к во время обеда, дарили вырезанные из сучьев
свистульки, иногда со смехом просили: "А ну, юнга, расскажи, как ты
обезоружил нашего боцмана". - "Да ну... - скромно говорил Галька. - Это я с
перепугу. Думаю, как выстрелит! Вот и дернул за дуло..."

Были и такие, кто не обращал на Гальку внимания. Но только двое смотрели
враждебно: лейтенант Хариус открыто заявил, что не верит мальчишке ни на
грош, а боцман... ну, этот ясно, почему злился.

Галька жил свободно. Выстроил себе индейский вигвам, часами бродил по лесу.
Или ляжет в траву и смотрит на облака. И думает. О многом...

Думал он и по ночам, один в вигваме. И чем дальше, тем изнурительней
становились мысли. Не давала ему покоя история с трамваем. "Ведь он же
затормозил раньше!.." Ну а самое главное - Гальке уже не казалось, что это
будет здорово, когда бомба разнесет магистрат. И когда полетят повсюду
стекла... Пусть даже никто не пострадает, но наверняка обрушатся хрупкие
фонтаны, повалятся из ниш чугунные рыцари (в том числе и "Колченогий Том",
за которым любил укрываться Галька, когда играли в прятки). И возможно,
вспыхнут пожары...

Шар на маяке, наверно, лопнет и осыплется битыми стеклами от ударной волны.

...А если вдруг выстрел будет неточным и снаряд врежется в гущу домов?!

Утром Галька так и спросил у старшего артиллериста:

- А если выстрел будет неточным?

- Это исключено, - спокойно, даже чуточку лениво ответил Бенецкий. - Я
понимаю твой страх, но он напрасен. Пойдем. - Он повел Гальку в недра
монитора, где пахло сухим теплым железом. Включил фонарик. Открыл в
зарешеченной каютке стальной клепаный рундук. - Смотри.

Внутри лежали длинные холщовые мешочки с черными буквами и цифрами.

- Это артиллерийский порох. Так называемые картузы. Каждый взвешен с
аптечной точностью. Они закладываются в орудие по строгому расчету. Потом
на дуге прицела устанавливается точнейший угол стрельбы. И не просто так, а
в соответствии с таблицами. Вот их сколько... - Артиллерист повел
фонариком. На железной полке стояли одинаковые серые книжки. - Это
гарантирует стопроцентное попадание. Ну? Я тебя убедил?

- Почти, - вздохнул Галька. - Только все же непонятно... Если можно так
точно рассчитать, почему артиллеристы часто мажут по цели?

- А-а... - засмеялся Бенецкий. - Это из-за спешки в бою. При стрельбе по
движущимся целям. Бывает, что не до расчетов, да и расстояние до целей
известно не всегда. И бывают разные артиллеристы... - Пенсне Бенецкого
отразило фонарик. - Да... Мы не промахнемся. Дистанция измерена по карте с
точностью До сажени. Вес пороха высчитан до грамма: артиллерийский заряд
номер три. Отклонение снаряда возможно на два-три метра, не более... А
дальше - дело десанта. Одна его часть - прямо в город, в гости к господину
главному советнику Биркенштакку... Ты ведь обещал показать к нему дорогу?
Ну вот. А вторая группа занимает перешеек и блокирует форт. Господам
артиллеристам придется сдаться. Развернуть крепостные орудия в тыл, в
сторону монитора они сразу не смогут, на это надо не меньше трех часов. И
вести бой с десантом не станут, мы к тому времени возьмем заложников в
городе...

- Биркенштакка, - сумрачно сказал Галька.

- Охотно. Чтобы доставить тебе удовольствие.

Но Галька удовольствия не испытывал. Вид пороховых картузов у него вызвал
совсем другие чувства. И мысли. Пока, правда, неясные.

Но скоро мысли и планы стали точнее.


Монитор "Не бойся" готовился к боевой операции. Механик фан Кауф сменил
белый костюм на замызганную матросскую робу и с помощниками возился в
машине. Матросы перешли с берега в тесные ржавые кубрики. Чистили карабины.

Карабины! Значит, возможна стрельба не только из мортиры! Значит, кого-то
могут и убить? Из-за него, из-за Гальки!

Но он держался спокойно. Он думал.

Отход был назначен на три часа пополуночи. Луна в те вечера вставала
ущербная, но светила еще ярко. Заходила она ближе к утру. Когда уже нет
луны и в мутных признаках рассвета едва проступают очертания берегов, нужно
будет подойти к протоке. Самое время, чтобы проскользнуть в сонном сумраке
мимо форта за остров. В форте и городе, конечно, никто не ожидает, что в
тесную протоку посмеет сунуться вражеский броненосец береговой обороны.

