так, но тут в игру вступает  обида,  что  недовольная  не
могла предвидеть, - я убеждаюсь в том, что я заурядный человек, ничем не
лучше других, вполне муж, хотя не женат, и я не могу ей простить,
   что она спала с Остином, хотя мне ясно, что она сделала это, не  умея
придумать ничего другого, и если б ты видела ее взгляд в последние  дни,
ее смущение, словно ее загнали в угол, если б ты видела
   меня, как я по-идиотски молчал или просто надеялся,
   как будто
   можно было еще на что-то надеяться, когда,
   в общем, Телль, ничего другого она не могла придумать, чтобы  я  ушел
со спокойной совестью человека, который прав, потому что его  предали  и
он уходит и когда-нибудь он излечится
   потому что он был прав, тогда как она
   Итог двойной: непосредственный результат тот  же,  я  возвращаюсь  во
Францию и так далее. Но, не
   будь я таким глупцом (и это второе), мне следовало бы увезти с  собою
ее всегдашний образ, воспоминание о глупенькой девочке, а  я,  напротив,
чувствую ее в себе запятнанной, ее образ запятнан навсегда,  но  это  не
она запятнала, и я это знаю и не могу этому помешать, пятно во  мне  са-
мом, ведь я не могу
   изгнать из своей крови то, что позволяет  так  трезво  рассуждать,  и
напрасно я стану говорить: глупая девочка, бедняжка недовольная, Николь,
гусеничка моя глупая, я чувствую ее грязной, в  своей  крови,  шлюхой  в
своей крови, и, возможно, она тоже это предвидела и на это шла
   в конце концов
   но тогда было бы замечательно, Телль, ты в самом  деле  думаешь,  она
могла предвидеть, что я почувствую,  что  она  шлюха,  ты  думаешь,  она
вправду? Заметь, я говорю: чувствую, о таких вещах не думают,
   это где-то там внизу или еще где, думаю: бедняжка,  чувствую:  шлюха,
но тогда ад торжествует, она
   же не хотела этого, Телль, она только хотела разочаровать меня, зная,
что сам уйти я не способен, просто узнать и оставить ее одну, а там ста-
туя Верцингеторига, и другая жизнь, и другие женщины,  что  угодно,  как
было до красных домов. Ты полагаешь, она и впрямь думала, что я ее убью?
Лицо такое бледное, лучшее у Бена Вебстера было "Body and soul", но  они
не слушали, с левой стороны шоссе, я должен был все это объяснить тебе,
   Телль,
   накануне вечером мы ходили в кино, мы ласкали друг друга  так  долго,
так нежно. Ее руки,
   нет неправда
   только мои руки
   мои губы
   она, вежливое ожидание, покорный ответ
   только ответ
   и мне было достаточно, Телль, достаточно
   было достаточно и то было много
   Это тоже неправда, ты же понимаешь, кто тут грязен,
   Телль,
   и она это знала и была неспособна лгать, не умеет лгать, она сразу же
мне сказала, вошла в номер и сказала Map я  спала  с  Остином  и  начала
складывать
   рисунки не глядя на меня и я понял что это правда и понял все и поче-
му и кто виноват и опять увидел красные дома увидел  Хуана  увидел  себя
как блевотину на полу у кровати и в эту минуту еще было
   так как она себе воображала невинная истерзанная
   отчаявшаяся до предела
   в эту минуту было ясно как кристалл ее отречение
   ее безмолвный плач пока она укладывала рисунки
   в папку
   папку в чемодан одежду в чемодан желая уйти
   прямо сейчас
   Телль
   ее талия, мои руки на ее талии, вопросы, почему,
   почему, скажи почему, только скажи почему?
   о, говорящая блевотина, жалкий дурень
   бессонница таблетки ее бледное лицо этот паб
   каштан страх Верцингеториг
   Если бы я сейчас вернулся в отель я бы ее убил
   каштан загаженный птицами мне больно вот здесь,
   Телль, все вы женщины
   все шлюхи с птицами все шлюхи а я мужчина
   Телль
   оскорбленный но ее спасает ее пол я настоящий
   мужчина
   бедная моя шлюха бедная бедненькая шлюха
   мужчина спасен и его шлюха в нем
   мужчина потому что шлюха
   только поэтому
   и значит шлюха значит шлюха значит шлюха
   Верю потому что нелепо
 
   Поланко был прав, но только наполовину: едва  они  уселись  в  лодку,
двигатель дал такую скорость, что обычная техника управления пошла  нас-
марку и судно достигло немыслимых рекордов, попутно  вышвырнув  Поланно,
Калака и моего соседа на самый болотистый участок пруда.
