к с погонами инженер-поручика и гладкой уставной
прической перекладывал на столе бумаги. Потом сказал, оглянувшись на
портрет Верного Продолжателя:

- У всех или тетя, или жена, или... еще кто-то. А как быть с пользой
отечеству?

Такие были времена. Сейчас Валентин сказал бы этому писарю, что пользу
отечеству, которому давно уже никто не грозит, он, Волынов, и зажравшиеся
генералы понимают по-разному. А тогда сумел только с жалким апломбом
возразить, что художник полезнее для отечества в своей роли творческой
личности.

- Отечеству виднее, - с зевком сказал инженер-поручик. - Впрочем, решение
насчет вас, кажется, еще не окончательно. С вами хотят побеседовать...
там... - Он кивнул на внутреннюю дверь. - Пройдите...

Там, в комнате с голыми стенами, с пустым конторским столом и тремя
стульями, сидели двое. С неуловимой одинаковостью лиц, хотя и совершенно не
похожие. Один - пожилой, с бульдожистой умной мордой, второй - тощий,
ушастый, ровесник Валентина. С клоунским изломом бровей над очками.
Характерная физиономия. "С этакой запоминающейся рожей - и работать в такой
конторе", - первое, что подумал Валентин.

Его вежливо попросили сесть. Бульдожистый дядька излишне старательно
пощупал бедного Валентина Волынова глазами.

- Ну и как вы, Валентин Валерьевич, относитесь к службе в славном
оборонительном корпусе Восточной Федерации?

У Валентина нервно подрагивали пальцы, но, несмотря на это, он чувствовал
облегчение. Потому что понял уже: игра.

"И не очень умная к тому же..."

Он сказал, подбирая слова:

- Трудно говорить об отношении... когда предлагают разом сменить образ
жизни, все поломать...

- Ну а как же с патриотическим долгом! - старательно вскинулся лопоухий.

Его пожилой коллега (видимо, начальник) поморщился:

- Ладно тебе... - И сказал Валентину: - Мы не из армии.

- Вижу, - вздохнул Валентин.

- Почему?! - вскинулся опять лопоухий.

Валентин помолчал, сколько позволяла ситуация, потом позволил себе
улыбнуться чуть снисходительно (хотя внутренняя дрожь не совсем еще
улеглась).

- Я мог бы изобразить проницательность, сослаться на интуицию и так далее.
Но дело проще: я вас вспомнил. - Он смотрел на лопоухого. - Мы оба учились
в архитектурном, только я у дизайнеров, а вы на градостроительном
факультете, в новом корпусе. А потом, по слухам, вас... пригласили работать
в Ведомство.

Бульдожистый обрадовался искренне, как-то по-домашнему:

- Узнал! Я же говорил - узнает! Профессиональная зоркость у человека!

Лопоухий натянуто улыбнулся. Валентин сказал:

- Косиков Артур... Отчества, конечно, не знаю.

- Львович... - Артур вдруг заулыбался по-настоящему, снял очки, пощелкал
ими по кончику утиного носа. - Мы на втором курсе были вместе в жюри
конкурса "Сумасшедшие проекты", даже поспорили малость...

"Идиллия юности..." - горько мелькнуло у Валентина.

Бульдожистый приподнялся с заскрипевшего конторского стула, протянул руку:

- А я Аким Данилович... - Рука была мягкая, теплая. - Давайте, значит, к
делу... Вы, Валентин Валерьевич, как относитесь к нашему Ведомству? - Он и
Артур неуловимо насторожились, несмотря на улыбки.

- Ну, как... - начал Валентин столь индифферентно, что при желании можно
было заподозрить легкую иронию. В допустимой мере. - Видимо, как и положено
лояльному гражданину. С пониманием важности вашей миссии и должной мерой
почтения...

- Без предубеждения, значит, - уточнил Аким Данилович.

- А чего мне "предубеждаться"? - отозвался Валентин с хорошо рассчитанной
мальчишеской беспечностью. - Вы - те, кто знает все и про всех, и вам
наверняка известно, что я далек от всякой политической возни. В
бесцензурных альманахах не участвую, с иностранными издательствами
отношения поддерживаю строго через наших бдительных посредников из Бюро по
охране авторства. И даже, победив в Амстердамском конкурсе, за медалью в
Голландию не летал. По причине тетушкиной хвори. Здесь медаль вручали, на
собрании творческого актива... С активистами из столичной оппозиции тоже не
в контакте.

