оймем.
   - Здесь ты моя, - пробормотал Хуан, - здесь и сейчас - это единствен-
ное истинное. Какое нам дело до того свидания, до тех невстреч? Откажись
идти, взбунтуйся, швырни проклятый этот пакет в канал или тоже ищи  меня
там, как я ищу тебя. Не может быть, чтобы  мы  не  встретились,  теперь,
после всего. Пришлось бы нас убить, чтобы мы не встретились.
   Я почувствовал, как она в моих объятиях  сжалась,  напряглась,  будто
что-то в ней оборонялось, не хотело уступить. Нам вдруг  стало  холодно,
мы укутались влажной простыней и видели, как  забрезжила  заря,  слышали
запах наших утомленных тел, ночной пены, сплывавшей с нас, простертых на
берегу, где прилив оставил мусор, щепки, битое стекло.  Теперь  все  уже
было в прошлом, как сказала Элен, и ее чуть  теплое  тело  было  в  моих
объятиях тяжелым, как беспощадный отказ. Я целовал ее, пока она со  сто-
ном не отвернулась, я прижимал ее к себе, звал ее, умоляя еще раз помочь
мне встретить ее. Я услышал короткий, сухой смешок, и ее рука  легла  на
мои губы, отстраняя меня от лица.
   - Мы тут так легко все решили, - сказала Элен, - а  возможно,  в  эту
самую минуту ты страдаешь оттого, что ходишь голый по коридорам, или от-
того, что у тебя нет мыла, чтобы помыться, а я, может быть, пришла туда,
куда должна была прийти, и передаю пакет, если его надо передать. Что мы
знаем о нас самих там? Зачем воображать себе это  в  последовательности,
когда, возможно, все уже решено в городе, а то, что здесь, - лишь  подт-
верждение?
   - Пожалуйста, - сказал Хуан, ища ее губы. - Пожалуйста, Элен.
   Но Элен снова засмеялась в темноте, и Хуан отпрянул от нее, и нащупал
выключатель, и из небытия появились волосы Элен, прикрывающие  закинутую
за голову руку, небольшие торчащие груди, пушок на  животе  и  короткая,
полная шея, плечи изящные, но крепкие - их силу  ему  приходилось  поко-
рять, упорно вдавливать их в постель, пока не удавалось  припасть  к  ее
стиснутым, твердым губам, а потом заставить разжать их со стоном.  Колю-
чий луч света вонзился в последнюю усмешку Элен, и  Хуан  увидел  широко
раскрытые глаза, огромные зрачки, выражение торжествующего зла,  бессоз-
нательного запрета собственному желанию, которое теперь укрылась в руках
и ногах, обвивавших тело Хуана, ласкавших его и призывавших, пока он  не
припал к ее спине, зарывшись губами в волосы,  заставляя  ее  раздвинуть
бедра, чтобы грубо проникнуть в нее и остаться там всей своей  тяжестью,
углубляясь до боли, зная, что стоны Элен  от  наслаждения  и  отвращения
вместе, от  неистового  наслаждения,  которое  заставляло  ее  судорожно
вздрагивать, откидывать голову то вправо, те влево под зубами Хуана, ку-
савшего ее волосы и придавившего ее тяжестью своего тела.  А  потам  она
навалилась на неге и припала к нему и ее  волосы  лезли  в  полуоткрытые
глаза Хуана, и тогда она сказала "да", она всегда будет с ним,  и  пусть
он выкинет куклу на помойку, пусть освободит ее от этого наваждения,  от
запаха смерти, еще стоящего в ее доме и в клинике, пусть больше  никогда
не говорит ей "до свиданья", пусть не позволяет ей брать верх, пусть се-
бя спасет от себя самого, и все это она говорила, словно вновь овладевая
им, а потом вдруг стала коротко и резко всхлипывать, будто икала, и  это
слегка тревожило Хуана, несмотря на одолевшую его дремоту и сладкое ощу-
щение, что он все это слышал, что все это было, сознание, что теперь  не
придется догонять Элен в городе,  что  умерший  юноша  каким-то  образом
простил их, и был с ними, и уже никогда не скажет "до свиданья",  потому
что теперь "до свиданья" не будет, теперь, когда Элен, свернувшись клуб-
кам, спит рядом с ним и временами вздрагивает, но вот он ее укрыл и  по-
целовал в переносицу, что было так приятно, и Элен открыла глаза,  улыб-
нулась ему и, взяв сигарету, заговорила о Селии.