   Пройдя вброд полосу, где трудно было определить, что неприятней -  то
ли вода, губившая их обувь, то ли хлеставшие по рукам камыши,  -  потер-
певшие крушение достигли острова на середине пруда и оттуда смогли долж-
ным образом оценить выразительность воплей и  стенаний  дочери  Бонифаса
Пертейля, оставленной на суше, пока мужчины испытывали лодку, и  патети-
ческими возгласами и жестами возвещавшей о своем намерении тотчас бежать
за помощью.
   - Она всегда так разговаривает, не  придавайте  значения,  -  скромно
сказал Поланко. - А правда, двигатель потрясающий.
   Поверхность острова составляла не более двух  квадратных  метров,  по
каковой причине мой сосед и Калак были далеки от того,  чтобы  разделять
мореплавательский энтузиазм Поланко, хотя дела обстояли не так уж сквер-
но - четыре часа, послеполуденное солнце и  несколько  "Житан",  которые
они без долгих слов закурили. Можно было также ожидать, что дочь Бонифа-
са Пертейля, кончив излагать свои планы спасения, приступит к их практи-
ческому осуществлению, на что потребуется время, ибо  на  пруду  никакой
другой лодки, кроме потерпевшей аварию, не было, однако ученики садовод-
ческой школы могли бы, вероятно, соорудить из старых досок плот, отвлек-
шись на часок от прививки садовых лютиков и петуний под руководством Бо-
нифаса Пертейля. А покамест у потерпевших крушение было достаточно  вре-
мени, чтобы высушить туфли и вспомнить лондонские деньки, а в особеннос-
ти инспектора Каррузерса, фигуру совершенно нереальную в романском  пей-
заже Сены и Уазы, где с ними произошла катастрофа, зато  идеально  соче-
тавшуюся с запахом сырости в "Болтон-отеле" и в разных кафе, которые все
они посещали до дня злосчастного появления инспектора. Калаку и  Поланко
на эту историю было наплевать, но мой сосед чувствовал себя оскорбленным
вмешательством инспектора Каррузерса, что было для  него  необычно,  ибо
стоило кому-то из его друзей влипнуть в историю,  как  он  почти  всегда
старался занять позицию равнодушного наблюдателя. В стиле, по подозрению
Калака, заимствованном, видимо, из какого-то  кодекса  майя,  мой  сосед
снова и снова возвращался к тому моменту, когда инспектор Каррузерс пос-
тучал в дверь  комнаты  номер  четырнадцать  в  "Болтон-отеле"  на  Бед-
форд-авеню, где Остин занимался с Маррастом французским, а Поланко нала-
живал систему блоков в миниатюре с целью проверки,  что  лодка  выдержит
тяжесть двигателя сенокосилки, подарка, сделанного Бонифасом Пертейлем в
минуту необъяснимого помрачения ума. Воспоминания моего соседа шли в та-
ком порядке: некий тощий субъект, да, субъект в черном, тощий и с зонти-
ком. Инспектор Каррузерс был субъект с зонтиком, тощий и в  черном.  Как
всегда, если стучат в дверь, лучше не открывать, потому  что  за  дверью
наверняка будет тощий субъект с зонтиком, инспектор Каррузерс в черном.
   - Че, да ведь я тоже там был, - с досадой сказал Поланко. - А  Калак,
хоть и не был, знает на память все, что произошло.  Побереги-ка  глотку,
братец.
   - Меня поражает, - с невозмутимым видом продолжал мой  сосед,  -  что
Скотланд-Ярд облекает полномочиями субъекта, от которого разит  плесенью
и канцелярией, субъекта с зонтиком, тощего и одетого в  черное,  который
вылупил на нас глаза, похожие на истертые пенни. Глаза инспектора Карру-
зерса были как истертые пенни, инспектор Каррузерс явился не затем, что-
бы нас выслать, он никоим образом не мог бы нас выслать из  страны.  То-
щим, одетым в черное субъектам приятнее, чтобы  жильцы  гостиниц  добро-
вольно покидали страну в течение двух недель, они ходят  в  черном  и  с
зонтиками, почти всегда их зовут Каррузерс, и от них  разит  плесенью  и
канцелярией, глаза как стертые пенни, они  стучатся  в  комнаты  отелей,
предпочитая комнату номер четырнадцать. Они никого не высылают, они  хо-
дят в черном, им нравится, чтобы  жильцы  отеля  уезжали  из  страны  по
собственному желанию. Всех их зовут Каррузерс,  они  тощие  и  стоят  за
дверью номера. А, ну тогда я ему сказал...
