тное. - Яш... А как это ты... сейчас-то! Без
компьютера... Как у тебя получается?

Яшка ответил серьезно:

- Это у тебя получается... Любой человек чувствительней компьютера, а уж
если койво...

- А я, значит, правда койво?

- Я всегда говорю правду... Ты что, все еще на полу? Ложись давай...

Ежики тут же подчинился ворчливом приказу. И уже в постели сказал:

- А ты... в тебе, наверно, целый миллион койво, в одном. Ты вон какие
чудеса творишь... - Он слегка подмазывался к Яшке, потому что Яшка, хотя и
знает все на свете разбирается в тысячах вещей, а сейчас еще к тому же
вобрал в себя целый Информаторий, но по характеру все равно пацаненок -
добрый, но капризный и упрямый... Интересно, как бы он выглядел, если был
бы настоящим мальчишкой?

Казалось, Яшка усмехнулся. И стало ясно, что Ежикины мысли он прочитал.

- Глянь на экран...

Ежики посмотрел. Там - не на экране, а перед ним - просветлел воздух. И в
воздухе этом обрисовался мальчик - большеголовый, кудлатый, лет девяти. В
потрепанной, старинного вида матроске, в залатанных штанах с порванными
застежками у колен, с перекрученной лямкой через плечо. Босой...

- Ой, Яшка!.. Это ты?!

- Тише... Можешь не говорить, а просто думать. Только отчетливо.

- Это ты, Яша? - отчетливо подумал и на всякий случай шевельнул губами
Ежики.

- Не знаю... Такой был Лотик. Тот, который сделал мне окошко. По-моему, мы
похожи... Теперь это я.

Мальчик шагнул от экрана, сел на край пластиковой кадки, из которой росла
высоченная, под потолок, пальма. На левое колено положил правую ступню,
стал осторожно трогать на косточке подсохшую болячку. Облизнул губы...

Как с таким говорить о серьезном? О самом главном?

Но Лотик-Яшка глянул исподлобья печально и требовательно. Черными глазами.
Ежики понял: можно.

- Яшка... Я хочу попросить тебя о помощи.

У мальчика шевельнулись губы.

- Я тоже... - отдалось в Ежики.

- Подожди! У меня очень важное дело! Ну, прямо дело жизни!

- И у меня... - Теперь уже будто не кристалл давал звук, а сам Яшка-Лотик
говорил из-под пальмы. - У меня важнее! Я первый!

Что с ним было делать? Заспоришь - обидится.

- Ну, рассказывай, - вздохнул Ежики.

Яшка сел прямо. Взялся за края кадки. Волосы отбросил рывком головы.

- Я - звезда.

Он стал даже чуточку взрослее и красивее. И это "я - звезда" сказал со
скромной и настоящей гордостью.

А Ежики растерянно мигал.

Яшка проговорил снисходительно:

- Ты спрашиваешь: какая звезда? Объясняю: еще не вспыхнувшая... Теперь у
меня в голове все разложено по полочкам, я знаю смысл.

- Какой... смысл? - почему-то испугался Ежики.

- Слушай. Из меня растили модель Мироздания. Так? Так... Но целой Вселенной
я стать не могу, ведь я только модель...

Ежики вспомнил метровый галион в желтом окне.

- Ну да, - кивнул Яшка. - Как модель кораблика не может стать кораблем. Но
все равно она немножко корабль... А я... Во мне ведь есть что-то
космическое. И одним атомом Вселенной - одной звездой - я сделаться могу!
Ведь во мне звездное вещество.

- Ну... а как ты ею сделаешься? Звездой-то... - робко сказал Ежики.

- Я должен вспыхнуть! А ты мне поможешь.

- Ну уж дудки! - Ежики решил, что спятивший Яшка хочет окунуться в какую-то
горючку, а потом чтобы его зажигалкой! Причем он забыл в этот миг, что
настоящий-то Яшка - кристалл, а не мальчик.

Яшка-Лотик на краю кадки вдруг опрокинулся, привалился к пальме (она,
правда, не шелохнулась), задрал коленки и начал хохотать. Звонко так! Будто
правдашний мальчишка:

- Да ты что придумал! Это же совсем не так! Ой, не могу!..

- Это что у тебя за веселье?! - За дверью послышались шаги.

Яшка прыгнул с кадки, стремительно уменьшился, кинулся к Ежики под
простыню, юркнул в кулак. Повозился там и пропал - видимо, забрался внутрь
кристалла.

Сестра Клара с фонариком возникла на пороге.

- Ты что, экран включал?

- А?