Перед заходом солнца старший артиллерист Бенецкий с матросами зарядил
мортиру. В присутствии любопытного мальчишки. Они с помощью рокочущего
механизма поставили ствол орудия вертикально, уложили в него картузы с
порохом и закрыли их поддоном - круглым щитом из досок, похожим на крышку
для бочки. Пороховая камера была уже, чем основной канал ствола. Поддон лег
внутри орудия на кольцевой выступ.

- А снаряд почему не закладываете? - сунулся Галька.

Бенецкий терпеливо объяснил, что снаряд очень тяжелый. Если его взять из
трюма и вкатить в мортиру сейчас, нарушится центровка судна. Поэтому бомба
ляжет в орудие перед выстрелом. Галька кивнул и спросил деловито:

- А не получится, что порох в мортире за ночь впитает влагу из воздуха?

Старший артиллерист посмотрел на мальчишку с уважением.

- Ты разумно мыслишь. Порох должен быть сухим. Однако всему своя мера.
Артиллерийскому пороху необходимо еще и дышать... Дождя не ожидается, все
будет в порядке. В крайнем случае зачехлим ствол...

А пока оставили мортиру открытой, глядящей вверх.

БЕЛЫЙ ФЛАГ

1

Как бы давая понять, что считает себя членом экипажа, Галька обратился к
озабоченному Крассу официально:

- Господин капитан-командор! Позвольте мне до отхода спать не на судне, а
на берегу, в своем вигваме.

- Почему так? - недовольно отозвался Красс.

- Ну... В кают-компании пусто... Одному там как-то... - Галька умело
изобразил смущение.

- Боишься, что ли? - уже добродушно спросил Красс.

- Нет, но... неуютно все-таки... - Галька вздохнул и посопел.

- А в кубрике с матросами?

- Там же места нет! И духотища.

- А в шалаше одному не страшно?

- Там я привык... Да вы что, боитесь, что я убегу? - спросил Галька с
совершенно настоящей обидой.

- Не боюсь, ступай. Но от шалаша ни на шаг. Выспись как следует, голова
должна быть ясная, глаза зоркие... Перед отходом пошлю за тобой матроса.

- Есть...


Галька улегся в вигваме и стал опять думать, думать, думать. И чем больше
думал, тем яснее понимал, какую глупость он сделал. Да, здесь он в стороне
от подозрительных глаз. Но ведь проникнуть с берега на палубу труднее, чем
из кают-компании. У трапа наверняка стоит часовой! Конечно, он пропустит
Гальку, но незаметно к мортире тогда уже не пробраться.

От досады Галька постукался головой о плоскую трехлитровую флягу, что
лежала у него в изголовье. Галька спал по-походному: на постели из веток,
под старым бушлатом, с жестяной флягой вместо подушки... Фляга на Галькины
удары отозвалась насмешливым гудением: сам намудрил, сам и выкручивайся.

Сквозь ветки вигвама пробивался лунный свет. Он то сиял, то угасал: это
бежали с северо-востока темные клочковатые облака, небольшие и быстрые. И
шумел ровный ветер. Галька стиснул в кармане монетку. В эти дни он с ней не
расставался. Иногда вынимал и разглядывал. Лицо мальчика на монете порой
казалось задорным, словно он подбадривал: не робей. А иногда оно было
укоризненным: ты что же это делаешь, Галиен Тукк?

Сейчас монетку не разглядишь. Галька просто погладил ее пальцами и выполз
из шалаша.

Из береговых кустов он смотрел на монитор. Фигура в берете с помпоном, со
стволом над плечом, конечно, торчала у трапа.

...Но бывают же счастливые моменты! Когда серое широкое облако набежало на
луну, кто-то громко сказал из носового люка:

- Эй, Уно! Иди-ка подсоби, шарнир заело...

Да, дисциплина была на мониторе "Не бойся" так себе. Виданное ли дело,
чтобы на боевом корабле человек уходил с поста? Но балда Уно подкинул за
спиной карабин и пошел...

Давай, Галька!

...На палубе, в тени высокой дымовой трубы (от нее пахло, как от железной
угольной печки), Галька переждал сердцебиение. Так... все, кажется, в
порядке. Сейчас - самое главное. Самое отчаянное. Жизнь или смерть. Тут уж
как повезет...