   - Ты ему ни слова не сказал, - прервал его Калак. - Единственным, кто
говорил, был Остин, по той простой причине, что он знает английский.  Но
и это мало помогло, как доказывает наше  присутствие  на  сем  скалистом
утесе. Факт тот, что мы переезжаем с одного острова на другой, но каждый
раз остров почему-то становится все меньше, надо говорить как есть.
   - А Марраст на это - ни слова, - с обидой сказал Поланко. -  В  таких
случаях, знаешь, человек идет навстречу, раскрывает  объятия  и,  как  у
Достоевского, сознается, что это он испортил воздух. В конце концов Мар-
раст сам уже решил тогда уехать, не говоря о том, что муниципалитет  Ар-
кейля тратил бешеные деньги на грозные телеграммы. А вы знаете, что глы-
ба антрацита прибыла без предварительного  извещения  и  тамошние  эдилы
чуть в обморок не упали, когда увидели ее величину?
   - Величину суммы в накладной, you mean82, - сказал мой сосед. - Но  в
чем мог себя винить Марраст, скажите на  милость?  Невинная  шутка,  ма-
ленькая встряска закоснелого образа жизни м-ра Гарольда Гарольдсона. За-
меть, что Скотланд-Ярд не мог против нас ничего выдвинуть,  кроме  пани-
ческого, иначе говоря, метафизического и ноуменального страха. Они поня-
ли, что мы способны совершить нечто покрупнее, что  то  был  всего  лишь
эксперимент, вроде как у этого типа с его электробритвой. О  братья,  за
дверью поэта всегда будет стоять инспектор Каррузерс. Да еще эта толсту-
ха не появляется с плотом, и- мы останемся без сигарет, а  скоро  солнце
зайдет.
   - Разведем костер, - предложил Поланко, - и соорудим флаг из  сорочки
Калака, у которого их навалом.
   - В отличие от некоторых, я чту гигиену, - сказал Калак.
   - Я предпочитаю чувствовать сорочку на своем теле, - сказал  Поланко,
- это бодрит мою душу. Ну и история, че, все-то получилось хуже  некуда.
Даже мотор подвел, должен признать, что он  слишком  мощный  для  такого
судна. Не поможете ли вы мне построить корабль, но потяжелее, ну что-ни-
будь вроде триремы? Дрожу при мысли, что толстухе в один прекрасный день
вдруг захочется сесть в лодку, а на середине пруда, знаете, глубина поч-
ти полтора метра, с лихвой хватит ей, чтобы утонуть. А мне  не  хотелось
бы терять эту работу, и с толстухой у нас все ладненько, хотя  папаша  -
премерзкий чистоплюй.
   - Что говорить, - сказал мой сосед, - вы, дон, вполне правы, дело ху-
же некуда, но никто не станет отрицать, что мы знатно развлекаемся.
   В те сорок минут, что они провели на острове, размеры территории пре-
доставляли им весьма скромные возможности передвижения  -  так,  Поланко
перешел на камень, где прежде сидел Калак, а этот предпочел устроиться в
некоем подобии каменной воронки, послужившей первым прибежищем моему со-
седу, который теперь лежал на земле в этрусской позе,  опершись  на  ло-
коть. Как ни мало двигались все трое, они задевали друг  друга  туфлями,
плечами и руками, и, поскольку остров высился  в  центре  пруда  подобно
пьедесталу, наблюдатели на суше могли бы видеть щедрые толчки,  пинки  и
прочие стратегические приемы, которыми каждый  из  потерпевших  крушение
старался увеличить свое жизненное пространство. Однако на берегу не было
никого, кто бы мог за ними наблюдать, и  Поланко,  слишком  хорошо  зная
дочь Бонифаса Пертейля, предполагал, что она  носится  как  угорелая  по
плантациям тюльпанов в поисках  учеников  садоводческой  школы,  которые
взялись бы составить спасательный отряд.
   - В общем, мы правильно сделали, что уехали, - заявил  мой  сосед.  -
Невообразимое нашествие женщин, и все три, как водится, вконец сумасшед-
шие. Какого дьявола примчалась в Лондон Телль, скажите на милость? Выва-
лилась из самолета Люфтганзы с миной попавшейся на крючок рыбы, даже  не
верится, а что сказать о Селии, эта будто из морга сбежала, не говоря уж
о той, третьей, ошалевшей от экзистенциалистского угара, с ее гномами  и
манерой вываливать половину салата из своей тарелки мне на  брюки,  damn
it.