- По причине идейного несогласия с ними? - с интересом уточнил Аким
Данилович.

- И по причине образа жизни, - пожал плечами Валентин. - Я же для детских
книжек картинки рисую. Это работа достаточно отрешенная от политической
остроты...

- Как ни старайся, а совсем от нее не отрешишься, от остроты-то, -
повздыхал Аким Данилович. И спросил без перехода: - Вы как насчет того,
чтобы помочь нам?

То ли от растерянности, то ли от желания кончить все разом, Валентин
брякнул хмуро и дерзко:

- Вербуете, что ли?

Артур вздернул клоунские брови и напружинился опять, а добродушный Данилыч
пояснил доверительно:

- До зарезу нужен знающий человек. Сами понимаете, искусство - это
идеология, наша важнейшая сфера. И нужна объективная информация. Так
сказать, с анализом, что там происходит, в творческих мирах. Не выдумки и
сплетни дураков стукачей (таких у нас достаточно), не доносы завистников, а
реальная и масштабная картина. С обобщениями. Не для каких-то мер или
карательных акций, упаси Господи. Просто чтобы ориентироваться в этих
процессах. Для профилактики, для помощи хорошим людям, в конце концов... А?

Валентину казалось, что он увязает в чем-то холодно-липком, без надежды на
помощь.

- Видите ли... круг моих знакомств очень ограничен. Вы, наверно, думаете,
что я кручусь в среде артистов, режиссеров, живописцев, а я...

- Да знаем, знаем, - сказал Аким Данилович. - И все же... Ну а если надо,
можно немножко и расширить круг-то. Для пользы дела... Вы же понимаете,
Валентин Валерьевич, что никакая страна не может существовать без системы
безопасности, и обязанность сознательных людей - помогать нам. Уж простите
за громкие слова, но гражданский долг... Артур Львович тут правильно
напоминал...

Ненавидя себя, Валентин пробормотал:

- Долг-то долгом, но надо к этому и склонность иметь, способности... Опять
же и время требуется, а у меня работа с утра до ночи...

Лопоухий Артур насадил на утиный нос очки и проговорил вроде с сочувствием,
однако и с иезуитской вкрадчивостью:

- Времени у художника всегда, конечно, мало... Однако, если им... - Он
посмотрел на дверь, за которой стучал на машинке инженер-поручик Ряжский. -
Если им не захочется оставить вас в покое, времени может не оказаться
вовсе. Для творческого процесса...

"Сволочь", - тоскливо выругался про себя Валентин.

Аким Данилович не спеша поднялся.

- Мы ведь вас, голубчик, не торопим, вы подумайте. А денька через три, с
вашего позволения, позвоним...


И Валентин думал. Целый день и целую ночь. И еще день. Ощущение ловушки,
безысходности не исчезало, и Валентин безуспешно пытался найти хоть
какой-то выход.

Что ему грозит, если откажется? Судьба "недоделанного" подпоручика в
каком-нибудь строительном гарнизоне под командой полуспившихся кадровых
солдафонов? Гадко, но, в конце концов, это не на всю жизнь. Рисовать
худо-бедно он сумеет и там. Жены-детей пока, слава Аллаху, нет, а тетку
старушки подружки одну не оставят... А может, еще его и не заберут, может,
просто пугают? Едва ли... И могут не просто в казарму загнать, а еще и
закрыть перед художником Волыновым издательства, пришить какое-нибудь дело,
и доказывай, что ты не жираф во фраке... Но, как ни странно, даже такой
поворот не очень пугает, только озноб от злости. Главное - не это. Есть
причина, которая любому здравомыслящему человеку показалась бы в такой
ситуации самой пустяковой, не второстепенной даже, а "десятистепенной".
Вообще не причиной... Было Валентину до боли, до слез жаль расставаться с
"Репейником".

...С этой компанией он познакомился случайно. В начале июня. В тот день он
с утра прихватил альбом и пустился в "свободный поиск" - делать наброски с
играющих в переулках и скверах ребятишек. Это была необходимая, черновая
работа иллюстратора. Впрочем, говорить "черновая" неверно. В этом слове
есть что-то сумрачное, а она приносила Валентину радость. И веселый азарт
охотника, хотя и смешанный со смущением.