 
   Она была уверена, что дойдет, хотя идти становилось все тяжелее;  те-
перь не было сомнений, что блеск исходит от канала и что там ее ждет ка-
кой ни на есть отдых. Вот уже кончились аркады, а с ними и  боязнь  заб-
рести в какой-нибудь из тупиков, которыми завершалась улица  с  высокими
тротуарами, или в какой-нибудь коридор отеля.  По  мостовой,  выложенной
белыми гладкими плитами, Николь шла к каналу, по пути она  сняла  мокрые
туфли, натиравшие ей ноги, ощутила тепло камня, от которого стало  легче
идти. Она нагнулась, потрогала одну из плит и  подумала,  что  Маррасту,
наверно, понравился бы такой камень, что когда-нибудь, возможно, он тоже
пройдет по этой улице и скинет с себя туфли, чтобы ощутить тепло  мосто-
вой.
   На берегу канала не было ни души, вода цвета ртути текла спокойно, не
плыли баржи, и на противоположной стороне, далекой и туманной,  никакого
движения не было видно. Николь села на парапет, свесив ноги  над  водой,
струившейся внизу на расстоянии четырех или пяти метров. Сигареты кончи-
лись, что немного огорчило Николь, она устало пошарила в  сумочке  -  не
раз бывало, что где-то на дне находились смятые, но еще годные сигареты.
В эти последние минуты - а она знала, что они последние, хотя никогда  о
них так не думала, даже в тот первый день в "Грешам-отеле",  проснувшись
после долгого сна, когда поняла, что должна дойти до канала, - она  при-
мирилась с иллюзиями, которые днем, в поезде до Аркейля, упорно отверга-
ла. Теперь она могла издали улыбнуться Маррасту, который, наверно, возв-
ращается в Париж один, пресытившийся разговорами и ложью,  могла  повер-
нуться к Хуану, сидевшему в поезде спиною к ней, могла бесконечно  смот-
реть на него, как если бы он и впрямь был здесь,  и,  как  бывало  много
раз, понимал, что происходит, и вынимал пачку сигарет и зажигалку, пред-
лагая ей все, что мог предложить с дружеской улыбкой, как по  вечерам  в
"Клюни". Быть может, поэтому - потому что она уступила  призраку  Хуана,
который, склонись, предлагает ей сигарету, - ее не слишком удивило,  что
она видит, как по берегу канала идет худенькая седая женщина, потом, ос-
тановясь, с минуту глядит на воду, сует руку в  сумочку,  где  болтается
уйма всяких предметов, вытаскивает длинный сигаретный мундштук и предла-
гает ей, как будто они знакомы, как будто все в городе знакомы, и  можно
подходить друг к другу, и курить, и садиться  на  берегу  канала,  чтобы
посмотреть, как пройдет первая тупоносая, плоская, черная баржа, которая
уже показалась на востоке и скользит в полной тишине.
 
   "Вот видишь, тебе даже не стоит трудиться выбрасывать куклу, - сказа-
ла Элен. - Это ничему не поможет, она все равно  будет  здесь".  Еще  не
рассвело, мы курили в темноте, больше не  притрагиваясь  друг  к  другу,
смиряясь с тем, что продолжение ночи и безумия оказалось  чем-то  холод-
ным, вязким, в чем медленно плавали наши слова. "Ты недоволен? - спроси-
ла Элен. - Оставалось открыть эту карту, так  вот  она  на  столе,  игра
честная, дорогой мой. Я говорю с тобой образами, как  ты  любишь.  Карта
юной девственницы, разбившей куклу, маленького  глупого  и  девственного
святого Георгия,  который  потрошит  твоих  василисков".  Ее  глаза  над
огоньком сигареты закрывались, уступая усталости от столь долгой  прожи-
той жизни.
 
   - Но тогда, Элен...
   - Тебе захотелось приехать, захотелось узнать, -  сказала  она,  лежа
все так же неподвижно, как статуя. ~-Ну что ж, получай все как есть и не
жалуйся, больше я ничего не могу тебе дать.
   - Почему ты не сказала о ней вчера вечером, сразу как мы вошли сюда?
   - А чего ты ожидал? - сказала Элен. - Торжественных признаний на  по-
роге, еще не сняв перчатки? Теперь другое дело, теперь ты знаешь  каждую
пору на моей коже. Оставалось лишь перейти от куклы к Селии, и этот  шаг
сделан. Мне это было нелегко, хотя теперь это  не  имеет  значения;  как
знать, не надеялась ли и я найти там тебя, найти то, что тебя  привлека-
ет, что ты и во мне находил привлекательным. Теперь я знаю, не вышло,  и
значит, оставалось вот это, рассказать тебе финал, честно  завершить.  Я
тебя люблю на свой лад, но ты должен знать - мне все равно,  что  Селия,
что ты или еще что-то, что придет завтра, я  не  могу  быть  вся  здесь,
что-то во мне всегда остается по ту сторону, и это ты тоже знаешь.
