изрядно избив по дороге.
   С тех пор прошло уже немало времени, но Рогман не возобновлял попыток
восхождения, накрепко запомнив полученный урок.
   Это не значило, что он отказался от таких попыток вообще. В  душе  он
знал, что рано или поздно Перевал Тьмы покорится ему. Просто он не хотел
стать сморщенным трупом с ввалившимися щеками  и  пустыми,  глядящими  в
никуда глазницами. Он хотел жить и потому поклялся сам себе  действовать
наверняка...
   ...Вздохнув,  он  в  последний  раз  взглянул  на  туманные   высоты,
размышляя о том, какими они были, Мрачные  Боги,  что  обрушили  в  этом
месте стены Мира? И если  они  столь  могучи,  то  как  удалось  простым
смертным низвергнуть их?
   На эти вопросы не было ответа. "Хотя, быть может, тайна Мрачных Богов
как раз и скрыта за манящими вершинами Перевала Тьмы?  -  размышлял  он,
поворачивая назад. - Кто знает?.."
   Звук срывающейся воды стал отчетливее.
   Рогман остановился, прислушиваясь.
   Его глаза пытливо смотрели в сумрак, пытаясь поймать движение смутных
теней. Рогман знал, что  пустота  Сумеречной  Зоны  -  это  лишь  обман,
иллюзия. Пустые Сектора на самом деле населены, и достаточно плотно. Тут
обитало около тридцати видов животных, а растений, различной плесени  да
мхов - хоть отбавляй.
   Наконец  он  расслабил  мускулы  и  вздохнул.  При  этом  его  взгляд
разительно изменился: глаза потускнели, и  в  них,  кроме  естественного
разочарования, проскользнула глубокая, затаенная печаль.
   Рогман вновь пошел на звук капающей воды.
   Под босыми ногами тихо похрустывали осколки  облицовочного  пластика,
который давно облупился со  стен,  обнажив  решетчатый  каркас.  Изредка
дорогу перегораживали свисающие с низкого потолка ржавые гнутые балки. В
некоторых местах по стенам,  оставляя  рыжие  потеки,  каплями  сочилась
вода. Железо в Сумеречной Зоне болело ржой  сплошь  и  рядом.  Свет  был
тусклым и неверным.
   "Идеальные места для охоты..." -  осматриваясь,  под