Святые Хранители и ты, мальчик-трубач, помогите Гальке! Подарите ему
минуту. Всего одну минуту! Сделайте, чтобы никто не взглянул на мортиру,
когда Галька, перегнувшись через край ствола, приподнимет одной рукой край
поддона, а другой выдернет из-под него два или три картуза с порохом! И еще
полминуты - чтобы скользнуть обратно...

А потом - пусть идут к Реттерхальму, пусть палят! Бомба хлопнется в воду,
не долетит! И тогда...

А что же "тогда"? Галька не знал. Даже и не думал. Вернее, думал, но
неясно, урывками. На выстреле с недолетом его планы кончались. Дальше будь
что будет. Месть моряков, когда они догадаются о диверсии? Пусть. Да и не
до мести им будет. Благодарность спасенного города? Галька горько
усмехнулся: не нужна ему благодарность. Пусть наденут лавровый венок на
желтую кожаную куклу с надписью "Galien Tuck".

Главное, чтобы он, Галька, до конца выполнил все задуманное. Чтобы никто не
смог сказать, будто он предатель.

...Часового все еще нет. На корме глухие шаги вахтенного офицера. Но
верхушку орудийной башни с кормы заслоняет труба... Скоро ли опять
спрячется луна? До мортиры несколько шагов. Палуба закидана ветками. Они
свежие, не хрустят, да к тому же Галька тысячу раз играл в индейцев и
знает, как ходить по веткам бесшумно... Вот снова тень. Пошел!..

Полукруглая башня была высотой в человеческий рост. Вертикально поднятый
ствол мортиры торчал над ней еще на метр. Галька взлетел к нему по
изогнутому трапу с поручнями, подпрыгнул, лег животом на широкий срез
орудийного ствола. Живот свело от железного холода. Из жерла дохнуло
запахом пушечной смазки и селитры. И темнота...

До поддона совсем недалеко. Еще перегнуться, чуть-чуть... Ногти зацарапали
доски... В досках есть отверстия: наверно, чтобы "порох дышал"... А, вот,
нащупалось одно! Галька вцепился, потянул. Ну! Сильнее!

То ли доски были слишком тяжелы, то ли деревянный круг притерся к стенкам
ствола - поддон ни с места. Этого Галька не ожидал. Святые Хранители... Ну,
еще немного сил!

Нет, если тянуть со всей отчаянностью, тело перевешивает и можно свалиться
внутрь мортиры. А время-то летит! Вот-вот кто-нибудь появится рядом,
взглянет на башню... Кажется, уже идут! Ветки шелестят!

Галька сам не помнил, как ухнул головой в орудийное жерло. И съежился,
затих - будто перепуганный котенок на дне бочки. Не заметили?.. Ох,
кажется, нет...

Сюда, в короткую стальную трубку мортиры, звуки доносились перепутанно,
смутно, словно отражались от неба: шум деревьев на берегу, шаги, кашель,
голоса... По голосам Галька различал, что недалеко от башни остановились
двое. Разговаривают. Да и слова можно разобрать.

- ...дисциплина, как у сезонников на угольной барже... - Это Красс.

- Немудрено. Столько месяцев бродячей жизни. Мы уже не военное судно, а
полудикий капер. - Это артиллерист. - И сколько еще все продлится, одному
Богу ведомо...

Красс ответил неразборчиво. Бенецкий сказал:

- Нервы. В лунные ночи меня теперь тянет на скорбные откровения... Я
понимаю, мы офицеры. Но иногда здравый рассудок просто вопит: господа, кому
это нужно?

- Вопит, - коротко согласился Красс.

- Да... Подумать только: какой ерундой мы занимаемся. А ведь я, автор
монографий по баллистике, профессор прикладной математики, мог бы сейчас
преподавать в академии флота. А вы - командовать клипером где-нибудь на
австралийской линии.

- Пожалуй, - согласился Красс. - Хотя едва ли... У меня есть другие планы.
Но, уж конечно, не это ползанье на брюхе по мелководью. Однако что
поделаешь, господин Бенецкий. Пока нет мирного договора, нам просто некуда
деться.

- Вам хотя бы в одном проще: вы, к счастью, без семьи.

- Тоже мне счастье, - вздохнул Красс.

- В данном положении - счастье... А у меня жена и сын остались в Регеле.
Генерал Барен, тамошний военный губернатор, тупая скотина, объявил их
гражданскими пленными. Сынишка ходит в местную школу, и ученики в классе
травят его. Если позволите, капитан, когда мы возьмем заложников, я обменяю
Биркенштакка на семью...