   "На Блютгассе", - подумал Хуан. Закрыв глаза, он  отогнал  назойливое
видение - свет потайного фонаря на полу,  угол,  откуда  ему  надо  идти
дальше в поисках Элен. Но тогда что значит Селия и то, что она искала  в
Селии? Как он этому ни сопротивлялся, он  чувствовал,  что  его  видение
уличает Элен и что он всегда это знал, с того сочельника, с того вечера,
когда стоял на углу улицы Вожирар или сидел напротив зеркала с гирлянда-
ми, еще тогда я тебя настиг, узнал то, с чем теперь не могу примириться,
мне было страшно, и я хватался за что угодно, только бы не  поверить,  я
чересчур тебя любил, чтобы принять эту галлюцинацию, в которой тебя даже
не было, где ты была лишь зеркалом, или книгой, или призраком в замке, и
я запутался в аналогиях и в бутылках белого вина,  я  дошел  до  края  и
предпочел не знать, согласился не знать, Элен, хотя и мог бы узнать, все
говорило мне об этом, и теперь я понимаю, что мог бы знать правду,  сог-
ласиться с тем, что ты...
   - Кто я, Хуан, кто?
   Но он курил, не вынимая сигареты изо рта, осаждаемый бредовым  вихрем
слов, упорствуя в своем молчании.
   - Вот видишь, - сказала я, - тебе даже не стоит трудиться выбрасывать
куклу. Это ничему не поможет, она все равно будет здесь.
   Это ничему не поможет, поступки и слова  ничему  не  помогут,  как  и
прежде никогда не помогали в моих отношениях с Элен, разве  что  посмот-
реть с другой, непостижимой точки зрения (но нет, она не была непостижи-
мой, это был либо лифт, либо номер, оклеенный обоями в розовую или зеле-
ную полоску, мне уже оставалось только это, и я не  мог  себе  позволить
это потерять), разве что мы встретимся как-то совсем  по-другому  -  те-
перь, когда кожа у нас стала холодной, отдает высохшим, кислым потом,  а
столько раз произнесенные слова подобны дохлым мухам.
   - Человек может ошибаться, сама понимаешь, - сказал Хуан  наконец.  -
Значит, все было не здесь, было не в твоем доме этой ночью. И  мне  при-
дется и дальше искать тебя, Элен, мне уже неважно, кто  ты  будешь,  мне
надо поспеть вовремя, надо сейчас же уходить. Прости за нескладные речи,
я теперь не способен говорить красиво. Пойду, уже почти светло.
   В полутьме я видела, как он встал, немного постоял посреди незнакомой
ему комнаты, такой высокий, совершенно нагой. Потом услышала  шум  душа,
стала ждать, сидя на кровати и закурив сигарету; когда  он  вернулся,  я
включила лампу на ночном столике, чтобы он  мог  найти  свою  одежду,  и
смотрела, как он одевается точными, уверенными движениями.  Галстука  он
не надел, сунул его в карман куртки, прошел мимо стенного шкафа, даже на
него не взглянув, на пороге обернулся и сделал левой рукой  неопределен-
ный жест, не то прощальный, не то  приглашающий  ждать,  а  может  быть,
просто машинальный, между тем как правая уже открывала дверь. Я услышала
стук лифта, первые шумы улицы.
 
   В четыре часа пополудни должно было состояться открытие  статуи  Вер-
цингеторига. Хуан пошарил в кармане, хотя был уверен, что сигарет не ос-
талось и придется ждать, пока откроется какое-нибудь  кафе;  он  нащупал
шелковистую ленту, вытащил свой галстук и уставился на него, как  бы  не
узнавая. Но нашлась также одна сигарета,  застрявшая  на  дне  последней
пачки. Сидя на каменной скамье среди кустов бирючины на маленькой площа-
ди рядом с каналом Сен-Мартен, он курил, не вынимая сигареты изо рта,  а
между тем его руки, развернув голубую пачку, машинально делали  бумажный
кораблик; затем, подойдя к каналу, он бросил кораблик в  воду.  Кораблик
упал удачно и поплыл в дружеской компании двух пробок и сухой ветки. Ху-
ан постоял, глядя на него, провел  раз-другой  пальцами  по  шее,  точно
что-то там побаливало. Будь у него при себе карманное зеркальце, он пос-
мотрел бы на свою шею, он даже подумал с  усмешкой,  что  возле  грязной
черной воды канала лучше не иметь зеркала. Потом снова сел на  скамью  -
одолевала усталость, и он лениво размышлял, что,  когда  откроется  кафе
напротив, неплохо бы пойти выпить кофе и купить сигарет, а  покамест  он
сидел и ждал, чтобы течение воды в канале вынесло кораблик  на  середину
канала и он мог следить за ним, не вставая с места.