Дело в том, что эти вот беглые зарисовки, это наблюдение со стороны за
ребячьей жизнью заменяло художнику Волынову непосредственное общение с
детьми (которое, казалось бы, так необходимо тому, кто работает над
иллюстрациями для детских книжек). Тесных знакомств с мальчишками и
девчонками он не заводил, "внедряться" в компании ребят не умел. Стеснялся.
Это осталось, видимо, от детства, когда Валя Волынов был "неконтактным"
мальчиком из художественной школы и знал только одного друга - Сашку.
Конечно, приходилось в ту пору и в футбол гонять, и на озеро бегать, и даже
дрался он пару раз (оба раза неудачно). Однако в той шумной жизни он
все-таки чувствовал себя гостем. Вот и сейчас - взрослый уже человек,
достигший, несмотря на молодость, кое-каких успехов, - он по-прежнему
робел, сталкиваясь лицом к лицу с неугомонным ребячьим миром. С его
раскованностью, веселостью и неожиданной прямотой вопросов.

Он до сих пор ощущал себя робким мальчиком, который стоит в стороне и с
завистью смотрит на беззаботных и смелых сверстников, занятых увлекательной
игрой, а попроситься в компанию не смеет: вдруг не возьмут, да еще и
посмеются...

Изредка приглашали его выступать в школы и летние лагеря, но это были
"официальные мероприятия", там ни о каких контактах и помыслить было
нельзя.

А вот в то июньское утро Валентину повезло впервые в жизни. Он оказался на
берегу Васильевского озера, неподалеку от пляжа. Здесь бултыхались в воде
несколько шумных пацанят. Валентин едва нацелил карандаш, как на
травянистый пологий берег с разгона вылетел большой катамаран с пестрым
индейским парусом. Полдюжины загорелых мальчишек соскочили с палубы и
начали что-то осматривать, поправлять, подтягивать.

Валентин чутко уловил необычность в их отношениях друг с другом. Не было
привычной колючести, этих неизменных (хотя и полушутливых, но с привкусом
агрессивности) реплик: "Ну-к, блин, шевелись шибче", "Куда тянешь, козел",
"Парни, дайте ему по кумполу, чтоб проснулся"... Если кто-то смеялся, то не
над другим, а словно делился этим смехом с остальными. И даже самый
маленький - круглолицый пацаненок лет восьми - вел себя среди них как
равный...

Они стали снимать парус. Наверно, для ремонта. Валентин подошел и сказал с
напускной небрежностью:

- Привет, мореходы. Не возражаете, если я вас малость порисую? Работа
такая...

Была среди них и девчонка. Бойкая, лохматая (потом оказалось - Галка по
прозвищу Мушкетерша). Она посмотрела на альбом Валентина и отозвалась чуть
кокетливо:

- Пожалуйста... Если только позировать не надо...

- Не надо...

Он сел неподалеку на валун, зачиркал карандашом, набрасывая гибкие фигурки
юных матросов, растянутый на траве парус и вытащенный на берег катамаран.
Но рука работала машинально, а сам он все сильнее прислушивался, все
внимательнее приглядывался к необычной команде.

Где-то через полчаса примчалась к берегу моторка. Выскочил на берег рослый
дядька со светлыми кудрями и выпуклым животиком под тельняшкой. Поговорил с
ребятами, хохотнул над чем-то, подошел к напрягшемуся Валентину. Добродушно
и без церемоний спросил:

- Можно глянуть, что нарисовали?

Валентин со вздохом отдал альбом. Дядька в тельняшке взглянул на верхний
рисунок, потом полистал. Уже по-иному, внимательно посмотрел на Валентина -
очень синими, с солнечными точками глазами.

- О, да вы профессионал...

Валентин неловко развел руками: куда, мол, деваться-то... Собеседник
протянул большую ладонь:

- Игорь Тарасов. Адмирал этой пиратской команды.

- Волынов. Валентин...

Пушистые брови Тарасова сошлись и разъехались.

- Простите... Тот самый?

- M-м... в каком смысле?

- Впрочем, что спрашивать. Авторский почерк, как говорится, налицо...

- Черт подери, неужели у меня и правда какая-то известность? - искренне
удивился Валентин.

- Рад познакомиться, - решительно заявил Игорь Тарасов. - И в этом
знакомстве, кроме удовольствия, есть для меня и кое-какая корысть.
Позволите изложить?

- Валяйте, - улыбнулся Валентин, поддаваясь напористой веселости Тарасова.