   - Твой английский явно усовершенствовался, - заметил  Поланко,  услы-
шавший лишь конец фразы.
   - А мы уже болтаем по-английски довольно бегло, - сказал Калак. - Го-
воришь, сумасшедшие?  Однако  надо  признать,  что  наш  образ  жизни  в
Вест-Энде не даст тебе особых оснований быть спесивым, че, или  гордели-
вым, если тебе так приятней. Oh dear.
   Так продолжали они беседовать на своем замечательном английском, пока
Поланко, вдруг встревожась, не предложил произвести генеральную  ревизию
запасов сигарет и провианта. Уже несколько раз доносились до них крики с
плантации садовых лютиков, где Бонифас Пертейль в этот день обучал  при-
вивкам по-румынски, однако спасательный отряд  не  появлялся.  Всего  на
троих оказалось двадцать семь сигарет,  что  было  не  так  много,  если
учесть, что двенадцать сигарет намокли, а провианта не было  вовсе.  Два
носовых платка, карманная расческа да перочинный нож составляли наличный
инвентарь вместе с четырнадцатью коробками спичек,  принадлежавшими  По-
ланко, у которого была мания оптовых покупок. Предвидя, что спасательный
отряд может замешкаться и что, возможно,  вскоре  изменится  направление
муссона, мой сосед предложил укрыть все припасы в своего рода нише,  на-
ходившейся в нижней части скалистого конуса, и бросить жребий, дабы  оп-
ределить управляющего или главного кладовщика, чьей  обязанностью  будет
строгое распределение припасов, необходимое в таких обстоятельствах.
   - Считай, что назначен ты, - в один голос сказали  Калак  и  Поланко,
которые расположились с удобствами и не желали пошевельнуться или потру-
диться ради общего блага.
   - Мне это кажется в высшей степени неправильным, - сказал мой  сосед,
- но, коли на то пошло, я подчиняюсь воле большинства. Давайте сюда  си-
гареты и спички. Эй ты, не забудь про перочинный нож.  Что  до  наручных
часов, пусть каждый оставит их при себе, их же надо заводить.
   - Он мне напоминает капитана Кука, - сказал Калак с искренним  восхи-
щением.
   - На Бугенвиле, че, - сказал Поланко. - Ишь ты, провел несколько  не-
дель за границей и уже совершенно утратил патриотическое чувство. Ты жи-
вешь во Франции или не во Франции?
   - Минуточку, - сказал Калак. - Раз уж ты ударился в национализм,  так
надо его сравнивать с нашими адмиралами, Брауном или Бучардом,  но,  сам
видишь, это мало что меняет.
   - Следовало бы учредить ночную стражу, - сказал мой сосед.  -  Допус-
тим, толстуха будет организовывать спасательную команду еще целый месяц,
что меня ничуть не удивило бы у такого толстокожего существа, или что им
вздумается приплыть ночью, в таком случае полагается  разжечь  костер  и
спрашивать пароль.
   - Что до толстокожести, то вы, дон, сами и есть носорог  лохматый,  -
сказал оскорбленный Поланко.
   - Требую уважения и дисциплины, - приказал мой сосед. - Вы  назначили
меня главным и теперь, как положено, помалкивайте.