- Мне показалось, что у тебя экран работает. Или есть кто-то...

- Кто?

- Вот я и спрашиваю...

Яшка тихо хихикал в кулаке.

- Я спал, - вполне натурально соврал Ежики. - А вы мне про экран... Я не
знаю, где его тут включают...

- Извини, Мати. Наверно, я сама задремала... Бывает же...

Она тихо притворила дверь.

Яшка-мальчик всплыл над кроватью и повис у потолка, будто подвешенный за
лямку. Несмотря на нелепость позы, он сказал очень веско:

- Я все науки перетряхнул в Информатории. Все узнал и рассчитал. Звезды
часто зажигаются от столкновения. Летят в пространстве два камешка или две
песчинки, и если скорость световая и если они сталкиваются - трах! - масса
возрастает ужасно бесконечно и вспыхивает.

Ежики и сам слышал про такое. Но...

- А как встретишь-то? И как наберешь скорость?

- Наберу, - сказал Яшка, покачивая босыми ступнями (к одной прилипло
семечко клена). - Ты поможешь.

- Как?!

- Да тише ты... Слушай и молчи. Ты сам себя не знаешь. А я чувствую - ты
сможешь, ты же койво... Ты мне дай только первый толчок. Запусти из
чего-нибудь или подбрось. И толкай взглядом! Представь, будто магнитным
лучом гонишь меня вперед, вперед, все выше!.. Это для начала, первые
секунды. А дальше я полечу сам.

- А энергия?

- В Космосе знаешь сколько энергии! Главное, настроиться на нужную волну.

Ежики поверил. И в то, что Яшка взлетит, и в то, что настроится на нужную
волну и наберет скорость. Но грустно стало. И страшно за Яшку.

- Там же пустота... А если ты миллиард лет будешь лететь и не встретишь
никакой песчинки? И не вспыхнешь?

- Когда-нибудь все равно встречу. Хоть в бесконечности...

- А если... когда вспыхнешь... Ты не боишься?

Яшка сверху упал на постель. Ежики пискнул и зажмурился, ожидая удара. Но
даже простыня не шелохнулась. Яшка - настоящий, с репьем в кудлатой голове,
однако совершенно невесомый - сел на край кровати. Зябко взял себя за плечи.

- Страшно маленько... А все равно. Раз я могу стать звездой - я должен.
Иначе зачем я на свете? Валяться в чужих карманах?

Ежики тихо сказал:

- Не в чужих, а в моем.

Яшка быстро оглянулся на него через плечо. Отвернулся опять. И ответил так
же тихо:

- Я ведь все равно не могу быть твоим йхоло. Я живой...

- Разве я говорил, что йхоло? Я думал... что друг...

- А друзей в клетках не держат...

Что тут можно было возразить?

А Яшка, не оборачиваясь, проговорил:

- И дружба ведь не бывает вечная...

- Почему?

- Ну... ты вырастешь...

- А потом умру, - подсказал Ежики. Ему было не страшно, только горько.

- Я не про то... Но люди, они ведь часто забывают. Я куда-нибудь завалюсь
опять... Или ты вдруг потеряешь свою силу, когда взрослым станешь. А кроме
тебя, никто меня в полет не отправит.

Ежики сказал медленно и твердо:

- Ну, хорошо. Но сначала ты поможешь мне.

- Как?

- Слушай.

- Ты не говори. Ты просто думай. Только отчетливыми словами.

Но оказалось, что отчетливых слов нет. Не находятся. И фразы все
перепутались, и мысли. И было гораздо проще и легче разреветься в подушку,
чем начать рассказ о кронверке и о засаде. Потому что чувство загнанности,
тревога, тоска по маме все время были рядом. Они лишь чуть-чуть забылись во
время Яшкиного рассказа. А теперь...

И это второй раз сегодня! Сперва перед Кантором, а сейчас при Яшке. Вот
тебе и воины-итты...

Яшка тронул его за плечо. (Надо же! Невесомый, а чувствуется.)

- Ежики... ты вот что... Сунь меня под подушку вместе с монеткой. И думай,
про что хочешь. Я попробую сам разобраться...

Он пропал. Сидел рядом - и нет. Лишь опять шевельнулось в кулаке. Ежики
послушно затолкал кристалл и монетку под подушку. Вдавился в нее щекой. И
стал думать про все, что недавно было. Вспоминать. Снова загудели коридоры
кронверка, снова телефон, голос (Ежики опять всхлипнул). И белая комната, и
эти трое!

Зачем?

"Яшка, зачем?"

Потом потемнело все, запуталось. И Ежики увидел во сне маму.