Оказалось, что Игорь Тарасов руководит ребячьим клубом "Репейник".
Вообще-то он, Игорь, работает в газете "Шаги науки", но газетка маленькая,
выходит раз в две недели, работа не бей лежачего, и почти все время Тарасов
отдает "вот этим обормотам". Занимаются они многими делами. В прошлом году
отправлялись в долгие походы на велосипедах, в этом начали осваивать
морскую науку. А еще у них есть кинокамера "Квадрат", и они затеяли съемку
мультфильма на тему нынешней школьной жизни и существующих в ней порядков.
И вот если бы Валентин... "Простите, как отчество?.. Ну и хорошо, что без
него..." Вот если бы Валентин заглянул к ним и глазом профессионала глянул
на придуманных и нарисованных ребятами персонажей... Раз уж его, Валентина,
и "репейчат" свела здесь судьба...

Валентин был благодарен судьбе.

В "Репейнике" он обрел наконец тот ребячий круг, о котором с детства
мечтал. Здесь он перестал ощущать дурацкую скованность, которой мучился
раньше, когда сталкивался с живыми, не нарисованными ребятами. Мало того.
Здесь они были такими, каких он очень хотел встретить в свои ребячьи годы и
не встретил: дружные, доверчивые, смелые, не дающие друзей в обиду... Через
неделю он стал своим среди своих. С Алькой Замятиным и Сережкой Демидовым
(художником от Бога!) он рисовал героев мультфильма "Привет, родная
школа!", расписывал с ребятами стены клубной кают-компании, таскал на
плечах малышей и пел вместе со всеми под гитару песни юного поэта и
музыканта Бориски Фогеля...

Мультфильм увлек его так, что этим делом он решил заняться всерьез и
попросил Сашку сконструировать домашний станок для мультсъемки (как
художник, Валентин работал для местной студии и раньше, но в технике съемки
ничего не понимал). Он решил попробовать себя в конкурсе
мультипликаторов-любителей (и попробовал потом, и победил)...

"Репейнику" жилось нелегко. Дамы из местного нарпросвета терпеть не могли
"тарасовскую банду" за независимый нрав, местное начальство старалось
выжить ребят из арендованного полуподвала. Игоря то и дело таскали на
всякие разборы и комиссии. Но "репейчата" не унывали.

Валентин с чисто мальчишечьей безоглядностью окунулся в ребячью жизнь. Это
было время расцвета "Репейника". Какие там люди собрались! Не просто клуб,
а спаянная команда. Особенно Алька Замятин, Бориска Фогель, Сережка Демидов
по прозвищу Винтик. И Галка Мушкетерша... А всего - двадцать пацанов и
девчонок, живущих как одна семья... С Игорем Валентин тоже сошелся довольно
коротко, хотя в Тарасове иногда и проскальзывала ревность: очень уж
"репейчата" "прилипали" к Валентину. Впрочем, ревность была без обиды. Тем
более, что ни на какое командирство Валентин не претендовал. Ему хорошо
было быть мальчишкой среди мальчишек...

И теперь все это - псу под хвост? На свалку? За что?

Так в барахтанье бесполезных мыслей провел Валентин больше суток. А вечером
вдруг позвонил Артур Косиков. Сказал будто давнему приятелю:

- Слышь, я к тебе заскочу сейчас. Кой-чего уточним...

Пришел и был не похож на вчерашнего официального Артура Львовича. Сразу
взял быка за рога:

- Я знаю, ты все в затылке скребешь. Но ты подумай, чудак человек, тебя же
не в доносчики зовут. Не просят стучать, если кто где анекдот трепанул или
продовольственное снабжение ругает. Да и все равно ты не стал бы это
делать... А вот характеристику настроений в кругу поклонников всяческих муз
- общую, даже без имен! Или, скажем, составить отзыв на какой-нибудь
попавший к нам изобразительный материал, проанализировать документы! Здесь
интеллигентный и независимый ум нужен!.. В конце концов, мужик ты или нет?

- То есть?

- Ну, тяжелое это дело, неприятное, я понимаю, - проникновенно заговорил
Артур, глядя на Валентина из-за съехавших очков. - Но оно же необходимое.
Государство без Ведомства не может, а Ведомство без информации - ноль. А
где ее брать - объективную, честную информацию? Только так... Ну, черная
работа, да, но разве по-мужски это - бежать от черной работы? Кто-то
должен...