 
   - Ты не придешь?
   - Нет.
   - Элен, - сказал Хуан. - Элен, вчера  вечером...  В  дверях  появился
кто-то похожий на инспектора, изгнавшего дикарей; стоя на пороге, он ог-
лядел вагон и с возмущением попятился - согласно параграфу двадцатому, с
наступлением темноты полагалось включать в поезде  свет.  Сухой  Листик,
видимо, уснула, потому что сидела в своем углу совсем  тихо;  поезд  уже
давно мчался без остановок мимо бесчисленных пригородных станций, фиоле-
товыми вспышками озарявших окна и скамьи - безмолвная свистопляска огней
и теней. Элен все курила, смутно и равнодушно отмечая в уме,  что  оста-
лись с нею только Хуан да Сухой Листик - Сухой Листик была скрыта  спин-
кой скамьи, а тень Хуана иногда двигалась, чтобы  взглянуть  в  одно  из
окон, и, только когда темнота совсем размыла очертания вагона, Хуан мол-
ча сел на скамью напротив.
   - Они забыли Сухой Листик, - сказала Элен.
   - Да, бедняжка осталась там, в углу, будто ее потеряли. Они так  были
заняты спором с инспектором, что о ней и не подумали.
   - Тогда своди ее в "Клюни" сегодня вечером, мы единственные оставшие-
ся в живых в этом вагоне.
   - А ты не придешь?
   - Нет.
   - Элен, - сказал Хуан. - Элен, вчера вечером... На пороге снова пока-
зался инспектор и тут же ушел, оставив  дверь  открытой.  Огни  какой-то
станции пронеслись по вагону, но Элен вовсе не нужно было  света,  чтобы
перейти из одного вагона в другой, хотя сперва она с трудом прокладывала
себе дорогу среди спящих людей и нагромождения свертков  и  чемоданов  в
проходах между скамьями, но вот наконец ей удалось выйти в тамбур и сой-
ти с поезда у возвышающегося на противоположной стороне улицы холма, ря-
дом со станцией обслуживания, возле которой, как водится,  была  лужа  с
нефтяными разводами. Оставалось лишь идти вперед" сворачивать на том или
ином углу и, как столько раз бывало, узнавать вход в  отель,  веранду  с
плетеной оградой на втором этаже, безлюдные коридоры, по которым  прохо-
дишь в первые пустые номера; пакет становился нестерпимо тяжелым, но те-
перь Элен знала, что после вот этого номера будет короткий коридор,  по-
ворот, а там дверь в то помещение, где она сможет отдать пакет и возвра-
титься на улицу Кле, чтобы поспать до полудня.
   Дверь подалась от легкого нажатия пальцев  и  отворилась  в  темноту.
Элен этого не ожидала, отель всегда был хорошо освещен,  но  она  надея-
лась, что сейчас зажжется лампочка или кто-то назовет свое  имя.  Сделав
два шага, она прикрыла за собой дверь. Ей  хотелось  положить  пакет  на
стол или на пол, потому что тесемка резала пальцы; она взяла его в  дру-
гую руку, постепенно стала различать в глубине комнаты кровать и медлен-
но к ней направилась, ожидая, что ее окликнут.  Да,  она  услышала  свое
имя, однако голос, исходил не из какого-то определенного места или, вер-
нее, прозвучал где-то совсем близко, но уходя вдаль, словно кто-то  поз-
вал ее, прощаясь. Ей почудилось, что, слегка протянув руку, она могла бы
погладить голову того, чей голос это был, ледяной  лоб  умершего  юноши;
стало быть, Хуан был прав, свидание назначено с ним, умерший юноша  звал
ее, чтобы все стало на место, чтобы владевшее ею безумие обрело смысл, и
Хуан проснулся в постели голый - чтобы получить пакет и навсегда уничто-
жить содержавшуюся в нем мерзость, тяжесть которой все больше резала  ее
судорожно сведенные пальцы.
   - Я здесь, - сказала Элен.