В те дальние и счастливые времена, когда Ежики жил в своем доме, ему
нередко случалось оставаться одному. Мама уезжала на день-два то в дачный
поселок Пески к знакомым, то куда-то по служебным делам, то на экскурсию
вдоль побережья. А бывало и так, что звонила вечером:

- Ежики, меня просили срочно съездить на станцию Черная Балка, у них
капризничают диспетчерские схемы. Я вернусь утром. Долго не сиди у экрана -
поужинай и ложись...

Ежики понимал, что мама свои поездки не всегда объясняет точно. Может,
ничего и не случилось на Черной Балке со схемами... Но он не обижался,
зная, что есть у мамы взрослая жизнь, про которую рассказывать ей не
хочется... У него тоже была своя жизнь, и порой он тоже хитрил: "Ма-а, я с
ребятами на площадку в Школьный сад!" Сперва - на площадку, а потом,
глядишь, на развалины башен или в катакомбы... Он считал, что эти хитрости
- без обидного обмана. Просто чтобы не волновать друг друга...

Оставлять Ежики одного мама не боялась. Что может случиться с мальчиком в
доме, который напичкан предохранительными системами от подвала до чердака?
Сыну грозила единственная опасность: мог загрустить в одиночестве.

"Позови ночевать Ярика. Только не переворачивайте дом вверх ногами..."

Однако Ярика отпускали не каждый раз. "Не скучай", - просила мама, уезжая.
Но бывало, что Ежики скучал. Особенно по вечерам. Чтобы справиться с
печалью, он брал тяжелый альбом со стереоснимками. Там была мама. Разная: и
одна, и с отцом, и с ним, с Ежики, и с друзьями...

Теперь этот альбом остался в доме, Ежики не взял его в лицей. Потому что -
зачем? Разглядывать карточки хорошо, когда известно, что мама завтра
вернется. А так... лишь ком в горле и тоска. Другое дело - Голос. Он живой.
Он такой, будто мама есть сейчас, рядом...

Был в альбоме снимок, на котором мама - девочка. Десяти лет.
Хитровато-веселая, с пушистой светлой головой и растрепанными на концах
косами, в мальчишечьей майке и полукомбинезоне с подвернутыми штанинами.
Она сидит в развилке платана и держит на колене самодельный лук и стрелы с
перьями из птеропластика. Забавно так: будто Ежикина одноклассница, и в то
же время знаешь - мама.

В ту пору ему снилось иногда, что в саду с поваленной решеткой и заросшими
беседками они вдвоем играют в индейцев и в пряталки. Пускают стрелы в
сделанные из репейников и палок страшилища, укрываются друг от друга за
постаментами замшелых статуй, продираются сквозь джунгли дрока и пахучих
кустов, на которых синие квадратные цветы со странным названием
"кабинетики"... Потом они гоняются друг за дружкой, борются на мягкой
лужайке, и силы у них равные. (Они с мамой и наяву иногда дурачились, но
взрослая мама в конце концов обязательно заталкивала Ежики в глубокое
кресло: "Вот так мы поступаем с пиратами и немытыми хулиганами!" - "Это
нечестно, ты щекотишься!.. И вообще я тебе сам поддался!" - "Ох уж, рыцарь
какой! Лягался, как сумасшедший кенгуру...")

Да, силы были равные, но Ежики все-таки не решался всерьез швырять девочку
на землю и применять всякие мальчишечьи приемы. И оказывался на лопатках. И
смеялся... Она прижимала к земле его руки, вставала твердыми коленками на
грудь и тоже смеялась. Наклонялась низко-низко. Пушистые косы щекотали
Ежикины голые плечи, а светлая челка девочки падала ему на лицо. И
мама-девочка смотрела сквозь нее. А Ежики, чтобы увидеть ее глаза, отдувал
эту челку от своего лица...

Потом они опять носились по старому саду, и наконец Ежики нашел у
развалившейся беседки длинную доску. Перебросил через поваленный ствол.
Качели!

- Давай полетаем!

- Подожди, я запыхалась...

А он ничуть не запыхался! И немного хвастаясь, подпрыгивает, цепляется за
горизонтальный дубовый сук, закидывает на него ноги, садится. Потом встает
на нем, балансируя. Смотрит на девочку с высоты. У нее на ноге распустилась
широкая штанина. Девочка подворачивает ее, стоя на конце доски. И
поглядывает вверх.

Злая сила шепчет Ежики: "Она тебя победила, когда боролись, отплати ей!
Прыгни на другой конец! Знаешь как полетит!"