"Психолог..." - с унылой злостью подумал Валентин.

Артур же сказал буднично, словно между прочим:

- Хлопот у тебя прибавится лишь самую малость. Зато, с другой стороны...
глядишь, зря дергать не станут.

- Ты чего имеешь в виду?

Артур ухмыльнулся:

- Знаешь, сколько "писателей" про тебя сочинения в разные места шлют?

- И вам в том числе?

- Спрашиваешь!.. Знаешь хоть, что тебе клеят?

- Догадываюсь, - сказал он сквозь зубы.

- Может, и не догадываешься. Мистицизм и чуждые идеи в искусстве книжной
графики, это само собой. А еще и растление наших славных деток, причем не
только идеологическое... Связался, мол, с пацанами из ребячьего клуба,
ошивается там каждый день, а зачем? Добро бы деньги получал, как
педагог-руководитель, а то ведь... С чего бы это?

- Пугаешь, что ли? - Тоненько, на грани ультразвука, зазвенело в ушах -
признак близкой ярости, когда уже не думаешь о самосохранении.

Но Артур проговорил примирительно:

- Не пугаю. Я-то вполне понимаю тебя... Но и ты пойми: нам очень нужны
умные люди. Знающие... А устанешь или надоест - иди с миром. Насильно не
держим.

Они сидели в комнате Валентина. В клетке чирикал бестолковый, не
разговаривающий, но любимый попугай Прошка.

"А ведь он не выживет без меня, подохнет", - подумал Валентин. Однако уже
без унылости и бессилия. С пружинной скученностью в душе. Он ясно посмотрел
в покрасневшие, кроличьи какие-то глаза Косикова... Нет, к самому Артуру он
ничего не имел. Делает свою работу человек, что с него возьмешь... Но какая
равнодушная к чужим судьбам сила стояла за Артуром Львовичем Косиковым,
несостоявшимся архитектором, шурупчиком всемогущего Ведомства! Сила,
которая почему-то считала себя вправе походя ломать жизнь любого человека,
в том числе и его, Валентина Волынова. Отрывать его от тех, кого он любит.
Губить его дело, растаптывать душу и самолюбие...

Кидаться под чугунный каток, чтобы он раздавил тебя, даже не заметив?
Оторвал бы от ребят, от Альки, Бориски, Сережки, Галки, от восьмилетнего
"репейного" барабанщика Антошки Лапина, которого все вместе укрывали и
защищали от пьяницы отчима? От славных бесенят Светки и Юрика Петушковых -
любимцев "Репейника"? От той незамутненной жизни, которую он наконец-то
нашел в конце третьего десятка жизни?

Валентин сказал с усмешкой готового к решению человека:

- Сейчас ты разумно аргументируешь. А зачем же вчера-то этот спектакль
устроили? С вызовом, с мобилизацией...

Артур Львович Косиков ухмыльнулся с неосторожной ноткой самодовольства:

- Методика. В соответствии с рассчитанным индексом вербуемости. Для
начала-то всегда нужна затравка...

- Значит, затравка... Индекс... - без выражения сказал Валентин.

- Ага... Ну так что, а? Заметано?.. Данилыч, правда, говорил, что я зря
спешу. Мол, тебе надо не меньше трех дней, чтобы согласиться... А по-моему,
он это зря. А?

- Зря, - кивнул Валентин. - А ля гер ком а ля гер...

- Что?

- Я сказал: на войне как на войне.

- А! - по-своему понял Артур. - Ну, я говорил, что все будет о'кей. Что ты
свой человек...

3

Итак, они сидели друг против друга - Валентин на кровати, Абов на
откидушке.

- К вам-то, я полагаю, это не относится. Фактор страха, - повторил Абов.
Кажется, без всякого подтекста.

- Отнюдь... Очень даже относится. Относился, вернее... Индекс вербуемости
был рассчитан точно, - тяжело сказал Валентин. - Ко мне не относится
другое. Я никогда не был "вашим" человеком.

- Как это? - Припухшие веки Абова живо шевельнулись и опустились, маскируя
острый интерес. Это напускное равнодушие отозвалось в Валентине неожиданно
болезненным уколом. И вдруг захотелось горько выплеснуть одному из этих то,
что долго носил в себе. Не отрывочными намеками, как раньше, а открыто, от
души. Тем более, что твердым болезненным комком сидел в памяти случай с
Илюш