- Разумеется. Если штаб согласится... А впрочем, на кой черт нам спрашивать
согласие у штаба?

- Я тоже думаю... Сыну десять лет. Кстати, очень похож на нашего юного
лоцмана, только помладше. Я, когда на этого мальчишку смотрю, просто,
знаете, в глазах щиплет... И до того горько, что мы его обманываем...

Галька перестал дышать. Стало очень тихо. Казалось только, что шелестят
темные облачные клочья - они летели над Галькой в зеленом круге неба.
Наконец Красс громко сказал:

- А в чем, собственно, мы его обманываем? Я изложил наш план мальчику и
подробно, и честно.

- Да, - так же громко отозвался Бенецкий. - Я не это имел в виду. Я о том,
что мы вынуждены вмешивать ребенка в военные дела и не можем ничем помочь
ему.

- Придет время - поможем... Эй, Уно Квак! Смирно! Вы почему ушли с трапа?
Вы, кажется, часовой!

- Но, господин капитан... - Голос Уно был плачущим. - Боцман позвал, велел
помочь развинтить ша...

- Молчать! Если вы еще раз покинете пост, я просто-напросто прикажу
расстрелять вас! Ясно?

- Так точно, господин капитан-командор... Только я ведь на минуту. И
боцман... И от кого караулить-то, пусто кругом... Что за служба, Господи.
Лучше уж и правда на тот свет...

- Ступайте, не хнычьте... Послушайте, Бенецкий, ударный спуск уже поставлен
на затравку?

- Да, капитан. Только надеть капсюль...

- Мне пришло в голову... - Красс, кажется, коротко засмеялся. - Что, если
грохнуть сейчас холостым? Для учебной тревоги. Чтобы встряхнуть этот
юр-тогосский сброд, именуемый экипажем!.. Во время переполоха увидим, кто
чего стоит. А зарядить орудие снова мы до отхода успеем, запасной порох еще
есть... А?

- Как скажете, капитан, - бодро отозвался Бенецкий.

- Пожалуй, так и сделаем. Несите капсюль

- Есть... Хотя...

- Что?

- Шесть миль до города. В форте услышат выстрел...

- А, черт! Вы правы. А жаль...

Голоса заглохли. Капитан и артиллерист, видимо, отошли.

Наверное, каждый поймет, что почувствовал Галька в конце их разговора. На
миг показалось, будто он уже летит в огненном вихре прямо к луне. Еще
секунда, и кинулся бы из мортиры! На глазах у офицеров! Но не кинулся,
только отчаянно зажмурился...

Да, смелый был мальчишка Галиен Тукк, ничего не скажешь... И, лишь услышав
об отказе от "учебной тревоги", он совершенно ослаб от только что
пережитого ужаса. Понял, что еще немного, и, наверное, случилась бы
неприятность, которая бывает при очень большом испуге у малышей.

И тут, хотя и обмирал Галька, искоркой прыгнула в нем ехидно-озорная мысль:
вытащить порох не удалось, но зато была полная возможность подмочить его.

А в самом деле!.. На войне героическое часто перемешивается... ну, скажем,
с не очень героическим. Да и ладно, лишь бы порох сделать сырым..."


- Ну и что? Подмочил? - хихикнул мальчик.

- Н-нет. Прикинув, Галька понял, что у него не хватит... гм, внутренних
запасов. Заряд-то громадный. Но идея осталась!


"Галька не дыша глянул из-за края ствола. Уно понуро стоял у трапа, к башне
спиной, офицеры ушли. Галька дождался летучего сумрака, бесшумно
перекинулся из мортиры, тихо съехал с башни на ветки палубы, в тень.
Неслышно скинул штаны и голландку, пояском привязал одежду к голове. И
скользнул без плеска с пологой, уходящей в воду палубы.

"А-а-а-й-й.." (Но молча, про себя!) Ох и неласкова ночная августовская
вода. И не вздрогнуть, не булькнуть. Надо ждать, чтобы медленное течение
само пронесло тебя вдоль монитора, дальше, за поросший ивняком выступ
берега.

Когда Галька выбрался на сушу, каждая клеточка тела трепетала от озноба. А
ведь это было только начало.

Он кружным путем пробрался в свой вигвам. Ремешком притянул к груди большую
плоскую флягу. Посидел на корточках, всхлипывая от холода и страха. И снова
нырнул в кусты. В ночь.