Он пугается этой мысли, гонит ее! Никакой обиды нет у него на девочку! К
тому же она, хотя и девчонка, и он зовет ее Вешкой (потому что полное
мамино имя - Иветта), все равно это мама. И разве он может сделать ей хоть
самую капельку плохого?!

Но кто-то коварный толкает Ежики, и он летит вниз - ногами точно на
поднятый конец доски. И Вешка, нелепо взмахнув руками, взлетает. На миг она
замирает в воздухе, прижимает руки к бокам, вытягивается и стрелой начинает
уходить вверх. "Ты этого хотел, да?"

- Я не хотел! Не надо! Вернись!

Но она все меньше, меньше, и вот уже только пустое небо. И пустой сад. И
весь белый свет - пуст. И пустота эта начинает наливаться безвыходным
отчаянием.

- Ма-ма-а!!

И вдруг - шевеление в кустах. Не то вздох, не то стон... Ежики бросается
сквозь чащу. Вешка, болезненно съежившись, лежит на примятых сучьях. Под
носом и на подбородке кровь.

Радость захлестывает Ежики - оттого, что мама здесь. И страх за нее! И
новое отчаяние: она думает, наверно, что он нарочно!

- Тебе больно? Я же не хотел! Мама, прости! Ну, прости, мама!..

От ее боли он зажмуривается, как от своей. И в наступившей тишине слышит
голос:

- Ежики, ты что?

- Мама, я не хотел...

- Да знаю я, знаю... - Теперь мама большая, сидит на краю постели, гладит
его плечо. Он хватает ее пальцы двумя руками.

- Ты уже приехала?

- Нет, я приеду утром. А пока я тебе снюсь...

Ну, все равно. Не выпуская ее руки, он опять закрывает глаза, успокоенный,
почти счастливый...

Проснулся Ежики, когда за окном среди черных листьев еле наметилось серое
утро. Ощущение, что он держит мамины пальцы, было таким настоящим, что
несколько секунд Ежики не шевелился и не дышал. Но уже понимал, что это
остаток сна. И уходил сон безжалостно и быстро...

А может, и Яшка приснился?

Нет, кристалл и монетка были под подушкой. Нервно и нетерпеливо Ежики сжал
их в кулаке. И сразу Яшка зажужжал - торопливо и слегка обиженно:

- Ты же сам виноват. Прежде ты никогда не говорил про мамин Голос. И про
Кольцо. Нужно было сразу...

- Я сейчас... Я скажу...

- Теперь не нужно. Знаю и так... - Яшкин голосок стал чище, тише и
печальнее. - Только я не отвечу на твои вопросы.

- Почему?

- Не могу построить ответ... Я же ничего не знаю о Сопределье, о его
законах. Об этом нигде ни слова. И в Информатории... В нем все - только про
здешнее пространство...

- Яшка, я не понимаю!.. Ведь Якорное поле - оно же есть!

- Оно-то, видимо, есть, - невесело отозвался Яшка. - Я не знаю про другое...

- Про что?

- Есть ли там... твоя мама.

Ежики подавленно молчал. Потом сказал через силу:

- А голос... в телефоне...

- Могло показаться. Или приманка... Или вообще не было ничего... Или было.

- А тот разговор... Кантора и доктора... Что они выбрасывают людей
куда-то...

- Если бы я сам слышал разговор... А тебе запомнилось перепутанно... А
может, и приснилось.

- Да нет же!

Неужели и Яшка не поверит, не поймет?

Яшка ответил виновато:

- Я ведь не говорю, что не было... Я просто не знаю.

- А как узнать?!

- Это можешь только ты. Сам.

- Как?

- Иди опять. Пробивайся. Две попытки уже было, третий раз, может, повезет...

"Как в сказке", - с ознобом подумал Ежики.

- Как в сказке, - серьезно отозвался Яшка. - Поэтому смотри: третий раз не
пробьешься - значит, все... Наверно, такой закон.

- Но второй раз была засада. А если и сейчас?

- А ты плюй на все правила! На все Мђбиус-векторы, темпоральные кольца и
меридианы. Рвись напропалую! - совершенно непонятно и сердито посоветовал
Яшка.

- Знать бы, на что плевать! Я об этих векторах и так ничего не знаю! Я
просто ехал, шел, бежал, вот и все...

- Значит, надо снова, - неуверенно сказал Яшка. - Ехать, идти, бежать.
Только еще быстрее... прямей. Это же третий раз...

- Яш... А ты будешь со мной? Поможешь?

Неловко крутнулось в ладони. Словно крошечный Яшка-мальчик смущенно помотал
косматой головой.