   Последовала горячая дискуссия о  носорогах,  аргентинских  адмиралах,
иерархии и на сопутствующие  темы,  временами  прерываемая  справедливым
распределением сигарет и спичек. Прислонясь к пологому  откосу  каменной
воронки, Калак слушал их краем уха и засыпал с меланхолическими  мыслями
о лондонских днях, последнее, что он увидел, было лицо Николь в окне па-
рижского поезда, и еще ему подумалось о том, что было бы, кабы  в  музее
запеть танго или начать беседу о пользе путешествий для гигиены  ума.  В
конце-то концов, если ты искала верного  средства,  чтобы  Марраст  тебя
бросил, почему же лютнист, Николь, когда рядом с тобой, на  этом  жутком
музейном диване, сидел я? Я предлагал увезти тебя далеко-далеко, провет-
риться под другими небесами, ведь это ободряет, а  ты  ничего  лучше  не
смогла придумать, как... О тщеславный, о обиженный, да это же яснее, чем
ее ясные голубые глаза. Со мною это не было бы так легко, меня бы ты  не
устранила одним взмахом руки, как лютниста, ты бы снова связала  себя  с
будущим на месяцы или годы, а тебе не хотелось нового  будущего,  такого
же скверного, как и прежнее, нового Марраста, такого  же  терпеливого  и
покорного, как прежний, и, стало быть, Остин, муха-однодневка,  предлог,
чтобы и вправду остаться одинокой. Как будто  ты  предчувствовала,  что,
едва появится Селия с ее веснушчатой мордашкой, вся коллекция лютен  за-
играет неистовую пассакалью и сразу излечится от  подростковых  страхов,
от долгих часов ожидания у входа в твой отель, от жалоб на плече  у  По-
ланко, от желания убить Марраста, не успев выучить глаголы на  "ir".  He
хватало еще мне... Да, брат, ты узнал жизнь, ты научился быть также дру-
гими, влезать в их шкуру, а ты, Николь, поступила  правильно,  чтобы  не
быть чем-то, хоть чем-нибудь обязанной мне, ведь тогда тебе снова  приш-
лось бы страдать за всех, тебе, не желающей никому  причинять  зла.  До-
вольно, что я, сам того не зная, подал тебе, крошка, идею, насвистав  то
миленькое танго... Уф, какая едкая сигарета, они, конечно, подсунули мне
одну из самых промокших, да, эти двое стакнулись, и, когда настанет  час
каннибальства, надо мне их опередить.
 
   Калак прикрыл глаза, отчасти потому, что уже засыпал, отчасти по  ра-
зумной привычке всякого потерпевшего  крушение  докуривать  сигарету  до
конца, не вынимая изо рта окурок, но также и потому, что в полутьме  ему
отчетливей виднелось лицо Николь, после того как  Телль  ему  позвонила,
чтобы он помог им отвезти чемоданы на вокзал. Вот Николь пьет  кофе  без
сахара в баре возле "Виктория  Стейшн",  Николь  у  окошка  boat-train83
("Nous irons a Paris toutes les deux"84", - пропела  Телль,  высунувшись
из окна до пояса, к ужасу вокзальных служащих), Николь  протягивает  ему
расслабленные пальцы правой руки, и они на минуту  задерживаются  в  его
ладони. "Вы все слишком добры", - сказала она, словно это имело какой-то
смысл, а сумасшедшая датчанка сунула себе в рот горсть карамелек - Калак
с меланхолическим злорадством привез-таки обещанные карамельки  на  вок-
зал, провожая Николь, но, разумеется, сумасшедшая датчанка съест их  од-
на, а Николь закроет глаза и пропустит все английские  пейзажи;  присло-
нись лбом к окошку, слушая будто издали доносящийся голос Телль, которая
будет ей говорить о буревестниках и моржах. Итак, вот  еще  один  пример
того, что всякое вмешательство...
   - В этом пруду бывают приливы! - вскричал мой  сосед,  одним  прыжком
став на ноги и указывая на промокший манжет штанины и льющуюся из  туфли
воду. - Вода прибывает, наши спички отсыреют.
   Поланко был склонен думать, что мой сосед по нечаянности опустил ногу
в воду, но для проверки все же положил камешек на край узехонькой  приб-
режной полосы, и все трое, затаив дыхание, стали ждать. Вода почти сразу
накрыла камень, а кстати, и туфлю Калака, у которого одна нога свисала -
так ему было удобней вспоминать Лондон и прочее, - и он, изрыгнув  прок-
лятие, кое-как примостился на самом верху воронки, край которой был  до-
вольно широким. С этого  места  он  начал  взывать  к  обитателям  суши,
следствия чего оказались противоречивы - на берегу, в том  секторе,  где
кончались грядки черных тюльпанов, появилось несколько малолетних учени-
ков, они остановились, с изумлением глядя на потерпевших крушение, а тем
временем у клумб с садовыми лютиками показался ученик постарше, с  воло-
сатыми ногами, и, пока малыши оторопело и выжидающе усаживались на бере-
гу пруда, он, упершись руками в бока, согнулся до земли в приступе тако-
го отчаянного хохота, что можно было подумать, будто он плачет в  голос,
затем он сделал угрожающий жест в сторону малышей, и все они  исчезли  с
той же быстротой, с какой появились.
   - Ах, детство, хваленый возраст, - пробурчал Калак, предвидя тот миг,
когда товарищи по несчастью начнут у него