Всю одежду Галька оставил в шалаше. Он понимал, что никакая материя, даже
самая малая тряпица, не высохнет быстро. На поддоне от нее надолго
останутся влажные пятна, их заметят, когда станут закладывать снаряд.

Галька скользнул в воду в сотне шагов от монитора, выше по течению. И опять
стиснул его холод. Галька присел на песчаном дне. Забулькала фляга,
отяжелела. Галька заткнул пробку. Погрузившись по самые ноздри, он отдался
течению.

Не заметили, не окликнули. Вот и покатая стальная туша. Цепляясь за швы
броневых плит, рассаживая колени о заклепки, Галька полез по скату палубы в
тень башни.

Голый человек при опасности чувствует себя вдвойне беззащитным. Галька
обмирал при мысли, что его могут поймать такого. Сколько будет злобного
гогота! Неужели так и расстреляют? В приговоре Галька не сомневался, Красс
предупреждал, что законы войны одинаковы для взрослых и для мальчишек.
Хотя, наверно, стрелять не решатся: город недалеко. Вздернут на гафель? Или
проще - камень на шею? Иди, мол, откуда вылез.

Да, но сперва пусть поймают! Галька слегка разозлился. Нащупал языком за
щекой монетку - свой талисман. "Мальчик из далекого города Свет Звезды, ты
ведь поможешь, верно? Ты самый смелый из всех Великих Хранителей. Потому
что маленькому быть смелым гораздо труднее, чем взрослому..."

То ли помогла монетка, то ли просто удача шла рядом с Галькой. Никто не
заметил его, когда он, прикрываясь ветками, обсыхал в тени башни. (Он
дрожал, и в недрах монитора ощущалось дрожание: там разводили пары.) Никто
не видел, как скользнул он в ствол. И не звякнула фляга, не стукнули под
пятками доски. И вода лилась бесшумно - из горлышка в отверстие поддона.
Правда, медленно лилась: порох впитывал ее неохотно. Однако и это
кончилось, хотя длилось мучительно бесконечно.

И обратный путь был удачным, если не считать, что река показалась еще
холоднее.

...А через два часа, когда он в вигваме, под бушлатом, все еще вздрагивал
во сне от пережитого, раздался добродушный голос:

- Эй, лоцман! Капитан кличет, пора...

2

Когда над рекой стала растекаться белесая муть рассвета, монитор "Не бойся"
вошел в протоку.

...Весь путь до назначенного за Китовым островом места Галька стоял рядом с
рулевым, на решетчатом мостике. Здесь же были Красс и Бенецкий. Галька
шепотом советовал: "Чуть левее... Вон на тот большой куст... Теперь
держитесь у самого берега..." Машина утробно рокотала в железных
внутренностях броненосца, мостик вибрировал. Галька оглядывался на трубу.
Из нее вылетали сгустки дыма и смешивались с сумраком. Луны уже не было.
Иногда мерцали в дыму искры. Красс велел зачехлить ствол мортиры. А то,
мол, одна искорка в отверстие поддона, и орудие шарахнет раньше времени.

- Не так ли, юнга? - Красс положил Гальке на плечо узкую ладонь. - Раньше
времени нам шум ни к чему...

Ха! Они не знали, что никакие искры не страшны верхним картузам пороха!..

Мутно чернеющий на обрыве форт миновали благополучно. Теперь справа, за
горбатой и мохнатой спиной острова, тихо двигался силуэт Маячной башни.
Машина еле бормотала. Когда башня спряталась за верхушкой растущего на
острове кривого ясеня, Галька быстро сказал:

- Здесь...

Сразу грохнула на корме, заскрежетала якорная цепь.

- Услышат же! - притворяясь испуганным, сказал Галька.

- Теперь это уже не важно, - сухо отозвался Красс.

Отдали и носовой якорь, чтобы монитор не развернуло течением. Зарычали
брашпили, подтягивая цепи.

Быстро светало, небо над островом сделалось желтым, шар на Маячной башне
заискрился. Матросы сбрасывали ветки с двух десантных шлюпок. Было зябко и
пахло болотом.

Загудела броневая палуба: это от носового люка везли по рельсам на тележке
снаряд - чудовищную черную тыкву с похожей на хвостик фитильной трубкой.

Даже по тогдашним понятиям система была допотопная: орудие гладкоствольное,
заряжалось с дульной части, фитиль бомбы поджигался вручную в строго
рассчитанный момент. Галька все это знал. Теперь он следил, как опускается
ствол и матросы вкатывают с тележки