- Я не могу... Ты сначала должен отправить меня.

Вот так... Вот тебе и друг.

- Но ведь это же последний раз! А потом - лети!

- Ну да! - капризно откликнулся Яшка. - А если с тобой что-то случится? Кто
отправит меня?

- Боишься...

- Боюсь... Вдруг тебя поймают, засадят в клинику, меня отберут, выбросят...
Тогда что? Опять валяться в мусоре сто лет?.. Ежики... я ведь и так сделал
для тебя, что умел...

А и в самом деле! Что еще требовалось с Яшки?

- Тебе ведь не выбраться нынче днем на Поле, - опять зажужжал Яшка. - А для
меня, для взлета, сегодня последний вечер. Завтра меридиан выйдет из
совмещенных плоскостей, и это на полгода. Опять столько ждать... Я потому и
рассчитал, я тороплюсь...

- А мне говорил: плюй на все эти законы и векторы...

- Так у тебя же своя дорога. А у меня своя, и законы свои...

Возможно, Яшка хитрил. Просто хотел улететь скорее. Но Ежики уже не спорил.
"Своя дорога... - отдалось в нем. - Своя Дорога..."

- Ладно...


Днем все было как полагается: врач, процедуры, возня с диагностическими
датчиками. Завтрак и обед, безвкусные, как жеваная бумага. Доктор позволил
включить экран, и Ежики включил, чтобы не вызвать подозрений. Чтобы никто
не понял, что внутри у него нетерпение, как взведенная пружина. Он говорил,
что чувствует себя вполне здоровым, только скучно ему. Врач советовал
поскучать пару дней.

После обеда приходил Кантор. Сообщил, что послезавтра приедет тетя Аса.

- Но, Матиуш... у меня к вам просьба. Даже если вы станете жить с
родственниками, учиться можно все равно в лицее. При ваших способностях это
наилучший вариант. Подумайте, а?

Чтобы он отвязался, Ежики обещал подумать. Но думал о другом. О
послезавтрашнем дне. Когда вырвется наконец из лицея и снова - на Кольцо.
На Поле! Третья попытка.

Нет, он не будет спешить, кидаться очертя голову в незнакомые коридоры. Он
дождется или разыщет Рэма, Лис, Филиппа. Он расспросит их, "пограничников",
досконально, подробно. Он терпеливо и обдуманно будет искать нужную Дорогу.
Пока есть Дорога - есть надежда...

Но прежде всего надо было отправить Яшку.

Около одиннадцати вечера Ежики украдкой выглянул в прихожую. Дежурила
сестра Лотта - пожилая и неприступная. Ладно...

С тех пор как живут на свете мальчишки, существует нехитрый прием: в
постель - чучело, а сам - на улицу. Ежики, очень стараясь не шуметь, содрал
со столика пластиковое покрытие, свернул трубу, увязал ее скрученной в жгут
салфеткой. Добавил к трубе махровый халат. Очень удачно, что среди
оставленного врачом лечебного имущества оказалась плоская электрогрелка с
терморегулятором. Ежики поставил его на "тридцать шесть и шесть" и сунул
грелку тоже под простыню. Теперь инфракрасный шпион, если он есть,
зафиксирует спокойно спящего мальчика с нормальной температурой.

Ежики выключил свет. Притих на минутку. Затем на цыпочках подошел к окну.
Медицинский блок находился в новой пристройке. Окна - сплошные, овальные,
выгнутые. Открывались они редко и с трудом - не следовало нарушать
медицинский микроклимат с его кондиционированным и стерильным воздухом. Но
Ежики еще днем расшатал и ослабил упоры. Теперь надавил, и прозрачный щит
нехотя отодвинулся на шарнирах.

Воздух ночного сада вошел в палату. В нем не было сейчас привычной влажной
духоты. Прохладный он был, хороший. Все-таки скоро осень. Словно радуясь
долгожданной свежести, особенно бойко стрекотали ночные кузнечики.

Палата была на втором этаже. Ладно, не привыкать. Главное - сгруппироваться
правильно... Легкая пижамная курточка вздулась, как парашют...

Ежики с полминуты посидел в траве на четвереньках, потер отбитые пятки,
послушал: нет ли там, наверху, тревоги? И, пригибаясь, пошел в парковую
глубину.

Впрочем, прятаться было не от кого, да и темнота стояла полная. Мощные
стволы, кусты и пространство между ними - все черное. И трава. И небо...
Хотя нет - небо черное, но не совсем. Потому что еще чернее листья дубов и
платанов над головой. А сквозь них бьют колючими лучами звезды. Те, к
которым так хочется