   Из темноты появился Остин - короткий кинжал, неуклюжий взмах. Кто-то,
похоже женщина, вскрикнул на кровати, Элен не могла понять, откуда это и
кто пронзил ее этим огнем, вспыхнувшим в ее груди, но ей еще удалось ус-
лышать стук упавшего на пол пакета, хотя  то,  как  упала  она  сама  на
что-то, во второй раз разбившееся под тяжестью ее тела, она уже не  слы-
шала. В темноте, двигаясь как автомат, Остин  нагнулся,  чтобы  обтереть
кинжал о подол Элен. Кто-то крикнул еще раз, убегая через дверь в глуби-
ну комнаты. Элен лежала навзничь, с открытыми глазами.
 
   Он тоже вышел, после того как в луче желтого света увидел, что  вагон
пуст и только Сухой Листик спит на своей скамье, - и было вполне  понят-
но, что единственный правильный путь начинался с того угла, где  он  так
бестолково прекратил поиски, чтобы вернуться на Домгассе,  к  Телль.  Из
многих сходившихся тут дорог достаточно было выбрать - теперь  это  было
так ясно - ту, которая вела прямо на большую площадь, затем выйти на од-
ну из боковых, отходивших от площади улиц, и она приведет к перекрестку,
став на котором видишь все совершенно четко; дальше надо свернуть  нале-
во, чтобы улица с аркадами осталась позади, выйти к верандам отеля  и  с
легкой иронией осознать, что ничего не изменилось и что  придется  снова
идти по коридорам и номерам без определенного направления, но и без  ко-
лебаний, переходя из одного номера в другой, выходя на  площадку  перед'
лифтом, который будет подниматься вверх мимо этажей без  счета  и  потом
скользить по старым мостам, откуда открывается вид города с поблескиваю-
щим на севере каналом, пока снова не углубится в отель, и в какой-то мо-
мент надо выйти из лифта и найти дверь в номер с обоями  в  цветочках  и
полосках, пройти один вслед за другим много номеров до последней  двери,
открывающейся в такой же номер, только в нем от мертвенного света  лампы
на ночном столике поблескивают задвижка на двери в глубине, да бронзовые
ножки кровати, да открытые глаза Элен.
   Хуан махнул рукой у лица, точно отгоняя муху. Даже  не  опускаясь  на
колени возле кровати, он мог различить лежащий у нее на  груди  пакет  с
повисшей веревочкой, вьющейся как еще одна струйка крови. Дверь в глуби-
не была распахнута настежь, и он знал эту дверь. Он вышел, спустился  по
лестнице на улицу, пошел по направлению к северу. Почти сразу же он очу-
тился возле канала, улица выходила прямо на выложенный гладкими  плитами
берег, окаймлявший ослепительно блестевшую воду.  Отчаливая  от  берега,
плыла одна из черных, бесшумно скользящих барж, и на ровной  палубе  был
четко виден силуэт Николь. Хуан совершенно равнодушно спросил себя,  по-
чему это Николь оказалась на барже, почему она плывет на запад  на  этой
ветхой барже. Николь узнала Хуана, и крикнула ему что-то, и протянула  к
нему руки, и Хуан сказал себе, что,  наверное,  Николь  собирается  бро-
ситься в воду, в ртутного цвета узкую полосу между огромной баржей и бе-
регом, и что ему тоже придется броситься в воду, чтобы ее спасать, пото-
му что нельзя ведь допустить, чтобы женщина утонула, и ничего не делать.
Тут он увидел на барже второй силуэт, небольшую фигуру фрау Марты, кото-
рая приблизилась к Николь сзади, ласково взяла ее под руку, стала что-то
говорить ей на ухо, и хотя с берега невозможно было расслышать ее слова,
и так было совершенно понятно, что происходит: фрау Марта толковала  Ни-
коль о преимуществах спокойного и недорогого отеля, и потихоньку отводи-
ла ее подальше от борта баржи, и вела куда-то, чтобы  познакомить  ее  с
администратором отеля, где ей дадут превосходную  комнату  на  четвертом
этаже с видом на старинные улицы.
 
   Когда они вспомнили про Сухой Листик, то переглянулись с укоризненны-
ми лицами, но мой сосед сразу придумал, как избежать бесконечных  препи-
рательств.
   - Мы, как в ковбойских фильмах, приедем раньше, чем поезд,  -  сказал
мой сосед непререкаемо-авторитетным тоном. - Возьмите такси, и мы вызво-
лим Сухой Листик - при той суматохе, что была в вагоне, бедняжка, вполне
возможно, осталась одна и ужасно напугана.
   - Эй, дон, останови